Деревня Нура. Книга 2

Милла Генрих

Любите мистику? Вам сюда!Наступает время, когда мы вырастаем. Когда привычное старое не доставляет больше радости, а наоборот, начинает преследовать. И ты никак не можешь понять, почему так происходит.Когда-то я любила слушать легенду о нашей деревне, особенно если ее рассказывал дед Мирон. Теперь же я начала бояться девушку, о которой рассказывается в ней. С недавних пор легенда о Нуре преследовала меня, сначала в моих снах, а теперь она вторглась в мою повседневную жизнь.

Глава 1

Вскочив на ноги, я проговорила:

— Нет, нет, и нет — это просто плохой сон, и я еще не проснулась. Лучше пойду в ванную и приму холодный душ.

Стоя под холодным душем, я услышала телефонный звонок. Звонил Никита. Если честно, в этот момент я была очень рада его звонку. Быстро накинула банное полотенце на себя и побежала к телефону.

— Привет, моя королева, не разбудил?

— Привет, нет, я уже не спала. Как долетел, как устроился?

— Все хорошо, разница во времени семь часов, немного сбивает с ритма, а так — все пучком. У тебя как дела? Признавайся, соскучилась?

— У меня тоже все пучком, если говорить вашим городским сленгом, — засмеялась я.

— Нет, ты говори так, как ты разговариваешь всегда. Мне нравится именно твоя индивидуальность. Не учись у нас, городских, плохому, — тоже засмеялся он. — Но на последний вопрос ты так и не ответила.

— Скучать вчера, например, мне не дали, ко мне гости приходили.

— О, так ты нарушаешь уже наш договор? Приеду — отшлепаю, — опять засмеялся он.

— Нет, что ты, я помню о договоре. Ко мне в гости однокурсница приходила. Ах да, еще охранника Сергея звала на помощь.

— Значит, обо мне не вспоминала? А я-то думал, хоть маленько скучала, весь день работы было много, позвонить не мог, а когда освободился, думал, ты уже давно спишь, не стал будить.

— Ну, если честно, один раз вспомнила, когда Лина улетела, так скучно стало. Вот и подумала, что, наверно, и у тебя дел много, раз не позвонил. Ты ведь как прилежный ученик — ровно в девять вечера всегда звонишь.

— Мне нравится твой комплимент, спасибо за прилежного ученика, — смеясь, произнес Никита. — Приказывай, королева, что тебе привести с Дальнего Востока?

Я даже не успела подумать, а мой мозг словно ждал такого вопроса, сам за меня и ответил:

— Пихтовое масло, но только настоящее, без всяких добавок.

— Пихтовое масло? — переспросил Никита удивленно.

— Да, пихтовое масло, ты правильно понял, — а сама, наверное, покраснела как рак, хорошо он меня не видел в эту минуту.

Зачем мне это пихтовое масло? Но раз ляпнула, надо до конца стоять на своем.

— Зачем тебе это масло?

— Пока не знаю, но оно как косметическое средство хорошее.

— Аринка, ты и без масла этого как солнышко красивая. Ну масло, так масло, найду тебе настоящее пихтовое. Ну, а кроме масла есть желания?

— Нет, спасибо и за это, если, конечно, найдешь.

— Найду, не сомневайся, даже звездочку с неба для тебя достану, не то что масло.

— Звезд с неба мне не надо, а то вдруг ученые заметят, что с неба пропала еще одна звезда.

— А что, уже успел украсть с неба кто-то звезду? Раз ты говоришь: «Еще одна звезда пропала».

— Я читала книгу по астрономии, что да — звезды рождаются и умирают, и, конечно, они появляются на небе и исчезают с него. Но это очень медленные изменения. Небо, которое видели древние греки, в целом, то же небо, что видим мы. А тут всего семьдесят лет — и ста звезд как не бывало. Видно, их кто-то достает, так же, как и ты.

— Ладно, не буду небо обворовывать, я ведь знаю, как ты любишь им любоваться.

— Кстати, в идеально темную ночь и подальше от города, например, из нашей деревни, человек с идеальным зрением видит три тысячи звезд сразу.

— Ого, я в детстве, помню, у деда спрашивал всегда, сколько звезд на небе.

— А он что отвечал?

— Всегда говорил: «А черт его знает, но много»

— А я читала, что в Галактике, по разным оценкам, от двухсот миллиардов до триллиона звезд. В свою очередь, галактик, подобных нашей, в видимой области Вселенной тоже порядка триллиона, а, значит, число звезд в них может достигать тысячи двадцати четырех — столько же, сколько молекул в четверти стакана воды.

— Моя королева, ты будешь классным педагогом, детям будет с тобой интересно. Ты все знаешь, хоть еще и сама маленькая девочка.

— Чего это я маленькая? Маленькая — это когда в школу ходят, а когда школу заканчивают, открывается дорога во взрослую жизнь. И я в этой жизни уже почти год. Мало осталось, когда и в паспорте будет подтверждение моей повзрослевшей жизни.

— Я этого дня дождаться не могу, — как-то тихо произнес Никита в телефонную трубку.

— Помню, Надя тоже всегда говорила, как она дождаться не может, когда ей исполнится восемнадцать. А теперь… Ой, Никита, я вспомнила, мне срочно нужно уехать, — быстро проговорила я.

— Что вспомнила? Аришка, что случилось?

— Я потом тебе расскажу, а сейчас мне надо домой, а то не успею на автобус.

— У тебя же завтра зачет, какое домой? Зачем тебе надо домой?

— Никита, все потом, извини. Приеду, расскажу, — и отключила телефон.

Я вспомнила, что видела сквозь чашу, когда думала о Наде. И мне хотелось узнать наверняка, правда ли все это на самом деле, или это просто дурацкие сны, и мне пора обратиться к врачу.

Быстро собралась и вылетела из дома, хотела успеть на первый рейсовый автобус, который отправлялся в восемь утра. Почти до самого вокзала я бежала бегом. Ура, я все же успела. Без билета меня не хотели впускать, посылали в здание вокзала купить билет.

— Девушка, билеты продаются в кассе, в здании вокзала. Идите, приобретите билет, — строго говорила кондуктор, отправляющая автобус в рейс.

— Ну, пожалуйста, тетенька, пустите меня, я опоздаю на этот автобус, а на другой рейс мне нельзя, потому что вернуться не успею, а завтра у меня экзамены. Ну, пожалуйста, — умоляла я ее.

— Да тут мест нету, а стоя нельзя, первый пост ГАИ остановит автобус.

— Да пропусти ты ее, я ей подушку дам, на ступеньки сядет, — сказал шофер.

— Ладно, проходи, — уступила кондуктор просьбе шофера.

— Спасибо вам большое! — входя в автобус, с радостью прокричала я им обоим.

Когда дверь закрылась, шофер подал мне небольшую доску и сказал:

— Поставь в проходе между сиденьями, она как скамеечка будет.

— Хорошо, спасибо. Ах, да, за проезд возьмите? — я протянула ему деньги, но он ответил:

— Если у поста ГАИ тебя не высадят, то потом заплатишь. А пока убери деньги.

Я кивнула в ответ и пошла устраиваться на свое импровизированное место в проходе автобуса. Только я хотела присесть, как молодой мужчина позади меня встал со своего места, сказав:

— Девушка, садитесь на мое место, а я на ваше.

— Нет, что вы, я здесь сяду. Сидите, сидите, — мне даже неловко стало от предложенного места.

Но мужчина не стал больше предлагать, он поднял мою доску и подтолкнул меня на свое место.

— Негоже такой красавице в проходе автобуса сидеть. Садитесь, это даже не обсуждается, да и мне на вашем месте удобнее будет, от солнца спрячусь, — улыбаясь, говорил он.

Все наперебой заговорили:

— Садись, девушка, не всегда такие галантные мужчины в дороге попадаются.

— Настоящий джентльмен, — выкрикивал еще кто-то.

— Вот что значит мужик! — сказала грузная, рядом сидящая теперь уже со мною, женщина и кивнула в сторону, где уселся на мое место мужчина.

Я только улыбнулась ей в ответ. Сейчас мои мысли были заняты другим. Я ехала в деревню Лабодарь, она находилась недалеко от нашего районного центра, но принадлежала другому округу и располагалась в противоположной стороне от нашей деревни Нуры. Все знали, что в этой деревне живет бабка Клава, знаменитая повитуха, которая оказывала, так сказать, свою помощь за умеренную цену тем, кому в больнице по каким-либо причинам врачи не разрешали делать аборт и не брались за это дело. Вот тогда все ехали к бабе Клаве. Я это узнала совсем недавно, когда была на праздниках дома. Родители между собой разговаривали, как баба Клава помогла нашей Глафире избавиться от пятого ребенка. А муж Глаши узнал и бабу Клаву хотел убить. Вот тогда много шуму было в деревне. Прям в канун праздника Победы. Кое-как усмирили Тараса, чтоб не брал грех на душу. А баба Клава сама ответит перед вратами за свои грехи.

Через час мы подъезжали к остановке, где мне нужно было пересесть на другой автобус.

Я поблагодарила мужчину за место, еще раз сказала спасибо шоферу, спросила, во сколько часов он возвращается. Возможно, успею на обратный рейс и, если можно, я опять поеду с ним в обратный путь. Он согласился. Я быстро побежала на остановку. Минут через десять подошел автобус, ехавший в деревню Лободарь. Всего четыре остановки оказалось до этой деревни.

Деревню я не знала и поэтому решила спросить, где живет баба Клава. Проходя мимо дома, я увидела во дворе женщину и окрикнула ее.

— Здравствуйте!

— И тебе не хворать, — ответила она, стоя с тяпкой в руке.

— Будьте добры, подскажите, где баба Клава живет?

— А тебе зачем она нужна? — на вопрос вопросом ответила женщина.

— Мне по личному к ней надо.

— Господи, такая молодая и тоже к этой старухе, тьфу на тебя, — со злостью плюнула она в мою сторону. — Иди от ворот, мерзавка, а то собаку спущу.

В недоумении я, конечно же, отошла и пошла по улице дальше. Людей на улице не было. Спросить было некого.

В голове появилось опять что-то не мое: «Пихтовое масло также используют для лечения таких заболеваний, как астма, воспаление легких, грипп, бронхит. Применяют его и для лечения ревматизма, гипергидроза. Помогает оно и при заболеваниях печени и почек, при холецистите и урологических заболеваниях. Очень эффективно при пародонтозе. Дом, что у леса, с красной крышей — то, что ты ищешь».

Мама моя родная, что со мною? Почему у меня в голове не мои мысли? И это пихтовое масло, что я пожелала от Никиты, зачем оно мне сдалось? Сама себе задавала вопросы и не знала на них ответов.

Ноги сами остановились у последнего дома с красной крышей, почти у самого леса. С чего я взяла, что это правда и здесь живет та, кого я ищу? Но все же крикнула громко, чтобы меня услышали:

— Баба Клава! Мне нужна Надя. Я знаю, что вы дома.

Дверь отворилась и на пороге появилась маленькая, круглая старушка, но не по годам очень шустрая. Она мигом оказалась возле калитки и громким шепотом скомандовала:

— Не ори! — и, открыв калитку, втащила меня в свой дом.

На диване лежала Надя с большим округлившимся животом. Я подскочила к ней. Она лежала с закрытыми глазами, вся бледная, словно умерла.

— Что вы с ней сделали? — закричала я.

— Не ори, ничего я ей еще не делала. Ей плохо стало, спит она.

— Если она умрет или потеряет ребенка, вы за это ответите! Я позвоню в милицию, так и знайте.

Наверное, мой крик разбудил Надю. Она быстро поднялась с дивана и злым голосом сказала:

— Пошла вон отсюда, тебя кто сюда звал, корова?

— Ты можешь меня обзывать как хочешь, но я не дам тебе выпить эту отраву, — сказала я, показывая пальцем на наполненный чем-то темным ковш, который стоял в середине стола. — Ты не выживешь после этих схваток.

— Да кто ты такая? Я тебе уже раз сказала — убирайся к черту из моей жизни. Мне не нужны твои советы. Уходи лучше по-хорошему, иначе я не отвечаю за себя, — и Надя схватила нож со стола.

— Ооо, девонька, мне твои проблемы не нужны, — защебетала баба Клава. — Положи, дуреха, нож. Она и так уйдет. Иначе я не буду тебе помогать.

И Надя послушно бросила нож на стол. Бабка Клава быстро схватила нож и выкинула в раскрытое окно. Повернувшись к нам, она взяла со стола скрученные в трубочку деньги и положила на край стола со словами:

— Красавица, мы с тобой как договаривались? Что об этом никто знать не будет, а ты с собою притащила защиту. Мне не нужны проблемы, забирай деньги, обе уходите и больше никогда не переступайте порог моего дома.

— Баба Клава, но мне очень нужна ваша помощь, с этой дурой я разберусь, не гоните меня, пожалуйста. Если вам денег мало, я заплачу еще больше, только помогите, — умоляла Надя старушку.

Но бабулька стояла, как каменная скала, на своем, тыча пальцем на дверь и говоря:

— На старости лет в тюрьму я не хочу, уходите!

Когда мы вышли со двора, Надя опять злым голосом прошипела:

— Ты, сучка, ты мне за это заплатишь, запомни это.

— Да не боюсь я твоих угроз, дура. У тебя отрицательный резус, эта бабка не смогла бы остановить кровотечение. И убить ребенка, когда он уже живой, это преступление. Ты сама себя потом не простишь за это.

— Это не твое дело, поняла. Запомни, это не простые слова, ты за все заплатишь, тварь безмозглая, — она села за руль красивой машины, которая стояла у ворот дома, и рванула с места.

— Дура ты, Надя, — шептала я ей вслед. — Ты еще не раз будешь меня благодарить за то, что я тебе сегодня помешала убить твоего единственного ребенка.

Хотя встреча с Надей и бабой Клавой была не из приятных, я все же вприпрыжку и с легким сердцем бежала по улице, радуясь, что я успела и все обошлось. Надя уехала с ребенком жива и невредима.

Да, именно это я видела сквозь чашу, глядя на горящую лучину, — что Надя истекает кровью в доме у бабы Клавы. Пробегая мимо двора, где я спрашивала женщину, где живет баба Клава, зачем-то я опять окрикнула ее — сама не знаю зачем. Она ковырялась в грядках, держа в руках теперь уже лопату.

— Спасибо, добрая женщина, что указали дом, где живет вредная старушка баба Клава, — и, смеясь, вприпрыжку, размахивая своей сумкой, побежала дальше.

Женщина выпрямилась, вытирая пот со лба своим же платком, и махнула мне рукой. То ли прощаясь, то ли посылая меня еще дальше. Но это для меня осталось загадкой. Да и ладно.

На остановке стояли три женщины.

— Здравствуйте, а когда следующий автобус? — спросила я их.

— Да уже должен подъехать, но, как всегда, опаздывает, — ответила самая молодая женщина.

— Спасибо, значит, недолго придется ждать.

— Ну, не знаем, иногда и на час может опоздать, а если сломается в пути, то тогда может и совсем не приехать, — опять ответила она же.

— Все равно будем ждать и надеяться, что скоро приедет.

Она молча мне кивнула и продолжила разговор со своими спутницами. Как всегда бывает, они рьяно обсуждали какую-то новость деревни, понизив голос до громкого шепота, наверное, для того чтобы я не слышала.

Автобус подъехал через двадцать минут. Входя в него, самая пожилая женщина из тех, кто стоял на остановке, спросила:

— Что, Семеныч, опять сломался?

— Да нет, порожняком ехать невыгодно.

— Так твои пассажиры на остановках стоят, тебя ждут.

— Вы что ли, те пассажиры?

— А хоть бы и мы? — выкрикнула другая женщина в панаме.

— Скоро пешком ходить будете до центра, вон с Майского уже маршрут сняли.

— Да ты что, а когда сняли-то? — спросила та, что отвечала мне на остановке.

— Еще на той неделе.

— И что теперь, туда вообще не доберешься?

— Начальник базы сказал, в неделю раз лавку с продуктами организуют, а так все, автобусы туда закрыли.

— Людям тем, кто там живет, как теперь до района добираться? Это ж почти восемь километров. А там одни старики живут, — с тоской в голосе сказала самая молодая женщина.

— Да там всего пять или шесть дворов жилых, все уже давно в город перебрались, — ответил ей шофер.

— И что, если пять или шесть дворов, они что, не люди, и их возить не надо? — с сарказмом в голосе она ответила шоферу.

— Файка, ты на меня-то чаво кричишь? Мое дело маленькое, я что, начальник что ли?

— Вот скажи, Семеныч, — не отставала Фая, — вам что, трудно туда поехать, да стариков в город подвести или в район?

— Не окупаются туда поездки, вот и закрыли. От меня это не зависит. А мне разницы нет, куда ехать и кого везти.

— Ну да, тебе же зарплату платят, тебе и без разницы.

— Да какая к черту зарплата, если выручки совсем никакой нету.

— Эх, скоро все деревни помрут от такой жизни, — тихо сказала самая пожилая из троих женщин.

— Ну все или не все, а вот в сторону Нуры всегда маршрутов не хватает. Эта треклятая деревня так и цветет — все вокруг помирают, а их ни один сатана не берет, — ответил шофер.

— Ох, бабоньки, а вы слышали, что их Мирон сил лишился?

— Да ты что, значит, молодой колдун ему на смену пришел? Или наконец-то этой треклятой деревне хана пришла? — громким шепотом спросила та женщина, что в яркой панаме.

— А ты откуда знаешь про это? — Спросила пожилая тетка.

— Да вчера бабка Матрена к нему ездила, правнука возила, он же у них весь пятнами красными покрытый с рождения. Никто вылечить не может, вот она и повезла его туда. А он ей говорит, что не может больше помочь, даже если настой даст, все равно не поможет. Нет у него больше той силы, что помогала излечить. И вот шут его знает, Мирон от бабки своей черные чары получил, а у самого Мирона никого нет — ни детей, ни семьи, да и родственников у него тоже уже нет. Он ведь единственный ребенок был у Натальи, матери своей. Это я от бабки своей знаю. Наверняка конец этим колдунам, — с какой-то опаской рассказывала Файка.

— Да хоть бы так и было, сам то Мирон не был таким злым, как его бабка, но откуда знать, что у него в голове. Моя бабка тоже рассказывала, что в их деревню все боялись ходить. Этот проклятый алмаз всех губил, кто в деревню случайно заходил, — ответила ей та тетка, что в яркой панаме.

Слушая их, я улыбалась. Оказывается, нашу деревню боятся, да еще и столько сплетен плетут. И встряла в их разговор.

— А если вы не верите, что этот дед может вылечить, и колдуном называете, то зачем же ваша бабка Матрена к нему своего правнука потащила? — удивленно спросила я их, а потом добавила: — Мы, например, с ребятами часто в деревню Нуру на озеро с города ездим — нормальная деревня, люди, правда, городских сторонятся, а так — там здорово, озеро красивое, да и деревня тоже красивая.

— Мала ты еще и не поймешь, когда дети болеют, и их вылечить не могут — и в черта поверишь, лишь бы ребенка вылечить, — все кивнули в знак согласия, и Фаина продолжила: — Ох, девонька, ты поосторожней, там каждый второй порчу наводит. Знаешь, сколько народу померло уже от этого? Лет пять назад их егеря застрелили, все говорят, Мирона родственница это была, сама, конечно, тоже померла, но ведь никто за Федора перед законом так и не ответил.

— А родственница Мирона почему умерла?

— А шут их, ведунов, знает. Люди говорят, Мирон ее и убил за этот проклятый алмаз. Хотя этот алмаз никто в глаза и не видел, а столько горя от него, — с печалью в голосе рассказывала Фая.

— А мы когда были в деревне прошлым летом, нам дед Мирон сам рассказывал про чашу, что она была из глади воды изготовлена, но ведь это всего лишь легенда, то есть сказка.

— Конечно, он нарассказывает чего хочешь, только не все там сказка. К нам сюда приезжал ученый с самой Москвы, давно, правда, забыла, как его зовут, то ли Харитон, то ли Славян. Так вот, он все время что-то искал, у людей выспрашивал в округе, кто о камне что знает. Сказал, хочет книгу написать про эту самую чашу. Вот люди ему и рассказывали, кто что слышал, а он наверняка все выспрашивал неспроста. Потому, когда он исчез, то те, с кем он разговаривал о чаше, вскорости слегли и один за другим померли.

— Да ладно, такого не может быть.

— Вот тебе крест, — и она три раза перекрестилась, за ней перекрестились и другие две женщины.

Автобус остановился, мне пора было выходить, женщины ехали дальше.

Всю дорогу до дома я переваривала услышанное. Ведь это бред, такого не может быть. Однако я действительно видела чашу во сне и сквозь нее увидела Надю у бабки Клавы.

«Да это просто совпадение и только», — отвечало мне второе «я», которое не верило во весь этот бред.

В половине четвертого я была уже дома. Камень в виде чаши, закатившийся утром под кровать, я не увидела. Выдохнула из себя весь воздух, и у меня поднялось настроение. Правильно мама учила — «куда ночь, туда и сон». Вот и случилось — все, что я не хотела больше помнить, исчезло. Я от радости завалилась на огромный диван и запела:

— Я видела сон, и прошу об одном:

Чтобы он не оказался вещим.

Да, я все понимаю. Сердцем верю.

Но в душе началась война.

Тьфу нафиг, к черту эту войну. Завтра зачет, а я сегодня еще ни разу книгу не открыла. Но сначала надо поесть, — сама себе приказала я и пошла в кухню.

До вечера я зубрила все, что мне показалось важным, и уже к девяти часам вечера, уставшая, сидела на диване полусонная. Если честно, ждала девять часов, совсем забыв о том, что Никита сейчас не в Москве, и в девять он не позвонит, потому что у него сейчас там, на Дальнем Востоке, просыпаться начинает только солнце, но не люди. Приготовив вещи на утро, я пошла в ванную. Вот что-что, а это больше всего мне нравилось из городской жизни. Набрав полную ванну чуть теплой воды, я нежилась в ней, скрываясь от жары. Май совсем забыл, что он весенний месяц, и днем стояла невыносимая жара, и только ночью веяло прохладой. Лина мне показала, как включать кондиционер, но мне не нравился его неестественный холод, поэтому я им не пользовалась.

После ванны меня клонило ко сну, и я сразу же пошла в комнату. Привычка просыпаться рано так и осталась, но и спать тянуло тоже рано. Как всегда, перед сном мысли возвращались в детство.

Я скучала по нашим посиделкам с Надей. Как мы придумывали приколы с ней, а потом ночью бегали по деревне, ставя из картошки колотушки в окна, и, сидя в кустах, тянули за леску, чтобы картошка била в окно. Как за нами иногда выбегали соседи, грозились поймать и отшлепать по заду. Подкидывали кошелек, наполненный навозом, а находившие его прятали, а потом он вылетал из их домов за ворота. Мы смеялись нам было весело, ведь те, кто быстро прятал кошелек в карман, думали, что в нем есть деньги. Однажды мы пригласили к себе еще четверых наших одноклассниц — Лиду, Веронику, Ольгу и Валю — и решили духов вызывать. Мои родители ушли на день рождения к Левиным, и поэтому нам никто не мог помешать. Рядом через ограду в огороде у нас жил Вовка Сагин, был он на два года старше нас. Вовка торчал в огороде и увидел, что ко мне пришли еще девчонки, и, видно, подслушал, что мы задумали, да пошутил над нами так, что мы запомнили это навсегда. Когда мы шумно усаживались вызывать духа, Вовка подпер нашу дверь граблями. А когда потушили свет и начали серьезно вызывать дух бабки деда Мирона, Вовка затарабанил в дверь, мы бросились бежать из комнаты, но дверь не открывалась. От страха никто не мог зажечь свет. Вот мы тогда испугались до смерти, орали, наверно, на всю деревню. Лида и Вероника аж плакали. Когда Вовка понял, что мы от страха сейчас помрем, он открыл дверь и зажег свет, ржал, как конь, на весь дом, смотря на нас. Видно, от страха у нас волосы стояли дыбом. С тех самых пор у нас даже мысли такой не было — вызывать духов.

А однажды на Рождество мы с Надей решили погадать на валенках — в какую сторону деревни мы замуж уйдем. Тогда над нами пошутил Надин дед. Когда мы кинули свои валенки через забор на дорогу, дед их быстро забрал и принес в дом, поставил за печку. Я с Надей вышли их искать, но никак не могли найти куда они улетели. А тут мимо нас пробегала баба Нюра. Надя крикнула:

— Баб Нюра, вы валенки наши не брали?

Баба Нюра, запыхавшись, махнула рукой и попросила сбегать к деду Мирону, чтобы он к ним пришел — у ее деда Яши сильно спину прихватило, да и лошадь их что-то слегла. Мы, конечно же, побежали за дедом Мироном.

А когда домой зашли, дед Надин нам и говорит:

— Это вы шо ли валенками кидали за околицу? Одним деда Яшу прибили, другим лошадь его. Вот он валенки утащил и сказал, что найдет, чьи валенки, и отрабатывать заставит вместо лошади. А та, чей валенок в размере больше, замуж должна будет выйти за их сына, который овдовел пару лет назад.

Все наши деревенские говорили: «Аркашка ее в гроб загнал». Мы тогда с Надей переглянулись и вместе соврали:

— Нет, мы не кидали валенки.

— Дед, ты чего, забыл? У меня и валенок нету, — продолжала Надя.

— Как нету? А чей же ты кидала?

Надя, не задумываясь, сразу же ответила:

— Мамин.

— Ну, тогда мамке придется замуж выйти за Аркашку.

Вся деревня знала дядю Аркадия, какой он дурак, если хоть капельку выпьет самогона. И мы с Надей весь вечер переживали, чтобы лошадь выжила, и тете Любе не пришлось выходить замуж за Аркашку, да и нам отрабатывать — быть вместо лошади и возить телегу. Тогда нам было не смешно, потом, когда мы выросли, смеялись до слез, вспоминая наш детский страх.

Я лежала с закрытыми глазами, с улыбкой вспоминала мое детство с Надей, и сама не заметила, как уснула.