Во власти (не)любви

Матильда Аваланж, 2022

Вчера – избалованная красавица, любви которой добивались многие.Сегодня – бесправная прислуга в доме комиссара государства, которое лишило женщин прав.Когда-то она жестоко посмеялась над его любовью. Пришла пора платить по счетам.Она будет отчаянно пытаться выжить в тисках жестокого режима. И избежать страсти ненавистного мужчины.Но тот, кто так долго ждал, и уже утратил надежду, сделает все, чтобы сохранить свой новоприобретенный рай.

ГЛАВА 5. Сортировка

– — У вас в жизни хоть раз был анальный секс?

— Нет.

— Что бы вы сделали, если на сутки стали невидимы для окружающих?

— Ограбила все кондитерские магазины в городе.

— Вы мастурбируете?

— По-моему, каждый человек когда-нибудь пробовал…

— Вы мастурбируете?

— Иногда.

— Вы предпочитаете авангардные направления в живописи или аналитический кубизм?

— Авангардные.

— Вы имели сексуальный опыт с женщиной?

— Нет.

— Если бы вас арестовали внезапно и без всяких объяснений, то какие были предположения тех, кто вас знает — за что?

— За то, что надевала верх и низ белья из разных комплектов.

— Вы имеете сексуальный опыт с несколькими партнерами одновременно?

— Нет.

— Если бы вам предложили написать книгу о своей жизни, какой вы выбрали жанр и под каким названием ее выпустили?

— Мистический триллер «Заблудиться в страшной сказке».

— Вам нравится удовлетворять мужчину ртом?

— Смотря какого… Вот, например, вы, эскулап Круль, точно в этом случае вызвали бы у меня отвращение.

Наглый ответ заставил его так злобно зыркнуть на Джин, что она подумала, что электрошокера, который был пристегнут у него к поясу, не избежать. Но вместо этого Круль продолжил свой изнуряющий блиц-опрос, видимо, понимая, — эти вопросы для Джин хуже ударов током.

— Если появилась возможность вернуться на пять лет назад, что бы вы исправили и почему?

Пять лет назад она училась на третьем курсе Академии Вампиров и поспорила со своей кузиной Надин Делиль, что сможет завоевать Торстона Горанова… Что она исправила? Отказалась бы от этого нелепого спора, повлекшего за собой такие последствия…

— Тема реферата, который я писала на третьем курсе в академии, была жутко скучной, — ответила Джина, даже не попытавшись придать правдоподобия своему голосу. — Я бы выбрала другую.

— Вы когда-нибудь ласкали мужчине анальное отверстие языком?

Какой же он все-таки отвратительный, на всю голову больной извращенец, хоть и прикидывается доктором!

— Нет.

— Какая мысль промелькнула сейчас в вашей голове?

— О том, что у вас очень красивые пальцы, эскулап Круль. Прямо как у пианиста.

Это было открытой издевкой — на самом деле его пальцы здорово напоминали сосиски, подрумяненные на решетке гриля. Но сдерживать свою ненависть к эскулапу, который каждый день вонзал в ее грудь шприц и вводил в сердце вефриум, медленно превращающий ее из вампира в человека, Джина не могла.

Она не давала согласия на то, чтоб менять свою сущность, свою природу, самое себя! На то, чтоб эскулап Круль, который, похоже, выполнял в этом месте все медицинские функции, от обязанностей медбрата до хирурга, от психолога до гинеколога, изводил ее своими бесконечными анализами и обследованиями, при этом не преминув под благовидным предлогом облапать ее грудь или прижаться бедрами к ее бедрам.

Поэтому Джин мстила отвратному эскулапу как могла, но его ответная месть за «пальцы пианиста» не заставила себя долго ждать. От удара шокером, который Круль вдавил ей в шею, Джин скорчилась в три погибели и попыталась схватиться за стул, чтобы не упасть, но непослушное тело пронзила судорога, на несколько секунд полностью дезориентирующая ее в пространстве.

— А теперь пошла отсюда, юбка! — выплюнул Круль, подпихнув ее к двери кабинета.

— Даже не надейся на фартук на сортировке! Получишь передник и сгниешь на заводах! Там от твоего обольстительного личика не останется и следа!

Про сортировку Джина краем уха слышала от соседок по спальне, когда они после отбоя шепотом обсуждали свою дальнейшую судьбу. Девушки говорили настолько тихо, что если бы не обостренный вампирский слух (который после инъекций вефриума стал здорово подводить Джин), она вообще ничего не разобрала. Впрочем, и так в подслушанном ясности было мало. Главное, что поняла Джин — девушки до смерти боялись попасть на заводы по производству лекарств и различной химии — место, куда отправляли тех женщин, которые сортировку не прошли.

В свете этого тихого разговора угроза Круля прозвучала совсем зловеще. Поэтому, выйдя из кабинета эскулапа, Джина с трудом справилась с подступающей к горлу дурнотой. Она ведет себя неправильно! Неправильно, черт раздери! Вместо того, чтобы демонстрировать покорность, она, наоборот, усугубляет свое положение дерзкими ответами! О, она знает, чего хочет этот отвратительный жирный эскулап! Это — в его масляных глазах и потных ладонях, которыми он на правах доктора имеет право к ней прикасаться… И если бы она дала ему это, возможно, он бы не стал грозить жуткими химическими заводами.

Химия… Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там творится.

Слишком сложно, святая дева, слишком сложно в этом диком месте! Сложно жить по строгому распорядку дня, когда до этого ты была сама себе хозяйка… Сложно молчать и опускать взгляд, когда раньше могла позволить себе говорить кому угодно и что угодно… Сложно слушать уничижительные разговоры пестуньи Магды вместо восторженных речей влюбленных поклонников… Сложно носить уродливое клетчатое платье из бумазеи после шикарных туалетов из шифона и шелка… Сложно есть липкую овсянку после изысканных блюд самых роскошных ресторанов Предьяла…

Холодной! В здешней столовке она всегда подавалась холодной, как заиндевевшее сердце пестуньи Магды…

Сложно поверить, что Сортировочный центр, в котором она, обожаемая, с детства балованная дочка главы вампирского клана, оказалась, реальность, а не какой-то дурной сон.

Спальней женщинам, которых в Догме презрительно именовали юбками, служила большая казарма с окнами, расположенными под самым потолком, так, что до подоконника можно было дотянуться, только привстав на цыпочки. Никаких кроватей — тюфяки были разложены прямо на полу, а наутро их следовало аккуратно скатывать, иначе можно было получить от надзирающей пестуньи пару ободряющих ударов электрошокером. Хорошо еще, Джине досталось место около стены, а не у самого входа.

Вернувшись в спальню, она сразу обратила внимание на нездоровое возбуждение, царившее среди женщин, а затем увидела и причину этого возбуждения. Агнешка, которая отсутствовала несколько дней, и тюфяк которой находился в проходе, вернулась…

Вот только мало что осталось от экстравагантной синеволосой феи, посмевшей при всех нагло спорить с самой пестуньей Магдой… Голова девушки была обрита налысо, уши, в которых ранее красовались тоннели, неаккуратно заштопаны нитками, лицо и руки Агнешки украшали многочисленные синяки и кровоподтеки. Девушка выглядела так будто из-за жуткой болезни резко сбросила килограмм двадцать, но главное — затравленное выражение, которое поселилось в ее глазах, куда бы она не посмотрела.

Соседка Джин что-то негромко говорила всхлипывающей Агнешке, сжавшейся на своем тюфяке, пытаясь приободрить ее, но, видимо, получалось это слабо.

Джина знала, что ее соседку, невысокую миловидную брюнетку с раскосыми глазами и чуть оттопыренными ушами, зовут Ирена… И присматривалась к ней — девушка была здесь уже давно, и, наверное, могла рассказать кое-что, чего Джина не знала. К тому же, в отличие от некоторых Ирена не истерила, не пыталась качать свои права, или как кое-кто подлизываться к пестуньям, и это подкупало. Сколько раз Джин хотела заговорить с Иреной, но ее останавливала боязнь, что соседка, с виду такая разумная и располагающая к себе, может оказаться шпионкой. В том, что пестуньи имеют среди девушек своих наушниц, Джина даже и не сомневалась. При тотальном контроле, который царил в Сортировочном центре, это было само собой разумеющимся — очевидно же, что пестунья Магда хотела знать все — от того, в какую секунду у той или иной юбки пришли месячные, до того, кто из девушек обзывал ее старой сукой, когда пестуний рядом не было.

— Мы все здесь… Мы все ничтожества, недостойные даже отряхивать прах с их ног!

— проговорила вдруг Агнешка, оглядывая большими чистыми глазами рискнувших, несмотря на запрет собираться в группы, приблизиться к ней. — Мы думали, что можем быть с ними на равных… Ничтожные безмозглые дуры! Курицы! Тупородки несчастные!

Последнее предложение она выкрикнула, с неожиданной злобой глядя на окруживших ее девушек.

— Да, видно, ведьма провела с ней нешуточную работу, — с горечью проговорила Ирена, обращаясь скорее к самой себе, но Джина стояла рядом и услышала.

— О ком она? — рискнула негромко спросить.

— О ком? — Ирена покачала головой. — Конечно же, о мужчинах. Пестуньи хорошо умеют вдалбливать мысль об их превосходстве в головы юбок, которые посмели в этом усомниться.

— Скорее бы сортировка, да? — продолжила Агнешка и резкий переход в ней от злобы к нездоровому энтузиазму пугал. — Хочу стать чернавкой и прислуживать своему господину! Я уже решила, что сделаю, как только его увижу! Слушайте! Чтобы доказать мою преданность ему, я сразу же встану перед ним на колени и поцелую его обувь! Тогда он поймет, что я признаю свою ничтожность перед ним и всем сердцем готова служить ему!

Целовать ботинки господина? Черт… Что проклятые пестуньи сделали с несчастной, что она говорит такие унизительные гадости?

— У Догмы очень широкий арсенал методов убеждения тех, кто не согласен с ее политикой, — будто прочитав ее мысли, Ирена вскинула на Джину большие зеленые глаза. — Можешь мне поверить.

Это был какой-то мимолетный момент связи, которая установилась между ними, и она подумала — сейчас или никогда.

— Что за сортировка? — выпалила Джин, пользуясь тем, что внимание остальных было отвлечено на в красках размечтавшуюся о том, как она будет служить хозяину, Агнешку. — Почему все говорят о фартуках?

Торопливый ответ Ирены не заставил себя долго ждать.

— Юбки получают от пестуньи Магды фартук, и от того, какого он цвета, будет зависеть, кем ты станешь в доме мужчины, к которому отправишься сразу после сортировки. Серый фартук — значит, чернавка и будешь убираться в доме. Голубой

— утроба, станешь рожать ему детей. Желтый — мессалина, которая ублажает господина в постели. Тут, видишь ли, каждому мужику для полного удовлетворения всех его потребностей положено три бабы. Патриархат, мать его!

Джина прикусила костяшку пальца. Она, конечно, догадывалась, что ничего хорошего ее не ждет, но это звучало слишком страшно, чтобы быть правдой.

В коридоре послышались тяжелые шаги надзирающей пестуньи и девушки, а вместе с ними Джин и Ирена, врассыпную бросились к своим тюфякам. И все-таки в торопливо-испуганной суматохе, прежде чем притвориться спящей, Джин успела задать еще один вопрос:

— A если на сортировке дали не фартук, а передник?

— Значит, ты совсем конченная и дорога тебе на химические заводы. А там через полгода превратишься в уродину, а через год сдохнешь.

Плотно сомкнув веки, Джин сжалась на холодном тюфяке, а в ушах у нее звучал не стук сапог пестуньи, которая выхаживала между рядами в поисках беспорядка, а голос эскулапа Круля.

Даже не надейся на фартук на сортировке! Получишь передник и сгниешь на заводах!

Не надо было разговаривать с ним в таком уничижительном тоне! Всем своим видом показать самоуничижение и покорность… С улыбкой надо было дать себя лапать, показывая необыкновенное удовольствие и готовность послужить мерзкому эскулапу…

Надо было дать?!

Это осеннее утро выдалось солнечным, но холодным, и девушки отчаянно мерзли в своих черных платьях с отложными воротниками, но никаких накидок или курток для них предусмотрено не было. Рукав «три четверти» не доставал до запястья и Джина потерла закоченевшие ладони, стараясь отогреть их.

Их выстроили в идеально ровные колонны на лужайке за Сортировочным центром, прямо перед трибуной, за которой, благостно улыбаясь, стояла пестунья Магда. За ее спиной, как пики, торчали флаги Догмы с повисшими знаменами. Легкому ветерку не под силу всколыхнуть тяжелый кроваво-красный бархат с вышитыми на нем щитом и копьем, но на этом ветерке трепетали свисающие завязки разноцветных фартуков, аккуратные стопочки которых возвышались на трибуне. Серая стопка для чернавок, голубая для утроб, желтая для мессалин, и совсем небольшая черная стопа передников тем, кто после сортировки отправится на заводы.

Все это отвратительно, и Джин с огромным трудом удается сдерживать бурю эмоций, которую поднимает в ней происходящее. Бессилие, злоба, испуг, возмущение, отчаянье, унижение и гнев. Яростный, безудержный, неукротимый гнев! Ее, Джину Моранте, привели сюда как какую-то бессловесную скотину, чтобы так запросто распорядиться ее будущей судьбой, которая в любом случае будет омерзительной и постыдной!

Послать бы пестунью Магду к дьяволу, рядом с которым ей самое и место! Выпустить наружу ярость и страх! За всю историю клана еще никто так не унижал члена дома Моранте!

Но свой гнев Джин должна обуздать. И просто молча пройти через все это, потому что периметру лужайки расставлены солдаты с автоматами наперевес, а неподалеку от Джины, пританцовывая, стоит лысая Агнешка, которая после пыток пестуний, кажется, немного повредилась в уме. И если сейчас Джин сорвется, то разрушит даже призрачную надежду выбраться из этого ада.

Но как справиться с неотвратимо заполняющим душу отчаяньем?

Ирена, с которой Джин за эти дни довелось обмолвиться парой слов, рассказала, что ее подруга недавно получила желтый фартук и ее отдали какому-то умственно отсталому, который был слишком сексуально активен и постоянно занимался ней сексом.

— А еще он был страшен, как смертный грех. Один глаз выше другого и какие-то петушиные наросты на лице… — печально покачала головой Ирена. — Агата плакала без перерыва… Я видела ее после ее сортировки несколько раз, и она постоянно плакала, можешь себе представить, когда у человека слезы текут и текут из глаз? А как тут не заплачешь, когда тебя такое чудовище во все щели дни и ночи напролет имеет? По мне уж лучше химзаводы! Она не выдержала, бедненькая, и перерезала себе вены. Я бы тоже так сделала! Зато теперь этому уроду опять нужна мессалина. И кому-то из нашего потока придется ей стать. Ты, я, Агнешка, или кто — то, имени кого мы не знаем… Впрочем, среди господ мужчин попадаются неплохие, которые обращаются с нами сносно или просто красивые, с которыми приятно… Некоторые мессалины даже довольны… Очень довольны, между нами говоря. В общем, тут как повезет.

«Как повезет…» — повторила про себя Джин, изо всех сил вдавливая ногти в кожу ладоней. От унизительности предстоящей процедуры сортировки и страха неизвестности хотелось плакать навзрыд, но она изо всех сил закусила губу, болью заглушая подступающие слезы.

А что, если ей дадут желтый фартук и отправят ублажать этого… с петушиными наростами? Что она сделает тогда?

Все просто — выкрадет нож и вонзит в его сердце, но не позволит ему к себе прикоснуться! И пусть после этого делают с ней что угодно… Хотя, что они с ней сделают, Джина и так знает. Пестунья Магда сразу предупредила, что за убийство или покушение на убийство мужчины в Догме юбке положена смертная казнь.

— Дочери Догмы, вот и наступил важный для вас день! — трубно провозгласила с трибуны пестунья Магда. И хотя она говорила без микрофона, ее было слышно даже с самых дальних рядов. — Сортировка! Сегодня вы отправитесь в дома ваших хозяев-мужчин, чтобы отныне верой и правдой служить им. Содержать в порядке дом. Услаждать их чресла. Рожать им сыновей, — и она поочередно притронулась к серой, желтой и голубой стопке фартуков. — Мы внимательнейшим образом изучили вас и сделали точные выводы, в какую из трех каст вас поместить. Мои милые девочки! Помните, что любой цвет фартука почетен, как почетно само служение лучшему полу. Возрадуйтесь, ибо в этот чудесный светлый день вы пришли к той доле, для которой были рождены.

И в мертвой тишине отчетливо раздались восторженные повизгивания хлопающей в ладони Агнешки: «Да-да! Скорее! Скорей бы узнать!». За спиной пестуньи возник эскулап Круль, который взял из серой стопки первый фартук и, расправив, подал его Магде.

— Магдалена Мазур! — назвала пестунья первое имя.

И когда от третьего ряда отделилась веснушчатая девчушка и робко приблизилась к пестунье, Магда принудила ее склонить голову, а после повесила на шею фартук. С улыбкой завязав сзади тесемки, Магда соединила вместе ладони, призывая всех похлопать.

Он был совершенно обычным, без рюшечек и рисунков — серый фартук из простой ткани, единственным излишеством которого были два кармана.

— Ивона Лисовская!

Серый фартук.

— Зофия Муха!

Голубой.

— Виктория Доманьская!

Желтый.

— Данута Колоздей!

Голубой.

— Ирена Садовская!

Бросив мимолетный взгляд на Джину, соседка прошла к трибуне, и, склонив голову, позволила надеть на себя голубой фартук утробы, а после под общие аплодисменты присоединилась к остальным женщинам, получившим голубые фартуки. Последовавшая за Иреной Агнешка с ликующе-удивленным видом захлопала в ладоши, когда пестунья Магда перекинула через ее шею желтый фартук, означающий, что теперь она мессалина.

Фартуков на трибуне оставалось все меньше и меньше, и Джин становилось хуже и хуже, потому что ее имя не называли, а черные передники приковывали взгляд. Черные передники да круглое ухмыляющееся лицо эскулапа.

С заводов убежать невозможно, потому что они находятся в отдаленной местности и тщательно охраняются. Так сказала Ирена. А это значит, между адом № 1 и адом № 2 предпочтительней первый. Вот только Джин в него, похоже, уже не попасть, потому что фартуки кончились.

Пестунья еще раз поздравляет новоявленных чернавок, утроб и мессалин и принуждает всех хлопать, а затем говорит трем девушкам, оставшимся без фартука, в числе которых находится и Джин:

— Что ж, вы тоже послужите Догме и ваше служение будет хоть и не таким почетным, но нужным и важным. Вы отправитесь на наши замечательные предприятия, чтобы пополнить ряды его тружениц. Лутриутский завод химконцентратов, Виутский завод химических реактивов и, конечно же, Плуивский завод ликвидации вредных токсических веществ ждут вас! Я верю, что там вы сможете принести Догме наибольшую пользу!

А потом эскулап Круль, гадостно улыбаясь, расправил и подал пестунье передник, отличающийся от фартуков, во-первых, своим траурным черным цветом, а во — вторых, отсутствием нагрудника. Пестунья приняла его из рук Круля и провозгласила как приговор:

— Джина Моранте!