Вор

Меган Уэйлин Тернер, 1996

Королевский ученый, волшебник, считает, что знает местонахождение древнего сокровища. Но чтобы добыть его, потребуется искусный вор, на роль которого волшебник выбирает Гена, заключенного в тюрьму. Ген может украсть все что угодно – по крайней мере, так он говорит. Вместе с солдатом и двумя учениками волшебника они отправляются на поиски сокровища, однако волшебник не знает, что у Гена совсем другие планы…

Глава четвертая

Мы остановились на привал ранним вечером. Раньше, чем планировал волшебник. Он ворчал, но, увидев, как на крутом подъеме я чуть не съехал назад через лошадиный круп, согласился поискать место для ночлега. Как только подходящая поляна обнаружилась, я спешился и рухнул в колючую траву. Лежал там, пока волшебник командовал разгрузкой лошадей, и слушал, как Амбиадес бережно и снисходительно обучает Софоса искусству разведения походного костра. Я обернулся и стал смотреть.

— Ты что, никогда не ночевал под открытым небом на охоте? — спросил Амбиадес, глядя, как его товарищ беспомощно складывает хворост в бесформенную груду.

Софос смущенно взглянул на Поля.

— В одиночку — никогда.

— Тогда слушай, ваше высочество, — вздохнул Амбиадес. — Если плотно сложить все дрова друг на друга, они не загорятся. Огонь задохнется. Представь, каково бы тебе было, если навалить на тебя все эти деревяшки. Смотри. — Он разворошил груду и выстроил из палок остроконечный шалаш. В его движениях сквозило мастерство, достигнутое долгой практикой. — Построишь дом — и огонь будет в нем жить. Построишь гробницу — огонь умрет. Понятно?

— Да, — смиренно отозвался Софос и шагнул в сторону, подпуская к костру Поля. Тот занялся стряпней. Я не шелохнулся, пока ужин не был готов. Тогда Амбиадес подошел и ткнул меня сапогом.

— Волшебник велел — вставай и поешь, о жалкий уличный бродяга.

— Слышу, слышу. — Я перевернулся и встал на ноги. — Скажи мне, о светоч премудрости, — бросил я через плечо, — ты уже усвоил разницу между смоковницей и оливой?

Он побагровел, и я удовлетворенно принялся за еду.

После ужина — надо сказать, весьма скудного — волшебник указал на скатанное в рулон одеяло и сообщил, что это мне. Солнце стояло еще довольно высоко. Оно опустится за горизонт лишь через несколько часов, но я все равно раскатал постель и улегся. В рулоне лежал тяжелый плащ. Я провел рукой по тонкой шерсти. Снаружи плащ был синий, как у волшебника, изнутри подбит тканью кремово-золотистого цвета, словно ячменное поле перед уборкой урожая. Вышивки не было, но работа аккуратная. Когда дневная жара спадет, он будет очень кстати. Уголком глаза я заметил, что волшебник смотрит, как я ощупываю шерсть. Интересно, на кого я похож? На портного, оценивающего стоимость? Или на уличного бродягу, протянувшего руки куда не следует? Я повернулся к нему спиной — пусть думает что хочет.

Они вчетвером еще долго сидели у костра. Волшебник оставил в покое видоописание растений и стал допрашивать учеников по истории. Под эти разговоры я и уснул.

* * *

Наутро, еще до полудня, мы пришли к обветшалому крестьянскому домику, притулившемуся у конца тропы. Побелка сильно потускнела, штукатурка отваливалась кусками, обнажая бугристые каменные стены. Двор зарос бурьяном. При нашем появлении из дверей вышел какой-то человек.

— Я ждал вас еще вчера ночью, — сказал он.

Волшебник покосился на меня.

— Шли медленней, чем рассчитывали. — И спросил: — Провизию достали?

— Все готово, — кивнул хозяин. — В амбаре корм для лошадей, на две недели хватит. А если не вернетесь этой дорогой, я их отведу в город.

— Хорошо, — сказал волшебник. Открыл седельную сумку, приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь. Достал оттуда ножные кандалы, которыми меня приковывали в таверне, потом отослал Амбиадеса и Софоса устраивать лошадей. А мы с Полем прошли вслед за ним в дом. Через пустую гостиную попали в заднюю комнату с окнами по трем стенам. Там стояло несколько узких кроватей.

— Сегодня все равно уже поздно отправляться в горы, — сказал волшебник. — Заночуем здесь и тронемся в путь завтра утром. Можешь отдыхать сколько твоей душе угодно. — Он усадил меня на одну из кроватей и застегнул браслет на щиколотке. Проверил пальцами, не слишком ли тесно. — Забыл захватить что-нибудь на подкладку, — сказал он. — Поживешь так, пока ребята не принесут седельные сумки. — Он обмотал цепь вокруг рамы кровати и проверил, не соскользнет ли браслет через пятку. Потом ушел вместе с Полем. Я сдвинул браслет в более удобное место. Интересно, пройдет ли когда-нибудь борозда, оставшаяся на щиколотке?

В комнате было прохладно, ни одно из окон не выходило на юг, и, когда волшебник вернулся, чтобы замотать мне щиколотку рубахой Поля, я уже крепко спал. Продремал я весь день. Иногда садился, выглядывал в окно над кроватью, за которым сияло жаркое солнце. Как-то раз я увидел, как Поль учит Амбиадеса и Софоса фехтовать на деревянных мечах, но, может, мне это приснилось; при следующем пробуждении их уже не было.

После обеда я лежал и прислушивался к голосам в соседней комнате. Небо потемнело, загорелись звезды. Я снова уснул еще до восхода луны и не шелохнулся, пока Софос не сказал, что завтрак готов. На столе стояла полная до краев миска овсянки, другая миска — с йогуртом, лежали хлеб, сыр, маслины и несколько апельсинов — мелких, твердых, такие трудно чистятся, но сочные и сладкие.

— Угощайся, — сказал волшебник, глядя, с каким удовольствием я уписываю завтрак. — Не скоро доведется поесть столь же хорошо.

Я ел сколько мог и ни на что не жаловался. Когда волшебник попросил не жевать с открытым ртом, как я старательно делал с нашей первой трапезы, я покорился с видимым усилием. Поль занялся моими руками, снял запачкавшиеся бинты, прочистил пузыри, натер лечебной мазью. Я не пытался вырываться и ругался ровно лишь столько, чтобы он понял, что я мог бы пошуметь сильнее, но сдерживаюсь. Ссадины уже стали гораздо лучше, и, когда он решил оставить их на денек открытыми, чтобы подсохли на воздухе, я согласился, хотя видел, что моего согласия никто не спрашивает.

Мне еще повезло, что в тюрьме я не подцепил никакую болезнь. Иначе мне бы не удалось так хорошо восстановить силы после всего трех дней хорошей еды и свежего воздуха. Пока волшебник распределял поклажу по заплечным мешкам, которые предстояло нести всем, кроме меня, я разминал мышцы: наклонялся вперед, касаясь носков, выгибался назад, опираясь на руки, — словом, проверял, вернулись ли ко мне силы после целого дня отдыха, и задавался вопросом, сколько еще осталось прохлаждаться, прежде чем волшебник велит взяться за работу. Потом сел на каменный порог и стал ждать, пока остальные навьючат на себя поклажу.

Впереди горы начинались уже всерьез. Над подножиями стремительно вырастали крутые склоны, испещренные упрямым кустарником, сумевшим найти хоть какую-то опору на откосах, усыпанных сланцевым щебнем. То тут, то там, словно костлявые коленки и локти, торчали выходы твердого известняка и мрамора. Каждому было ясно, что россыпи камней на вершинах крутых склонов делают эти горы практически неприступными. Они представляли идеальную защиту для Эддиса — страны, спрятанной в долинах по ту сторону вершин. Хребты пересекались ущельями, прорезанными водой. Среди горных склонов скрывались каменоломни, но я понятия не имел, где их искать, потому что не знал толком, где нахожусь я сам. Где-то во внутренних районах по эту сторону Сеперкии — вот и все, в чем я был уверен.

Волшебник окликнул меня. Я встал с каменного порога и пошел за ним. Он повел нас вверх к узкой расщелине, рассекавшей горный склон. Тропа, по которой накануне едва могла пройти лошадь, еще сильнее сузилась, и теперь по ней едва мог пройти человек. К тому же она стала еле заметна. Мы шли вдоль старого русла, вероятно, пересыхавшего на большую часть года. За те короткие месяцы, когда его наполняли зимние дожди, ручей успел прорезать себе путь не только сквозь глину и сланец, но и — это было труднее, но столь же неотвратимо — сквозь мрамор и гранит. Там, где текла вода, выросли оливы. По обе стороны от нас высились отвесные каменные склоны, кое-где достигавшие сотен футов в высоту. То тут, то там лохматыми подушками торчал колючий мох, оставлявший на коже сухие царапины.

Временами тропа упиралась в невысокий обрыв, где в дождливый сезон, должно быть, низвергался водопад. Тогда волшебник искал по обе стороны ручья выступающие камни, на которые можно опереться ногами, и всегда находил. Нам не попадалось никаких непреодолимых препятствий, хотя случалось перелезать через упавшие деревья или карабкаться на одних пальцах. Я радовался, что сумел сохранить свои башмаки на мягкой подошве.

Мы устроили привал еще до того, как я выбился из сил, но все равно я был рад отдохнуть. Ясно, что волшебник собирался вести нас вверх по ручью, пока рано или поздно мы не покинем Саунис и не попадем в горную страну Эддис. Может, уже и попали. Я не решался спросить, но, к счастью, вместо меня это сделал Амбиадес.

— Где мы находимся?

— В Эддисе. С прошлого крутого подъема.

— Что нам тут нужно?

Я вскинул брови. Ну и ну! Выходит, волшебник не рассказал своим ученикам, куда мы направляемся. Но уж Полю-то, наверное, сообщил?

Волшебник обернулся к Софосу и задал вопрос:

— Что ты усвоил об Эддисе из рассказов своего учителя?

И за обедом Софос стал пересказывать нам все, что знает. В Эддисе правят королева и кабинет из одиннадцати министров, включая премьер-министра. Главные статьи экспорта — древесина и серебро, добываемое в шахтах. Почти все зерно, маслины и вино ввозятся из-за границы. Узкая по форме страна тянется вдоль горных хребтов на юг и юго-восток от Сауниса.

Это звучало как глава из учебника «Наши соседи» или чего-то еще столь же бесхитростного.

Когда Софос умолк, волшебник повернулся к старшему ученику:

— Расскажи, какие факты об Эддисе ты считаешь самыми важными.

Амбиадес показал себя во всем блеске. Мне даже подумалось, что у него есть склонность к учебе, хотя, кажется, он почему-то считает, что быть учеником — ниже его достоинства. Возможно, его бесит, что Софос — сын герцога, а он нет.

— Эддис контролирует единственный удобный перевал в горах между Саунисом и Аттолией, двумя богатейшими торговыми странами в этой части света. На всем побережье только здесь сохранилась лесная промышленность. Все наши леса давно вырублены. В горах мало природных ресурсов, и благосостояние страны почти полностью достигнуто за счет чужой торговли. Эддис облагает данью караваны, идущие через горы, и продает лес в Аттолию и Саунис, где из него строят торговые суда. Поскольку страна зависит от торговли, она всегда сохраняет нейтралитет и старается поддерживать мир между Аттолией и Саунисом. Изгнав захватчиков, мы могли бы вторгнуться в Аттолию, но эддисийцы не допустили этого.

— Очень хорошо, — похвалил волшебник. Потом обернулся к Софосу и спросил, знает ли он об этом инциденте.

— Это когда они уничтожили мост через Сеперкию? — наугад спросил Софос.

— Да, — подтвердил волшебник. — Он был перекинут через ущелье, а единственный путь, по которому войско может перебраться через перевал в Аттолию, пересекает это ущелье.

— Они трусы! Понимают, что в горах до них никто не доберется, — высокомерно заявил Амбиадес. Он уверенно высказывал точку зрения, которую разделяли почти все жители Сауниса.

— С какой стати они будут пропускать Саунис через свою территорию, если война повредит торговле? — встрял я, забыв, что могу получить взбучку за вмешательство в разговор сильных мира сего.

Даже Софос знал ответ:

— Потому что аттолийцы солгали. Когда нагрянули захватчики, Эддис разрешил аттолийцам провести войско через перевал, потому что они обещали сражаться на нашей стороне. Но на самом деле их армия помогла захватчикам одолеть нас при осаде Солониса.

— И после стольких лет Саунис все еще мечтает об отмщении? — По-моему, несколько столетий — слишком долгий срок, чтобы лелеять обиду.

— Знаешь, Ген, обычно людям неприятно терять свободу, — сухо произнес волшебник. Смысл его слов не дошел до Софоса, но Амбиадес расхохотался.

— Да, — ответил я, — но ведь Эддис никогда не был покорен? Насколько я знаю, захватчикам так и не удалось его завоевать?

— Верно, — сказал волшебник. — В конце концов захватчики покорили и Аттолию, и Саунис, но власть в Эддисе никогда не переходила в чужие руки под давлением внешних сил.

Конец ознакомительного фрагмента.