Большой Кыш

Мила Блинова, 2004

Вы ещё не слышали о кышах? Наверное, это потому, что они строят свои домики в лесной глуши, подальше от людских глаз… А хотите узнать, как укротить Королеву Молний, воспитать домашнюю ворону и почему смех нельзя загонять на ёлку? А про подвиг близнецов, битву с медведками, Великое предназначение философа Сяпы? Или про то, как шалопай Бяка стал Большим Кышем? Если вы ещё ничегошеньки не знаете о кышах, вам можно только позавидовать, потому что у вас впереди – незабываемые встречи с этими волшебными существами! «Большой Кыш» Милы Блиновой – настоящая Большая Сказка, из тех, что любимы взрослыми и детьми, – весёлая, трогательная и умная. Эта удивительная, полная захватывающих приключений история о маленьких пушистых созданиях давно стала одной из любимейших книг детства наравне с муми-троллями Туве Янссон. А множество прекрасных цветных иллюстраций Сергея Бордюга делают её чудесным подарком для маленьких читателей.

Глава семнадцатая

Удивительные превращения

Странное поведение Большого Кыша.

Бяка читает стихи. Мудрый гамачок.

Ась сказал, что всё нормально!

Хнусь брёл по западному склону холма с корзинкой на спине. В ней лежали сосновые иголки на растопку. На песчаном склоне росло так много сосен, что их сухой хвоей была устлана вся земля. Огибая вересковые кусты, Хнусь думал о солнышке, диких пчёлах, любящих цветущий вереск, жаворонках в синем небе и о себе. Лучше всего думалось о том, как легко и беззаботно жилось ему в Большой Тени кышонком. Как любили и баловали его родители. Как три года назад он вытаял здесь, на холме. Как его нашёл и приветил Ась. Эти воспоминания были сладкими и приятными. Правда, он немного скучал по близким, но никогда не покинул бы свой дом в Маленькой Тени, потому что привязался к нему душой. И конечно, к кышам, живущим здесь. На холме Хнусю было удивительно спокойно. Он родился трусишкой: боялся змей, камышового кота, сов, лисиц и хорьков. А сюда никто голодный не забредал. Каменная Гряда преграждала путь всем хищникам. Вороны? Ась научил Хнуся от них прятаться. А Сяпа изобрёл «гремелку», отпугивающую настырных птиц, и уже трудился над новым изобретением «колючка» — бронежилетом, в который вплетались терновые и ежевичные иглы по образцу ежовой шкурки. Такая одёжка была бы отличной защитой от всех забияк.

Хнусь нагнулся за очередной сосновой иголкой, но… обо что-то споткнулся и растянулся во всю длину, уткнувшись мордочкой в бурую подстилку. Иголки высыпались из корзины. Кыш, не торопясь, встал. Собрал иголки. И хотел было посмотреть, что ему подвернулось под лапы, но вдруг услышал старинную кышью песенку. Кто-то под стрекот сверчка тихонько напевал «Марш бесшабашного кыша»:

В приметы верит каждый кыш,

Но только не Хрум-Хрум.

Хрум-Хрум — отчаянный малыш,

Хрум-Хрум не тугодум.

Хрум-Хрум пошёл однажды в лес,

И, встретив там быка,

Он на берёзу храбро влез,

Поободрав бока.

«Эй, бык, я кыш, а не кышок,

Я не пущусь в бега,

Сплету берёзовый венок

И брошу на рога».

В приметы верит каждый кыш,

Но только не Хрум-Хрум.

Хрум-Хрум — отчаянный малыш,

Хрум-Хрум не тугодум.

Бубнит молва: «К несчастью — бык!»

Хрум-Хрум твердит: «Не верь!

Раз бык в берёзовом венке,

Открой удаче дверь!»

В приметы верит каждый кыш,

Но только не Хрум-Хрум.

Хрум-Хрум — отчаянный малыш,

Хрум-Хрум не тугодум.

Хнусь спрятался за брусничным кустом и, раздвинув веточки, замер в удивлении. Перед «Тёплым Местечком», спрятанным в корнях красноствольной сосны, в подвешенном между двумя сосенками-двухлетками гамачке лежал Бяка. Глядя в небо и медленно покачиваясь, Большой Кыш старательно выводил куплет за куплетом, пока не допел марш до конца. Это занятие давалось Бяке с трудом. Взяв заключительную ноту, кыш перевернулся на живот, растопырив лапы, как крылья, и просунув мордочку между переплетениями гамака. Он грел спину на солнце и жаловался сверчку:

— Эй, Сверчок, ты не знаешь, отчего кышам-одиночкам так тоскливо? Они строят весёлые проказы, дурачатся, шалят, непоседничают и сумасбродят, но никто не хочет с ними дружить. Может, есть такой Закон — не дружить с Бяками? Или у них неправильное Великое Предназначение? Про меня говорят: «Если в Маленькой Тени всё спокойно, значит Бяка ещё не проснулся». Обидно, Сверчок. И уже не хочется быть хорошим.

Бяка вылез из гамачка и заспешил к дому. Хнусь услышал, как он плещется в умывальном тазу. Причесавшись, сменив носки и завернувшись в связанный Асем плед, Бяка в задумчивости запетлял между вересковыми кустами, бурча себе под нос:

— Снаружи я жёсткая ракушка, а внутри — нежный моллюск. Я одинокое самоценное существо. И мне не нужен никто, чтобы вырастить в себе перламутровую жемчужину.

Никто! Никто не нужен мне.

Мне хорошо в моей броне.

Быть одиноким я хочу,

Мне даже это по плечу.

Непросто вникнуть в жизни суть,

Но я управлюсь как-нибудь!

Я не хочу идти с толпой —

В толпе не стать самим собой!

Как ни крути — хоть так, хоть сяк,

Мир не видал подобных Бяк!

Потом он опять приблизился к гамачку.

— Не постель, а желудёвая лепёшка с мёдом, — посетовал кыш, — так и заманивает.

Он заложил ещё один круг и, не устояв перед соблазном, опять бросился в гамак. Блаженно улыбаясь, руля хвостом, кыш начал тихо раскачиваться. Некоторое время его мордочка не выражала ничего, кроме удовольствия. Потом он весь как-то встрепенулся и назидательно произнёс:

— Енот — балбес и дурья башка. Всю поляну около «Моей Радости» раскопал. Теперь почва поедет, образуется овраг. А овраг — это такая пакость, просто бедствие. За лето он может съесть весь холм. Надо что-то делать. — Бяка огляделся. — Сверчок, а Сверчок, ты где? Дрыхнешь, музыкант? — Бяка встал с гамачка и потянулся. — На чём мы остановились? Овраг съест холм… Хм… Ну и что из того? На здоровье. Пусть ест!

Хнусь с любопытством следил за сменой Бякиного настроения. Кыш разительно менялся, ложась в гамак и покидая его. Во-первых, он раньше не умел петь. Не умел и не хотел уметь. Он считал, что музыка — занятие для глупых растетёх, которые, кроме завывания, больше ничего не умеют, а в гамачке пел! Во-вторых, лёжа в плетёной постельке, Бяка заботился об общем благе. В-третьих, он сдружился со сверчком, и тот спокойно спал у него под носом. Прежде Бяка посадил бы его в скорлупку от каштана и пустил по ручью незнамо куда. Нет, что-то тут было не так. Не иначе Большой Кыш перегрелся на солнце!

В этот момент Бяка опять прыгнул в гамак и перевернулся в нём, как лепёшка на сковородке. Подёргивания Бякиного хвоста вывели гамачок из равновесия, и тот, раскачиваясь, замелькал между сосенками. Бяка не переставал рассуждать:

— Что такое во мне щекотится? Может, блохи завелись? Блохи — это плохо, они заводятся от грязи. Но я ведь очень чистый! Если не блохи, тогда что? Будто что-то в затылке свербит и в ухо нашёптывает: «Овраг — твой враг. Иди и зарывай Енотовы канавы. Жёлудь — ничто. Дерево — совершенство. Каждый кыш должен хоть раз превратить ничто в совершенство. Надо, чтобы из желудей выросли дубки и укрепили почву корнями».

Бяка изо всех сил зачесался и вскрикнул не своим голосом:

— Эй, ты, Шептун, не зли меня! Я не хочу закапывать жёлуди! Я сам по себе!

Хнусь, испугавшись за Бякин рассудок, выскочил из брусничных кустов:

— Бяка, здравствуй, у тебя всё в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Бяка встал и молча отправился в дом. Через минуту он показался на пороге с зажатой под мышкой копалкой. В каждой его лапе было по крупному жёлудю. Вид у Бяки был одновременно решительный и растерянный. Он сердито протопал мимо Хнуся и исчез за вересковыми кустами. Хнусь, недоумевая, отправился за ним следом. Весь день он следил за Бякой, а вечером побежал за советом к Асю.

— Ась, Ась, — причитал он, пытаясь растолкать дремавшего в тенёчке старого кыша, — уже спишь, что ли?

— Никто не шпит, — отозвался Ась, с трудом продирая глаза.

— Извини, что беспокою, но с Бякой что-то неладное.

— Ну што там опять натворил наш Бяка? — позёвывая, спросил Ась.

— Ась, он дубки сажает… там, на северном склоне. Сначала, как землеройка, заравнивал Енотовы ямы. Потом жёлуди закапывал. Потом притаптывал и поливал. Потом выволок из «Моей Радости» Енота и отругал его. Енот, как и я, ничего не понял. Потом вернулся в «Тёплое Местечко» и стал играть сам с собой в капельки и бульки на добрые дела. А ведь в эту сложную игру только Сяпа с Белой Жилеткой умеют играть.

— Ну и как, получалошь? — поинтересовался Ась.

— Как сказать. Когда я уходил, он сам себе проиграл уже двадцать девять капелек, а выиграл только пять бульков. Знаешь, странно всё это.

— Ты, Хнусь, очень добрый малыш. Я нашушил ромашки и мяты — ты уж возьми, не побрежгуй. Чай из них отменный. А о Бяке не бешпокойся. Ничего ш ним не шлучится. Но на всякий шлучай я сегодня вечером к нему загляну, проведаю. У меня к нему тоже ешть дело.

И Хнусь сразу успокоился. Раз Ась говорит, что всё нормально, так оно и есть. И пошёл домой делить с Тукой сосновые иголки.