Князь Рязанский

Михаил Васильевич Шелест, 2023

Наш соотечественник вынужден скрываться в теле двенадцатилетнего княжича Михаила Телетевского – дружка царевича Ивана Третьего. В прошлое он пришёл не с пустыми карманами и не с пустой головой, а потому "карьерный взлёт" у него был стремительным.

Глава 3.

Я согласился взять Рязань на время, до совершеннолетия Василия, сына Ивана Рязанского, о чём была составлена грамота.

* * *

Мы стояли с Князем Иваном на краю кремлёвской горы и смотрели вниз на отведённый мне участок земли. Я выкупил в Кремле землю под место для подворья, пообещав Василию Васильевичу поставить лекарню и аптеку.

— И зачем ты не взял себе здесь, наверху? Красиво. Предлагал же батюшка.

— Сюда будет выходить верх крепости: красное крыльцо и терем, а подклети и хозяйство, все будут внизу. Конюшню, казарму построю. Башню и стену кремлёвскую. Кирпичную. Надо всем князьям, что в Кремле дворы имеют, приказать башни поставить в стене кремлёвской, и за строительство стены пусть заплатят. Кирпичной.

— Так нет кирпича, Михась. Предлагаешь покупать у немцев? Казна пуста. А князья…

— Надо кирпич самим делать.

— Батяня, сказывал, что на Руси многажды раз кирпич выпекали, но не получался он. Утерян секрет. Ханы запрещали каменные дома и стены строить, вот и позабыли…

— Я знаю секрет выпекания. И глину не ту брали. Надо из пресной, а не из гончарной. Могу попробовать. Мне бы, токма, место, где глину взять, и печь поставить. Я даже знаю где глины нужные лежат.

— Где?

— По дороге на Рязань село есть Калитное. Бают, там глины богатые. Мне бы то село в удел взять, мы бы свой кирпич имели, а не немецкий. Спроси батюшку, даст ли?

— Спрошу, Михась. А что за секрет кирпичный?

— Я тебе потом все расскажу и покажу. Если получится.

* * *

На обратном моём пути из Твери в Москву мы виделись с отцом. Самочувствие его было значительно лучше.

Он долго не мог поверить, что давнишний семейный земельный спор решён его сыном в его пользу. Когда ему сказал о том ключник князя Бориса, отец не поверил. Потом приехал я, и подтвердил, что княжество Микулинское — наше, показав ему, написанную князем Микулинским расписку. Отцу после моих лекарств явно полегчало. Он выздоравливал. Когда я уезжал в Москву, он всё переспрашивал:

— Верно, что скоро заберёшь меня отсель?

— Верно, батюшка. Вскорости поезд пришлю. Если сейчас ехать… Двигаться мне быстро надоть. Не довезу я тебя в седле

Московский воевода, обрадовавшись начавшемуся выздоровлению отца, с радостью согласился разместить его у себя на время строительства моего двора.

Отправив сейчас поезд за отцом, я нашёл мастеров, и договорился о строительстве. Сам вбил колышки, разметив границы строений, отдал рисунки и схемы. Оставив старшине денег на лес и камень, я решил перед отъездом в Рязань зайти к «моему» ведуну.

* * *

— Здрав будь, дедушка, — сказал я, зайдя в горницу и крестясь на образа.

— А, боярич Михаил, — довольно спокойно встретил меня ведун. — Что привело? Хворь какая?

— Здоров, отче, слава Богу. Погутарить зашёл. Пива доброго принёс. Пьёшь пиво, отче? — спросил я с подковыкой.

— А чо ж не выпить? Пиво — питие богоугодное, день не скоромный. Седай.

Он взял с полки глиняные кружки без ручек, и поставил их на стол. А сам уселся рядом. Я налил пиво. Мы посидели. Помолчали. Выпили ещё по кружке.

— Сказывай.

— Ты нужен мне, дед. Хочу лекарню в кремле ставить, на своём подворье.

— В кремле? — Удивился дед. — Высоко шагнул, паря.

— Я Рязанское княжество на стол получил, от Князя Василия Васильевича.

Дед поперхнулся пивом и закашлялся. Постучав ему ладонью по спине, я продолжил.

— Людишки мне нужны для дел справных. Думки есть для общества и для мошны полезные. Секреты лечебные «там», куда ты меня отправил, я познал. Как бы… тут такие настои сделать. Слишком уж обильно мрут людишки-то. Бабы рожать не успевают. Помоги мне, а я тебя не обижу. Вместе с сынами ко мне переходи. Чем они занимаются?

— Торговлишкой разной. Хотят, вот, кузню ставить, и скобянкой6 торговать. Но не разрешают им… Грят, на кузнецкой стороне мест нет.

— Вот! — Обрадовался я. — Я договорюсь с князем. Кузню поставишь, а на моём подворье лавку скобяную, аптеку, лекарню. Князей лечить будешь.

— Мягко стелешь, княже…

— Ей Богу, не обижу. Не пожалеешь. Нужен ты мне, — повторил я. — Если не подведёшь, я и тебе хоромы поставлю. С Рязанью торговать будешь, на откуп бери любой товар.

— Иди ты!?

— Сам иди, — сказал я, и рассмеялся. — Я сейчас — Великий Князь Рязанский, а не фунт изюма, — произнёс я, и строго посмотрел на старика.

Он глянул мне в глаза, и как-то вдруг быстро, и неожиданно, бухнулся в пол лицом, ловко выкрутившись из-за стола.

— Прости, батюшка, Князь Михаил Рязанский. Не сразумел. Прости.

— Будет тебе, отче. Ты приказчиком у меня на подворье сможешь?

— Смогу, с Божьей помощью.

— Вот и сговорились. Я в Рязань завтра отъеду. Приходи ко двору воеводы московского, я тебя представлю его ключнику. За стройкой пригляд нужен. Сколь у тебя сынов?

— Восемь

— Скокма?

— И шесть дочек. Те замужние. И сыны с семьями.

— Орёл… — с уважением посмотрел я на деда. — Не хворые?

— Обижаешь…

— Звиняй, не подумавши ляпнул. И сколько вас всего?

Дед зашевелил пальцами и губами.

— Сорок восемь душ. Со мной.

— Это я славно зашёл, — пробормотал я. — Всех взрослых беру на службу, и на содержание.

— Спаси тебя Бог, Князь.

* * *

Ключник воеводы встретил меня, когда я вернулся от «своего» ведуна.

— От Князя Ивана люди приходили. Дважды. К себе зовут.

Я быстро дошёл до Хором Княжеских, и поднялся в покои. Стража уже пропускала меня, не спрашивая, «кто и зачем». Не путаясь в многочисленных переходах и лестницах, я нашёл покои Ивана. Там был и Князь Василий. Они с Иваном тихо разговаривали, склонившись головами друг к другу.

— Князь Рязанский, прибыл по указанию Князей Московских, — доложился я громко, щёлкая каблуками.

— Чем это он клацнул? — Спросил Василий.

— Толи зубами? — Предположил Иван. И засмеялся. Засмеялся и Василий.

Отсмеявшись, Князь Василий подозвал меня рукой, и указал на скамью, стоящую перед ними.

— Садись. Сказывай свой секрет кирпичный.

Я прошёл. Сел.

— Секрет простой. Глина должна быть не жирной, как гончарная, и не сухой. Глину надоть хорошенько вымесить, чтобы дух из него вышел. Тогда… Коды он выпечется, он не будет дырявый. Перед печкой сушить его надоть долго, но не на солнце, а в тени. А главное — печь правильную иметь. Вот и весь секрет.

— Весь секрет… — прошептал князь, — А про печь правильную, что знаешь?

— Знаю, княже, главное.

— Ну?

— В обжиге четыре важных дела: правильная укладка сырца на телеги, подогрев, нагрев, и охлаждение. Если всё делать в одной печи поочерёдно, много времени надо. И трудно жар контролировать. А если сделать печь, как длинную лежачую трубу, туннель по-немецки, и медленно протаскивать через эти три каморы телеги железные с кирпичным сырцом, то можно по десять тысяч штук в день кирпича делать. Я нарисовал такую печь. Жаль, Князь-батюшка, что ты не можешь увидеть.

Я передал рисунок Ивану.

— Чудно, — сказал Иван, глядя на рисунок.

— И у кого ж ты этот секрет выведал? — С усмешкой спросил Василий. — Али во сне привиделось?

— Слышал как-то давно спор двух немецких мастеров на Тверском путике, а печь недавно привиделась, как думать стал про завод-то.

— Ты и немецкий язык знаш? — Удивился Князь.

— Знаю немного.

— Отписываю тебе это село, Князь. Там всего-то пять домов осталось с жильцами… после чумы. И кладбище там чумное. Туда из Москвы моровых свозили. Надо тебе это?

— Надо не мне. Строить Москву надо.

— Если будет получаться, и большой завод будешь ставить, — помогу.

— Начну с малого, а там поглядим. Мошна моя деньгой Шемякинской полна, да и ты, Великий Князь, не обидел. Спаси тебя Бог.

— А за что Шемяка тебе мзду дал? — Удивленно спросил Иван.

— Купить он его хотел, чтобы нас потравой извести, — сказал за меня Василий. — Михаил эту деньгу мне хотел сдать, да я не принял. Ему сгодится. Планов у него громадьё. Дело молодое… Ты, когда жениться надумаешь, Михал Федорович? Кто суженная?

— Я, Великий Князь, удумал, что у тебя совета спросить надобно. Не обессудь, коль дерзок кажусь тебе. Приму гнев твой и милость.

Я склонился перед ним на колени.

— Ты снова на колени, бухнулся? Вот, неймётся тебе! В чём тут дерзость твоя? Что под волю мою свой выбор отдаёшь? Нет тут дерзости. Есть разум мужа государственного. Сосватаем ему невесту, да, Иван? — Довольно произнёс Князь Василий.

— Сосватаем.

— Я скажу у кого невесту брать, а Ванятка дружком твоим будет. Невест рассматривать. И сватом. — Он посмеялся, а потом сказал серьёзно.

— Смотри, Михаил, если гордыня в тебе проснётся, гони её. Погубит, глазом не моргнёшь.

— Не возгоржусь, Батюшка Государь. Знаю, что на кону.

— Я почему тебе потакаю? Потому, что ни от кого таких желаний не услышал. А кирпич — это для Руси — жизнь. Скокма гореть городам можно? Пора ставить каменные стены. Орда рассыпалась — считай, пала. На Рязань завтрева выезжаешь? — Осведомился Василий.

— Так. С утра познакомлю своего приказчика с воеводиным, и в дорогу.

— Ишь ты! Уже и приказчиком обзавёлся. Шустёр.

— И людишек сорок восемь душ в довесок с ним. Ско-о-оро мне двор поставят в Кремле, людишки наёмные. Приказчик со своими сынами с них живых не слезет. Думаю, ден через десять уже и хоромы стоять будут, и лекарня с аптекой. — Я засмеялся.

— Любо, Михаил. Лекарня с аптекой — это добре. Так и дале иди. Скоро и сильно. Но бойся татарвы и тамошних князей. Не верь никому. Бояться — не грех. Грех — сгинуть по дури. Трудно будет, но держись. Во мне опору чуй.

Мы помолчали. Иван с жалостью посмотрел на меня, и взял меня за руку. Я подмигнул ему, и улыбнулся.

— Ну, с Богом, Михаил Фёдорович. Я им всем там грамотки отписал, — сказал Князь грозно. — Ноги повыдергаю, если кочевряжится учнут.

* * *

Поутру, с третьими петухами, мой приказчик прибыл к воеводиному двору со всеми своими сынами. Я, выйдя за ворота, увидел их всех мирно сидящих прямо на земле у частокольной стены подворья.

— Ты что не шумнул меня?

— Боязно, — сказал ведун.

— Егор Фомич, — крикнул я ключника воеводы. — Тут они все. К забору мнутся.

Ключник, важный и толстый, вышел за ворота, посмотрел на мою дворню.

— Вот, Егор Фомич, это мои дворовые люди, это приказчик мой… — Я понял, что до сих пор не удосужился узнать имя «ведуна», но он помог мне.

— Феофан Игнатич, мы.

— Вот. Помогай им во всём, Фомич, пока я на Рязани княжить буду.

Егор с уважением поклонился мне и сказал:

— Рассчитывай на меня, Михал Фёдорович. И ты, Феофан, заходи, если что… Может работные людишки понадобятся… Подсоблю.

— Спаси Бог, Егор Фомич. И ты обращайся, коль лихоманка какая приключится.

— Так ты знахарь из-под Новгородского моста? Я ж был у тебя надысь. Не признал, звиняй.

— Нешто, быват.

— Вот и ладненько, — я потёр руки, и крикнул, — Запрягайте хлопци коней!

Тут у меня было пятеро бойцов, живших со мной в одном срубе, в подклети. Остальные должны уже ждать в Каменщицкой слободе за Яузскими воротами.

* * *

В Калитниках мы были через час. Всего в деревне сохранившихся дворов стояло пятнадцать, но жилыми были только пять. На лай собак из-за ворот одного из них крикнули:

— Кого Бог послал?

— Князь Рязанский Михаил. Где староста?

— Я староста.

— Отворяй ворота, хозяину, староста.

— У нас, навроде, Князь Московский Хозяин…

— Уже нет. Грамота у меня на земли эти, одарил меня Великий Князь.

— Свят, свят, — послышалось из-за ворот тихо.

— Не боись, диду, — сказал я, открывшему ворота старику. — Не обижу. Разговор есть. Народ где?

— Та-а-ак… Хто где. Хто в огороде роблить, а хто кожи шьёт. Мы в основном сумами кожаными подорожными промышлям.

— Ну и как промысел, кормит?

— Да где там… Раньше получше было.

— Наверное, слишком крепкие сумки шьете, не рвутся, — пошутил я, похлопывая по своей.

— И то так, надо ба хужей шить — поддержал шутку дед.

— Подсоблю я вам. Работу денежную хочу предложить.

— Прям так и денежную? — Хитро ухмыльнулся дед.

— Точно. И денежную, и надолго. Века на три хватит.

— Ну? — Изумился он. Не уж то, и нас услышал Боже Правый.

— Услышал. Буду здесь ставить завод по обжигу камня строительного из глины.

— Кирпича, штоль?

— Не только, — удивился я грамотности дедка. — Кровельного камня, труб печных, и много ещё чего. А ты, что про кирпич знаешь?

— Да много чего. Тут глины, как раз для кирпича и черепицы пригодные. Я когда малой был, батянька мой со товарищи ставили такую печь. И даже товар возили на Москву. Но не нать он никому. Орда запрет наложила. Да и муторно из него дом ставить. Это ж, и известь, и перекрытия к нему. Зачем, если лес вон он. Положил бревно, вот тебе и пол хаты. Не продавался кирпич. Вон, батька крышу черепицей выложил, — сказал он и показал наверх.

Посмотрев в ту сторону, я улыбнулся, и мысленно себе зааплодировал. Как я по косвенным признакам в исторических справках нашёл оптимальное место для кирпичного завода. Я пошёл на блеф.

— Знаю я, отче, эту сказку. Потому и пришёл к тебе. Великий Князь Московский Василий Васильевич поручил мне наладить обжиг кирпича на Руси — Матушке. И зело благодарен тебе будет, ежели ты пособишь мне в том деле. А уж я… Точно деньгой не обижу. От той печи осталось что?

— Осталось, кое что, но мы мигом всё поставим взад. И кирпич есть, и глины копаной и тертой там на много лет.

— Согласен управлять хозяйством моим? Я усадьбу ставить буду здесь.

— Спрашиваешь!

— Тогда завтра поедешь в Москву. В кремле найдёшь ключника мово, Феофана. Там мой двор у восточных ворот строится. Если в Кремле не будет, под Новгородским мостом его сыщешь, ведуна спросишь.

— Так… Знаю я его. Да и кто его не знает, Фофана то? Ещё батянька мой лечил у него стыдную болячку.

Я удивился. По виду Феофану годков семьдесят всего.

— А давно папаня твой преставился?

— Так лет сорок как.

— Понятно, — задумчиво протянул я. Есть о чём попытать «ведуна»… Ох есть… Плачет по нему костёр инквизиции.

* * *

До Переяславля — Рязанского, который сейчас назывался Рязанью, добрались без приключений за двое суток. Ехали быстро. Дорога была хоть и похуже, чем на Тверь, но по нынешним меркам — бриллиант. Правда, ближе к Оке дорога становилась жиже.

Лето заканчивалось. Убирали хлеба. Рязань завиднелась издалека. На правом высоком берегу Оки стояла деревянная городская стена с белеными въездными воротами. Подъехав ближе, я увидел толпу встречающих.

По простоте душевной я не придал значения, что для столицы княжества приезд нового Великого Князя, — это событие историческое. Об этом напишут в учебниках и летописях. Я представил абзац из учебника истории за пятый класс, где будет написано: «Лета ****, такого-то дня, в столицу Рязанского Княжества со стороны деревни Шмаровки вошел молодой человек в жёлтых штиблетах. Носков под штиблетами не было».

Эта картинка так чётко встала перед глазами, что я, натянув поводья, чуть не перелетел через голову лошади.

— Гриня, — крикнул я, — спешиваемся и приводим себя в порядок. Морды, руки умойте, но сначала пыль всю выбейте из одежды, и с сапог, а то, только грязь развезёте…

— Не впервой, — крикнул Гриня, который сейчас у меня был сотником личной княжеской дружины. Дружинников передал мне мой отец.

Прибирались около получаса. На одежде и сапогах пыли было не меньше, чем с палец. Вот бы я такой нарисовался под радостные крики встречающих.

Тронулись не спеша, не поднимая пыли. Уже на подъезде к воротам я услышал звуки гуделок, сопелок и каких-то иных духовых музыкальных инструментов. Проехав ворота, мы попали на площадь, где стояла толпа голосящего здравницы народа, впереди которой стояла знать с хлебом-солью. Из толпы вышел крупный мужик, в котором я узнал Рязанского Воеводу.

— Добро пожаловать в стольный град Переяславль Рязанский, Князь Михаил Фёдорович.

— Спаси Бог, Федор Иванович, — поблагодарил я, и обратился к народу, — Спаси Бог и Вас, жители славного города Рязани. Благодарствую за приём и слова добрые. Беру на стол Удел Рязанский по договоренности с Великим Князем Иваном Фёдоровичем, и обязуюсь, не жалея живота своего, беречь Рязань и Русь от ворога лютого.

Я поклонился в пояс, принял хлеб соль, и передал его Гриньке.

— Пройди, Михаил Фёдорович, в палаты княжеские, — сказал первый воевода и показал рукой направление.

В толпе слышались пересуды баб: «Дявись, маладый який», «Лепый», «Сурьёзнай». Мужская часть населения молчала, и с суровыми лицами теребила бороды. Не по нраву я им пришёлся, надо полагать.

Шли недолго. Каменный княжий терем стоял слева на взгорке, окружённый своей стеной из высокого частокола и рвом.

— Вот я и дома, — сказал я себе, поднимаясь по широкой каменной лестнице, через коридор склонившейся в пояс челяди.

— Умываться! — Крикнул я, скидывая сапоги, и проходя в покои, ступая по чистому полу босыми, грязными ногами.

— Баня готова, Михаил Фёдорович — услышал я голос сзади.

— Кто ты? Доложись.

— Ключник я, Федот Кузьмич, — на меня смотрел мужик, лет пятидесяти, широколицый, с крепкими скулами, окладистой бородой и густыми бровями. Взгляд у него был колючий.

— Федот Кузьмич, не обессудь, не ко времени париться да размываться. Солнце ещё на горе. Мне бы лицо, ноги да пот смыть с дороги. Да одёжку переодеть. И пойду с городом знакомиться. Лошадку мою вторую не распрягайте. Сумки внесите.

— Уже. Всё сейчас будет. Настя! — Крикнул он громко, — воду князю два раза и рушники для верха и низа.

Из левой двери выскочили девки с полотном, застелили пол и поставили две деревянных шайки с водой. Одну на пол, другую на скамью, туда же бадейку с жидким мылом. На скамью положили и рушники.

— Помыть? — Спросил Федот. — Девки расторопные.

— В другой раз, Федот.

Девки захихикали, стрельнув из-под лобья хитрыми глазами.

Все вышли, а я разделся, и, не боясь намочить половицы, славно вымылся. Достав из кожаных дорожных сумок чистую одежду, я переоделся в почти белый шёлковый наряд. Только шапка и сапоги были у меня красными. Расчесав, заботливо положенным на скамью гребнем, свои песочные кудри, и расправив плечи, я вышел на крыльцо.

— Гриня! Бери свой десяток, и со мной. Остальным — в баню, пока протоплена.

Взяв повод своей лошадки из рук Федота, и запрыгнув в седло, я выехал за ворота.

* * *

Воевода сидел по правую от меня руку на полатях в сильно прогретой бане, а боярин Пронский Иван Фёдорович по левую. Париться в одиночку я не стал. К чему искушать знать рязанскую.

Бани на Руси очень часто становились местом убийства неугодных. Что может быть проще подпёртой двери разогретой с лишком парилки. Прикрыл дверь и отдушины, — через пару часов выноси тело. Или прикопай там же. И никто не узнает…

В мыльне сидели ещё три боярина: Василий и Семён Вердеревы и Иван Измайлов. Все, кроме воеводы, были парнями, возрастом чуть за двадцать лет.

Предварительно осмотрев баню, я пришёл к выводу, что здесь и проведу ознакомительное совещание с первыми людьми Рязани.

Баня состояла из нескольких помещений. Предбанник, который на первом этаже имел большой стол со скамьями возле него, и имел выход на второй этаж. Второй этаж простирался по всему подволоку первого этажа бани, и был заставлен лежаками.

В мыльне стояли шайки и бочки с водой, скамьи вдоль стен. На полках лежали: тёрки, скребки, мочала и мыло. В парилке, с очагом в центре и широкими полатями по трём сторонам, по обе стороны от двери стояли бочки с водой и ковшами, а на стенах висели разные распаренные веники, от которых шёл берёзовый, дубовый и еловый дух. Над очагом в потолке было отверстие для вытяжки дыма, которое сейчас было прикрыто, и контролировалось моим сотником Гринькой. Вытяжка на втором этаже была закрыта в деревянную коробку трубы.

Почти вся сотня моих бойцов, за исключением стражников, была задействована в обеспечени «нашей» безопасности. Княжеская усадьба была огромной, и сотни бойцов едва хватило, чтобы перекрыть территорию. Людишки в усадьбе мне были неизвестные, ситуация в Рязани тоже. Чем чёрт не шутит? Или меня захотят укокошить, или кого из бояр, чтобы на меня повесить жертву. Оно мне надо? Так начинать «столовать».

— Что Касим? Махмуд Казанский? Не озоруют? — Спросил я воеводу.

— С нами пока. От Казани нам сейчас толку мало. Их ногаи подпирают. Итильское левобережье совсем извели. Нам Казань сейчас не помощница. А вот Касим… За Большим Ителем сидит и брату своему Казанскому Махмуду не помогает.

— Понятно. Расскажи, Фёдор Иванович, чем живёт сейчас Рязань? Как и чем ворога встречать собирается? Ведь придет же ворог.

— Придёт, Михаил Фёдорович, — вздохнул воевода. — Засечную черту строим. От Оби уже почитай сто вёрст проложили. Годим пока. Туляки к нам тянут.

— Тулякам в оба конца тянуть, а вам в один. Чем приписные работные занимаются?

— Стену чинят. Руду болотную варют. Московский заказ. Зима скоро, новую скоро наберут, а эта ещё лежит.

— Дело нужное, но чем дольше она лежит, тем лутче для неё. Стену чините, засеку ставьте далее. Железо бросьте. Туляков не ждите.

— Великий Князь просил железа боле слать.

Я посмотрел на него. Помолчал.

— Великий Князь Василий Васильевич теперь меня просит, и спрашивает с меня. Потому, перечить не надо, — тихо сказал я. — Если есть резон, говорите, обсудим. С кондачка, я тут менять ничего не буду, но новое ждите обязательно. Я в Москве завод кирпичный ставлю. И здесь обязательно поставим.

Воевода молча качнул головой. Боярин сказал:

— Людишек мало.

— По последней сказке семь тыщ?

— Сёдни и того мене.

— А дружины ваши большие?

— Да куды там, воев по двести у кажного боярина. Не боле.

— Упарился я уже, — сказал я. — К столу пора.

— Мы посидим малеха… Да Федор Иваныч? — Спросил боярин воеводу.

— Сидите. Пойду ополоснусь, — сказал я и, вышел из парилки.

В мыльне никого не было. Быстро обмывшись, я накинул халат, и вышел в предбанник. За столом сидели бояре, и пили квас.

— С лёгким паром, Михал Фёдорович. Как баенка7?

— Баенка? Хороша Баенка. И пар лёгкий, спаси Бог.

— Рубцы у тебя по телу… Вроде молод ещё, чтобы столько получить… Не бережёшь себя? — Спросил хитро Семён Вердерев.

— Берегусь… Не без этого. Но, как без ран в бою? Ежели, токма, в шатре прозебаться… Ты тоже не обделён рубцами, Семён, а скокма тебе годков, двадцать три?

— Так, — сказал он. — А тебе, Князь?

— Шестнадцать завтра будет.

— Я и говорю… Силёнок ещё не набрал. Поберечься надо. Не встревать в сечи. А то ненароком… Как бы не сложил головушку.

Я посмотрел на него и сказал:

— Кому положено сгореть, тот не утонет. А на счёт возраста и силёнок… В кулачном бою померимся.

Из мыльни вышли, напарившиеся и, видимо, наговорившиеся, воевода и боярин Пронский, и сели за стол.

— Разговор будет тайный, потому разливальщиков не будет. Сами управимся. Семён, не в обиду стольником побыть?

— За честь приму, Михал Фёдорович, — сказал он, и спросил с намёком, — Только сёдня?

— Как наливать будешь…

— Понял, — сказал он и наполнил серебряные кубки искристым и пузырчатым мёдом

— Здравы будем, — сказал я.

— Будем, — в один голос ответили они, и дружно выпили.

Семён сразу подлил каждому.

— Вот так дружно и дела бы деять, — сказал я, и помолчал. — Великий Князь зовёт Орду воевать.

— Какую Орду? — Спросил воевода. — Их сейчас много.

— Астраханскую. Хана Кичи Мухаммеда. Не одним, конечно, воевать. Вместе с Касимом и Махмудом.

— Не пойдут они. Махмуда сейчас ногайцы заедают, как гнус, а Касим без старшого брата не пойдёт.

— А мы их постараемся уговорить. Мне встреча нужна с Касимом. Он в Рязань часто ходит?

— Как в Звенигород8 засобирается за податью, так и заходит в Рязань. Он дань сам собирает. Не доверяет никому. Тут его подворье стоит. С последним поездом зерна поедет.

— Понятно, значит тут ещё, в Касимове?

— Тут! Куда ему деться. Со своими соколами зайцев да лис гоняет в степи. Любит он это дело. Предыдущий князь рязанский, Иван Фёдорович любил с Касымом соколов пускать.

— И я люблю. Отправьте к нему гонца с приглашением на охоту. Завтра же.

— Сделаем, Михал Федорович.

— К слову… Мы своё зерно тут оставляем. Я с Москвой из своей мошны рассчитался.

* * *

Спалось мне после баньки и мёда пенного очень хорошо. С зорькой встав, я сделал ежеутренний комплекс упражнений для тела и духа, спустился в мыльню и помылся. Утра уже становились прохладными. Близилась осень. А в бане было тепло.

Толстые брёвна и маленькие окошки со ставнями, закрывавшимися изнутри, не давали ей остывать. Да и очагу, обходившая двор стража, не дала загаснуть. На втором этаже спала караульная смена. Я распорядился устроить пока так, пока не построят баню при казарме. Дверь из парилки в мыльню была открыта, и помылся я в тепле.

— Нужен душ… — Подумал я, поливая себя из тяжёлого деревянного ковша.

В предбанник, где я одевался, зашёл ключник.

— Здрав будь, Михал Фёдорович. Какие будут указания? — Спросил он, с опаской поглядывая на меня.

— Спаси Бог, Федот Кузьмич. Ты писать, читать умеешь?

— Грамоте обучен, и нашей, и греческой.

— Тогда так… Заведём пластины деревянные с воском для письма, на которых я тебе буду писать то, что надо сделать. На стене ларь небольшой повесь. Там лежать будет. А ты на ней будешь помечать, что сделал. И трость9 не забудь приладить к доске. На верьве10. Кузнец есть на дворе?

— Нет, Михал Фёдорович. Все в ямщицкой слободе. По указанию, князя… — он глянул на меня.

— Это правильно. Чо просить хотел… Меня по батюшке называй только прилюдно. А так, зови — князь. Скажи всем. Неча воздух толочь. И поклоны, — только прилюдно. И то, не в пояс. И ещё всем скажи… Никого из людишек сгонять с работных мест не думаю. Коли хорошо дело будет правится, не трону, а коли нет — на конюшне поучатся. С тебя спрос будет особый. Провинишься, — не обессудь. Особо, ежели в казнокрадстве, либо в чем ещё похожем пойман будешь. Как поймаю, сразу на кол. А уж потом…

Отчет о расходах будешь на такой же восковой пластине чертить, и Николке Фомину передавать. Моему порученцу. Челядь вся должна быть тверёзая. За воротами пусть хоть зальются. С запахом в урочный срок учую — запорю. И тебя и виноватого. И чтобы праздно ходющих видно не было. Всем, кроме тебя, передвигаться по двору бегом. Ежели порожние. Всё понятно?

— Понятно, князь.

— Добре, — сказал я. — Свободен. Да… Плотники есть?

Он качнул утвердительно головой.

— Сделайте два табурета с упором для спины, как у моего княжьего престола. К завтрему. Начните ставить такую же баню для служилых и дружинников. Так на так11. Пристройте к «дружинной обители»12.

— Сделаем, князь.

— Иди.

Федот вышел из бани, столкнувшись с моим сотником. Тот ждал снаружи, пока я договорю с Федотом.

— Строг ты, Михал Фёдорович, с людишками. Разбегутся.

— Пусть бегут. Ты догонишь.

— Догоню, — Гринька засмеялся.

— Готовься. Скоро к Хану Касыму поедем. Подбери самых крепких и телом, и духом. Татарва — будет обязательно насмехаться, и ждать нашего гнева, чтобы потом предъявить обиду.

— Говорил ты уже…

— Не перебивай. Повторение — мать чего?

— Учения.

— Вот, выучил. Молодца. Продолжай натаскивать дружину на толкание лошадьми. Лошадь дура, чо ей предъявишь? Как поедем на охоту, надо сделать так, чтобы мы с ханом остались одни. Я сигнал дам, а ты отожмёшь от Касыма охрану. Они нагличать станут. В свары не вступайте.

— Понятно, князь.

— Остальное по расписанному. Покажи листы с уроком.

Григорий достал из висящей на плече сумки, типа планшета, обтянутую кожей деревянную папку с исписанными мной листами пергамента.

— Какой урок седня изучаете?

— Сабли. С утра к встрече с Касымом будем готовиться. Уже начали. А после обеденного сна — сабли.

— Хорошо. Приду посмотреть. Работайте с двумя саблями. Сон не больше двух скляниц13. Дал команду звонарю? Колокол и склянку14 с песком поворотную на караульной башне повесили?

— Так точно. С полудня бить начнём через две скляницы15.

— Молодец, по уставу отвечаешь. Устав с дружиной учить ежедневно. После вечёри16. Особенно по караульной службе. Иди. Позовёшь мне… А, не надо. Стоит уже.

Сотник вышел. Зашёл тайный приказчик. Завёл я в своей княжеской административной структуре такой чин.

— Здрав будь, командир.

— И тебе не хворать.

Николай Фомин, как услышал, что я назвал себя «командиром», в шутке под стенами Новгорода, так меня и называет, когда мы вдвоём, или при дружине. При народно — князь. Мне эта его осмотрительность понравилась, и я провёл с ним проверочную беседу. Мне он показался смекалистым. В меру циничным.

Я предложил ему должность начальника тайного приказа. Пока в единственном числе. Официально он уже месяц числится у меня, как порученец. О его тайной миссии никто не знает и знать не должен.

— Сказывай, что вчёра в бане воевода с боярами гутарили?

— Да ничего особливого… Токма, когда ты ушел, боярин воеводе говорит: «Он ненадолго тут, поэтому задницы перед Василием будет рвать и свою, и чужие».

— Правильно говорит, — засмеялся я. — И всё? Вроде долго сидели. Воевода то чо?

— Воевода крякнул, и стал себя веником так охаживать, что аж мне жарко стало. Я ж приоткрыл задвижку-то, а из дыры пар мне в морду как… саданёт.

— Травма на производстве, — сказал я тихо. А громко, — к лекарю загляни в городке. Есть повод познакомиться тебе с ним. Через него много, что про жителей узнаешь. Скажешь ему, что я его позову, колено лечить. Но, потом. С чего начнёшь?

— Сегодня пойду по первому, ближнему к тебе кругу, как ты учил, Князь. Людишек здесь на дворе много. Ден за семь управлюсь. Пройдусь по городу. Послушаю. Сам поговорю.

— Много не плети. Не выдумывай. Про меня рассказывай нехотя, если спрашивать будут. Про удаль мою — можешь приврать. Без лихвы, токма. Обрати внимание, на тех, кто расспрашивать станет. Тебя бояре могут склонять на работу к себе, что б доносил про меня. Продавайся не скоро. Если тебя в оборот возьмут, через дён десять сдашься. Не ранее. Сам не напрашивайся. Но вид потом покажешь, что не решаешься, но хочешь мзду. Пусть три цены дадут.

— Понятно, Командир.

— Сильно не ври, а то сгинешь, и не найдёт тебя никто. Дело опасное.

— Понял, Командир.

— Не повторяйся. Не люблю.

— Есть,…

— Всё. Работай. Ко мне заходишь каждое утро и вечор. Ежели вдруг что-то сильно удивительное увидишь, и придётся следить в ночь, пришли любого мальца с любым словом.

— Каким?

— Любым. «Покупаю лошадь», — на пример. Или: «нашёл интересные книги». Ты, кстати, высматривай книги с рисунками и описаниями мест, земель чудных и местных. Где что в земле лежит. Про травы лечебные. Лекарные книги. Особо с разрезанными человеками.

— Свят, свят… И таки быват?

— Быват.

— А зачем тебе, Князь?

— Хвори лечить унутряные… Ты посмотри за теми дворовыми людишками, что со двора выходят. Куда идут, с кем встречаются. Всё. Ступай.

Мы вышли из «бани», ставшей на время моим кабинетом.

— «Надо приказную избу поставить с выходом прямо на улицу. Там и кабинет себе отвести», — подумал я.

Я так и решил. Нечего кому-то шлятся по моим палатам. Только узкий круг прислуги и охрана.

Осмотрев двор, и не увидев Григория, я подошел к привратнику и сказал:

— Ну ка стукни в железо. Одно послушаем, как играет.

Тот взял в руку висящий молоток и вдарил по толстому железному листу. Это я вчера распорядился повесить.

Вдарил он сильно, со всей «дури». Я пожалел, что стоял рядом. С тоской и морщась от звона в голове, я посмотрел на довольного парня.

— Молодец, сказал я. Так бей, токма, когда ворог перелазить частокол будет. В остальных случаях… Не горячись.

Прибежал Григорий. Увидев меня, скорчившего гримасу от болевого шока, он подскочил к парню и заехал ему в ухо. Парень удивился.

— Как сказано в уставе, надо звонить? Какие сигналы? А ты как?

— Мне сказал князь: «Стукни», я и стукнул. Кабы он сказал: «Позови сотника», я бы с переливом отстучал.

— Да, Григорий… ты это… тоже погорячился.

Григорий потоптался и сказал:

— Звиняй. С меня жбан квасу.

— Два, — сказал ушлый часовой, потирая ухо.

— Лады, — вздыхая, и глядя на меня, сказал Гринька.

Рукоприкладство я разрешил только после разбора, и то, разумное. Не «колечливое». А от такого удара в ухо и оглохнуть бойцу недолго. А свою дружину я буду беречь. Уже всех их привил от туберкулёза, от холеры, от оспы и от тифа.

Я похлопал одобрительно Гриню по плечу и сказал:

— Готовь сопровождение. Поедем по городу. Маршрут для конвоя укажу.

— Ты, князь, своими немецкими словесами, меня совсем запутал, — сказал сотник, ободрённый и повеселевший, от того, что моё наказание за удар в ухо часового его минуло.

— Путь, Гриня. Путь укажу. Охране своей.

Выехали через половину склянки17 после ухода первой проверочной группы. Впереди и сзади меня ехали по четверо дружинников конвойной команды.

Конец ознакомительного фрагмента.