Война на восходе

Мила Нокс, 2018

«Война на восходе» – третья, завершающая книга фэнтези-серии «Макабр» писательницы Милы Нокс, победителя VII сезона литературного конкурса «Новая детская книга». Теодор Ливиану и его друзья с победой вернулись из мира Смерти в Трансильванию. Однако вскоре тот, кто казался игрокам Макабра другом, начинает на них охоту. И это всего лишь первый шаг к войне, в которой он хочет уничтожить всех – и живых, и нежителей. Даже неожиданным союзникам Теодора, которые посвятили жизнь истреблению нелюдимцев-стригоев и их теней, не по силам остановить его. Станет ли эта весна последней для мира людей? Или Тео с друзьями все-таки сможет призвать в Трансильванию ту, что зовется «Л»?

Глава 2

Об Йонве и той, что зовется «Л»

Ветер носился над пустырем. Сдувал пыль со ступеней сторожевой башни, переносил на изъеденные временем зубцы. Трепал волосы Тео, но тот, не отрываясь, все смотрел на пять букв, начертанных Кобзарем на земле:

— ВОЙНА.

— Чего-о? — протянула Шныряла.

— Вы не ошиблись, — грустно ответил Кобзарь. — Йонва — он и есть Война. Или, как его звали по-латински, Bellum!

— Стоп, Беллум?

Санда ахнула и прикрыла рот ладонью.

— Беллумгард!

— Именно. — Кобзарь кивнул. — Беллумгард — башня в Черном Замке Смерти, замке, где хранятся самые страшные предметы из ее коллекции и, безусловно, именно там место для одного из главных чудовищ мира — для Войны. Беллумгард — «Башня Войны»! Там и находится трон Йонвы…

Змеевик вгляделся в Кобзаря.

— Он не взял нас с собой, когда мы оказались в Беллумгарде. Значит, железный венец…

— На самом деле его собственный. Йонва сам его выковал — этот артефакт может скрыть его от глаз Смерти, где бы он ни находился.

Санда нервно заломила руки:

— Помните, эти барельефы… На стенах и потолке… Люди с копьями в груди… Кричащие… Со страшными лицами… И эти рыцари…

— Да-да-да, — нетерпеливо заговорил Кобзарь, — Беллумгард — твердыня Йонвы! Вы, наверное, видели барельефы его прошлых «побед». Кто бы ни сражался по ту или эту сторону — победители не люди, а война. Даже выигрывая, люди несут потери, лишь война получает выигрыши — убитых. И, знаете, большего победителя мир не знал…

Макабр — партия, в которой бросают не кости, а людские сердца. И следующий ход за Йонвой.

— Знаете что, — подала голос Шныряла. — Меня ничего не удивляет. Смерть нас обманула? Ну, будто в первый раз! Путеводитель оказался предателем? Разве я не говорила, что вы ведете себя как толпа баранов, еще и друга остав…

Шныряла метнула взгляд в сторону Тео и осеклась.

–…не хотели слушать меня, и все тут! Я же чуяла подставу! И заметьте — я одна не поклялась своим истинным именем ради этого Йонвы, чтоб у него зенки повылазили! А вы так сразу — ой, спаситель наш, Путеводителюшка, конечно-конечно, сейчас поклянемся!

Шныряла сплюнула:

— Меня удивляет одно: почему вы такие идиоты? Будто не Йонва слепой, а вы!

Кобзарь воздел палец к небу:

— Ну, не забывайте, что у Йонвы с собой был артефакт лжи…

— Четки, что ль?

— Именно — хрустальные четки, которые искажают любое сказанное слово или взгляд! Таким образом Йонва усиливает свой природный дар — лгать…

— Отличный дар! А не могла природа выдать ему какой-нибудь другой? Ушами шевелить, например?

Ветер усилился — летящие над землей порывы трепали молодую траву, раздували полы кожухов, рвали волосы, — и оттого стало неуютно и тревожно. Ошарашенный новостью, Теодор поднял беспомощный взгляд на Китилу — над крышами еще взлетали струйки фейерверков, рассыпая искры, но уже таяли; город погружался в ночь. Игроки зароптали и зашумели.

Кобзарь покачал головой.

— Так я и думал, — пробормотал он.

Шныряла размахивала руками и вопила «идиоты», Змеевик неопределенно мычал, Раду пытался что-то втолковать Санде, но та недовольно отступила от альбиноса. Кобзарь свистнул, и с подножия холма поднялся малюсенький вихрь, Глашатай сунул руку в воронку, вытянул большой сияющий громкоговоритель и приложил его ко рту:

— ТИ-И-ИХО!

Эхо отлетело от каменных стен и жутко исказилось — звук голоса Глашатая, казалось, достиг самых небес. Фейерверки вдруг погасли, игроки Макабра умолкли. Кобзарь опустил рупор:

— Я прошу вас, не ссорьтесь! Неужели вы не видите? — Он был в отчаянии. — Ну, хоть ты, Тео!

Теодор поглядел на лица игроков, перекошенные от гнева, и понял.

— Они под действием Йонвы?

— Ну хоть один очнулся! Так, послушайте теперь меня. Вы все! Хоть с ваших глаз спала обманная пелена, вы все равно ссоритесь — видимо, Йонва копнул так глубоко, что затронул самое дурное в каждом… Но вы должны вспомнить: вы друзья. Думаете, друзья не совершают ошибок? Не ругаются? Чушь! Правда в том, что друзья придут на помощь, когда все остальные — с кем ты даже не ссорился — отвернутся.

Вилочка, хрустальный глаз и пружинка истерично позвякивали на груди Глашатая.

— Макабр — больше, чем просто игра. Макабр — это война. Предсказано, что именно война во время великой кометы, — Кобзарь указал на хвостатую звезду, сияющую над руинами, — станет для людей последней.

— О чем вы? — сощурилась Шныряла.

Кобзарь сжал пуговицу-сердечко под ключицей и нервно зашагал по площадке:

— Понимаете… Йонва… Он не просто хочет позабавиться… Он — ненависть… Гнев… Ярость… Единственное, чего он жаждет — уничтожить всех людей до последнего!

— Э-э… зачем? — хмыкнула Шныряла. — Шило в одном месте не дает покоя?

Кобзарь покачал головой:

— «Война видит все, но она слепа» — так говорят в Полуночи. Йонва видит столько человеческих пороков, что обезумел и не в силах расслышать за криками гнева тихий голос любви. Он не человек. Беллум возник в тот миг, когда возникли люди — это существо породили они. Война будет существовать до тех пор, пока на земле остается хоть один человек. Ему тысячи и тысячи лет — ведь кровавый след битв тянется сквозь всю историю человечества, и все это время Йонва мечтает лишь об одном: заставить людей перебить друг друга и исчезнуть самому.

— Как так?!

— Когда на земле не останется людей, не останется войн, и Беллум исчезнет. Вся его жизнь — это заточение в Ноктумгарде и попытки вырваться на свободу. Не лучшая судьба, верно? Йонва хочет прекратить свои мучения.

— Ты гляди, какой страдалец! — фыркнула Шныряла. — Ну и пусть мучится. Мне какое дело?

— Вам не повезло стать игроками Макабра. Вы — те, кто его выпустил.

— Ну, выпустили и выпустили! И чего теперь?!

— По высшему закону выпустить Йонву в людской мир может лишь человек. Как и вернуть обратно.

— Вы на что это намекаете?

Шныряла хищно надвинулась на Глашатая, и тот отшагнул, отстраняя девушку рупором:

— Говорят, больше всего шансов вернуть Йонву в тюрьму у того, кто его выпустил… А эти люди — вы. Игроки Макабра!

— Вернуть? Йонву? — Шныряла развернулась к спутникам. — Не, ну вы это слышали?

Она заорала так, что во все стороны полетела слюна:

— Слушай сюда, розовенький ты наш! Да я уже десять раз пожалела, что встряла в этот ваш Макабр! «Сыграй со Смертью», — говорили они. «Получишь приз!» — говорили они. А тут тебе и волчица огненная, и мерзопакостные тени, и карлики-людоеды… С меня довольно этой свистопляски! Я нашла то, что мне нужно, и точка. А вы если хотите плясать под эти макабровские дудки — то валяйте. Ищите-свищите своего Йонву, хоть возвращайте его, хоть рожу чистите, хоть целуйтесь с ним — мне плевать! Я иду домой!

Шныряла забросила концы платка через плечо и потопала мимо игроков к спуску с холма. Кобзарь, скривив губы, глядел ей в спину и качал головой. Он сжал пальцы на переносице и резко выдохнул. Затем схватил рупор и проорал вслед:

— ЙОНВА ЗАХОЧЕТ ВАС УБИТЬ!

Шныряла остановилась.

— Он прекрасно знает о Великом Законе! Знает, что его главная угроза — вы. Развязывая войну, Йонва постарается в первую очередь уничтожить именно вас, чтобы вы не смогли вернуть его обратно!

— Нет, ну это никогда не кончится! — круто развернувшись, прорычала Шныряла.

Кобзарь обвел взглядом Тео, Санду, Змеевика и Раду — последний сторонился, по-прежнему не зная, куда себя деть, — игроки даже не глядели на предателя. Глашатай Смерти тяжко вздохнул:

— Простите…

Кобзарь снял с головы шляпу, и его волосы затрепетали разноцветными волнами на ветру.

— Вы победили в Макабре, с достоинством выдержали испытания моей Госпожи, даже отыскали выигрыши — пусть и с помощью врага, Войны, — но отыскали, с чем я вас поздравляю. Это огромная удача! Теперь вы свободны! Но я хочу предостеречь: пока не нашелся храбрец, который обуздает это чудовище, вы — первые кандидаты на то, чтобы отправить Йонву обратно в тюрьму, — в опасности. Он попытается добраться до вас. Не сам — Йонва хоть и могущественное существо, но не может воевать с вами лично. По высшему закону Йонва не может и пальцем тронуть тех, кто его спас. Даже если вы будете стоять в шаге от него, Йонва вам ничего не сделает. Но Война будет использовать силу убеждения, лжи, гнева, чтобы дотянуться до вас чужими руками — и…

Кобзарь крутанул шляпу, и она сделала гигантский оборот, рассыпав сноп искр и «дзиньков». Музыкант поднял зелено-голубые глаза:

— Если вы разделитесь, он найдет вас поодиночке, чтобы… — Кобзарь вновь сделал жест «пуф». — Держитесь вместе! И лучше всего помогите людям победить его.

— Воевать? — спросил Змеевик.

— Воевать.

— Но…

Кобзарь перевел взгляд на Санду: бледная девушка нервно кусала губу.

— Ох, да, моя девочка… Я понимаю, что вы хотите спросить: неужто я советую вам, представительнице прекрасной половины человечества, воевать? Беззащитной, нежной, слабой девушке? Ожидаете услышать «конечно нет»? Вы ошиблись, ибо я говорю «да»!

Санда испуганно поглядела на Вика и Теодора, ища у них поддержку, но Кобзарь поспешил объяснить:

— Я не прошу вас брать в руки оружие. Но, дорогая, я действительно прошу вас воевать. Пули и мечи — пустяк. Величайшая битва происходит не на поле боя, а в сердце.

Кобзарь коснулся левой стороны груди и нервно улыбнулся, вспомнив, что у него самого-то сердца и нет. Музыкант перекинул со спины сверток с кобзой, отбросил ткань и коснулся струн. Кобза отозвалась глухим ударом сердца, а затем полилась мелодия. Долгая, тоскливая и тревожная. Предчувствие перемен. Предчувствие войны.

Зачарованные игроки слушали песнь Кобзаря — и звезды словно заблистали лучезарней, а сердца наполнились давним тихим светом — тем, что горит ярче, лишь когда тьма сгущается над головой. Они обратились взглядами к городу — по темным холмам разбросала свои огоньки Китила, и каждый огонек значил, что возле него греются чьи-то руки, а может, и душа. От взгляда на беззащитные огоньки сердца сжались от тревоги: на миг почудилось, будто над землей пронеслась черная тень — быть может, лишь облако, но может, и предзнаменование войны…

Когда мелодия угасла, игроки какое-то время оставались погруженными в себя.

Тео припомнился Йонва, склоняющий к нему в лодке холодное, белое лицо. На щеках ни кровинки. Пустые глаза. Затравленное, но горделивое выражение. Сжатые губы. Шрамы разверзаются, из багровых ран выглядывают глаза… Тео вздрогнул. Неужели этот беловолосый хрупкий человек на самом деле не человек, а самое страшное существо на свете — ну, разве что после самой Смерти?

— Война…

Музыкант оторвался от кобзы.

— Да, Тео?

— Но как… Как люди возвращали Путе… Йонву в тюрьму?

Тео бросил взгляд на руины, словно ожидая, что сейчас из-за стены выскочит Йонва с белым флагом.

Кобзарь пробормотал что-то про молчание, но потом все-таки решился:

— Я думаю, он уже далеко. Йонва сейчас беззащитен и не стремится сразиться с вами пятью сразу. К тому же он лишился своего артефакта лжи. Но, боюсь, скоро он отыщет новый… Четки Йонвы… — Кобзарь взглянул на Змеевика. — Ох! Йонве нужен особый горный хрусталь, чтобы сделать из него четки. Он не добудет его у людей, только у того, кто владеет волшебством земных недр.

Змеевик медленно повернулся к Карпатам — далеко под лунным светом сияли горные пики. Где-то там под горой его ждал отец — Господарь Горы.

— Боюсь, скоро Йонва получит новые четки, станет сильнее и сможет разрабатывать план войны!

Змеевик сдвинул брови, а Кобзарь вдруг выхватил из-под куртки будильник и ахнул:

— Я слишком долго с вами разговариваю!

Он воровато огляделся, словно теперь уже сама Смерть могла выглянуть из-за поворота и помахать перед болтливым Глашатаем щипцами.

— Госпожа попросила проследить за вами, но я задержался. Мне нужно лететь! Срочно! Простите!

Все возмущенно зароптали, но Кобзарь уже вызвал вихрь. Смерч, плавно изгибаясь, выплыл на вершину холма и засвистел между вековыми стенами. В сгущающейся тьме возникли тени, в руках которых горели призрачные свечки, и окружили площадку. Стражи войны.

«Вот что они сторожили! Вот чего ждали! — внезапно понял Теодор. — Войну не живых людей, а… мертвых?»

Смерч подплыл к игрокам и, остановленный ладонью Кобзаря, застыл на расстоянии. Он бешено крутился и свистел, и, когда свист заглушил все звуки ночи, Кобзарь вдруг подскочил к игрокам, поманил их пальцем и заговорил:

— А теперь слушайте внимательно, что я скажу… — Перепуганный и бледный Глашатай Смерти воровато оглянулся. — Если война будет проиграна, Йонва вернется в тюрьму! Но он очень, очень силен! Есть еще одно средство вернуть его в Полночь! Без сражений, без смертей!

Кобзарь метнул взгляд на смерч — тот продолжал свистеть — и вновь горячо зашептал:

— Высший закон гласит: когда в мире людей появляется великое зло, оно вызывает ответную реакцию — не менее великое добро. Ведь миром правит Равновесие! Именно в то время, когда Йонва в мире людей, можно освободить… ее.

Игроки вопросительно подняли брови, но Кобзарь лишь подавал им непонятные знаки и то и дело оглядывался. Вдруг между плечами Тео и Вика высунулось ехидное личико Шнырялы.

— Ее?

— Ее!

— Бабку-ежку?

Кобзарь попытался разлепить губы, но будто невидимая рука сжимала ему рот, и он мог лишь мычать. Кобзарь прижал кулаки к вискам, поднатужился и, придвинув лицо так близко, что чуть не столкнулся лбами со Шнырялой, выдавил:

— Л…

Где-то бабахнуло. Кобзарь, выпучив глаза, натянул на уши поля шляпы. Все оглянулись: над городом таял огромный красный цветок — последний из фейерверков. На лице Кобзаря отразилось облегчение, он попятился к смерчу и через десяток шагов оказался в объятиях ревущего ветра. Глашатай помахал платочком на прощание, и спустя пару мгновений его пестрая фигурка растаяла в воздушных потоках.

Шныряла сплюнула на место, где только что стоял Кобзарь.

— Это уже ни в какие ворота! — завыла она. — Поди туда, не знаю куда, принести то, не знаю что! Рискуй своей задницей сотню раз! Суй нос в логово жутких тварей! Ах, объяснить? Да зачем, так неинтересно! Добро пожаловать на Макабр, дамы и господа… Тьфу, как же он меня достал, этот розовый… пернатый… рюшчатый…

В горле Шнырялы заклокотали десятки ругательств. Змеевик, прищурившись, смотрел вслед уплывающему вихрю. Тео нахмурился.

— Что он хотел сказать?

— Если то, что сказал Волшебный Кобзарь, верно — нам действительно стоит остерегаться. Дика…

Шныряла продолжала изрыгать ругательства.

— Дика, послушай! И вы, Санда, Тео… — Взгляд Вика скользнул в сторону Раду, но он смолчал. — Сейчас, как никогда, нельзя расставаться. Слышите?

— И что предлагаешь? — фыркнула Шныряла. — Поселиться вчетвером и забаррикадировать дверь от Йонвы? Да пусть лезет, я этому бледнолицему зенки-то…

Шныряла сделала жест, будто раздирает кого-то в клочки.

— Нет.

— Неужто?

— Не вчетвером, а втроем.

— То есть?

— Думаю, я с некоторых пор перестану представлять опасность для Йонвы.

Змеевик умолк. Шныряла прожигала в нем дыру глазами, но он перевел взгляд на Тео:

— Не спускай с них глаз, Тео, — указал Вик на Дику и Санду. — Теперь ты старший. Мне жаль, что так получилось с твоим выигрышем… Я хочу, чтобы ты знал: наши жизни оплачены тобой, и все мы, — он глянул на Раду, — твои должники. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь… Или даже жизнь…

Вик засунул руку под рубашку, снял с шеи черный шнурок и протянул Тео. На веревке закачалась змейка из зеленого змеевика — точь-в-точь Вик, каким предстал им впервые статуей в сокровищнице Господаря Горы.

— Если я понадоблюсь тебе, найди любую змею, покажи ей этот кулон и попроси передать мне просьбу, тогда я приду к тебе, где бы ни был. Даже если… ты меня не узнаешь.

Вик глубоко вздохнул, сжал походную сумку. Он собирался оставить их — но почему-то не мог сделать и шагу, переминаясь с ноги на ногу, точно ребенок. Он разглядывал спутников так пристально, будто пытался запомнить каждую черточку их лиц, унести с собой в памяти туда, где вековечный мрак.

Тео вдруг понял, что ему понятны чувства Змеевика. Прежде он не ощущал эту связь с людьми, а теперь стало ясно: Змеевик не хотел с ними расставаться! Сердце Тео сжалось оттого, что на этом самом месте два месяца назад они встретились — игроки Макабра, — поначалу чужие, а затем отправились вместе в Полночь, пережили там столько всего, что теперь и расставаться-то трудно…

Да, они ошиблись. И Теодор тоже. Всех одурманил Йонва! Тео пытался убедить себя, что они сами его бросили, но сварливый голос звучал тише, а потом и вовсе смолк, словно обессилел. Радость прошлого вернулась. Он родился заново, и теперь рядышком с одиноким и одичалым Теодором воскрес другой — Тео-ребенок, верящий в лучшее.

— Спасибо, Тео, — выдавил Змеевик. — Ты настоящий друг.

Вик смотрел ему в глаза, и Тео понимал это. Чувствовал взгляды тех, кто стоит рядом, и понимал: он — их друг.

Друг!

Змеевик протянул ладонь — немного смущаясь, — и они пожали друг другу руки. Пальцы Вика были холодные и твердые, точно мрамор. Вик пожал руку Санде и чуть улыбнулся ей, а когда повернулся к Шныряле, та обмерла, и все вдруг почувствовали нарастающее между ними напряжение. Воздух словно расплавился и застекленел, когда Вик взял в свои ладони руку Дики, и сжал ее так, что Тео ненароком заметил — на миг их пальцы переплелись. Это касание длилось чуть дольше, чем у остальных, и, когда Вик отпускал руку Дики, казалось, он заставляет себя оторваться от Шнырялы.

Тео мог только догадываться, что творилось в этот момент в душе Вика, — ведь ему предстояло расстаться с девушкой навсегда! Он невольно посмотрел на Санду и подумал, что бы он чувствовал, если… Вдруг в поле зрения попал Ворона, и Теодор невольно отвел взгляд.

Змеевик глубоко вздохнул, закинул за плечи мешок и распрямился — бесчисленные склянки и баночки, спасавшие их в путешествии, зазвенели в сумке. Парень отвел длинную прядь и устремил на них ярко-зеленые глаза:

— Вы — единственные друзья, которые у меня были.

Затем Вик нехотя отступил и шепнул:

— Прощайте.

Тео хотел ответить, но горло сжалось, и он лишь больно сглотнул. Вскоре высокая фигура Змеевика растворилась в ночной мгле…

— Что же нам теперь делать? — спросила Санда.

Они стояли на вершине холма, в темных провалах руин еще мелькали призрачные свечи, и от этого жуткое чувство ползло мурашками по коже. Ветер летел над землей, бросая в лицо запахи свежей травы и полуночи, а они все стояли, уставившись в темноту, освещаемые лишь светом звезд, и молчали.

— Жить дальше… — выдавил Тео.

Путешествие окончено. Пора домой.

Тео чувствовал радость от того, что все страхи остались в Полуночи, но вместе с тем пустоту. «Яломица, — повторил он, — тропа в горы». Соврал ли Йонва? Действительно ли мать там — и если да, то почему? А вдруг это ловушка?

«Мама… — подумал Тео. Он вдруг впервые осознал: мама — единственная, кто у него остался. — Что я скажу ей о папе, когда увижу? Как сообщу, что его нет?»

У него по-прежнему не было дома, он лишился отца, и единственное, что осталось, — хрупкая надежда на то, что мама отыщется…

«Нет, не все», — подумал Тео.

Он поглядел вслед Вику, перевел взгляд на Санду и Шнырялу — те стояли рядом, рука об руку. Тот Тео, который вошел в Полночь, и тот, который оттуда вернулся, — два разных человека.

«Вы не останетесь прежними».

Что-то изменилось. Теодор явился на Макабр одиноким, а теперь у него есть друзья, которых он никогда не имел… Он отыскал детское воспоминание о том, как смотрит в зеркало: перед глазами встал задорный мальчишка, взгляд сияет от радости и нетерпения, любопытства и жажды жить. Тео признался себе: он хочет быть таким.

Пока не знает как, но хочет.

И быть может, за все эти годы он еще не разучился быть счастливым и однажды вспомнит, каково это — радоваться только потому, что над землей взошел новый сияющий день.