За несколько дней до конца света…

Михаил Александрович Цыганков, 2018

Очень часто случается, что плохое идет следом за хорошим. Не просто идет, а висит на хвосте, не обращая внимания на угрожающе-красный свет стоп-сигналов. А ты мчишься вперед, не глядя в зеркало, считаешь оставшиеся до дома километры, не подозревая, что считать надо не километры, а минуты. Последние минуты спокойной жизни… Именно так и случилось с моими героями. Летели они на ковре-самолете на базу Российского Экспедиционного корпуса, но потерпели авиакатастрофу (а может коврокатастрофу). Очухавшись после падения, они познакомились с Вдохновенным Кудесником и с радостью узнали, что находятся на русской границе. На боевой самоходной печке Тамаре герои отправляются в стоящий на берегу большого озера Светлое, пограничный городок Кузькин, чтобы сообщить местному князю о готовящемся вторжении врагов, но это лишь начало их приключений. Продолжение романа-пародии "Последний экипаж Белого кро…". Жанр – юмористическое фэнтези.

Глава 5

Рассказывая эту потрясающую историю, печка снизила скорость до более или менее допустимой и можно было, наконец, разжать пальцы и отпустить трубу.

А что, подумал я, ведь совсем неплохая идея. Построить на границе сеть небольших самогонных заводиков и организовать на них бесперебойное производство чистого этилового (Никаких метиловых суррогатов! А вдруг свои выпить захотят?) спирта. Как только коварный враг границу пересечет, неизбежно на один из них наткнется. Естественно, захочет отметить победоносное начало военной компании и все — хана… Через пару часов захватчики пьяны, бьют друг другу морды, выясняют кто из них кого больше уважает, вспоминают былые обиды, рубят друг друга в капусту и полностью теряют боеспособность. Для полной и безоговорочной победы надо только прийти и повязать их всех тепленькими. Остается открытым только один вопрос — где взять столько страдающих алкоголизмом врагов?

Устало катившееся к горизонту вечернее солнце, высекло золотые искры из печкиных рогов.

— И много вас, таких, сейчас на службе его Величества царя-батюшки? — спросил я, не только для поддержания разговора, но и из научного интереса. Я, вообще нигде, кроме сказок, о самоходных печках не читал. И самое главное, ничего не знал об их военном применении.

— Да уж и не осталось почти никого. — печка тяжело вздохнула, выбросив из трубы клуб полного светлой грусти дыма.

— В бою погибли? — осторожно спросил я.

— Нет, — ответила печка, выбросив еще одно печальное облако. — Не нужны мы стали Родине, не нужны. Из-за вас, пришлых — между прочим.

— Мы-то здесь причем? — не поняла Кейси.

— Вы, лично, может не при чем, а чудовища ваши железные, танками называемые, очень даже причем, будь они трижды не ладны! — печка гневно выбросила в небо сноп искр и даже подпрыгнула от возмущения.

Мне кажется, она собралась от нахлынувшей обиды нас сбросить, но, вспомнив о находящейся в опасности Родине, передумала.

— Танк, он, конечно, лучше, — продолжила она, — надежнее. Он железный! Как против железа попрешь? Да никак! Что я против снаряда бронебойного? Он, таких, как я, навылет прошивает! Дырки с большой горшок делает, а то и вовсе в щебенку…

— А если защитный амулет прицепить, или магический экран, типа «Возвращайся туда, где был — скотина» поставить? — спросила Кейси.

— А если снаряд сам заговоренный, антимагический? И плевать хотел на все ваши экраны? — справедливо возразила печка. И услышав в ответ наше молчание, добавила. — Вот то-то. На меня даже пушку не поставишь — труба мешает. Не задом же наперед ездить, что я рак какой подводный… В первом же бою знаешь сколько наших полегло, в смысле, пошло на кирпичи? — Печка вздохнула. Вот тогда всех, кто цел остался, и списали в резерв.

— Тебе-то, чего переживать, — сказал я, — хоть из армии уволена — на важной государевой службе состоишь. А товарки твои боевые без дела пылятся, щи варят, и пироги пеку, паутиной тихонько обрастают, да о ратных подвигах тоскуют!.

При упоминании о щах и пирогах, печка снова выбросила сноп искр и подпрыгнула. «Спалит лес к чертовой матери!», подумал я.

— Никакой паутиной они не обрастают! — полыхнула жаром печка, — И ни о каких подвигах не тоскуют! Живут полной жизнью… Риск, скорость, ветер в трубе свистит…

— В каком смысле? — не понял я.

— Да в прямом! — с плохо скрываемым раздражением лязгнула заслонкой Тамара. — Гонщицы они теперь! Царицы русских дорог!

— Русских дорог? — переспросил я.

— Именно! — воскликнула печка. — Про «Русскую Беду номер один» слыхал?

— Русскую Беду? Номер один? — Где-то на задворках моего сознания, зажегся прожектор, освещая завалы ненужных, полузабытых сведений, почерпнутых неизвестно где и неизвестно зачем. Что-то знакомое блеснуло в этой куче ненужного хлама. — Это вроде как гонки… На чем?…

— Это не гонки на чем то… Это знаменитые гонки русских печек по бездорожью. — с гордостью сообщила Тамара.

Я, вообще то, думал, что «Русская беда номер один» это гонки на санях, но без снега. Проводятся они обычно в первых числах мая на день Карбонария Отмороженного. В честь окончательной победы весны, труда и счастливого отморожения всех примороженных за зиму. Тогда мужики берут мамонтов, а если те попрятались, гигантских овцебыков, а если и те попрятались (нет, вы про это зря подумали, запрягать шерстистых носорогов — издеваться над гордыми животными), то владимирских тяжеловозов в сани и гоняют на них по столбовому государеву тракту до полного… протрезвления. Так что такое название гонок вполне себя оправдывает.

Каждый знает, что у нас, в России, две вечных беды, они даже пронумерованы: номер один и номер два. Эти две верных подруги, как известно, одна без другой никуда не ходят и друг без друга ни на шаг. Об этом любопытном национальном явлении даже в песне поется.

— Тамара, а можно об этих гонках поподробнее? — спросил я.

— Конечно можно! — обрадовалась словоохотливая печка.

После того как княжеские и царские воеводы убедились в бесперспективности использования самодвижущихся тепловых агрегатов против бронированной гусеничной техники, все уцелевшие печки были отправлены в запас. Но это говоря сухим языком княжеских грамот, а на самом деле их раздали по избам, приспособили для перевозки воды и дров, а особо строптивых заперли по лабазам — до надобности. Так бы и стояли боевые печи по избам, вспоминая минувшие битвы, как вдруг внезапно на реке Смородине обнаружилась новая напасть.

Емелино-Пугачевские мужики лишенного верного заработка и обычной дозы адреналина в крови, сначала с горя запили, а потом с перепою взбунтовались. Их снова потянуло на Большую Дорогу, захотелось острых ощущений, ну и деньжат естественно тоже. А как без них? Жен, детишек малых кормить надо, шубы, серьги, кольца и браслеты покупать надо, избы чинить надо, а денег где на это взять?

Короче говоря, когда власти спохватились, пара купеческих караванов как в воду канула. Царь с боярами возмутился, издал указ о строжайшем запрете дорожных грабежей и отправил роту стрельцов для выявления бунтовщиков и усмирения холопов. Но не тут то было! Стрельцы шли усмирять пару деревенек, а наткнулись на два мощных укрепрайона построенных по всем правилам фортификационного искусства. У стрельцов не было мандата на проведение полномасштабных военных действий на своей территории, да и умирать в расцвете лет тоже не хотелось, поэтому их командир принял соломоново решение — стать лагерем на берегу речки Смородины, и дать возможность событиям развиваться самостоятельно. В народе это сразу окрестили стоянием на реке Смородине.

И неизвестно чем бы все это кончилось, если бы в это время в Емелино, а потом и в Пугачево, не взирая на осадное положение, не завернула кинопередвижка с новым голливудским блокбастером «Форсаж — 24». Как говориться «Война — войной, а без зрелищ хлеб не нужен». Дальше, как вы уже догадались, волшебная сила искусства сильно стукнула в голову местным горячим мужикам. Глаза у них загорелись, руки зачесались… Через день после просмотра фильма в деревнях начались пробные заезды на застоявшихся без дела печках и организация банд, простите я хотел сказать команд. Через неделю стали строить первую гоночную трассу с трибунами для стрельцов и отдельной ложей для царя-батюшки, а через полгода это уже было полновесное гоночное шоу, с командами, звездами, фанатами и бешенными бабками. Бабки старались вовсю, на пит стопах подбрасывали в печку дрова, забеливали свежие царапины и подносили чарку усталым гонщикам. Дело в том, что по правилам гонок, печки без пилота в гонках участвовать не могли! И это правильно — где вы видели на трассе гоночный болид без водителя, или лошадь без наездника?

Жизнь в деревнях сразу наладилась. Тотализатор приносил такие сумасшедшие барыши, что на Большую Дорогу уже никто и не думал ходить (были дела и по важней), купцы сами сюда заворачивали и случалось, проигрывались вчистую (в одних подштанниках домой уходили). Боярская дума несколько раз поднимала вопрос о договорных заездах, но каждый раз все глохло на этапе предварительных слушаний.

— Ты можешь себе представить, — возмущалась Тамара, — там такие дела творятся, а я здесь, в этом лесу! Я, обладательница Голубой ленты реки Смородины, самая быстрая печка современности, и не у дел!

— А в чем проблема? — спросил я.

— Отпускать не хочет Кудесник. — ответила Тамара. — Твердит, что привык ко мне, да и на ящера его надежды мало. Одно слово — рептилия. И к тому же говорит, что чувствует, как приближаются великие события. Такие великие, что мне экстрима на всю оставшуюся жизнь хватит! В воздухе, говорит, пахнет грозой! Поэтому и не отпускает…

— А ты бы отгул взяла или отпуск, пока не началось, — посоветовал я, — и сгоняла бы в свое Емелино, душу отвести.

— Сгонять, конечно, можно, — согласилась печка, ловко объезжая, вышедшего на дорогу здоровенного панцирного лося, — но у меня этого… пилота нет.

— Что нехватка квалифицированных кадров? — спросил я.

— Нет, кадров хватает, даже с избытком. Просто все по старой памяти не то, что ездить, подходить ко мне боятся…

Мне послышалось, или в её голосе на самом деле прозвучали стыдливые нотки?

— Нам без пилотов нельзя. — вздохнула Тамара, — Не знаю, кто это придумал. Может та щука, может еще кто, теперь не ведомо, но без водителя никуда. Так, мелкое поручение выполнить еще можно, а серьезное дело — нет.

— Но ты же нас сейчас везешь? — спросила Кейси.

— Не я везу, — ответила печка, — вы на мне едете, а я просто дорогу знаю. Кстати, солдатик, — вдруг сказала она, — тебе, когда ты выполнишь свое важное поручение, наверное, отпуск положен?

— Наверное… положен. — ответил я, обалдев от такой неожиданной перспективы.

— А раз положен, может, смотаешься со мной в Емелино, на пару деньков? В счет оплаты за проезд? — осторожно спросила Тамара. — Скорость ты хорошо переносишь, вестибулярный аппарат в норме, да и сам ты парень ничего… А места у нас такие… Рыбалка… Рыба сама в сети лезет! А охота… А дев… — но, вспомнив о Кейси, последнее предложение она заканчивать не стала.

От такой перспективы я просто обалдел. Участвовать в деревенских гонках мне совсем не улыбалось, но с другой стороны, Тамару было жалко… Кейси строила мне страшные глаза и исподтишка грозила кулаком.

— Ладно, — сказал я, — смотаемся, но ненадолго. И Кейси с собой возьмем.

— Слово даешь? — не поверила своему счастью Тамара.

— Слово рыцаря! — заверил я.

— Рыцаря?

— Рыцаря, рыцаря… — я усиленно закивал головой.

Зря я это сказал, зря. Обрадованная Тамара рванула вперед со скоростью болида «Формулы — 1», заставив меня пожалеть о легкомысленном согласии, стать пилотом такой сумасшедшей печки.

Лес становился все гуще и дремучей. Покрытые мхами и лишайниками толстенные стволы и корявые ветки почти не пропускали свет садящегося вечернего солнца и так сплелись между собой, что непонятно, как здесь не то что ездят, а просто ходят. Но Тамара пробиралась, причем, не снижая скорости! Деревья перед ней расступались, образуя не коридор — туннель и тут же, с треском смыкались за нашей спиной.

Мы с Кейси просто впечатались в печку и прикрыли головы руками. Не ровен час, какой-нибудь корявый сук не успеет увернуться… А я не хочу быть похожим на Кутузова или адмирала Нельсона. И эта предосторожность была не напрасной. Несколько веток обломались о трубу, а одно замешкавшееся корявое дерево Тамара сшибла своими золотыми рогами. Я представил, как его обидевшиеся собратья, перестанут уступать нам дорогу, и подумал, что сейчас самое безопасное место на этом бешенном транспортном средстве — внутри, за тяжелой заслонкой. И тут лес кончился.