В камере с призраком

Мери Морган, 2020

Журналистка Ника Семенова на протяжении всего периода работы в конторе была в коллективе «акул пера» маленькой посредственной «рыбкой». Но в определенный момент все меняется. В какую историю попадет героиня и чем все обернется? А история детективная – с наличием трупов, но отсутствием убийцы. Причем разворачивается серия убийств в тюрьме. И все свидетели утверждают, что убийца вовсе не человек.

Глава 4. Расследование начинается

Когда я встала, то немного покачнулась влево. Ко мне подбежал Петр и стал немного придерживать:

— Ника, ты молодец! С тобой все хорошо?

Я кивнула головой и немного улыбнулась.

— Ну как?

Еще минуту назад голос, звучащий довольно сильно и уверенно, стал тихим и даже несколько более тонким. У него вырвался смешок:

— Говорю же, что молодец! Или ты не веришь моим первым словам? Ты хорошо справилась. Сама увидишь в 15 часов. Теперь нашей группе операторов нужно все склеить и обработать. Ты свою работу закончила!

— Нет, мне еще в тюрьму надо!

Петр не ожидал такого ответа:

— Зачем тебе в тюрьму? К кому? — он тут же осекся, — прости, я не должен был спрашивать! Это уже профессиональная привычка!

Я постепенно приходила в себя. Меня позабавил тот факт, что он решил, будто я собралась к какому-то родственнику, который сидит в неволе.

— Ничего! Это не то, о чем ты подумал. Мне нужно туда по работе.

— И ты пойдешь с ней! — услышала я голос начальника за спиной. Во мне уже постепенно просыпалось собственное «Я».

— А подслушивать нехорошо! — сказала я шутя.

— Кто тут подслушивает? — догнал он нас и поравнялся со мной. — Говорить надо тише, а то хоть уши затыкай!

Сказав это, он обогнал нас и пошел своей дорогой.

— Ты мне расскажешь, зачем нам в тюрьму? Я еще на свободе погулять хотел! Семью завести! До внуков дожить!

— Сначала невесту найди, чтобы детей заводить! Внуков! — засмеялась я.

Окончательно придя в себя, я поняла, что он до сих пор придерживает меня за талию.

— Спасибо, Петь, я уже в порядке! — поблагодарила я, освобождаясь. Хотя у меня теперь ужасно болела голова, казалось, будто кто-то с огромной силой сдавливает мои виски.

— Я рад! — сказал он и отодвинулся от меня. Мы зашли в офис. Я не стала обращать внимание на устремленные на меня взгляды. Они вряд ли были доброжелательны. Я подошла к своему рабочему месту и начала собираться. Тут на мой стол опустился стакан воды, и ко мне протянулась рука с какой-то таблеткой.

— От головы, — пояснил тот самый теплый голос, который еще два часа назад казался абсолютно холодным и бездушным.

Как он узнал? Неужели не у меня у одной голова после репортажа болит.

— Это из-за стресса, — произнес Петр, будто услышал мой мысленный вопрос. — Так всегда на первых порах, потом привыкнешь.

С одной стороны мне не хотелось привыкать, но чувство своей особой значимости слишком сильно подкупало. Я выпила таблетку и продолжила сборы. Петр тоже пошел положить что-то в сумку. В этот момент зашла Татьяна. Она не упустила случая, чтоб еще раз уколоть меня:

— Мне сказали, что ты доставила уйму проблем!

Не дождавшись ответа, она пошла к начальнику. А я и не хотела ей ничего отвечать.

— Это она завидует! — сказал тихо Петр, подошедший ко мне с черной, на вид вместительной, сумкой на плече, когда дверь за Успеловой захлопнулась.

— Никогда не забудет выдавить свой яд! — подхватил проходивший мимо Игорь. — Я за кофе! — прокричал он громко! — Кому-нибудь захватить? Только не более трех стаканов, больше я не донесу!

Тут же нашлись желающие. Журналисты у нас любят кофе, оно хорошо тонизирует. Поэтому пьют его тоннами.

— Пойдем? — спросил Прохоров, и я тут же схватила свою сумку и направилась вон из офиса. Голова уже не так болела, что меня радовало. Дойдя до лифта, я остановилась. Петр, несколько замявшись, сказал:

— Ты езжай, а я так спущусь!

Я только кивнула и нажала на кнопку. Хотя я тут же пожалела о своем выборе. «Он же меня ждал! Нужно было спуститься с ним по лестнице! И почему все хорошие мысли приходят так поздно?». Лифт через некоторое время открылся, и уже через полминуты я была внизу. Не знаю, как он научился так быстро спускаться, но мы оказались на первом этаже почти одновременно.

Он медленно подошел ко мне и мы пошли в нужном направлении. Петр молчал, мне было от этого немного не по себе, поэтому я начала разговор.

— Я попросила Альберта Эдуардовича поручить мне изучить странные смерти заключенных. Мне кажется, что это все не просто так. — Я ждала от коллеги вопроса, но он молчал, поэтому я продолжила. — Сказали, что это были самоубийства, — тут он прервал меня.

— Я слышал эту историю по телевидению. В новостях.

— Правда? И что ты думаешь?

Он ответил, немного погодя:

— Ты в правильном направлении мыслишь, но нужно быть очень смелой, чтобы иметь дело с преступностью и с серией убийств.

Убийств! Он тоже так думает! Мы с Евой не одни в своих догадках. А если так решил Петр Прохоров, то я уверена, что мы правы, ведь он никогда не ошибается.

Мы двигались по тротуару, мимо сверкающих реклам и многочисленных магазинов, в направлении автобусной остановки, ведь ни у него, ни у меня не было личного транспорта, а каждый раз перемещаться на такси дорогого стоит. Хотя Петр был и не из бедных, но машину он себе не приобретал. Как он мне признался, больше любил спокойно подумать в автобусе. Там ему всегда приходили интересные мысли, порой попадая в пробку, он умудрялся написать статью, сидя в салоне общественного транспорта. Да и пешие прогулки Прохорову были не чужды.

Автобус не заставил себя долго ждать, и мы примостились на последнем ряду.

— Тебе везет, Ника! Мы почти сразу сели в нужный нам номер, — сказал мне Петр. К нему постепенно вновь вернулся тот мягкий тембр, который ласкал мой слух во время записи репортажа.

— Почему мне? Нам!

— Я обычно минут пятнадцать как минимум стою! Так что тебе! Ну, или мне рядом с тобой. Так что меня устраивает работать с тобой в паре.

— Мы еще даже не начали!

Он отрицательно покачал головой.

— Как не начали, когда мы уже едем собирать материалы?

Автобус быстро наполнялся. Через какое-то время Прохорову, спокойно беседовавшему со мной, пришлось уступить место вошедшей в транспорт старушке. Теперь наше общение происходило с помощью взглядов.

— А где его кольцо? Потерял? — спросила у меня старушка. Я не сразу поняла к чему этот вопрос. — Плохо, — продолжала она, — не добрая примета — терять обручальные кольца. Но не бойся, все у вас будет хорошо. Я тебе сейчас объясню. Сходи в церковь и…

Дальше последовал долгий рассказ о том, что мне надо сделать, а потом также о ее молодости, муже, детях… Хорошо, что через 5 остановок я уже вышла из автобуса, а точнее, выкарабкалась.

— Мы что, в час-пик попали? — спросила я у помогавшего мне вылезти Прохорова.

— Получается, что так! Я раньше не попадал в такую толкучку.

Я несколько поправила на себе одежду. Он тоже осмотрел себя, хотя его как раз сильно не помяло.

— Я видел, что ты нашла общий язык с той бабулей?

— Это она со мной нашла! — ответила я, и Петр невольно засмеялся. Впервые видела, как он смеялся. Его смех завораживал, так как делал его особенно притягательным. Я, конечно, замечала, что он симпатичный, но никогда не заостряла на этом внимание. Он развернулся на 90 градусов и показал в том направлении:

— Нам туда!

Я смотрела на мрачное здание, огороженное высоким забором, на котором еще крепилась колючая проволока. При взгляде на него становилось немного не по себе. Ева бы обязательно сказала, что оно наполнено жуткой энергетикой и взяла бы с собой какие-нибудь амулеты.

— Ну что, пойдем? — толкнул меня к действиям Петр.

Мы направились к воротам. На стук дверь нам открыл парень в форме и стал допрашивать по какому вопросу мы прибыли.

— Я — Ника Семенова, а это — указала я на своего коллегу — Петр Прохоров. Мы из Your-news, и хотели бы…

Он меня прервал:

— Репортер? Нет, нельзя! — И стал закрывать дверь прямо перед нашими носами, но Прохоров остановил его, схватив дверь рукой. Хорошо мужчинам, если бы я так сделала, то не то, что ничего бы не вышло, так еще бы и руку сломала!

— Скажите своему начальству, что статья по-любому появится в новостях, а вот ее направленность полностью зависит от вашего гостеприимства.

У него сразу забегали зрачки. Он закрыл дверь (Петр уже не препятствовал этому) и, судя по шагам, удалился. Прошло несколько минут в молчаливом ожидании. Вернулся паренек не один. Нам открыли дверь и пригласили пройти.

— Тюрьма у нас неплохая, — рассказывал нам крупный по габаритам мужчина с огромным перстнем на руке, двигаясь по коридору второго этажа в неизвестном нам направлении. — Обращение к заключенным хорошее. Кормим вовремя, поим, ежедневные прогулки, даже устраиваем для них концерты, лекции. В общем, перевоспитываем. Но никто их и пальцем не трогает. Между собой вроде ладят. Даже не понимаю, каким образом произошло…, ну вы знаете.

— А когда происходили убийства и сколько их было? — поинтересовалась я, вынимая блокнот.

У Прохорова тоже было что-то в руках, я не сразу поняла, что это диктофон. К сожалению, я таким не запаслась. Раньше писала на телефон, потом полетела карта памяти, и эра моего диктофона на этом закончилась. Да и не нужен он был мне! Я редко выходила на такие задания. Кажется теперь придется приобрести.

— Сейчас, зайдем в мой кабинет, присядем, и я вам расскажу все, что знаю, — обнадежил нас начальник тюрьмы. Хотя он и был любезен с нами, в душе я была насторожена. Чем-то он мне не нравился. Вроде бы и черты лица мягкие, округлые, и голос мягкий, несколько даже подобострастный, но я сразу сочла его подозрительным.

У него в кабинете было довольно просторно. Такого большого мягкого кресла не было даже у Альберта Эдуардовича. Я бы сама с удовольствием сидела в нем каждый рабочий день. Возле кресла стоял рабочий стол, с одной стороны заваленный документами, с другой стояла одна рамка, я не видела ее содержания, так как она была отвернута от нас, вокруг были столы, шкафы, большой черный диван и даже телевизор. Да, начальник тут хорошо устроился. Он предложил нам расположиться на стульях напротив него, мы не заставили его повторяться и тут же опустились на предложенные места.

— Чаю?

И Прохоров, и я отказались от его предложения.

— О чем вы меня спрашивали? Ах, да! Когда и сколько… Ну, всего было обнаружено три трупа.

— Разве не два? — спросила я.

— Три. Два на этой неделе и один на той. Мы не стали о нем говорить. Он сидел в общей камере, и мы решили, что это убийство. Из родных у него никого не было, поэтому мы решили умолчать…

— А почему сейчас рассказываете? — поинтересовался Петр.

— По тюрьме среди заключенных пошел слушок, что он был первый из троих… Вот я и решил вам рассказать… Все-таки вы разбираете это дело, вдруг они правы…

— То есть, вы хотите сказать, что правда по-любому выплывет наружу и чтобы не опорочить имя свое и тюрьмы, вы решили сами все рассказать?

Начальник молча кивнул. И только выждав паузу продолжил отвечать на вторую половину моего вопроса:

— Происходили эти самоубийства ночью. С утра мы находили их уже мертвыми. Все были повешены.

— На чем? — спросил Прохоров.

— На колючей проволоке. Я не знаю, даже не имею ни малейшего понятия, откуда они ее брали. Мы проверяли, нигде ничего отрезано не было.

Тут начальника позвали, и он вышел наружу. Мы с Прохоровым остались одни. Я снова стала оглядывать кабинет.

— Не похоже, чтобы он врал, — внезапно для меня сказал Петр.

— Я тоже так думаю, — согласилась я. — Но мне он не нравится. Ты наверное посчитаешь это странным, он же к нам отнесся с большой симпатией и с радостью согласился все рассказать…

— Зря! Мне он тоже не нравится. Не люблю излишне любезных личностей!

В этом мы с ним были схожи. Петр встал и стал все рассматривать, даже достал из сумки камеру, чтобы сфотографировать что-нибудь подозрительное.

— Как думаешь, он надолго ушел? — переживала я, чтобы нас не застукали.

— Если его так внезапно вызвали, и он не стал обсуждать это в кабинете, то минут на 15 точно. Не удивлюсь, если это четвертое убийство, ну или кто-то взбунтовался из его «послушных воспитанников».

Прохоров продолжал шарить по кабинету, просматривая бумажки, содержимое шкафов… Я последовала его примеру и тоже встала, чтобы осмотреться. Взглянув наконец-то на ту рамку, я увидела фотографию начальника с двумя мужчинами и одной женщиной. Я ожидала увидеть семейное фото, было странно натолкнуться на дружеское фото. Я не стала придавать этому большое значение, и пошла к окну. Оно выходило во двор, где как раз обычно выгуливали заключенных. Я стала вглядываться и заметила там нашего недавнего собеседника, который что-то кричал на заключенного. Тот же указывал на свои руки, поднимал рубашку, что-то орал в ответ и вытирал лицо.

— Петь, иди сюда! — обратилась я к коллеге и, когда он подошел, указала на эту картину — По-моему, этот заключенный плачет.

Прохоров начал всматриваться, почти впритык прижавшись к окну и поднимая голову то выше, то ниже.

— Странно — сказал Петр. И после того, как я согласилась, добавил — У него на теле ссадины.

— Как ты заметил? — я начала вглядываться и удостоверилась в его словах. Огромный синяк на правом боку даже со второго этажа было видно.

Петр отошел от меня и стал снова что-то отыскивать и фотографировать в шкафу. Я не могла оторваться от происходящего за окном. Тут начальник тюрьмы поднял на меня голову, и я немного отпрянула.

— Петь, он видел меня! Начальник видел! — испуганно сообщила я коллеге.

— Вот и хорошо! Теперь нам даже спрашивать не придется! Сам все расскажет.

Я удивилась спокойствию Прохорова. Выглянув в окно, я поняла, что начальника уже не видно. Я резко повернулась к Петру:

— Скручивайся, он идет к нам!

Прохоров тут же начал складывать все обратно в шкаф, я стала помогать ему, запихивая камеру обратно в портфель. Устроившись на стульях, как ни в чем не бывало, мы облегченно выдохнули. Дверь отворилась, и зашел начальник.

— Простите, что задержался, — сказал он с одышкой. — Там заключенный жаловался на свои синяки, ну вы видели, — последнее было адресовано мне.

— А в чем причина ээ…травмы? — спросил Петр.

— Видимо, подрался, — ответил тот.

Прохорова не устроил ответ. Его тон стал язвительный и более резкий:

— Видимо? Он же не немой! Он вам объяснял причины своих синяков, и вы еще говорите «видимо»?

— Понимаете, доверять преступникам как-то… — он остановился, подбирая нужное слово — неправильно.

— Тогда чему вы не поверили? — не унимался мой коллега.

— А какое это имеет отношение к делу?

— Прямое. Вдруг это прольет свет на происходящее!

Я решила вмешаться в их диалог:

— Может быть, вы разрешите нам с ним пообщаться?

— Но я не понимаю, зачем вы заостряете на этом внимание?

Начальник негодовал. Он уже ни один раз пожалел, что впустил нас внутрь. А также он понимал, что был загнан в тупик. Либо открывать все карты, либо будет хуже. Петр сказал уже более спокойно, чувствуя, что для достижения цели осталось не так много:

— Он, как я понял, наиболее разговорчивый у вас тут? Мы зададим всего пару вопросов про те 3 случая, так что не волнуйтесь.

— Да я и не волнуюсь, — сразу стал защищаться он. — Просто я не понимаю смысл, но ладно, раз вы настаиваете…

Начальник позвал того парнишку, который вызвал его в прошлый раз и велел отвести нас поговорить с Кипринским. Видимо, это фамилия того преступника, которого мы с Прохоровым видели через окно. И он повел нас в нужном направлении. Мне еще никогда не приходилось общаться с преступниками. Петр заметил мое волнение и незаметно взял меня за руку. Это длилось совсем недолго, но тепло, исходящее от рук моего спокойного коллеги придало мне сил. Вот уже второй раз за день ему приходится делать попытки меня успокоить. Правда, его же никто не заставляет это делать! Мы зашли в кабинет, такой я ни раз видела в детективах, когда к подозреваемому приходит адвокат побеседовать и придумать нужную стратегию защиты. Вот и здесь посреди серого помещения, ближе к левому краю, стоял длинный стол, по краям располагалось по два стула.

— Присаживайтесь, — буркнул паренек. — Сейчас я приведу вам Кипринского.

Мы последовали его совету и сели на стулья слева от двери, чтобы видеть как будут вводить заключенного.

— Страшно? Все-таки уголовник! — поинтересовался Петр, и тут же взяв меня за руку, сказал — не переживай. Любой лишний шорох и его уведут.

Вот за это я и волновалась, что они используют любое лишнее движение или слово, чтобы его увести. Как это предотвратить? Я посмотрела на Прохорова, он сидел спокойно и уверенно. Видимо, он не переживал за то, что сейчас будет происходить. Поэтому я решила полностью положиться на него. Ведь если бы ни он и его повадки, то я бы сюда даже не попала.

Открылась дверь, и появился невысокий смуглый мужчина лет сорока, с боязливым бегающим взглядом, он отличался некоей сутуловатостью. Он остановился, осматриваясь, но сзади его подтолкнул тот самый парень, сопроводивший нас, чтобы тот двигался вперед.

— На стул! — скомандовал парень, который не так давно очень мягко обращался к нам. Сам же он встал возле двери.

Заключенный неторопливыми осторожными движениями подошел к стулу, пристально смотря на нас, и медленно опустился на него. Его настороженность заставляла и меня следить за каждым его движением. Казалось, что я уже слежу даже за его дыханием.

— Не могли бы вы ненадолго выйти, — обратился мой коллега к парню в дверях.

— Я обеспечиваю вашу безопасность!

— Не переживайте, я смогу постоять за нас обоих, — настаивал на своем Петр.

Удивительно, но настаивать больше не пришлось, и мы остались в комнате одни. Я решилась открыть рот:

— Здраствуйте, мы журналисты из новостей и хотели задать вам…

Но он не дал мне договорить, вскочив со стула и подавшись вперед. Прохоров тут же встал и закрыл меня, но вместо нападения мы услышали крик о помощи:

— Спасите меня! Спасите! — громким шепотом повторял заключенный, опираясь руками о стол и смотря пристально на нас. Его глаза стали еще больше, чем до того, как он сел на стул. Весь вид его выглядел несколько пугающе. — Вызволите меня отсюда! Переведите в другую тюрьму!

Тут он схватился за голову, и стал опускаться обратно. Он зажмурил глаза. Губы были приоткрыты, уголки их смотрели вниз, и я расслышала, как он начал всхлипывать. Да, он заплакал. Что могло происходить здесь, если преступники, эти черствые бессердечные люди, несущие зло мирному населению, были настолько сломлены? Внезапно мы с Прохоровым различили следующие его слова:

— Они убьют меня! Я умру! Меня убьют! Не хочу! Я не хочу умирать!

Мне было ужасно любопытно, что же происходит. А может этот заключенный над нами только смеется, изображая психически больного человека. Потому что именно такое впечатление сложилось бы у любого, видевшего эту картину.

— Что происходит? Объясните, — попросила я. — Вам кто-то угрожает? Кто-то вас бьет?

— Бьют! Уже вторую ночь, как Косаря, как Лысого, как Батю! — видимо, это были клички убитых преступников. — Они умерли, я тоже умру. Он пришел за мной!

Кипринский поднял на нас лицо, оно было искажено от чувства ужаса.

— Кто он? — спросил Прохоров у заключенного.

— Ад. Призрак ада. Ужас во плоти!

— Подождите, — попросила я. — Не говорите загадками! Кто этот «ужас во плоти»? Это кто-то из заключенных или из надсмотрщиков?

Тут он расхохотался. Мне тут же стало не по себе. Петр это заметил и прокричал:

— Тихо!

Тут же он смолк. И решился ответить на мой вопрос:

— Он невидим! У него огромная сила! Это что-то сверхъестественное и оно жаждет крови!

Говоря это, Кипринский немигающим взглядом смотрел на меня. Его голос — тихий, осторожный — вызывал у меня страх. Прохоров, видя, как мы с Кипринским неотрывно смотрим друг на друга, решил разбавить обстановку.

— Это оно убило ваших знакомых?

Он резко перевел взгляд с меня на Петра, и я с облегчением выдохнула.

— Да! Батя даже крестик нагрудный заказал! А он был атеист, но не успел его получить! Повесили крест уже на окоченевшее тело. Теперь меня оно мучает каждую ночь! Батя умер на девятую ночь! В первые три дня ты ощущаешь что-то возле себя. В четвертую — слышишь шорох, дыхание, шаги и слышишь голос… Я знаю! Я слышал это! Даже голос! Он говорил с Батей!

— Что говорил? — спросила я, тут же пожалев, так как эти сумасшедшие глаза вновь смотрели на меня.

— «4 из 9!». Поэтому я точно знаю, сколько оно находится рядом и когда оно убивает! В пятый день оно уже начинает избивать! Вот, — задрал он рубашку, и я тут же вспомнила, как он показывал то же самое начальнику во дворе. — Мне осталось четыре ночи! — из глаз его снова полились слезы. — Спасите меня! — взмолился он, уже неистово крича.

На его крик вбежал парень, стоящий по ту сторону двери и скрутил Кипринского.

— Я могу его уводить?

Мы с Прохоровым переглянулись и кивнули пареньку.

— Подождите здесь, я его уведу и вернусь!

— Нет! Я не хочу туда! — упирался Кипринский. Даже когда дверь за ними закрылась, я слышала его истошный вопль — Киньте меня в колодец, закопайте где-нибудь, но только не туда! Нет! Спасите!

Я была в растерянности. Когда звуки стали тише, Прохоров обратился ко мне:

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Я не могу так сразу сказать. Мне надо все обдумать. А ты?

Я боялась, что он может подумать, что я просто скрываю свое мнение, пытаюсь обойти его. Но это было не так. У меня действительно была каша в голове. Мне просто требовалось немного времени наедине с собой.

— А я считаю, что есть три варианта: во-первых, он сумасшедший и нам специально его прислали, запутать нас, выставить нас идиотами, во-вторых, ему поставили все эти увечья его же «братья по несчастью» или, что даже вероятнее, рабочий персонал вплоть до начальника, третий вариант — самый невероятный, — который он нам рассказал. Выбирай любой! Но даже из этого можно составить интересную историю! Так что, Ника, ты сорвала большой куш! На твоем месте, я бы каждый день выходил в эфир рассказывая новые данные. Это было бы интересно для наших слушателей и повышало бы наш рейтинг.

Петр так быстро сориентировался. Я все больше ему поражалась. Причем, совет был дельный.

— Ника, напиши статью и завтра скажешь в эфире, что наша группа будет расследовать это дело. Упомяни имя начальника, сказав о нем только хорошие слова. Сделай упор на том, что он любезно предоставляет нам возможность общения с заключенными и всячески способствует раскрытию причин произошедших смертей. Так мы обеспечим себе пропуск.

Я кивнула, обрабатывая эту информацию, и понимая, что Прохоров как всегда прав. Зашел паренек, уведший Кипринского.

— Вы не скажете нам свое имя? — поинтересовалась я, решив упомянуть и его в своей статье, который действительно не препятствовал нам в работе.

— Денис Охрапов, — ответил он и я тут же записала имя в блокнот.

Перед уходом из здания, мы поблагодарили начальника за сотрудничество с прессой. После того, как вышли за ворота, Петр предложил отметить в кафе плодотворное начало работы в паре. Мне было неудобно отказывать, но меня в этот вечер ждала Ева, я не могла согласиться.

— Ну что ж, значит, в следующий раз отметим, когда ты вновь выйдешь в эфир. А это будет завтра! Так что не планируй ничего на вечер! — ответил Петр.

— Почему ты так уверен, что я снова буду читать новости?

— Потому что я уверен, что твоя статья будет самой интересной! А еще, Ника, ты поймала свою нить и теперь ее главное не упустить! — сказав это, он попрощался со мной.

Я смотрела, как удаляется Прохоров. Его вид снова был строгий, серьезный, непреступный. Как же это отличалось от правды! Теперь я видела в нем мягкого, теплого человека, без сомнения наделенного умом, смекалкой, особой мужской силой. В своей новой статье я бы в первую очередь хотела поблагодарить именно его. Поэтому я решила для себя, что скажу о роли Прохорова в этом деле и только потом попрощаюсь со слушателями: Ника Семенова. Your-news. Специально для вас.