Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире

Минэко Ивасаки, 2002

«Гейша постоянно находится в свете софитов. Ее задача – угождать публике, используя все имеющиеся в арсенале навыки. Она – будто изящная ива, которая склоняется, чтобы услужить, и создает у окружающих настроение легкое и расслабленное. Настоящая гейша никогда не бывает одна. Я же по природе своей всегда была существом упрямым, своенравным, превыше всего на свете ценила уединение. Большую часть раннего детства я провела, спрятавшись в темной кладовой. Мне не нужны были другие люди – я хотела быть сама по себе. Странно, правда? Я будто нарочно выбрала самый сложный путь, на протяжении которого только и делала, что боролась с собой».

4

КОГДА МЫ ДОБРАЛИСЬ ДО окия, наступил полдень. Папа вскоре ушел, а я осталась молча сидеть в приемной, разглядывая детали окружающей обстановки и вежливо отвечая на вопросы проходящих людей. Заметив кладовую, я обрадовалась: значит, при необходимости мне будет куда сбежать.

Ближе к вечеру появилась госпожа Оима, взяла меня за руку и повела в другой дом. Открыв дверь, она низко поклонилась женщине, которую я прежде не встречала. Хозяйка представила ее как госпожу Сакагути и велела мне называть ее матушкой. «Матушка Сакагути — моя начальница», — улыбнувшись, сказала она.

Матушка оказалась очень милой, и мы тут же поладили.

Потом пришло время ужинать. Ужин здесь подавали совсем не так, как дома. Общего стола не было. Каждая обитательница окия ела с отдельного подноса. Подносы были расставлены вокруг прямоугольной жаровни.

Почему-то я решила, что, как гостья, должна сидеть рядом с госпожой Оимой. Но тут явилась Старая Злюка и вознамерилась опуститься как раз на это место.

Я сказала:

— Это мое место.

И госпожа Оима с широкой улыбкой подтвердила:

— Да, дитя, правильно. Садись на свое место.

Я села рядом с жаровней.

Старая Злюка, пыхтя, опустилась рядом, взяла свои палочки и принялась есть, не сказав, как полагается, «итадакимас». «Итадакимас» значит «я принимаю эту пищу со смиренной благодарностью». Так человек выражает признательность за труды фермеров и других людей, благодаря которым еда оказалась у него на столе. Главой дома была госпожа Оима, и потому приступать к еде полагалось только после того, как она произнесет эти слова и возьмет палочки. Я сделала замечание Старой Злюке, потому что она немыслимым образом нарушила правила приличия:

— Это очень грубо: вы начали есть, хотя госпожа Оима еще не сказала «итадакимас» и не стала есть первой. Вы ужасно невоспитанная.

И госпожа Оима тоже обратилась к Старой Злюке:

— Слушай, что она говорит. Она многому может тебя научить.

Потом она повернулась к остальным женщинам, сидевшим вокруг длинной жаровни, и сказала:

— Пожалуйста, не говорите с юной госпожой Масако, если она не заговорит с вами первой.

Мне не верилось, что госпожа Оима ставит меня выше всех этих нарядных взрослых.

Но Старая Злюка не могла этого так оставить и театральным шепотом проворчала — так, чтобы я точно ее услышала:

— Вы только посмотрите на эту маленькую принцессу.

Мне стало очень гадко.

— Я не могу есть, — проговорила я.

— Почему? Что не так с едой? — встревожилась госпожа Оима.

— Я не могу есть рядом с этой злой старой тетей.

После этих слов я тихо встала, нашла Большого Джона и вывела его на прогулку.

Когда я вернулась, моя старшая сестра Кунико спросила, не хочу ли я съесть вкусный рисовый шарик или принять ванну.

— Я буду есть только те рисовые шарики, которые приготовила мама. А купаться я буду только с папой, — ответила я.

После чего погрузилась в молчание. И весь оставшийся вечер не произнесла ни слова.

Кунико стала готовить меня ко сну. Она укрыла меня моим любимым одеялом — бирюзовым, с белыми тюльпанами. Уложила на матрас рядом с собой. Я тогда еще не могла заснуть без груди, так что она дала мне пососать свою грудь, пока я не задремала.

На следующее утро папа пришел меня забрать. В окия есть неписаное правило: посетители допускаются только с десяти часов утра. Но папа пришел очень рано — в половине седьмого.

Я была в восторге, когда увидела его.

— Пока, до свиданья, — попрощалась я и выскочила за дверь.

Госпожа Оима крикнула мне вдогонку:

— Пожалуйста, возвращайся как можно скорее.

— Да, — ответила я.

На самом деле я хотела сказать совсем не это. «Я никогда не вернусь!» — эти слова вертелись у меня на языке. Но я так и не смогла заставить себя произнести их.

Мама была так рада меня видеть, что казалось, будто она вот-вот заплачет. Но я, увернувшись от ее объятий, прямиком помчалась в свою укромную кладовку.

Мама выманила меня из темноты моей любимой едой — онигири. Это что-то вроде рисового бутерброда, только снаружи у него — водоросли, а внутри спрятано что-то вкусное, вроде маринованных слив или кусочков лосося. Мне же больше всего нравились онигири с хлопьями сушеного бонито. Именно такое лакомство в тот день сделала мне мама. Сушеная рыба бонито — это основа японской кухни. Хлопья из нее часто используются в супах и для придания оттенка вкуса другим блюдам.

Эти онигири были невероятно вкусными.

Так происходил мой переезд в окия Ивасаки. Сначала я осталась там на одну ночь. Потом — на две. Иногда я проводила там несколько дней. Позже эти дни растянулись в недели. И наконец, через несколько месяцев после того, как мне исполнилось пять, я переехала в окия насовсем.