Пять рассерженных жён

Людмила Милевская, 2001

Пять бывших жён преуспевающего юриста Фрола Прокофьевича пришли его поздравить. Они ожидали, что очередной день рождения по-прежнему опекаемого ими Фросика пройдёт как обычно. Но кто-то вонзил имениннику в сердце нож, когда гости отлучились из комнаты. А через некоторое время труп загадочным образом исчез из квартиры. Но посторонних в доме нет, дверь, как обычно, закрыта изнутри, а на окнах решётки… Значит, можно смело утверждать, что убийца – одна из пяти бывших жён. Соня Мархалева, писательница детективных романов и лучшая подруга «старшей» жены Тамары, с энтузиазмом берётся за расследование этого «семейного» дела…

Глава 5

Без жён в комнате сразу посвежело.

Мы сидели молча. Фрол Прокофьевич выглядел растерянным. Я наслаждалась.

— Боже, как они над вами издеваются! — наконец поразилась я.

— Но это же происходит каждый год, — напомнил Фрол Прокофьевич.

— Да, но раньше мне это казалось в порядке вещей, а теперь, когда я вошла в роль невесты, подобное издевательство над моих женихом мне кажется вершиной нахальства.

Фрол Прокофьевич трогательно заморгал глазами, как ребёнок, который собирается заплакать.

— Сонечка, это утомительно, — признался он, — и ужасней всего то, что они катастрофически прибывают. Их уже пять. Как появилась пятая, я даже не заметил, хотя долго не решался и думать о пятом браке: ведь с каждым разом сопротивление становилось все ожесточённей. Мне уже трудно справляться.

— Естественно, они берут количеством. Вы просто герой, — искренне восхитилась я. — Поражаюсь, как вы ещё умудряетесь не наложить на себя руки. В такой обстановке и до петли недалеко. Они приходят, отводят на вас свою грязную душу и отправляются ублажать своих новых мужей. А вы опять один, и им на это плевать. Кстати, у вас уже есть на примете очередная?

Фрол Прокофьевич испуганно замахал на меня руками:

— Ну что вы, Сонечка, я уже поумнел и не решусь даже думать о женитьбе, пока не избавлюсь от этого пресса. Да и какой в этом смысл? До тех пор, пока они не оставят меня в покое, все последующие жены тут же будут меня бросать и присоединяться к этой, простите, своре. По-другому я уже сказать не могу, после того как они развели меня с Полиной. Ведь какой милой она была, пока не познакомилась с Тамарой.

— Я тоже была милой, пока не познакомилась с ней, — вставила я.

— Очень хорошо вас понимаю, — усиленно закивал Фрол Прокофьевич. — И глазом моргнуть не успел, как Полина ушла к другому! К другому, но не из моей жизни. Видите, она не забыла про мой день рождения, да разве только это? Она постоянно звонит, и даже иногда приходит варить свой ужасный борщ.

— А вы не пускайте, — посоветовала я.

— Не могу. Не умею. Она плачет, переживает принял ли я лекарство, говорит, что сойдёт с ума, если не натрёт мне поясницу. У меня, видите ли, радикулит, — смущённо пожаловался он. — Это после того, как Полине пришло в голову, что мне надо заняться штангой. С тех пор и страдаю. Но это пустяки, в сравнении с тем, что приходится мне выносить, когда они ругаются со своими мужьями. А они часто ругаются. Мне приходится их успокаивать, ублажать, забрасывать советами. Столько переживаний!

— До чего же вредные бабёнки! — прониклась я, удивляясь, почему сама вовремя не присмотрелась к Фролу Прокофьевичу.

Ведь он мужчина хоть куда: и лицом и фигурой вышел, да и умом Бог не обидел, если не брать во внимание его слабость с жёнами.

«И, главное, как точно подобрались эти твари, — подумала я, — все одна под одну. И на одно лицо даже. Нашли порядочного человека и пользуются его добротой беззастенчиво. И полное отсутствие благодарности. Каждая отщипнула от него по квартире и, я уверена, до сих пор трясут его как грушу: то на это дай, то на то, иначе куда идут его гонорары? А их у него немало! Нет у этих тварей сознательности. Да таких мужиков надо ценить на вес золота!»

— Ничего, я за них возьмусь, — пообещала я. — Видели, они пулей вылетели отсюда.

Фрол Прокофьевич посмотрел на меня с восторгом и сказал:

— Не ожидал! Все получилось даже лучше, чем я предполагал! Свершилось! Теперь они оставят меня в покое!

— Не радуйтесь, — предупредила я. — Теперь они не оставят в покое меня. Куда вы думаете пошли эти змеи?

— Куда?

— Сдавать друг другу яд. Скоро они вернутся, и мало нам не покажется. Вы ещё прощение у них просить будете и с позором изгоните меня.

И Фрол Прокофьевич, бия себя в грудь кулаком мне поклялся, что никогда не произойдёт такого.

— Что бы ни было, я устою, — пообещал он. — Ведь у меня же теперь и перед вами обязательства.

— Вот только в пылу сражения не забудьте об этом.

— Нет, конечно, не забуду!

— Хорошо, — сказала я, — тогда облегчим вашу участь и перенесём поле боя на кухню, а вы оставайтесь здесь и смотрите телевизор.

И я бесстрашно отправилась на кухню.

Боже, какой там был гвалт. Впрочем, он прекратился, как только я вошла. Не буду говорить сколько излилось на меня ненависти. Липким облаком она повисла в воздухе, но мне плевать.

— Что за истерика? — строго сказала я, изящным движением поправляя на носу свои леопардовые очки. — Уж от тебя-то, Тамарка, я не ожидала. Ты что, все ещё любишь его?

— Я его ненавижу! — процедила она. — Но и от тебя, Мама, не ожидала. Евгений, такой парень…

— Успокойся, — оборвала её я. — Разберусь без тебя. Вы вот что, девочки, поели, попили, тосты свои дурацкие произнесли и вперёд к своим мужьям, а моего оставьте в покое. И чтоб вам не было скучно, скажу: это последний день рождения, где я видела ваши отвратительные рожи. Исключая, Тамарка, тебя, — опомнилась я. — Ты можешь приходить, но уже в другом качестве — в качестве подруги. Вот так-то милые, сдавайте ключи.

Что тут началось. Визгу было, хуже чем в свинарнике. Каждая кричала о своём и никто никого не слушал. Я кричала одно:

— Не отступлюсь! Вы и мне и Фрысику надоели! Сдавайте ключи!

— Нет, — вдруг громче всех завизжала Полина, — пусть он скажет мне!

И она побежала к Фролу Прокофьевичу. Я не была уверена в его моральной устойчивости, а потому хотела бежать за ней, но все дружно на меня навалились и не пустили.

— Пусть разберётся с этим негодяем, — задыхаясь от усилий (я оказывала достойное сопротивление) прохрипела Тамарка.

Кроме неё на мне висели Татьяна и Изабелла. Зинаида, слава богу, была занята — она курила, сбивая пепел в оригинальную ловушку для тараканов, изобретённую ею самой.

Я не стояла на месте, а старалась вырваться изо всех сил, и вырвалась бы безусловно, если бы не леопардовый костюм. Я не хотела его порвать и потому была вынуждена проявлять изобретательность, вместе с тем мои обидчицы с трудом могли бы пересчитать количество тумаков, которыми я их щедро награждала. Они же, вцепившись в меня, такую возможность утратили, но и у меня были свои неудобства: я не могла повлиять на разговор Фрола Прокофьевича и Полины, а лишь слышала её отдалённый голос.

— Я на коленях тебя прошу: не делай этого! — отчаянно кричала Полина.

«Значит держится мой Фрысик,» — порадовалась я.

В конце концов зарёванная Полина вернулась, меня бросили и снова начали истошно орать.

— Зачем он тебе? Зачем? — хором интересовались жены.

— А вам зачем? — проявляла любознательность и я. — Привыкли жить на два дома! Все! Баста! Не на ту нарвались! Я разгоню вашу свору!

— Нет, пусть он мне скажет! — взвизгнула Изабелла и помчалась к Фролу Прокофьевичу.

Естественно я устремилась за ней, но на мне повисли Тамарка, Полина и Татьяна. Зинаида по-прежнему нервно курила, часто сбрасывая пепел в свою тараканью ловушку.

— Зачем она тебе?! — визжала Изабелла. — Ты что, лучше найти не мог? Это же чучело! Позорное чучело! Тощая, как швабра!

— Я тощая?! — радостно изумилась я, уже готовая расцеловать эту противную Изабеллу.

— Вот же сучка, — обиделась за меня Тамарка. — Что она о себе воображает?

— Спасибо, ты настоящий друг, — прошептала я.

— Ещё бы, — усмехнулась Тамарка, не выпуская меня из своих цепких лап, — любой дурак увидит, что ты жирная, как свинья.

Я уже изготовилась побольней пнуть Тамарку, но прибежала Изабелла, и мне стало не до того. Начался скандал. Жены меня обступили и без всяких оснований потребовали, чтобы я немедленно покинула эту квартиру.

Назревала потасовка. Больше всего я боялась за свою шляпу, потому что лицу уже мало что могло повредить. Костюмчик, кстати, тоже мог пострадать, и я не могла допустить этого. В общем, я решила перейти к убеждениям.

— Девочки, — сказала я, — вы все неплохо в этой жизни устроились, так чего же вам ещё не хватает? Я понимаю, что жить так очень удобно, но побойтесь бога. Он вам не простит.

— Теперь она про бога заговорила, — с беспочвенной брезгливостью гаркнула Зинка-пензючка.

— А ты вообще непонятно что здесь делаешь, — психанула я. — В своём облезлом паричке! И не прикидывайся, что не знаешь!

— Чего я не знаю? — возмутилась Зинка.

— Сама знаешь чего, — уклончиво ответила я.

— Нет уж, говори, — потребовали остальные жены.

— Того, что мой Фрысик вообще тебя никогда не любил. Ты сама ему навязалась! — на одном дыхании выпалила я, прекрасно понимая, что всем моё высказывание понравится, а с одной Зинкой-пензючкой я прекрасно справлюсь.

Однако Зинка повела себя неожиданно. Вот не зря говорят в народе, что в тихом омуте черти водятся. Наша тихоня Зинка проявила неслыханный темперамент. Она схватила огромный кухонный нож и понеслась с ним к Фролу Прокофьевичу.

— Пусть он мне скажет! — убегая, вопила она.

Я помчалась за ней. Жены уже меня не держали. Им было интересно, чем все это закончится.

Когда я ворвалась в комнату, Фрола Прокофьевича видно не было, зато Зинка, размахивая ножом как последний янычар, зачем-то полезла под стол. Я поймала её за… В общем, я её поймала и без всякого труда отобрала нож. И надавала ей затрещин, под дружное одобрение остальных жён.

Нож я положила на стол, поправила свою шляпу и тоном победителя сказала:

— Попрошу оставить меня наедине с моим Фрысиком! — и, приподняв скатерть, прикрикнула: — Фрысик, вылезай!

Фрол Прокофьевич вылез из-под стола и жалобно взмолился:

— Сонечка, а может ну его, может не надо?

— Что значит — ну его? Что значит — не надо? — озверела я.

Жены со злорадными улыбочками мгновенно выстроились в ряд, знаками давая мне понять, кто здесь лишний.

— Сонечка, прости меня, очень перед тобой виноват, но пусть лучше остаётся, как было, — ещё жалобней взмолился Фрол Прокофьевич.

Это уже было выше моих сил. То, состояние, в которое впала я, трудно поддаётся определениям, но, думаю, его испытал на себе любой нормальный человек, когда-либо живавший в коммунальной квартире с одним туалетом. То есть, я буквально могла убить любого, первого, подвернувшегося под руку.

— Не-ет, — прогремела я, — так уже оставаться не может, потому что это уже не твоё, Фрысик, поражение! Это уже моё поражение, а к поражениям я не привыкла!

Тамарка, знавшая меня лучше остальных, услышав это, попятилась, я же, схватив со стола нож, кинулась сразу на всех жён.

До сих пор не пойму, как это мне удалось.

С жутким визгом они покинули комнату, а Фрол Прокофьевич снова забился под стол.

— Вот что, милый мой Фрысик, — вытащив его оттуда, заявила я. — Ты не на ту нарвался! Я искрошу сейчас здесь все в мелкую капусту, если ты в моем присутствии не скажешь своим жёнам, что больше в их обществе не нуждаешься.

— Скажу! Скажу! — замахал на меня руками Фрол Прокофьевич. — Сонечка, я все, что хочешь скажу.

И я отправилась на кухню. Жены, должна заметить, не галдели, а сидели в мрачной задумчивости. Некоторые даже дрожали.

— Идите, — рявкнула я — мой муж вас хочет видеть!

И они потянулись к нему гуськом.

Фрол Прокофьевич, увидев своих жён, сник, но заметив меня с ножом в руке за их спинами, мгновенно приосанился и скороговоркой выпалил:

— Я больше не нуждаюсь в вашем обществе.

Жены переглянулись, но из комнаты не вышли.

— Пошли вон! — гаркнула я.

Фрол Прокофьевич испуганно дёрнулся и, подумав, что он должен и это повторить, тут же промямлил:

— Пошли вон…

— Да он уже пляшет под её дудку! — зарыдала Полина и, убитая горем, вылетела из комнаты.

Остальные жены побежали за ней.

— Держитесь, — крикнула я Фрысику и побежала добивать его жён.

Когда я, воинственно размахивая ножом, вбежала в кухню, все шарахнулись в разные стороны.

— Вы поняли, кто здесь хозяин? — завопила я. — Не раздражайте меня! Тамарка знает, что было с моим первым мужем и его второй женой, которые меня раздражали!

Тамарка вся наполнилась ужасом. Жены последовали её примеру.

— Сонечка, — первой взмолилась Зинаида. — Миленькая, пожалуйста, убери этот нож.

— Ты же первая за него схватилась, — напомнила я.

— Ну правда, девчонки, что мы как дикари лаемся? — миролюбиво поинтересовалась Изабелла. — Давайте по-хорошему договоримся.

— По-хорошему вы не понимаете, — огрызнулась я, но нож опустила.

— Соня, мы не правы, — неожиданно заявила Тамара. — Жалко, конечно, его терять, но ничего не поделаешь. Хватит, пора и честь знать.

— Голос разума, — поддержала её Татьяна.

И тут они все хором заговорили, какая я лапочка, как образованна и мила, как не достоин он меня, как испортит мне жизнь и так далее.

Признаться, я дрогнула под их льстивым напором. Я женщина крепкая, но в такой концентрированной лести растворится любой алмаз.

— Соня, ты ангел, ангел! — хором пели они мне.

— Пойду и скажу ему об этом, — вдруг заявила Полина.

Я и глазом моргнуть не успела, как она была уже там. Остальные меня нежно придержали, под предлогом, что все будет нормально. О, как они убеждали меня, что скоро уйдут, что все будет по-моему, вот только прояснят для себя обстановку и сразу уйдут.

За этими разговорами, убейте меня не помню, куда девался нож. Голова моя шла кругом.

Потом уже к Фролу Прокофьевичу они выбегали одна за одной.

Я ходила с ними и контролировала.

Фрол Прокофьевич, насмотревшись ужасов, не смел идти против моей воли и твердил, что решение его окончательное.

Потом все дружно навалились на меня, уговаривая не делать глупостей.

Потом снова по очереди стали бегать к нему. Затем опять убеждать меня…

Я, несмотря на лесть, стояла на своём:

— Сдавайте ключи и выметайтесь!

Когда всем стало ясно, что я не шучу, они пригорюнились.

— Ну и черт с вами, — сказала Тамарка, — что это мы тут горло дерём? Она сбежит от него уже через месяц, а он от неё ещё раньше. Все, я пошла с ним прощаться и домой.

И она вышла из кухни.

Вскоре раздался её истеричный крик.

Визжала она так, словно увидела там свежего покойника.

Мы помчались в гостиную и присоединились к Тамарке. Несложно представить, что могут изобразить шесть здоровых баб, только что потерявших любимого мужа.

Почему мы визжали?

Фрол Прокофьевич лежал на ковре в луже крови. Из его груди торчал огромный кухонный нож.