Как приручить герцогиню

Меган Фрэмптон, 2015

Прелестная Изабелл, леди Соуфорд, не ожидала ничего хорошего от брака по расчету с Николасом, герцогом Гейджем, – а уж первой брачной ночи вообще ждала словно казни. Однако, к ее огромному изумлению, молодой супруг оказался истинным джентльменом, не помышляющим заставлять ее исполнять супружеский долг и вполне довольным положением доброго друга. Бедняжка Изабелл и не подозревала, что необычайно искушенный в отношениях с женщинами повеса Николас, втайне влюбившийся в свою жену с первого взгляда, просто претворяет в жизнь свой хитроумный план вкрасться к ней в доверие, соблазнить и добиться от нее ответного чувства. Однако приручить герцогиню не так легко, как кажется!

Глава 8

— А потом как-там-его-звали.

— Рыцарь, — тихо поправила она.

Он ухмыльнулся.

— Конечно, ты абсолютно права. Рыцарь и его друзья, включая короля Артура, решили, что должны отправиться в путь и совершать разные подвиги, получать знаки внимания от прекрасных дам на турнирах, одерживать победы в поединках и все такое. — Николас откашлялся. — Конец истории.

Изабелл лежала на кровати рядом с ним, сложив руки на животе. Она ни разу не пошевелилась. Не придвинулась к нему, но и не отодвинулась на край кровати. Впрочем, отодвинься она на край, могла бы свалиться на пол.

— Не думаю, — проговорила девушка после паузы, — что это подлинная история короля Артура и рыцарей Круглого стола. — Она издала некий звук, который Николас посчитал смешком, но не был в этом уверен, поскольку ни разу не слышал, как она смеется. — Во-первых, их целью было вовсе не получение благосклонности прекрасных дам. А во-вторых, король Артур не просто приложил небольшое усилие, чтобы вытащить меч Эскалибур — а не Сворди, как ты сказал — из камня. Это была магия. Он был королем.

Николас не мог не засмеяться. Ее голос звучал возмущенно, почти оскорбленно. Но самое главное, она больше не боялась. Он надеялся, что сумеет помочь ей расслабиться, полагая, что если не сумеет очаровать ее и соблазнить — а это было исключено, по крайней мере, этой ночью, — то хотя бы отвлечет, заставит не думать о том, что должно происходить между ними, переключив ее мысли на что-то менее пугающее.

Что касается ощущений самого Николаса, всем его существом владела только одна мысль: он в постели с молодой женой, на ней только тонкая ночная рубашка, а у него уже больше двух недель — новый рекорд! — не было женщины. И это восхитительное создание — его законная жена. Будь оно все трижды проклято!

Впрочем, последние слова, скорее всего, исходили от отдельных, самых мужских частей его тела, поскольку он сам не стал бы чертыхаться от безысходности. Или все-таки стал?

Ему приходилось снова и снова напоминать себе, что попытка овладеть ею сейчас, вероятнее всего, нанесет непоправимый вред будущему, их совместному будущему как мужчины и женщины, мужа и жены, Николаса и Изабелл, герцога и герцогини. Рассказчика и слушательницы.

— Прекрасно. Тогда завтра ты будешь рассказывать. — Николас затаил дыхание, ожидая ответ. Он знал, что им надо чем-то подытожить эту ночь, чтобы их брак имел надежду на успех.

— Тебе следует продолжать. Опыт приходит с практикой, — сказала Изабелл, и он улыбнулся.

— А теперь я пожелаю тебе спокойной ночи, — произнес Николас, затем наклонился и поцеловал жену в лоб. — Хороших тебе слов, Изабелл.

— С-спасибо, Николас.

Он встал, позволил себе бросить один последний взгляд на лежащую в постели женщину — она была неправдоподобно хороша и настолько близка к наготе, насколько надлежит быть аристократической девственнице в первую брачную ночь. А он уходил от нее, мягкой и теплой, в свою одинокую холодную постель, неудовлетворенный и…

И вместе с тем он чувствовал себя прекрасно. У него была надежда на будущее.

Изабелл никак не предполагала, что после ухода мужа почувствует себя одинокой.

Она должна была чувствовать себя объектом для удовлетворения животных страстей герцога, а он играл с ней в карты, рассказал нелепую историю и ушел, запечатлев единственный поцелуй на лбу. Так родители целуют перед сном свое дитя.

Она повернулась на бок и тронула рукой простыню, на которой лежал он. Та все еще хранила тепло его тела. Тогда Изабелл понюхала подушку. От нее исходил специфический запах. Его запах. Не то чтобы она знала, как он пахнет. Ей не приходилось его обнюхивать. Но так вроде бы не пах ни один предмет в ее спальне. Впрочем, чтобы удостовериться в этом, ей придется обнюхать все в спальне, а это было бы, по меньшей мере, странно.

Придется принять на веру, что это его запах. Поразмыслив, она пришла к выводу, что запах ей нравится: теплый, чистый и немного пряный, как сливовый пудинг.

Она услышала звук, и не сразу поняла, что это ее смех. Изабелл никак не ожидала, что будет смеяться в свою брачную ночь. Она ждала боли, слез и неловкости. И уж точно не ожидала, что останется одна. В общем, брак для нее пока состоял из одних только неожиданностей.

— Доброе утро, ваша светлость.

Изабелл моргнула и недоуменно воззрилась на завитки розового сатина на потолке. Это не ее дом. Это…

— О! — воскликнула она и приподнялась на локтях. — Доброе утро… — Она с ничуть не меньшим недоумением смотрела на женщину, стоявшую в изножье кровати, сложив руки на животе. Ее физиономия выражала вселенскую радость. Знать бы еще, как ее зовут.

— Робинсон, ваша светлость.

— Да, конечно. Доброе утро, Робинсон.

— Доброе утро.

Так они могут желать друг другу доброго утра до обеда.

Это было очень мило со стороны кого-то — наверное, Николаса — нанять для нее горничную. Изабелл никогда не нравилась ее горничная в доме родителей — она обо всем докладывала матери.

— Я принесла вам чай и печенье, испеченное кухаркой специально для вас.

Замечательно. Стадия приветствий пройдена, не прошло и пяти минут. Только теперь Изабелл ощутила голод. Ей несколько дней до свадьбы не давали нормально поесть, чтобы не испортить фигуру.

— Спасибо, я с удовольствием попробую.

Изабелл попыталась сесть. Горничная Робинсон вихрем метнулась к ней и стала помогать, подкладывая под спину подушки. По мнению Изабелл, никакой необходимости в столь повышенной активности, тем более, утром, не было.

— Почти девять часов.

Странно. Изабелл думала, что проспала дольше. Хотя ночью ей не пришлось особенно напрягаться, но день был утомительным.

— А герцог? Разве он не ждет меня к завтраку?

— Герцог уже ушел, ваша светлость.

Уже ушел? Куда? Только она не могла задать этот вопрос горничной. Это неприлично. Мать утверждала, что герцогиня должна вести себя так, словно все знает и ничему не удивляется.

Но даже ее мать была бы удивлена событиями первой брачной ночи новоявленной герцогини.

Нет, Изабелл вовсе не собиралась рассказывать о своем ночном опыте матери. Это не только неприлично. Она не имела желания рассказывать кому бы то ни было о том, что случилось или что не случилось.

Она даже не знала, какие чувства по этому поводу испытывает. Единственное, что она могла с уверенностью утверждать, — что теперь она испытывает намного больший интерес к мужу, чем в тот момент, когда впервые его увидела. Она взяла одно из печений из тарелки и откусила. Вкус был восхитительным. Внутри обнаружились яблоки, сахар и какой-то крем. Настоящий герцогский завтрак.

Продолжая активно жевать, Изабелл оглядела комнату. Ее комнату. Накануне вечером она, насмерть перепуганная ожидаемыми животными страстями своего супруга, не обратила на нее внимания.

Комната была очень просторной, как и полагалось апартаментам герцогини. В ней было почти так же много мебели и всяких безделушек, как в доме ее родителей. Несколько раз Изабелл юбками смахивала какие-то мелочи со столов на пол, вызывая гневную гримасу на лице матери. А комната очень приятная, удивленно подумала девушка. Наверное, это были покои матери прежнего герцога? Или прежний герцог поручил кому-то подготовить ее специально для нее? Едва ли он сделал это сам. Изабелл никак не могла предположить, что прежний герцог, какого бы низкого мнения она о нем ни была, обожал розовый цвет и его оттенки.

Подумав об этом, она хихикнула. Робинсон, убиравшая постель, оглянулась и улыбнулась. Изабелл едва не ответила ей улыбкой, но вовремя вспомнила, что герцогине не пристало улыбаться слугам.

По крайней мере, об этом всегда говорила мать, при этом добавляя, что герцогиня, особенно герцогиня Гейдж, должна быть учтивой всегда — и при королевском дворе, и у себя дома со слугами.

Герцогиня Гейдж. Теперь это она. Не леди Изабелл Соуфорд, и даже не идеальная дочь графа и графини Гросстон, а герцогиня Гейдж.

Что ей готовит будущее? Что станет с герцогиней Гейдж через месяц или через год?

— Еще только один раунд, я обещаю. — Николас сидел в углу боксерского ринга, а Грифф обмахивал его разгоряченную физиономию полотенцем.

— Ты хочешь, чтобы тебе сломали нос? Или еще хуже? — процедил сквозь зубы брат.

— Что может быть хуже сломанного носа? — спросил Николас. Не то чтобы ему нужен был ответ. Просто он хотел отвлечь внимание Гриффа, чтобы тот прекратил попытки его остановить.

Он должен был продолжать. Ему было необходимо как-то освободиться от всего — что бы это ни было, — что сжигало его изнутри.

Ночью, покинув комнату Изабелл, Николас почти не спал. Образы прошедшего дня сменяли друг друга перед его мысленным взором. Он вспоминал ее, изумительно красивую, в церкви, произносящую брачные обеты. А вечером самообладание вытеснил панический страх. Ужас в ее глазах стрелой пронзил его сердце, вызвав острую боль. Ее тревога слегка ослабла, когда они играли в карты, но снова вернулась, когда он повел ее в постель. И, главное, он никак не мог забыть, какие эмоции испытал сам, когда она лежала в постели рядом с ним, совсем близко, оставаясь бесконечно далекой.

— Еще один раунд, и все, — повторил Николас.

Брат сделал шаг в сторону, его лицо при этом выражало отвращение.

— Прекрасно. Ты все равно не обращаешь никакого внимания на мои слова, так что можешь и дальше изображать боксерскую грушу. Возможно, кому-то удастся вбить хотя бы крупицы разума в твою тупую башку. — Он повернулся к зрителям. — Кто-нибудь желает сразиться с новым герцогом Гейджем? Ему, похоже, необходима хорошая встряска.

Собравшиеся оживились, и вперед выступили несколько человек, уже одетых для поединка. Грифф оглядел каждого и указал на самого мощного из них.

— Вы первый. Только постарайтесь не думать, что ваш противник — герцог. Или, наоборот, думайте, если это поднимет ваш бойцовский дух.

Мужчина засмеялся, сказал несколько слов другим претендентам и вышел на ринг. Глаза его сверкали. Николас ощутил его взгляд и сжал кулаки. Теперь он думал только об одном — как стереть самодовольную улыбку с физиономии противника. Он должен был получить свое удовлетворение, и если ему доступно лишь такое, он его обязательно получит. Он его возьмет.

Нельзя сказать, что Изабелл ждала мужа. Просто она все утро ничего не делала — только брала в руки вышивание и снова его убирала. Вверх — вниз, вверх — вниз. Так несчастный клочок ткани преодолеет большее расстояние, чем она.

Она сидела в удивительно удобном кресле — в доме родителей не было такой мебели — в маленькой комнате, личной чайной комнате герцогини, как сообщил дворецкий. В ней было два больших окна, но день выдался пасмурный, и Изабелл потребовались свечи. Тем более что она предположительно вышивала. Хотя на самом деле она этого не делала.

Если не считать дворецкого, который с точностью часового механизма появлялся каждые пятнадцать минут, чтобы осведомиться, не нужно ли что-нибудь ее светлости, Изабелл была одна. Ее никогда не оставляли одну так надолго. Ощущение было странным. Возможно, по этой причине она не могла сосредоточиться на вышивании.

Она снова отложила его, когда услышала, как хлопнула входная дверь, и дворецкий заговорил исключительно подобострастным голосом. И тогда она вышла в вестибюль — случайно, якобы она как раз проходила мимо, когда пришел герцог. Она не взяла с собой вышивание, оно уже достаточно путешествовало.

— Ах, это ты, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал безразлично, чтобы в нем не было ни намека на эмоции вроде: «Где, ради всего святого, ты был? Неужели тебя так сильно разочаровала прошлая ночь?» Впрочем, ей не надо было слишком сильно стараться, чтобы говорить так, словно она напрочь лишена любых эмоций. К этому ее приучили с детства. Единственный человек, перед которым Изабелл позволяла себе в какой-то степени открыться, это Маргарет. Но даже сестра не знала о ней всего. Что бы это ни было.

Николас отдал шляпу дворецкому, повернулся к супруге, и она тихо ахнула. Его лицо — его прекрасное лицо — выглядело так, будто на нем кто-то вышивал.

— Что случилось? — Она повернулась к дворецкому и приказала: — Принесите тряпки, горячую воду и… и…

— И виски, — добавил Николас, бросив лукавый взгляд на жену. — Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Я в порядке.

Дворецкий вышел, оставив их наедине. Изабелл подошла ближе, и у нее перехватило дыхание. Вблизи его лицо выглядело еще хуже.

— Ты совершенно точно не в порядке. Пойдем в гостиную. — Она взяла мужа за руку и, не дожидаясь ответа, повела за собой.

Николас не сопротивлялся. Изабелл снова почувствовала его запах — аромат сливового пудинга, его тепло и силу. Это напомнило ей о том, что они делали — или не делали — ночью.

— Сядьте, ваша светлость… то есть садись, Николас, — сказала она, подтолкнув его к одному из стульев. Он огляделся, отметив пяльцы с вышивкой, чайные принадлежности и даже скамеечку для ног.

— Приятная комната, не правда ли? — проговорил он, будто зашел с визитом и не выглядит так, словно кто-то перепутал его лицо с боксерской грушей.

Сделав паузу, Николас засмеялся.

— Я пока еще не слишком хорошо изучил этот дом. Ты же знаешь, я совсем недавно переехал — всего две с половиной недели назад.

Разумеется. Прошло только две недели со дня их первой встречи. Две недели, с тех пор как она на короткое мгновение обрела свободу, которую у нее безжалостно отобрали, утопив в безбрежном море запутанных формальностей, дел чести и всевозможных финансовых операций.

Какое значение имеет жизнь одной женщины в сравнении со всем этим?

И хотя Изабелл понятия не имела, как она впишется в новую жизнь — ее жизнь, — она не могла роптать. Во всяком случае не слишком сильно.

А пока перед ней он, ее супруг, весь в крови и синяках, но с той же дерзкой улыбкой на лице, которая, будь Изабелл женщиной иного сорта, заставила бы ее колени подкоситься.

Изабелл не была женщиной иного сорта, так что колени у нее лишь слегка дрожали.

— Ваша светлость. Ваша светлость, — сказал появившийся дворецкий, кланяясь сначала ей, потом Николасу. Они обменялись понимающими взглядами. Оба вспомнили его слова, сказанные прошлой ночью.

— Положите все на стол, — велела Изабелл, — и можете идти. Я сама позабочусь о его светлости.

Дворецкий поклонился, положил на стол чистые тряпки и таз с горячей водой, потом направился к столику у окна и принес оттуда графин с темной жидкостью и стакан.

— Что-нибудь еще, ваша светлость? Ваша светлость? — спросил он и снова поклонился.

Изабелл жестом отпустила его, подошла ближе к мужу, взяла тряпку и положила ее в горячую воду.

— Ты мне расскажешь, что произошло?

Николас ухмыльнулся и поднял глаза.

— Сказать тебе, что я получил несколько довольно точных ударов по лицу? Но ты это и так знаешь.

Изабелл подавила тяжкий вздох — такие позволяла себе только Маргарет, — и постаралась придать своему лицу нейтральное выражение, какое и должно быть у герцогини. В свое время ей пришлось много часов тренироваться перед зеркалом, под надзором матери, прежде чем оно у нее получилось.

Только когда она это сделала, его ухмылка исчезла. Он отвел глаза и стал смотреть в другую сторону. Она его как-то разочаровала? Поэтому накануне ночью они играли в карты? И что же ей теперь делать?

Не сработало. Поединок с самым сильным человеком, которого Грифф сумел отыскать в клубе, не смог выбить из его головы образ Изабелл, все еще девственной (насколько ему было известно) и потрясающе красивой.

А теперь выяснилось, что в ней присутствует немного властности. Это удивило Николаса. Накануне ночью — это было единственное продолжительное время, которое они провели вместе, — у него создалось впечатление, что она кроткая и покорная. Красивая, но не активная и не энергичная.

Но сейчас рядом с ним была совсем другая женщина. Она только взглянула на его лицо, и ее роскошные губы задрожали, но ей хватило смекалки и практичности, чтобы отдать приказы дворецкому — Николас все не мог запомнить, как его зовут — и привести его самого сюда, в гостиную, чтобы она могла обработать его раны.

— Я знаю, будет больно, но если мы ничего не предпримем, будет еще больнее, — сказала она, вероятно, решив не продолжать допрос и не выяснять, кто его так разукрасил и почему.

Ему хотелось сказать: «Ты бы посмотрела на моего соперника», но он сомневался, что женщина оценит его неуместную веселость.

Было действительно больно, и Николас с шумом втянул в себя воздух, когда мокрая ткань коснулась уголка глаза, куда его противник нанес один из самых сильных ударов.

— Ты намерен мне что-нибудь рассказать?

Значит, она не отказалась от допроса, а лишь отложила его на время. К перечню известных ему качеств его герцогини Николас добавил еще одно — упрямство.

Он закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Ей пришлось придвинуться ближе, и теперь она стояла между его ног. Превосходно. Лучше не бывает.

— Мне нравится считать себя опытным боксером, — произнес он. — Сегодня, вероятно, я добился не самого лучшего результата поединка.

Николас почувствовал, что Изабелл отступила, и открыл глаза. Она выглядела шокированной, если, конечно, столь идеальное создание может так выглядеть.

— Ты хочешь сказать, что позволил сделать это с собой? — тихо переспросила она. — Намеренно?

Ему захотелось расхохотаться. Уж слишком потрясенной она казалась. Но Николас понял, что его смех отпугнет ее еще больше, чем синяки и кровь на лице.

— Да, так уж вышло. — Он поднял руку, желая потереть ноющую челюсть. — Ты не могла бы налить мне виски? — попросил он.

Она удержала его руку.

Конец ознакомительного фрагмента.