Золотая орда. Восхождение

Мила Дрим

Я люблю своего мужа. Он моя мечта. Он мой прекрасный человек, он тот, за которым я как за каменной стеной.Но есть одно НО. Мой муж – Тимур, и весь город содрогается от его имени и тех дел, что творят его ребята из Золотой орды.Будет жестко, жестоко – ведь это путь к власти. Пристегнитесь, дышите глубоко – начинается восхождение…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я проснулась от детского плача. Распахнув глаза, я, первые секунды, пыталась понять, где нахожусь. Наконец, до меня стало доходить, сознание стало успокаиваться, и я начала адекватно реагировать на происходящее. Так, плачет ребенок… У мамы дома. Я тихо, чтобы не напугать, вышла из комнаты, тут же сталкиваясь со старшей сестрой, Машей, ее сыном, и двумя молодыми женщинами — подругами сестры.

— О, Камила, а ты что здесь забыла? — удивившись моему появлению, вопросила Маша, нахмурив свои светлые, с изломом, брови. Стас, ее сын, продолжал жалобно-устало плакать: видимо, ему нужно было поспать, потому что он, то и дело, тер маленькими кулачками, свои глазки.

— Да вот, решила маму навестить, — отозвалась я.

— Понятно. Мы тоже вот. Ну, хватит ныть, — простонала Маша, с тяжелым вздохом поднимая ребенка на руки, и неся его в мамину комнату, — утомил ты меня, Стасик, сил моих нет. Юль, Свет, на кухне идите, я скоро.

Подруги Маши — полноватая шатенка, и брюнетка в спортивной одежде, протиснувшись мимо, обдавая меня парами пива, зашли на кухню, гремя бутылками, что были в двух пакетах. Нехорошие догадки посетили мою голову.

— Маш, что случилось? — вопросила я, зайдя в комнату.

Сестра как раз снимала с сына теплую кофточку, движения ее были раздраженными, почти грубыми.

— С Женькой поссорилась. Достал меня, все ему не так. А мне надоело дома сидеть! Вот, решила молодость вспомнить, с подругами закадычными встретиться. Имею, в конце концов, право расслабиться.

— С бутылкой пива? — сорвалось с моих губ. За этот почти невинный вопрос я получила уничтожающий взгляд Маши.

— А что такого? Раз в год можно, — холодно ответила сестра, укладывая Стасика на кровать. Малыш тут же захныкал, вертя русоволосой головкой. — Спи, давай!

— Да ничего такого, Маш, просто вспомнила твои дозамужние гулянки-пьянки, — заметила я.

Слова давались мне с колоссальным трудом, потому, что я не привыкла говорить сестре то, что ей не нравилось. Ведь все эти годы я была такой хорошей, удобной, терпеливой. Это она имела право в нашей семье показывать себя, говорить то, что думает — свою «правду». Но вот другую правду, с не своих уст, она ой как не любила. Ее пьянки, являясь, словно повторением пьянок отца, стоили немало нервов, в первую очередь, маме и лишь потом — мне. Затем, Маша вышла замуж, за Женю, и вроде как, успокоилась. Оказалось, лишь на время. Пару раз я слышала, как мама по телефону разговаривала с ней, повторяя «хватит пить». Тогда я не хотела придавать этому значение — не очень-то радостно знать, что твоя сестра сползает в тот же омут, что и отец.

— А что тебя так мои пьянки-то волнуют? — она зло сощурила свои зеленые глаза. — Хочу — пью, я взрослая женщина. А ты за собой лучше бы смотрела, спишь с каким-то отморозком, который оплачивает тебе красивую жизнь, а сегодня соседки тебя уже с другим видели. Чья бы корова мычала, а, Камила?!

Я, застигнутая врасплох, злобой сестры, не знала, что ей сказать. Я ощутила себя снова маленькой, безвольной девочкой. Ужасное, разрушающее состояние. Превозмогая себя, я произнесла:

— Я замужем — за достойным мужчиной.

Резко развернувшись, не позволяя сестре ответить, я стремительным шагом направилась в комнату. Устало опустившись на кровать, я пыталась успокоиться. Казалось бы, я приехала в родной дом, уютное место, где должна была ощущать себя относительно, но мирно. Но и здесь меня поджидало испытание в лице старшей сестры, и складывалось впечатление, что я стою на перекрестке, а мимо — проносятся стремительные машины, готовые вот-вот задавить меня.

Я просидела так, раздраженная весельем с кухни, около получаса. Наконец, когда часы показали 17:20 послышался звук открывающейся входной двери — и я поняла, что это мама вернулась с работы. Я, стараясь выглядеть спокойной, вышла встречать ее. Она как раз вешала свое весеннее пальто, цвета фуксии, на вешалку — плечики, когда я произнесла:

— Привет, мам.

Мама, не скрывая своего изумления, обернувшись, с улыбкой посмотрела на меня.

— Ой, Камила, ты здесь!

Она шагнула ко мне, заключая в теплые объятия. Я, прикрыв глаза на миг, глубоко вздохнула, вдыхая аромат ее легкого парфюма-дымки и лака для волос. Такие родные запахи.

— А где Тимур? — мама чуть разжала объятия, окидывая меня своим учительски-проницательным взглядом.

— Да в командировку поехал, а я вот уговорила его завезти меня к тебе, — не дрогнув, сообщила я. Очередная ложь для общего блага.

— Как хорошо, — мама глянула в сторону стоящей обуви гостей. — Так, а что, Маша приехала тоже? И не одна, да?

— Ага, с сыном и подругами, — я отошла в сторону, пропуская маму в ванную комнату. Включив воду, она с обеспокоенным выражением на лице, стала тщательно мыть руки.

— Ясно, с подругами, значит, — мама сняла с крючка розовое полотенце. — Сейчас посмотрим, что да как.

Я, может и поступила трусливо, но вернулась в свою комнату, не желая слушать разговор мамы с сестрой. Однако, даже за прикрытой дверью громкие голоса доносились до моих ушей — и снова, в который раз за сегодняшний день, я окунулась в детские воспоминания, которыми была не в состоянии управлять. Все было, как тогда — крики мамы, хлопанье дверьми, только голос отца сменился на равнодушный, пропитанный алкоголем, голос моей старшей сестры. И, клянусь вам, я не знала, что страшнее — держать в руке береттту, или же, стоять вот так — не в силах убить монстров из прошлого.

Минут через 20 мама — уставшая, с покрасневшими глазами, заглянула в мою комнату со словами:

— Пойдем чай пить, эти две ушли, Маша в ванной закрылась, тошнит ее.

Я, хоть и не желала пить чай, но последовала на кухню. В нос тут же ударил противный, такой тошнотворный запах — смесь алкогольных паров, сигарет и какого-то смрада. Я спешно распахнула окно, впуская свежий, прохладный, но такой желанный, чистый воздух. Я задержалась близ окна, и мой взгляд зацепился за скрывающуюся за углом дома, машину, которая показалась мне знакомой — очень похожей на ниссан.

Но я не была в этом точно уверена, поэтому, отойдя от окна, начала разливать чай по чашечкам. Мама, делая вид, что ничего не произошло, нарезала свежий, пахнущий так аппетитно, батон. Она молчала, и я понимала, что внутри у нее, впрочем, как и у меня, сердце разрывается на части. Это был замкнутый круг со своими жертвами и палачом. Но я страстно, как и раньше, хотела выбраться из него. Только как? Как это сделать, при этом, не навредив маме? Только я подумала об этом, как она, сохраняя молчание, потянулась к валерьянке. Выпив ее, мама собралось было сесть за стол, но звонок в дверь остановил ее.

— Кто там еще может быть? — выдохнула она, направляясь узнать ответ на свой вопрос.

Я вся напряглась, ожидая очередной угрозы. Это было ужасно, но в этот момент шальная мысль сообщила мне, что хорошо, по крайней мере, что Антон мертв — одним уродом меньше. Я поразилась собственным размышлениям — жестокость была несвойственна мне, и все же, я мыслила, как жестокий человек.

Послышался негромкий мужской голос, мама что-то радостно говорила, затем, в квартиру зашел статный, высокий мужчина в пальто. Я узнала его, и сердце мое сжалось от пронзительного вопроса — неужели пришел про мою душу?!

Меж тем, гость вместе с улыбающейся мамой подошел к кухне — я все еще стояла в дверном проеме, не зная, куда деться — да, впрочем, и смысла-то не было уходить. Меня уже заметили.

— Андрюш, — начала ласково мама, — как там по батьке-то тебя?

— Сергеевич, — отозвался синеглазый мужчина, окидывая меня задумчивым взглядом и пространство вокруг.

— Андрей Сергеевич, проходи, это моя дочка, Камила. Камила, это Антипов Андрей, мой ученик, — произнесла мама.

— Здравствуй, Камила, — произнес тот самый мужчина, из отделения, велевший отпустить меня этим утром.

— Здравствуйте, Андрей Сергеевич, — ощущая себя окруженной со всех сторон, отозвалась я.

— Садись, Антипов, чай пить, — мама подтолкнула его к табурету, и мужчина уселся на него.

Я оглянулась, думая, что делать.

— Я пойду к себе, — выдохнула я, чувствуя нарастающую тревогу.

— Иди. Ой, Камила у меня замуж вышла, а такой же стеснительной осталась, — тепло улыбнулась мама, вкладывая в вазочку печенья и ставя ее перед гостем.

Я уже пошла по коридору, как в маминой комнате раздался детски плач — Стас проснулся. Судя потому, что в ванной все еще была включена вода, Маша не особо торопилась к своему сыну или просто была не в состоянии. Я хотела бы успокоить его, но мама, опередив меня, побежала туда, на ходу бросая:

— Дочь, налей, пожалуйста, гостю чай, я быстро.

Наверное, мне стоило отказаться, но, проснувшаяся во мне хорошая девочка, прямиком, пошла на кухню. Стараясь не смотреть на Андрея, я долила в новенький электрический чайник (тот самый, подарок от меня и мужа) воды, и включила его. Я, ощущая на себе заинтересованный взгляд синеглазого мужчины, забрала со стола свою чашку и поставила ее в мойку. Чтобы не смотреть на гостя, я принялась мыть посуду, что стояла там. Ну, где же мама?! Ее «быстро» слишком затянулось. А я, находясь здесь с этим мужчиной, который, хоть и был одет не в форму, но одним своим видом не давал мне забыть о случившемся, ощущала себя почти предательницей. Он сидел здесь, на кухне, а Тимур — за решеткой. Эта мысль обдала меня горячей волной, и чашечка, выскользнув из моих таких неумелых сейчас пальцев, упала на пол, разбиваясь на две ровные половинки.

Андрей подошел ко мне, поднимая с пола разбитую посуду, и аккуратно поставил ее на стол.

— Не беспокойся, Камила, Римма Ибрагимовна, не узнает о сегодняшнем задержании, — приглушенным голосом пообещал он мне. Андрей стоял рядом со мной — у правого плеча, и я, повернув в его сторону голову, прошептала:

— Зачем вы это делаете?

— Не знаю, — он мягко улыбнулся, и его глаза блеснули. Настоящие сапфиры. Красивые, но чужие. — Не хочу волновать свою первую учительницу — Римма Ибрагимовна всегда была добра ко мне. И я хотел бы быть таким и по отношению к ее красивой дочери.

Мои щеки защипало от румянца — я все еще не могла принять тот факт, что красива и привлекаю внимание разных мужчин. Вряд ли я привыкну к этому.

— Спасибо, Андрей Сергеевич, — ответила я, спешно отворачиваясь от него, а сама лихорадочно начала размышлять — кто стоит рядом со мной — друг, враг? Волк — в овечьей шкуре? Как себя вести, что говорить — чтобы не навредить Тимуру и себе? Ах, как жаль, что я не была слишком умна!

— Андрей. Пока — не за что, — он вернулся на место.

Чайник, закипев, выключился, и я налила его гостю. Поставив перед ним чашку, я с грустью в сердце отметила, что могла бы этим вечером делать чай для своего мужа, а в итоге — делаю для чужого мужчины. Я подошла к окну — чуть прикрыв его, я вглядывалась вдаль. Одиночество снова пришло ко мне, сжимая мое сердце сильными, холодными пальцами.

— Дом пасут, — негромко, но так, чтобы я услышала, сообщил Андрей, делая медленный глоток из чашки.

Я дернулась от его слов, но промолчала. А вот синеглазый мужчина продолжил:

— Мой совет — не покидай квартиру.

Я шумно сглотнула и посмотрела на Андрея — его синие глаза глядели прямо на меня — без осуждения, усмешки или злобы. Я качнула головой и, отойдя от окна, налила себе в стакан воды. Пока я пила, мужчина продолжал смотреть на меня. Где-то там, Стас продолжал хныкать, а вода в ванной комнате, литься, а это значило, что мне еще предстояло быть здесь. Держись, Камила, держись.

— Спасибо, — сдавленным голосом, наконец, ответила я.

Андрей посмотрел в сторону коридора, затем — снова на меня. Устав быть в центре внимания, я направилась к выходу из кухни. Однако, синеглазый мужчина, поднявшись с табурета, преградил мне путь. Боже мой, сразу же в груди все сжалось от страха — я опасалась насилия, липких рук и собственной беспомощности.

— Ты что? — удивленно вскинул прямые брови Андрей. — Я не причиню тебе вреда.

— Тогда дай пройти, — зло процедила я. Моя хорошая девочка ушла, освобождая место злючке.

Гость подвинулся, но не сел на место. Я торопливо прошла мимо, продолжая ощущать на себе его задумчивый взгляд. В коридоре я столкнулась с мамой — она, неся на руках Стасика, шла на кухню.

— Давай я заберу Стаса? — предложила я маме. Та покачала головой:

— Не надо, он сейчас кушать будет.

Я, признаться, только и рада была этому ответу. Я была слишком взволнованна и одновременно опустошена, и, все, что желала сейчас — как и прежде, спрятаться под одеялом. Подальше от чужих глаз. Я забралась на кровать, ощущая очередной приступ боли — пора бы выпить еще ибупрофена, но я, ни за что хотела вновь выходить на кухню.

Мой мир сузился до размера этой маленькой, такой чужой комнаты. Обняв себя за колени, я с тоской смотрела в окно — там уже сгустились сумерки, обещая приближение тьмы. И вновь было темно у меня на душе — так темно и тоскливо, что хотелось рыдать. Сердце и душа рвались к Тимуру, к нему, лишь к нему. Как он там? Жив ли, цел? Когда вернется? Я сжала веки, и по моим щекам побежали горячие потоки слез.

Не имело значения, когда мой муж вернется. Я была полна решимости дождаться его.