Там, где бродят каннибалы

Мерлин Тэйлор

Мерлин Тэйлор (1886 – 1939) – американский журналист, в середине 1920-х годов по заданию редакции газеты предпринял в Новую Гвинею экспедицию, которая, по независящим от автора обстоятельствам, превратилась в правительственный рейд по пресечению вспышки каннибализма в горных районах острова.

Глава V. Месть колдуна

«Таубада (хозяин), — сказал указывая на колдуна Денго, полицейский, который должен был стать моим денщиком и телохранителем, — я видел, как эта черная свинья пыталась заниматься „пури-пури“; я проломлю ему башку».

Это было обещание, которое Денго легко мог дать. Он был уроженцем деревни Мамбаре, в горах, в сотнях миль отсюда, и не питал никакого уважения к черной магии этого колдуна из прибрежной деревни. И все же, когда пришло время, Мира-Оа воспользовался единственной возможностью, рассчитанной на то, чтобы заставить моего полицейского поднять белый флаг. Ибо в районе Мамбаре процветает странный культ под названием Байгона, повелитель адептов этого культа — огромная змея, которая, как полагают, обитает на вершине горы и малейшее желание которой выражается устами тех, кто выдает себя за ее представителей. Туземцы Мамбаре обязаны повиноваться змее под страхом смертной казни. Уроженец Мамбаре уступает дорогу каждой змее и отводит глаза в другую сторону, чтобы случайно не показаться любопытным с целью узнать, куда гадина ползет.

В течение пяти дней наш путь пролегал через мрачные болота, по колено в грязи и воде, или через густую траву выше человеческого роста. Солнце яростно палило наши головы, и мы от этого сильно страдали.

Как только мы покинем низменности и попадем в предгорья, мы окажемся за пределами цивилизованной территории и быстро попадем в страну, которая никогда не была исследована и где люди живут в том же первобытном состоянии, что и их предки сотни лет назад.

Между тем нам ничего не угрожало. Страх перед полицией и тюрьмами белых держит под контролем район Мекео, который мы пересекали.

Старый Мира-Оа, казалось, смирился со своей судьбой, что касалось его поведения. Его больше не нужно было опрокидывать на землю и привязывать к нему ношу, и он ел так же усердно, как и любой из его соплеменников. Но он мало общался с ними, а сидел в стороне, завернувшись в одеяло, которым мы снабдили каждого из носильщиков. Когда он решал пройтись по лагерю ночью, другие туземцы почтительно отступали в сторону, и он крался сквозь толпу с плотно сжатыми губами. Но глаза выдавали его. Когда он смотрел на нас, в них были яд и ненависть.

Униженный перед теми, над кем он господствовал, внушая им страх, вынужденный нести груз и не получающий особых милостей, он был задет за живое и размышлял о возможности и способе своей мести.

Когда этот старик, как и все, останавливался по команде для отдыха, он не опускался на землю и не расслаблялся, он не курил и не жевал бетель, как это делали другие. Вместо этого он ковырялся в кустах у обочины тропы или в высокой траве, где солнце палило сильнее всего. Он что-то искал, как мы невзначай заметили, но он прекращал это дело, когда видел, что мы смотрели на него.

Мы думали, он смирился с тем, что проиграл, и Хамфрис был готов освободить его от груза, прочесть ему лекцию о безрассудстве и бесполезности сопротивления воле белого человека, и отправить его домой. Но затем произошло то, что раскрыло затаенные намерения колдуна.

Апи и Каури, наши повара, возились над ужином рядом с палаткой, которую мы занимали ночью, когда мимо прошел старый Мира-Оа. Он остановился на мгновение, бросил быстрый взгляд на нас, когда мы переодевались в пижамы, затем вышел вперед и, говоря на мотуанском языке, который является диалектом, используемым между белыми людьми и теми прибрежными аборигенами, с которыми они завязали отношения, предложил развесить белье сушиться.

Это было удивительно, почти невероятно, но мы бросили ему белье, и он разложил его на покатой крыше палатки. Затем он ушел, не сказав ни слова. На следующее утро, когда наши слуги принесли нам одежду, каждый из нас, троих белых, сделал открытие. Большие платки цвета хаки, которые мы носили на шее и которыми вытирали пот с лица, исчезли. Ночью их кто-то забрал.

В то время мы не связывали Мира-Оа с кражей, и нам не приходило в голову, что предложение повесить нашу одежду и кража носовых платков были существенной частью его заговора с целью отомстить. У нас также не было ни малейшего подозрения, что колдун хотел, чтобы месть приняла форму самой ужасной смерти, какую только мог вообразить его злой старый мозг. То, что он потерпел неудачу, объясняется исключительно тем фактом, что верность и преданность преодолели суеверие и традиции в мозгу чернокожего человека, который еще пять лет назад был самым диким и неукротимым каннибалом, который когда-либо преследовал другого такого же.

Первая попытка была предпринята в ту ночь, когда мы разбили лагерь в деревне Ориро-Петана. Как только он сбросил свою ношу, старик поспешил на дальний конец деревни и вошел в хижину, стоявшую особняком и обнесенную крохотной изгородью. Таким образом можно узнать дом деревенского колдуна. Мы видели, как он ушел, а Хамфрис усмехнулся и сделал какое-то замечание по поводу того, что старик ищет сочувствия у коллеги. Потом мы забыли о Миру-Оа, занявшись многими лагерными обязанностями.

В некоторых деревнях правительство выбирает одного из вождей и назначает его деревенским констеблем. Ему выдают форму, большой медный значок, который он вешает на шею, и пару наручников. В основном его обязанности состоят в том, чтобы содержать деревню в чистоте и поддерживать в исправности дороги между деревнями, а в случае серьезных преступлений арестовывать правонарушителей и доставлять их к окружному магистрату.

В Ориро-Петана констеблем был довольно дородный старик по имени Киали, он заметно суетился, распоряжаясь жителями деревни, пытаясь устроить нас на ночь. На самом деле, его представления о том, что мы хотели получить, были довольно туманными, и он немного нас раздражал.

Неподалеку от нашей палатки мы услышали, как он ворчливо отчитывает маленького мальчика, и Хамфрис, услышав их разговор, вышел наружу. Киали держал в руках три кокосовых ореха с обрезанными концами и пытался узнать у мальчишки, кто их нам прислал. По какой-то причине деревенский констебль всегда берет на себя задачу снабжать белых людей кокосовыми орехами, чтобы они могли освежиться молоком. Это дает констеблю возможность вытянуться по стойке смирно, вскинуть правую руку в приветственном жесте, затем взмахом ножа отрубить верхушку ореха и подать его посетителям.

Киали отсутствовал, когда мы добрались до деревни, и был лишен этой привилегии. Естественно, он разозлился, когда мальчишка подошел к палатке с тремя раскрытыми орехами. Мальчик, казалось, потерял дар речи от благоговения перед белым человеком, и Киали не продвинулся далеко со своим любопытством, когда вмешался Хамфрис.

«Дай мне орех, — приказал он, — мальчика нужно хвалить, а не ругать за то, что он принес их».

Киали стоял в свете фонаря, прикрепленного к шесту палатки, и держал по очереди каждый орех так, чтобы свет показывал количество молока внутри. Вероятно, его идея заключалась в том, чтобы дать магистрату лучший орех. Но вдруг он сильно разволновался и швырнул орехи на землю.

«Почему ты это сделал?» — сердито воскликнул Хамфрис.

Это выглядело как неповиновение, и в этом случае Киали ждало бы суровое наказание.

Босые пятки старика сошлись в строевой стойке, он резко напрягся, и пальцы коснулись его чуба.

«Хозяин — сказал он, — орехи были отравлены!»

Так и оказалось, когда мы их подобрали, разломили и внимательно осмотрел мякоть. Там оказались бесконечно малые кусочки бамбукового волокна, истолченные почти в порошок. Это излюбленный способ убийств папуасских колдунов. Смешанные с едой или питьем осколки проникают в кишечник, вызывают воспаление, высокую температуру и приводят к летальному исходу в течение нескольких дней.

«Мира-Оа!» — воскликнул Хамфрис и послал полицейского капрала схватить старого колдуна и привести его. Но Мира-Оа исчез, и когда на следующий день мы возобновили марш, уже другой человек нес его груз.

Что же касается Киали, чьи зоркие глаза заметили стружки бамбука, плавающие на поверхности кокосового молока, и, вероятно, спас нас от великих мук, если не от смерти, то он был награжден пятью табачными палочками стоимостью около двух центов каждая. Если бы он получил больше, то не оценил бы этого, но в своем черном уме заключил бы, что мы простаки, швыряющие ценностями.

Даунинг и я пришли в ужас от этого инцидента, но Хамфрис отмахнулся от него, пожав плечами. Человек, десять лет проработавший чиновником в Новой Гвинее, становится фаталистом и постоянно ожидает подобных вещей.

«Когда мы вернемся на остров Йул, я составлю рапорт о происшествии и пришлю полицейского в деревню Мира-Оа, чтобы арестовать его. — сказал он, — Старик, наверное, на время спрячется в джунглях, а потом вернется домой. Я хорошенько его напугаю и на этом успокоюсь. Во всяком случае, мы не можем доказать его виновность в этом преступлении, хотя уверены, что он виновен».

Мы также не могли напрямую связать старого колдуна с другим покушением, которое имело место примерно через двенадцать часов, но, принимая во внимание все, что было до этого, версия о том, что он виновен, кажется, имеет право на существование.

Ориро-Петана построен на восточном берегу реки, и, изучая той ночью грубую карту района, мы решили пересечь реку на следующее утро.

«Через территорию на другом берегу будет трудно пробираться, — сказпл Хамфрис, — но нам лучше придерживаться этого маршрута. Он выведет нас прямиком туда, куда мы хотим. Оденьтесь легко, потому что в высокой траве будет жарко».

Когда всем нам удалось переправиться на двух каноэ, которые обнаружили на реке, был определен порядок движения на день. Денго и Ваймура должны были возглавить полицию и сопровождать Хамфриса и меня, поскольку они были нашими денщиками. Другие полицейские были рассредоточены по всей линии, чтобы поддерживать заданный ритм движения носильщиков, а капрал Сонана и двое других должны были замыкать колонну. Даунинг мог отходить в сторону со своей камерой. До тех пор, пока мы не находимся на враждебной территории, этот порядок марша будет работать очень хорошо и позволит нам, белым, идти впереди тяжело нагруженных черных, если мы захотим.

Итак, увидев вереницу носильщиков в движении, мы поспешили дальше. Ваймура шел вместе с Хамфрисом, я и Денго следовали в середине этой вереницы.

Внезапно Ваймура перепрыгнул через что-то на тропинке между высокой травой, которая росла со всех сторон от нас, и закричал. Я не понял значение слова, которое он выкрикивал снова и снова, но прежде чем Хамфрис успел выкрикнуть предостережение, Денго схватил меня за плечи, развернул вокруг себя и прыгнул перед Хамфрисом.

И тут я увидел ползущую прямо к нам змею. Она была от трех до четырех футов (90 — 120 см) в длину, и явно была очень зла. Она не стремилась уползти с тропы в сторону, а, казалось, собиралась напасть на нас.

«Боже мой, отойди!» — завопил Хамфрис и, схватив меня за запястье, бросился бежать. Мне казалось довольно постыдным бежать от такой небольшой змеи, но его хватка на моем запястье заставила меня двигаться дальше. Хамфрис и полицейские увидели то, что я, новичок в Новой Гвинее, упустил из виду.

Когда мы бежали, Хамфрис через плечо позвал Денго, чтобы тот убил змею.

«Вот, таубада (да, хозяин)», — ответил полицейский, и через мгновение раздался выстрел его винтовки. Сколько душевных мук причинил Денго этот выстрел, легко догадаться, ибо он стрелял в гада, который, согласно его верованию, представлял собой владыку всего сущего… Но Хамфрис был его хозяином, и он повиновался приказу этого хозяина, хотя я не сомневаюсь, что в его уме было много опасений относительно того, какое наказание ему грозит.

Это говорит о том, как правительство Папуа обучает свою полицию. Набранный из дикой жизни, с ее свободой и отсутствием тяжелого труда, и превратившийся за полгода в дисциплинированного бойца, верного блюстителя закона и порядка, Денго в одно мгновение нарушил завещанную ему поколениями предков традицию просто потому, что белый человек приказал ему сделать это.

Денго сидел на корточках рядом с рептилией, напевая что-то на диалекте своего народа. Что, я не знаю, но когда мы подошли, он поднялся и стоял бесстрастно, ожидая дальнейших распоряжений.

«Я так и думал», — сказал Хамфрис, переворачивая мертвую змею носком сапога. Он указал мне на петлю из гибкой лозы, туго затянутую сзади на голове змеи.

«Мира-Оа», — сказал он, и то, что я услышал, меня озадачило. Но он отказался удовлетворить мое любопытство и настоял на том, чтобы идти дальше после того, как Денго осторожно унесет с тропы труп змеи и уложит его в траву.

«Если я не ошибаюсь, я могу показать тебе лучше, чем смогу рассказать», — сказал Хамфрис.

В нескольких ярдах дальше, за поворотом тропы, мы нашли другого полицейского, стоящего рядом с раскаленными углями. На огне стоял глубокий глиняный котел, а рядом с ним кусок дерева и камень, очевидно, крышка котелка и груз, удерживавший его. В пыли вокруг костра виднелись отпечатки босых ног. С одной стороны колышек был глубоко вбит в землю, а к нему был привязан другой отрезок такой же гибкой лозы, которая была на змее.

Все это выглядело для меня очень таинственно.

«Загляни внутрь горшка», — сказал Хамфрис, хотя сам этого не сделал. Палкой, которую нес, я перевернул горячую посудину и порылся в ней. То, что я обнаружил, было носовым платком цвета хаки, несомненно, одним из наших, который исчез двумя ночами раньше, когда старый колдун повесил нашу одежду сушиться.

«Я объясню это по ходу дела», — пообещал Хамфрис после того, как отдал приказ бросить горшок в траву, потушить огонь и убрать все его следы, а колышек вытащить и выбросить.

«Если бы носильщики были рядом с нами, они бы устроили маленький симпатичный мятеж. — сказал он, — Это один из излюбленных методов колдуна избавиться от врага, которого он не может отравить и не осмеливается встретиться с ним лицом к лицу. Старый Мира-Оа украл наши платки. Вероятно, тот, что ты видел в горшке, был моим, так как он хотел бы избавиться от меня больше всего.

Прошлой ночью Мира-Оа сбежал из деревни, когда его трюк с порошком из бамбука был обнаружен, и переправился через реку на этот берег. Рано утром он взял этот носовой платок и положил его вместе со змеей в горшок, предварительно завязав на змее петлю и привязав другой конец лозы к колышку. Затем он накрыл котел деревянной крышкой, положил на нее камень и развел огонь под горшком. Змея, измученная жарой, ассоциировала свои страдания с самым близким для нее запахом потного носового платка. Когда мы приблизились, колдун откинул крышку, и выпустил змею. Затем он перерезал виноградную лозу, зная, что разъяренная змея бросится прямо на того, кто имеет тот же запах, что и потный платок, который она обвиняла в своей боли. Другими словами, эта змея намеревалась напасть на человека, чей запах был на носовом платке. В данном случае я верю, что это был я, но мог быть и ты, поэтому, когда я бежал, то тащил тебя за собой».

Тогда это звучало крайне нелепо. Звучит именно так и сейчас, хотя я видел в официальных отчетах правительства Новой Гвинеи описания подобных случаев.

Но для нас это был последний «привет» от старого Мира-Оа. Мы навели справки о нем, когда несколько недель спустя вернулись на побережье, но там его не видели уже несколько дней. Вероятно, весть о нашем возвращении достигла его, когда мы были еще далеко. Такие сообщения быстро передаются по «лесному телеграфу», и Мира-Оа, несомненно, решил, что недлительное изгнание из его деревни предпочтительнее встречи с нами.