Мелодии весны

Сборник, 2022

Сборник «Мелодии весны» посвящён весне и обновлению. Весна идёт, весне дорогу! Так хочется уже произнести эту фразу и встретить тёплые весенние дни, наполненные ароматами цветов, любви и вдохновения. Весна – время надежд, время чувств и мечтаний! Авторам сборника вполне удалось передать это весеннее настроение. Читайте и наполняйте сердца теплом.

Борис Алексеев

Борис Алексеев родился в Москве.

Является членом Союза писателей России.

Дипломант литературных премий Союза писателей России:

— «Серебряный крест» за 2018 год;

— «Лучшая книга года» за 2016–2018 годы.

В 2019 году награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе».

В 2020 году награждён званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

Дом с тарелкой для телевизора

Затемно, часов этак под пять утра, на двор деревенского дома, где проживал согласно прописке четырнадцатилетний российский гражданин Фёдор Петрович Ремизов, явилась… молоденькая барышня. Гостья поднялась на крыльцо, постучала в дверь и, не получив ответа, внимательно оглядела дворовые постройки. Может, перепутала что — дом не тот или страна? Да нет, вроде правильно: Россия, Рязанская область, Клепиковский район, деревня Колосово, изба с тарелкой для телевизора — всё сходится. Постояла барышня, помяла плечиком дверной косячок да пошла за задки скотину будить и с ней хороводиться — ну, вылитая кулёма!

Вечером прошлого дня крутили по телеку классный фильм. Мать дремала на диване, а Федя всё смотрел и смотрел. Уж очень хотелось ему знать, чем закончится история про дельфина Флиппера. Уснул за полночь. И теперь, проснувшись по привычке рано (до школы-то без малого двенадцать вёрст, в шесть не выйдешь — опоздаешь), юноша привстал, хотел было спрыгнуть с печи, но застыл с закрытыми глазами на самом краю лежанки, свесив с тепляка длинные, как вёсла, ноги. Одно слово — воскресенье!

В то утро снилось Фёдору вот что.

Звёздная ночь. Он мчится на быстроходной яхте за весёлым Флиппером. Море штормит! Волны поднимаются в небо и закрывают собой звёзды, а потом возвращаются и с грохотом выскребают морскую «требуху» до самого дна. Вид океана ужасен! Но что ему! Он хохочет, выдавливая из себя всё новые и новые тысячетонные гребни.

Фёдор потянул на себя штурвал, и яхта, как лёгкий моторный самолётик, устремилась к водной вершине. Над пенистым гребнем она поравнялась с дельфином. «Держи канат, я швартуюсь!» — крикнул Фёдор, но за грохотом волн весельчак Флиппер не услышал его. «Уйдёт, уйдёт же!» — подумал юноша, стараясь не потерять товарища в штормовой пляске волн…

«Матушка дала ведро…»

Странно! Океанические силы резвятся и грохочут только в сонном видении Фёдора и совершенно не слышны со стороны, в предрассветной тишине спящей горницы. Неужели внешний и внутренний миры человека так независимы друг от друга? Тут есть о чём подумать! Впрочем…

Световой меч солнечного Рыцаря Джедая пронзил оконную раму и, дробясь в узорах тюлевой занавески, рассыпался на сотни золотых нитей! Искрящиеся нити подхватила мартовская золотошвейка (наскучалась, поди, за зиму по канительному делу!) и тотчас оплела ими белёный потолок, печь-мазанку и зеркало с подзеркальником — каждую паутинку, каждую пыльцу пересчитала.

Какой уж тут сон — утро на дворе! Федя спрыгнул с печи и подсел к окошку, а там! Рыжая девица опрометью носилась по двору, дразнила присевшие на задки сугробы и, не переставая, щебетала по-птичьи: «Чик-чирик, чик-чирек, тай под вешним солнцем снег!»

— Во даёт! — зачарованно улыбнулся юноша. — Ма, весна на дворе! Глянь, чё творит суматоха!

Двор, возбуждённый присутствием молодой симпатичной барышни, блистал распутным мартовским великолепием. Куры поднимали фонтаны брызг и беспорядочно носились по лужам. Обычно спокойный пёс Обама обрывал цепь и жалобно скулил. А жирные гуси, откормленные за зиму отварным картофелем, как голуби, расселись на поредевшей за зиму поленнице и истошно крекали, заглушая скулёж Обамы.

Фёдор принялся пересчитывать кур. Четырнадцать, пят-надца… Досчитал уже до половины, вдруг из сарая выбежал телёнок Трамп, распугал птицу и сбил пересчёт. «Ах ты, рогатик!» — юноша погрозил ему пальцем и сладко зажмурился, напевая скороговоркой: «Трам-там-тамп-тар-рам-пам-тамт!..»

За долгую зиму его мальчуковая кожица отвыкла от солнечного тепла. «Светит, но не греет», — любил повторять Федя, вглядываясь в зимнее светило. Но сегодня… О! Сегодня он, как мамин кот Эрдоган, ластился к окошку, пропитанному лучистой теплотой весеннего утра.

— Сынок, вставай, пора уже! — мать заглянула в горницу. — Ну вот и молодец. Принеси воды.

Федя послушно громыхнул вёдрами и отправился на колодец, по пути сочиняя стишок на тему последнего урока химии:

Матушка дала ведро:

— Федя, принеси воды.

Десять литров аш-два-о

Надо, только и всего!..

Через час, перекусив и выполнив ещё несколько материнских поручений, Фёдор вышел из дома и направился в сторону старого коровника. Идти было трудно. Февральские заносы, слипшиеся в ухабистое бездорожье, сбивали с пути и заставляли петлять стороной. Когда продвигаться стало и вовсе невозможно, Федя огляделся. Невдалеке, на щупленькой берёзке, он приметил привязанную сборщиком сока пластиковую бутылку.

— Что, больно? — спросил он молодое дерево.

— Очень! — колыхнулись в ответ поникшие ветви.

Юноша выпрямился, вдохнул полной грудью «озоновую распутицу» и закричал:

— Сволочи, ей же больно! Слышите, бо-ольно!

От пронзительного крика, похожего на встревоженный клёкот дельфина Флиппера, над березняком поднялась стая галок.

Проваливаясь по колено в ледяную кашицу мокрого снега, Фёдор подобрался к дереву и вытащил злосчастный прутик из расщелины ствола. Теперь предстояло вернуться домой, но промятые в сугробах следы уже заполнила зажора, а надеть резинки (высокие калоши) Фёдор, выбегая из дома, запамятовал. «Крепись, Флиппер, скоро берег!» — рассмеялся он, припомнив песенку Олега Митяева про лето. Морщась от уколов ледяной ряски, Федя пошёл напрямик, набирая воду в старые отцовские сапоги.

Вот и дом. Покуда мать возилась на кухне, путешественник прокрался за печку и наконец разулся. Бросив сапоги под лавку, он впорхнул на лежанку и закутался в тёплое стёганое одеяло.

— Ты где был-то? — спросила из кухни мать.

— Весну навещал! — ответил Фёдор и закрыл глаза.

Ступни ног оттаивали и возвращали тело к жизни. На лбу юноши сверкнули капли испарины. Он засыпал, вернее, уплывал, подобно отвязавшейся лодке, гонимой ветром.

* * *

В проседи тумана, клубящегося над водой, Федя разглядел спасённую им берёзку. Она скользила вровень с корпусом лодки и повторяла, улыбаясь Фёдору нежной розовой улыбкой: «Спаси Бог, Феденька, спаси тебя Бог!»^[1]Её голос тоже походил на клёкот дельфина Флиппера, но не так, как крик Фёдора, скорее, как его дальнее гулкое эхо. Юноша вспомнил родную деревню, дом с тарелкой для телевизора, мать, гремящую на кухне новыми эмалированными кастрюлями, кота Эрдогана, слизывающего с половицы пролитую сметану… Он обернулся и увидел свой двор, сугробы, не тронутые распутицей, белые соседские посады, а за ними дальний, до самого леса околоток, над которым застыло холодное февральское солнце.

— Ах, Федечка, дружочек! — лепетала берёзка, вглядываясь в молоко наступающего дня.

Чем дальше они отплывали от берега, тем голос белоство-лицы становился мягче, яснее и всё более походил на беззаботное щебетанье утренней гостьи.

— Матушка Зима, поди, ищет нас всюду! — говорила берёзка, весело подмигивая Фёдору тёмными прожилками ствола. — А нам-то с тобой возвращаться никак нельзя. Ты греби, греби!..

Примечания

1

Спаси Бог! — церковнославянское выражение, ставшее основой современного «спасибо».