За несколько дней до конца света…

Михаил Александрович Цыганков, 2018

Очень часто случается, что плохое идет следом за хорошим. Не просто идет, а висит на хвосте, не обращая внимания на угрожающе-красный свет стоп-сигналов. А ты мчишься вперед, не глядя в зеркало, считаешь оставшиеся до дома километры, не подозревая, что считать надо не километры, а минуты. Последние минуты спокойной жизни… Именно так и случилось с моими героями. Летели они на ковре-самолете на базу Российского Экспедиционного корпуса, но потерпели авиакатастрофу (а может коврокатастрофу). Очухавшись после падения, они познакомились с Вдохновенным Кудесником и с радостью узнали, что находятся на русской границе. На боевой самоходной печке Тамаре герои отправляются в стоящий на берегу большого озера Светлое, пограничный городок Кузькин, чтобы сообщить местному князю о готовящемся вторжении врагов, но это лишь начало их приключений. Продолжение романа-пародии "Последний экипаж Белого кро…". Жанр – юмористическое фэнтези.

Глава 11

Княжеский аэродром и аэродромом было назвать трудно. Просто большая, поросшая зеленой травкой поляна. Сбоку притулился патриархального вида неказистый теремок с тремя сараями, служившими, (мне так кажется), ангарами для самолетов. Вдалеке, среди деревьев затерялось очень старое внушительного вида строение, собранное из нереально толстых бревен, напоминавшее и терем и ангар одновременно. Но, оно князя не интересовало. Он направил свой, разрисованный гербами, уазик прямо к теремку. Следом за нами, в кузове Газ-157 к теремку подкатила группа захвата из полутора десятка стрельцов. Они бесшумно попрыгали на землю (нет, вы мне скажите, какой смысл бесшумно прыгать, если рев прогоревшего глушителя их Зилка не разбудил только покойников на местных кладбищах?) и окружили терем, заняв позиции у всех окон и дверей.

Князь был не робкого десятка. Он вылез из машины и собственноручно забарабанил в резные двери теремка рукоятью именного револьвера. (На рукоятке была гравировка: «князю Кузьме за верную службу» Это я еще вчера вечером рассмотрел, когда князь хотел перебить пулей цепь на своей люстре, чтобы доказать, что он человек честный и всегда с работниками расплачивается).

— Открывайте, клятвопреступники! — заорал он. — Немедленно! Пришло ваше время! Пробил час смертный! Плаха готова!

— Зря он так орет. — негромко сказала мне Кейси, — Эффекта внезапности теперь никакого.

— Может, это так здесь принято? — пожал плечами я. — Вдруг, сейчас у предателей ноги, руки от страха отнимутся?

— А если не отнимутся? — засомневалась Кейси, — Если они сейчас в упор в дверь из пулемета?

— Тогда стрельцам придется срочно искать нового князя. — сказал я.

В этот момент дверь терема распахнулась, и, замахнувшийся для очередного молодецкого удара князь, ввалился внутрь. Не знаю как, но через секунду мы тоже, вместе с князем и стрельцам, оказался внутри. Как нас туда занесло — не понимаю. Может стрельцы на всякий случай прихватили, а может мы и сами в едином порыве…

Терем внутри походил больше на пиратское логово, чем на штаб военно — воздушной части. В одном углу были свалены добротные кожаные летные куртки, в другом, запчасти от авиационных двигателей, вперемежку с пустыми цинками от патронов. Но, на стоящем посередине дубовом столе, был абсолютный порядок. Карты свернуты и аккуратно сложены в стопку. Офицерские линейки, транспортиры, и другие канцелярские принадлежности лежали на своих местах. Стальной сейф с надписью: «Для секретных документов. Заговорен на смерть. Не имеющим допуска не подходить близко!», закрыт. Картину довершало занавешенное юбкой низкое окно. Юбка была цветастая, пестрая, явно принадлежавшая одной из местных барышень.

У дальней стены стоял с поднятыми руками среднего роста мужик. В одной руке у него был зажат вспененный помазок, а в другой обычный одноразовый станок для бритья. Одет мужик был в кожаные галифе, сверкающие хромом сапоги с застежками на икрах и белоснежную, заправленную в брюки рубаху. Одна половина лица у него была выбрита, а добрить вторую помешал прижатый к кадыку штык трехлинейной винтовки Мосина.

— Ну, что? — радостно орал князь, размахивая у него перед лицом револьвером, — Допрыгался, Нестеров, допетлял?

Летчик хотел, что-то сказать в свою защиту, но каждый раз остро отточенный кончик штыка, прерывал в зародыше его благородный порыв.

— А второй где? — продолжал бушевать Кузьма, — Опять с бабами?

Наверху раздался шум, визг, звон битого стекла. Кто-то выпрыгнул из окна и шустро побежал к лесу. Стоявший ближе к окну стрелец распахнул окно и вскинул винтовку.

— Не надо, — негромко сказал князь, опуская рукой ствол, — пусть живет.

Честно скажу, я был поражен, таким внезапным великодушием к заговорщику, но тут со второго этажа спустились стрельцы. С собой они тащили еще одного мужика в кожаных галифе, но без сапог.

— Князь! — заорал он, как только увидел Кузьму, — Спасайся! Измена! Стрельцы взбунтова… — Окинув взглядом комнату, он не стал заканчивать фразу.

— Кто тут взбунтовался, я лучше знаю. — сказал Кузьма. — И кто изменил мне, тоже. — князь снова глянул в окно. Прыгун со второго этажа уже почти добежал до леса. — Ох, и отчаянный ты парень, Уточкин, ведь это Клавка, кузнецова дочь. Ведь врежет тебе кузнец, когда узнает. А рука у него тяжелая…

— Я может, жениться на ней собираюсь! — начал обиженно оправдываться Уточкин.

— Знаю я эти «жениться», — отмахнулся рукой князь — если собрать всех девок на которых ты собирался «жениться», то получится гарем больше, чем у султана Абдуллы Туркестанского. Впрочем, теперь это уже все равно, быть твоей Клавке соломенной вдовой!

— Это почему? — быстро спросил Уточкин.

— Да потому, что жить тебе осталось немного, — охотно пояснил князь, — сейчас выведем тебя на свежий воздух и… в расход.

— За что? — заорал Уточкин, — пытаясь вырваться из лап стрельцов.

— За государственную измену! — подняв указательный палец, вверх сурово сказал Кузьма и жестом приказал стрельцам выводить задержанных из терема.

Вот оно какое средневековое правосудие — стремительное и беспощадное. Никаких адвокатов, никаких «вы имеете право хранить молчание», «все, что сказано, может быть использовано против Вас». Зачем тратить зря время и чернила на составление протоколов и подписание приговоров. Но, честно говоря, я думал, что все это там на Западе. А наши, русские, князья не такие. Они высокогуманные, мудрые, прозорливые и милосердные. И вот вам — пожалуйста.

Князь милосердно поставил двух летчиков спиной к солнцу (чтобы не светило перед смертью в глаза) и построил стрельцов в ряд.

— Обалдеть, — сказала Кейси. — Надо что-то делать.

С этим я был согласен. Нельзя расстреливать людей, основываясь на голых умозаключениях. Надо хотя бы допросить, выяснить скрытые пружины, организаторов, Серых Кардиналов…

— Товсь! — скомандовал князь стрельцам.

Стрельцы вскинули винтовки…

Расстрел в этих краях вещь новая. Обычно здесь рубят головы или вешают — в зависимости от знатности рода и тяжести вины преступника. Но расстрел — это ( с точки зрения местных жителей) бессмысленный расход патронов, поэтому он применяется в исключительных случаях, как знак высокого уважения к будущему покойнику. Видимо он очень ценил и уважал своих летчиков.

Кузьма медленно вынул из ножен и поднял высоко над головой меч. Луч солнца сверкнул на самом острие и замер, приковав к себе взгляд ожидающих приказа стрельцов. Выдержав необходимую для исторического момента паузу (Князь сурово расправляется с заговорщиками), Кузьма медленно, медленно повел меч вниз, глядя, при этом, куда-то в сторону.

Но меч замер как вкопанный, вернее сказать, как впаянный в воздух. Князь напрягся. Меч даже не подумал шелохнуться. Князь занервничал и дернул его изо всех сил. Меч не продвинулся ни на сантиметр.

Скажу сразу: в этом нет ничего удивительного. И никакая магия здесь не при делах, просто меч был зажат в пасти здоровенного дракона. Уточняю — в пасти третьей головы большого трехголового дракона, или, говоря по-нашему, (нечего преклоняться перед Западом) Змея Горыныча.