Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая

Меир Ландау

«Призраки Чугуева» – это вторая книга трилогии «Барон с улицы Вернон». Роман повествует о событиях февраля 1912 года, произошедших до посадки барона Виктора фон Готта на «Титаник».Февраль 1912 года, Виктор фон Готт, офицер военной разведки Морского генерального штаба расследует исчезновение инженера Полежаева в заштатном городе Чугуеве. В ходе следствия он и его группа вступают в противостояние с немецкими диверсантами, заброшенными из 1942 года, цель которых – будущий советский разведчик.

Глава 9

ХАРЬКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ; ИЗЮМСКИЙ УЕЗД; ФЕВРАЛЬ 1912 ГОДА

— И далеко от Чугуева эта Купянка? — курил уже не первую папиросу Виктор, глядя на заснеженную дорогу бегущую навстречу.

Он сидел рядом с извозчиком, который, как казалось не чувствует ни времени, ни пути, ни холода.

— Вёрст двадцать ещё будет, барин, — равнодушно ответил извозчик не глядя на Виктора.

Виктор оглянулся назад, где развалившись на сене словно на диване, лихо сбив папаху набекрень, насвистывал какую-то весёлую песенку молодой штабс-капитан.

— Чего ты там свистишь? — кивнул ему Виктор.

— «Сказки венского леса», господин полковник, — не оборачиваясь ответил штабс-капитан.

Виктор перелез к нему и присел рядом на край телеги.

— Лихо Вы нас на телеге отправили, — рассмеялся штабс-капитан, — лучше не придумать. Глядите, чтобы этот Гречко не ополоумел, увидев нас на сене. Ждёт поди экипажа запряжённого тройкой борзых, а тут деревенская кобылка.

Штабс-капитан снова рассмеялся и продолжал смотреть на убегающую дорогу.

— Телега как телега, — ответил Виктор, — отойдёт Гречко, не ополоумеет.

Он посмотрел на задумавшегося штабс-капитана.

— Давно хотел спросить у Вас, Ваня, — тихо произнёс Виктор.

— Спрашивайте, господин полковник, — усмехнулся штабс-капитан, переведя взгляд на Виктора.

— Вы ведь Вайсберг? Вы — еврей? — кивнул Виктор прищурив глаз.

— Да ну что Вы, — усмехнулся Вайсберг, — я русский, — он снова посмотрел на дорогу о чём-то задумавшись.

— Русский с фамилией Вайсберг? — спросил Виктор.

— Вайсберг, — кивнул Ваня не глядя на Виктора, — батюшку моего покойного, на Чугуев ещё мальчонкой пригнали, в одном из последних конвоев. Я из кантонистов, — он посмотрел на Виктора грустно усмехнувшись, — его тогда крестили и стал он Дмитрием Яковлевичем. Правда, потом вернулся в веру отцов. А я…

Он снова глянул на дорогу, о чём-то подумал и снова перевёл взгляд на Виктора.

— А я крестился, чтобы приняли в наше юнкерское.

— С тех пор Иван Дмитриевич? — спросил Виктор.

— Иван Дмитриевич, — кивнул Вайсберг, — правда фамилию менять не стал, — хотели было меня Беловым записать, да я не дал. А брат записался.

— Вайсберг звучит благородней, — согласился Виктор.

— А то как же? — усмехнулся Вайсберг, — хочу детям потомственное дворянство выслужить. Батюшка мой наверное и не чаял, когда по морозу их гнали на Чугуев, что внуки уже дворянами будут!

Вайсберг снова усмехнулся и о чём-то задумался.

— И много тут таких? — спросил тихо Виктор, — из кантонистов?

— Офицеров много, улан ещё больше, а врачи почти все, — ответил Вайсберг, — а отчего Вы интересуетесь, господин полковник?

— Да я сам из Могилёва, — улыбнулся Виктор, — мою матушку, приёмную, Сарой Готт зовут. А мой младший брат раввин, правда живёт он далеко от России.

— О, так Вы из наших? — обрадовался Вайсберг, — значит мы с Вами можем поговорить на идиш?

— Можем, — усмехнулся Виктор, — ведь мы самые русские из них, Ваня…

Вайсберг подсел к Виктору и по дружески положил ему руку на плечо.

— Вы уж простите господин полковник, за такое панибратство, — рассмеялся он, говоря уже на идиш, — не признал сразу. Матушке Вашей от меня кланяйтесь, хотя и не знаю её. Но должно быть она настоящая мама, раз сына такого воспитала! И пожалуй Вы правы, мы тут самые русские. Даже наш раввин Шмуль Викнельсон!

— Полно Вам, штабс-капитан, — усмехнулся Виктор, — даже за океаном мы словно строим Россию вокруг себя. Как там у Рабби Нахмана?

— Да, — кивнул Вайсберг, — это он ответил на вопрос, нужно ли нам всем бросить всё и убраться в Палестину, — Вайсберг рассмеялся, — бросить всё! И могилы дедушек с собой забрать? Их не заберёшь! Как там ответили скифы Дарию? «Могилы предков! Попробуй, возьми их!» Я понимаю так, что это самое святое из всех мест человеческих. Ведь правда, господин полковник?

— Самое святое из мест человеческих это память, Ваня, — ответил, подумав Виктор, — хотя, пожалуй Вы правы. Что выше может быть в памяти, чем память о своих родителях? Даже если нет могилы, и даже если она там, куда нет никому хода.

— А ведь есть такие места, — согласился Вайсберг.

Он подумал, посмотрел куда-то в сторону и снова обернулся к Виктору.

— Порой и не знаешь где уснёшь навеки и найдёшь свой последний приют. Вот отец мой покойный сказывал, что под Плевной много наших полегло. Кое-кого и по частям собирали. Руки отдельно, ноги в стороне, голова вроде и цела, а возьмёшься — и та разбита. И кто знает чьи руки и ноги в могилу к кому положили.

Он снова подумал.

— А многих вообще не нашли. У нас на Думской старая мадам живёт. У неё три сына пошли на Болгарию в той войне. И ни один не вернулся. А нашли на поле боя только одного.

— Ужели пропали? — удивился Виктор.

— Пропали, — махнул рукой Вайсберг, — как сгинули.

Он посмотрел на Виктора.

— Старики сказывают, что их вроде ангелы забирают на небо, — сказал он тихо, — только я-то знаю, что ангелы эти шрапнелями да снарядами зовутся. Один в тебя попадёт — разорвёт так, что и воронью клевать будет нечего, не то что хоронить.

Он подумал.

— Вот Гречко, к которому мы едем, ту войну от начала до конца прошёл. Он больше расскажет.

— А кем он там был? — спросил Виктор.

— Военфельдшером, — ответил Вайсберг, — отец сказывал, что на Шипке ему руку в двух частях пробило. Его в родной госпиталь забрали, а он истерику закатил как кисейная барышня.

— Зачем истерику? — не понял Виктор.

Вайсберг усмехнулся.

— На передовую обратно просился, — ответил он, — а начальник его не пускал. Так говорят, Гречко самому Скобелеву пожаловался.

— А что Скобелев? — спросил Виктор.

— А что Скобелев? — словно равнодушно ответил Вайсберг, — начальнику ничего, Гречко к Георгию, но на передовую не пустил.

— Значит Гречко ещё тот вояка? — усмехнулся Виктор.

— Да, из старых, про которых говорят «Были люди в наше время!», — посмотрел Вайсберг на Виктора покачав головой, — да сами увидите, господин полковник, — улыбнулся Вайсберг.

Кузьма Демьянович Гречко, седой, но моложавый человек с быстрыми глазами и большим орлиным носом, скорее здоровый телом, чем грузный, пребывал в чине подполковника. Сказать, что он был молчалив — нельзя. Скорее задумчив. И сказать что он был улыбчив, тоже было нельзя. Скорее он старался показать, что он дружелюбен. Хотя, его таковым не считали.

Гречко был немногословен и постоянно соглашался со всем что ему говорили собеседники. Но всегда делал так как считал нужным.

Когда к порогу его имения подъехали сани, в которых он увидел Виктора и Вайсберга, двух офицеров, Гречко в начале немного опешил, но потом взял себя в руки чтобы не показать своего удивления.

— Ожидай нас, милейший, — махнул Виктор извозчику и направился к Кузьме Демьяновичу. Вайсберг последовал за Виктором в двух шагах позади.

— Кузьма Демьянович, — Виктор кивнул Гречко и приложив руку к козырьку фуражки, подал руку, — наслышан про Вас, господин подполковник.

— Да уж, здравия желаю, — пожал ему руку Гречко, — полковой врач 10-го гусарского Ингерманландского полка, — подполковник Гречко.

— Полковник Виктор фон Готт, — представился Виктор, — военная разведка Морского генерального штаба. И мой сопровождающий, — кивнул он на Вайсберга, — штабс-капитан Иван Дмитриевич Вайсберг, полковая разведка 10-го гусарского Ингерманландского полка.

Вайсберг, просто, по военному отдал честь.

— Знакомы, господин подполковник, — сказал он.

— Отобедаете, господа офицеры? — улыбнулся Гречко.

— Отчего же не отобедать? — сказал в ответ Виктор.

— Тогда пожалуйте в дом? — уступил Гречко дорогу Виктору, — живём не богато, но такие гости у нас частые. Прошу…

За обедом разговоры шли ни о чём. Жена и дочка Кузьмы Демьяновича были полными противоположностями своего мужа и отца. Их интересовало всё. И что нового в Харькове, и что нового в Чугуеве, и особенно, что нового было в Петербурге.

— Ждём Императора ближе к лету, — окончил свой рассказ Виктор, предварительно поведав все светские новости Харькова, — а вот Чугуев… — он помолчал, — Чугуев, он как всегда.

— Часто у нас бываете? — вежливо улыбнулась ему супруга Кузьмы Демьяновича.

— Часто, — спокойно ответил Виктор, — последние пару лет, я практически через каждые полгода живу в Харькове и в Чугуев заезжаю по мере необходимости. Знаете, мне тут даже больше нравится. У вас и воздух иной, — посмотрел он на супругу Кузьмы Демьяновича.

— Воздух тут действительно превосходный, — сказала она, — Купянка не хуже Чугуева, даже во многом лучше. И жизнь здесь пошла совершенно по иному когда построили станцию. Кстати, отчего вы не прибыли паровозом?

Виктор улыбнулся.

— Ну разве мы могли потерять чудесные мгновения пейзажей русской зимы?

— Недаром у нас родились художники Рашевский, Чаплыгин и его воспитанник Репин, — ответила жена Кузьмы Демьяновича, — я даже не хочу возвращаться в Чугуев. Репин ведь тоже не хочет? Не правда ли, Виктор Иосифович?

— Да, — кивнул Виктор, — но у него на это совершенно иные причины. Я имею честь быть знакомым с Ильёй Ефимовичем. Когда я первый раз в своей жизни прибыл в Петербург, то первым делом направился к нему в Финляндию. Благо не далеко. Просто, чтобы познакомиться с ним. С той поры мы дружны. Хотя, как я наслышан, он скоро должен прибыть в гости к своей родне.

— А правда, что они простые крестьяне? — послышался голос дочери Кузьмы Демьяновича.

— Гррр… — посмотрел на неё Гречко.

Девушка виновато опустила глаза.

— Ну почему же простые крестьяне, Феодосья Кузьминишна? — подумал Виктор ответив ей, — Репины состоятельные люди. Матушка его из духовного сословия, а братья подались в купцы. Илья Ефимович владеет огромным имением в Финляндии. Недавно к нему приезжали из Харькова его друзья и привезли весточку о том, что он собирается открыть в Чугуеве собственную школу искусств.

— В Чугуеве? Школа искусств? — чуть не рассмеялся Гречко, — в нашем Чугуеве опасно открывать даже конюшню, — он быстро изменился в лице, — не то что конюшню! Стойло для лошадей! — посмотрел Гречко на Виктора, — разворуют — это одно. Но вот образ мышления наших чугуевских людей — это совершенно другое.

— А что чугуевские люди? — спросил Вайсберг, — люди как люди. Тоже стремятся к прекрасному, хотят улучшить свой быт и жить не хуже чем в Париже.

— Ой, как Вы молоды, мой мальчик! — рассмеялся Гречко, — я прожил в Чугуеве всю свою жизнь и скажу честно, что за прекрасными декорациями зелёных садочков и беленьких домиков, прячется ужасный, страшный монстр. От него я сбежал в деревню. Где, поверьте, просто счастлив. И я меняюсь душой, едва мне опять приходится приближаться к тем садочкам и домикам.

Гречко помолчал.

— Искусство… — проговорил он, — несчастный Илья Ефимович! Он старается сделать этих людишек лучше, а у них каждая их мысль — извращена, они выворачивают наизнанку всё, даже себя самих. Знаете почему?

— Почему? — кивнул ему Виктор.

— У них в душах грязь, — ответил Гречко, — жуткая грязь. И они, естественно, видят вокруг только грязь. А едва появляется что-то большое и светлое, будь то мысль, порыв, даже душа, как они начинают клеймить её грязью, потому что себя считают чистотой. Ищут подвох. Стремятся опорочить и охаять. Они просто не могут по другому. Они не умеют по другому думать. И они не виноваты в том, что они такие.

— Но ведь они такими не родились? — сказал Виктор.

— О нет, Боже упаси! — ответил Гречко, — детки рождаются миленькими, славненькими, добрыми ангелочками. У них души как сказочные феи, порхают, стремятся к свету. И вот, едва дитя подлетает к этому свету, как бежит мамка, привыкшая к тому что она уличная девка. Хрясь этого ангелочка! «Ты куда!? Не видишь, оно не похоже на твою мамку!» А мамка-то для дитя, это идеал и образец подражания? И дитя начинает думать, что свет и добро — это плохое, а уличная девка это хорошо. А всё почему? Они не видят ничего кроме кабаков, распутниц, пьяниц и не слышат ничего кроме огульной кабацкой брани. И для них это хорошо. Это их рай. Рай нищих и духовных калек. И когда кто-то пытается переубедить их, построить в городе что-то непохожее, непонятное для них, против него ополчается весь город. И все ищут грязь. Втаптывают в грязь этого наивного. Исправляют, так сказать.

Гречко снова помолчал.

— Знаете как я называю этот город? Не иначе как «Оно»!

Обед подошёл к концу.

Гречко помолчал, потом бросил взгляд на супругу и чуть улыбнувшись кивнул.

— С вашего позволения, мы покинем вас и удалимся в библиотеку, — тихо сказал он, — не думаю, что господа офицеры прибыли послушать моё мнение о наших земляках.

— Дамы, — поднялся Виктор, — было приятно провести с вами время, но знаете, дела.

— Приезжайте почаще, полковник, — ответила супруга Кузьмы Демьяновича, — и Вы, господин штабс-капитан, — посмотрела она на вставшего вслед за Виктором Вайсберга, — я слышала Вы местный?

— Всенепременно, — чуть улыбнулся ей Вайсберг, — будете в Чугуеве, я тоже буду рад встречи с Вами.

— Думаю, к Пасхе мы приедем проведать родных, — ответила дочка Кузьмы Демьяновича.

— В этом случае, буду рад сопровождать Вас, мадмуазель Гречко, — посмотрев на неё, слегка кивнул головой Вайсберг.

— Ну полно, увидитесь, — встал Гречко и позвал офицеров за собой…

— Я так понимаю, — зайдя в библиотеку Гречко присел в своё привычное кресло-качалку и бросил взгляд на Виктора, — разведку Морского генерального штаба мало интересуют вопросы строительства Делового Двора? Присаживайтесь, господа, — указал он на стоящие неподалёку стул и табурет, — если интересуетесь, у меня есть интересные экземпляры в этом собрании.

— Интересует, — взял Виктор с полки одну из книг, а Ваня послушно присел, наблюдая за тем как Виктор перелистывает страницу за страницей.

— Шекспир, в оригинале? — посмотрел Виктор на Гречко, отложив книгу, — восемнадцатый век, бесценный фолиант! Знаете, мне с детства нравился шестьдесят шестой сонет! Помнится, ещё мальчонкой, в школе на уроке я зачитал его с выражением, вслух. За что был нещадно бит одноклассниками.

— Хе! — усмехнулся Гречко, — «Зову я смерть! Я досмерти устал от гордости, идущей в приживалки…», — произнёс он выразительно, глядя в сторону, — кому же понравится правда в глаза! — и перевёл взгляд на Виктора, — а Вы учились не в гимназии? Я думал, что барон должен бы был как минимум окончить именно гимназию, если не лицей?

— Мне было девять лет, — ответил Виктор присев на стул, — а в десять со мной уже занимался лучший гувернёр штата Нью-Джерси.

— Вы жили в Североамериканских Соединённых Штатах? — удивился Гречко.

— Можно сказать, что я там вырос, — кивнул Виктор, — а родом из Могилёва, — он улыбнулся и вздохнул, — если Вы не против, мы можем перейти к делу?

— Конечно, господа, — сказал Гречко, — так чем интересна моя личность Адмиралтейству?

— Вам знаком некто Георгий Полежаев, инженер, изобретатель и немного странный человек? — спросил Виктор.

— Сразу прямо? — улыбнулся Гречко, — значит вам известно больше чем Вы говорите, полковник! Ну что ж, тогда скрывать, как я понимаю, нечего?

Виктор молча покрутил головой глядя на Гречко.

— Мне он знаком, — продолжил Гречко, — и я думаю, Вы прекрасно, и даже лучше меня знаете, что никакой он не странный, и даже не немного. Он гениальный и достойный сын Отечества нашего. Я думаю, что Вы вполне разделяете моё мнение касательно него. Вас интересуют его разработки?

— Интересуют, — кивнул Виктор.

Гречко подумал.

— Вы верите в то, что вокруг не только нашей планеты, но и вокруг каждого предмета и существа, существует магнитное поле?

— Вращающееся магнитное поле, которое может служить так же средством передачи информации, — ответил Виктор, — а так же, данные магнитные поля, при определённых условиях, могут вызывать эффект «кротовых нор», туннелей пространства-времени. А при определённых температурных условиях, существует возможность так называемой «заморозки информации хронополя и измерения».

Гречко удивлённо посмотрел на Виктора.

— Последнее, — сказал Виктор, — изобретение инженера Полежаева.

— О том, что вращающееся магнитное поле вовсе не теория, знает только один человек на Земле, — проговорил тихо Гречко, — это Никола Тесла.

— Нет, — покрутил головой Виктор, — знают двое. Ещё есть инженер Гудвин. Хотя, знаете так же Вы, Полежаев и как видите, мы с господином Вайсбергом.

— Хорошо, — пришёл в себя Гречко, — значит Морской генеральный штаб заинтересовался работой Георгия Полежаева?

— Я бы сказал, — поправил его Виктор, — разведка имеет интерес, чтобы изобретение это служило России, но…

— Чтобы о нём знал только определённый круг лиц, включая Государя Императора? — спросил Гречко прервав его.

— Именно, — кивнул Виктор, — и нам очень хотелось бы знать, делился ли Георгий Полежаев своими планами с Вами.

— Был он у меня две недели назад и планами делился, — встал Гречко, подошёл полкам с книгами, взял с неё две толстые тетради и протянул их Виктору, — вот то что он оставил мне на сохранение. И сразу предупреждаю, что это копии его записей.

Он присел обратно в кресло.

— А оригиналы? — посмотрел на него Виктор.

— Полежаев говорил, что отправил их мадам Кюри, — ответил Гречко.

— Марии Кюри? — посмотрел на него Виктор бегло листая тетради.

— Не знаю зачем, но Полежаев очень спешно покинул Чугуев, — ответил Гречко.

— А куда мог отправиться Полежаев, господин подполковник? — спросил у него Вайсберг.

— Он не говорил, — подумал Гречко, — сказал только, что у него есть информация о прибытии людей от некоего Олендорфа.

— Олендорфа? — удивился Виктор, — но как такое возможно?

— Вы знаете кто это? — посмотрел на Виктора Вайсберг.

— В том-то и дело, что знаю, — ответил ему Виктор.

— Я понимаю так, что это ваши коллеги из Германии? — глянул на них Гречко, — дело идёт к войне, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — вздохнул Виктор, — нам пора, с Вашего позволения.

— Ну, не смею задерживать господ разведчиков, — ударил себя ладонями по коленям Гречко и встал.

— Будете в Купянке просто так, не обязательно по службе, всегда будем рады Вам, господа, — сказал он, — а найдёте инженера Полежаева, то кланяйтесь от меня. Знаете, таких людей беречь надо как зеницу ока, а не вынуждать их прятаться от белого света. А ведь мог бы быть гордостью России…

— Вы меня удивляете своими познаниями, господин полковник, — сказал Вайсберг, когда уже вышли на улицу и сани тронулись в обратный путь, — неужели этому всему учат наших разведчиков?

— Этому учат в Сорбонне, — ответил Виктор.

— Вы окончили Сорбонну? — спросил Вайсберг.

— Мой родной отец был физиком, — посмотрел на него Виктор, — а я очень хотел быть похожим на отца.

— Думаю у Вас получилось! — усмехнулся Вайсберг.

— Сын обязан превзойти своего родителя, — так же усмехнувшись в ответ, сказал Виктор и посмотрел на Вайсберга, — иначе зачем отцу нужен сын..?