Бойся мяу

Матвей Юджиновский, 2020

Осенью Жене исполнится тринадцать. Но он все так же любит выдумывать разные небылицы. И обычная поездка на лето в деревню не кажется ему скучной. А глупое опоздание на автобус лишь повод для настоящего пешего похода. И, к счастью и ужасу, поездка действительно перестает быть обычной. Женя встречает самого Зидана, игрока любимого клуба, знакомится с Человеком-Пальто, живущим в чулане и скрывающим в нем свои тайны, находит «видик», отматывающий время вспять. С пацанами они колдуют гол сборной на далеком Чемпионате Мира. А в саду их поджидает злобный сторож Горбун Володи. Наконец, Женек попросту влюбляется в милую девочку Русю и ее забавную пиратскую повязку. Но веселье кончается, когда на Женю начинают охоту шайка Шестипалого Лиса и загадочный Черный Мяук, коварный монстр с дома на холме. Жене предстоит побороть страхи, держать ответ за слова и поступки. Но главное – его ждет смертельная схватка с древним злом ради спасения первой любви.

Эффект бабочки

Сорок пять минут пролетели в один миг. Один тайм, один гол. Ужасный и красивый. Красивый — потому что со штрафного над стеночкой в «девятку». Ужасный — оттого что в наши ворота. Бельгия: Россия — 1:0.

Женек, казалось, врос в кресло. Не об этом он мечтал, рисуя акварелью на щеках по три полоски. Белую, синюю, красную.

Два часа назад он проснулся. Не проспал — он это знал, потому что дяди Юры не было в зале, значит, еще не началось. Но все равно слетел с кровати и нашел часы. Восемь утра! Лихо он! Или это его сны перешли на деревенское время?

Побежал в туалет — уснуть снова не вышло бы. После умылся, позавтракал. И оставшийся час до матча поглядывал на часы со стеснительной кукушкой. В нетерпении играл с грузиками, подгоняя их. Это, конечно, не помогло. Мучил сестер вопросами, будут ли они смотреть игру и с каким счетом, они думают, она закончится. Наконец, его не прогнали с кухни, и он вспомнил вдруг про краски.

Началась реклама. Оля с Ларисой вернулись на кухню, хотя и так посидели у телевизора минут десять.

— Надо было забивать, а они пропустили. Бестолковые, — выругался дядя Юра, поднялся великаном из своего кресла, подошел к ящику и переключил канал.

Катька полусонная валялась на разложенном диване.

— Вся надежда на Сычева, — заключила она и повернулась на спину.

Женька вышел из оцепенения. Это был последний матч в группе. Решающий, за выход в 1/8 финала. И да, надо было забивать, надо было выигрывать.

И это по-прежнему возможно, напомнил он себе. Так, что вскочил с кресла.

— Сейчас все будет. Время еще есть. Сейчас, сейчас. Два гола. Два-то уж забьют! — запричитал он, затем смолк. Вышел в кухню. Потом дальше в сени и во двор.

Главное — верить, кивал он себе, ребята смогут. Хотелось оказаться на стадионе. Кричать и гнать их в атаку. Или где-нибудь на площади перед большим экраном. Даже несмотря на то что случилось после матча с Японией. Отчего-то погромы и дикая, бушующая толпа не пугали. Манили, будоражили.

Но больше хотелось, конечно, оказаться на поле. Игроком, вышедшим, к примеру, на замену. Получить мяч и рвануть к воротам, обводя и ускользая. Пробежать полполя и вдарить хорошенько по мячу.

И это по-прежнему возможно, не забывал Женя.

На дворе в «гляделки» с петухом играл Сашка. Женек удивился и слегка засовестился даже, что в своем предвкушении долгожданной игры не заметил, что братика не было с ними в зале.

— А ты чего не болеешь? — поинтересовался у него.

Братишка странно посмотрел и буркнул:

— Я подышал уже ингалятор, поэтому.

Петух подкрался к нему ближе. И когда Сашка отвернулся от Жени, то застигнутый врасплох подскочил на месте и шустро сбежал к крыльцу. Петух гнаться и не думал. Женек улыбнулся:

— Да я не про это. Я имею в виду, чего футбол не смотришь, за наших не болеешь?

— Ну, мне отсюда слышно, — кивнул он на отворенное окно.

— Это же не «Песня года» какая-то, тут смотреть надо, — уговаривал Женя. — Болеть.

— А как? — внимательно уставился братик.

— Как?

— Ну да, научи, — улыбнулся он.

Женек почесал макушку:

— Ну, как? Кричишь и пальцы скрещиваешь.

— И все?

— Вскакиваешь, подпрыгиваешь. Руки вверх! Размахиваешь ими, трясешь, — пытался изобразить Женек. — Смеешься там, поешь. Или плачешь, ругаешься. Не знаю, колотишь кулаком по столу. Или обнимаешься.

— Но зачем? То есть почему? — спросил Сашка. И, не сдержавшись, покосился опасливо на петуха. Тот замер на месте в двух метрах, лишь мотал головой.

— Так переживаешь же. Хочется, чтобы команда победила, и ты, значит, вот… болеешь.

Женя смолк. Братик смотрел все так же, ни тени понимания не промелькнуло на лице. Из зала долетали обрывки рекламы. Про то, что, если нет разницы, то зачем платить больше. Про то, что шок это по-нашему. И еще что-то про пиво и футбол.

— Ну, смотри, к примеру, — опередил Женек братика, раскрывшего было рот. — Если тебе, допустим, надо будет убежать от петуха, а я с крыльца, значит, сойти не могу. Тогда, переживая за тебя, я стану тебя подбадривать. Типа там: «Давай, Сашка! Беги, беги! Скорее!» Буду кричать, скрещивать пальцы, да, чтобы у тебя получилось. И когда ты сбежишь от него, я подскочу от радости и буду ликовать. Это вот вроде как и значит — болеть.

Саша снова посмотрел на петуха. Уже без тревоги. Тот наконец отвернулся, будто бы всегда не любил, когда о нем говорят. И заковылял по двору, старательно приглядываясь к голой земле без единого зернышка.

— А кто же за петуха болеть будет? — произнес Сашка, слабо улыбаясь.

«А действительно?» — рассмеялся Женя.

— Краску мазать на лицо — тоже, что ли, болеть? — братик прямо-таки ткнул пальцем в него.

— Ну, да. А еще махать флагами, свистеть, топать ногами, дуть в дудки и барабанить в барабаны. Но это надо вместе. Вот смотри.

Женек стал скандировать «Ро — сси — я! Ро — сси — я!» — на первых двух слогах топая по крыльцу, а на последнем хлопая.

Ро — сси — я! Топ — топ — хлоп! Ро — сси — я! Топ — топ — хлоп! Ро — сси — я! Топ — топ — хлоп!

Саша принялся повторять.

Поначалу с напряженной серьезностью, но когда запомнил этот гремящий треугольник, уже подпрыгивал. Топ — топ — хлоп. Топ — топ — хлоп. Пританцовывая, пошел кругом.

Курочки, толкаясь и кудахча, сбежали к себе в закуток. Оттуда вылетел петух, застыл взъерошенный, покачал гребешком. И вернулся обратно, как будто бы даже исполнив пару шагов задом наперед. Потом только из курятника донеслось неуклюжее «ку-ка-ре-ку». Женя знал, что эта его фраза может всякий раз значить разное. «Хулиганы!» — проголосил он только что.

— Еще так можно, — оборвал Женек одну речевку и завел новую. Воздел руки вверх и пробасил: — Вперед! Росси-и-я!

И следом прохлопал это по слогам. Сошел по ступеням на двор.

— Вперед! Росси-и-я!

Братик спрыгнул за ним, скандируя в унисон. Бас у него не выходил, и он взывал к небу тонким голоском. Они обошли полкруга по двору, когда из окна зала высунулся дядя Юра:

— Вы чего разорались?

— А что, началось? — бросил Женек.

— Началось, а вы тут…

— Тогда впере-ед! Росси-и-я!! — перебил его Женя. И с Сашей дружно они прогремели в ладоши.

Простонала рама, и задребезжало стекло. Это Оля захлопнула окно в кухне. Проходя маршем мимо, Женька заметил, как она закатила глаза.

Упершись в хлев и сарай, он взял паузу. И последнее «Вперед! Росси-и-я!» бедненько прозвучало Сашкиным голосом.

— Ну как? — прохрипел Женя. Откашлялся и добавил уже своим голосом: — Понятнее?

Саша весело закивал. Но тут же его лицо озадачилось, и он неуверенно замотал головой:

— А она, что же, услышит?

— Кто?

— Россия, — выдал он.

— Нет, нет, нет, погоди-ка, — запутался Женек. — Услышит… не Россия как бы, а наши ребята, наша команда. Ага! Да, да, да, это они услышат Россию. Потому что сейчас… мы, все, кто болеет за них, и есть как бы Россия. Комментаторы так и говорят: «Вся страна сейчас болеет за этих ребят».

Они замолчали. Повернулись к окнам и прислушались. Там, за стенами, шепеляво гудел стадион. И в эти же самые секунды он ревел диким, тысячеголосым хором там, за сотнями тысяч километров. Далеко и все же прямо сейчас. И если они присоединятся к этому хору, разве не будут и они там, со всеми?

— Нет, ты только представь! Мы вот с тобой во дворе стоим, а они прямо вот в этот момент бегут по полю, пинают мяч, толкаются, — вновь оживился Женек. — А нам что остается? Кричать им, чтобы поторапливались.

И заголосил звонче прежнего:

— Ну-у-жен! Гол! Ну-у-жен! Гол! Ну-у-жен! Гол!

Он стал карабкаться по лестнице, приставленной к сеновалу над хлевом, и продолжал скандировать. Сашка вторил ему и полез следом. Они забрались до третьей сверху перекладины и в две разрывающиеся глотки посылали над крышами деревни сигнал одиннадцати ребятам:

— Ну-у-жен!! Гол!! Ну-у-жен!! Гол!! Ну-у-жен!! Гол!!

Не прошло и пары минут, как из зала высунулся дядя Юра. Повертел головой и нашел их взглядом. Лицо его пылало. Мальчики притихли.

— Гол! — вдруг вырвалось у него. — Наши!!

— Да!! — завопил Женька. Заспешил вниз, спрыгнул с метра высоты и бросился к крыльцу.

— Погоди! — крикнул в спину Саша.

Женек скинул галоши, распахнул дверь и притормозил, обернувшись к нему. Секунд шесть братик слезал с лестницы, еще четыре бежал к двери. Но в зал к телевизору они домчались в одно мгновение.

Атаковал Сычев. Пробил. Вратарь отразил. Но неудачно. И Бесчастных добил в пустые ворота. Да! Они это сделали!

Женя и Саша прыгали посреди зала. Катька успела перебраться на кресло ближе к экрану и повторяла:

— Я говорила, я говорила! Сычев лучше всех!

Оля и Лариса были тут же — сидели на диване и лакомились вишней, выплевывая косточки в кульки.

— Теперь что? — без особого интереса обронила Оля. — Выходят они из группы, нет?

— Да какой там, — отозвался дядя. — Играть еще не кончили.

А Женек вспомнил, что Бельгия оба матча до этого сыграла вничью.

— Проходят! — воскликнул он и грозно помахал экрану: — Только не пропустите!

В этот самый миг возник опасный момент у российских ворот. Бельгиец пробил… Мимо. Женя схватился за голову, Катя вздохнула, а дядя плюнул и махнул рукой.

В зал вошла тетя Лиза — в косынке, пыльном сарафане и грязных перчатках.

— Это кто это тут заместо петухов всю деревню всполошил? — оборвала она праздник, потому что спрашивала серьезно.

Мальчишки притихли, прыгать перестали. Только плечами пожимали. Но все присутствующие, скосив на них взгляды, выдали болельщиков в миг.

— Вот пойдете сейчас к петуху все яйца, что курочки с испугу снесли, выпрашивать, — пригрозила тетя Лиза, но уже мягче.

— Так это… теть Лиз, почему… нет, а чего это сразу мы? — по глупой привычке отпирался Женек.

Тетушка уперла руки в бока и закивала:

— Ага, ага, давай, расскажи еще какую-нибудь небылицу.

Женька только раскрыл рот, как из-за окон, с улицы, донеслось: «Впере-е-д! Росси-и-я!! Впере-е-д! Росси-и-я!!»

Тетя Лиза удивленно уставилась на него, он лишь развел руками. А затем кинулся к окну. Саша поспешил ко второму, тому, у которого стоял стул.

На улице у ворот стояла четверка пацанов. Один, рыжеволосый, был в футбольной форме сборной России. Еще один, лопоухий, в форме «Спартака». Двое остальных, золочено-кудрявых, просто пестрели белым, красным и синим цветами в одежде. Этими же красками оказались выкрашены лица всех четверых.

Они вскидывали руки, кричали:

— Впере-ед! Росси-и-я!!

И следовал рукотворный залп.

— Мам, там Митька. И Колька Шипкин, — посмеивался Сашка, стоя на стуле. — А еще угадай… Юрки Картавые! Слышишь?

Он помахал им. А Женя, бросив ему: «Погнали» — метнулся мимо привставшей Кати, мимо тетушки, подошедшей к Юре и пихавшей его в плечо, побежал через кухню и сени во двор.

Просвистел галошами по бетонной дорожке к воротам и, подпрыгнув, дернул за ручку. Засов выскочил, дверь отъехала, впустив волну ора.

— Давайте сюда, у нас здесь комментаторов слышно! — позвал Женек ребят.

Мальчишки, сбившись с речевки, переглянулись. Лопоухий подтолкнул рыжего. И они, притихшие, словно пришли в гости на день рождения новенького, вошли во двор. На пороге он представился — заразившись от них скромностью, как-то неловко повторил четырежды:

— Женя.

— Коля, — ответил рыжеволосый.

— Митька, — назвался «спартаковец».

На футболках обоих значилось «Титов», и можно было подумать про них, что они братья. Как и про двух оставшихся, проглотивших по букве «р»:

— Юхка. Юхка.

Но Женька знал, что Титов — это фамилия футболиста, и догадывался, что братьев в одной семье вряд ли станут называть одним именем.

С крыльца сбежал Сашка, и ребята чуть оживились.

А следом взорвались комментаторы — их взволнованные голоса ругали Хохлова и воздавали почести Нигматуллину.

— Эй, там, у экрана! Ну чего там? — крикнул в окно Женек.

— Сели в оборону! Бестолковые, — отозвался дядя Юра.

— Да что ж такое-то, а! Сейчас мы их взбодрим. — Женька повернулся к фанатам. — Так?

Они закивали.

— За! Побе-е-дой! — завел Женек. И на второй раз они подхватили.

Снова они тянулись к небу, которое в дрейфующих резных облаках было точно карта мира. Хором запускали в него боевой клич. И отбивали ритм ладошками над головами.

Стеснение прошло. Мальчишки загорелись улыбками. Дали волю голосам. Звонким, неукротимым. Неограненным, но богатым. Это не был писклявый вой и не какофония, насилующая уши. Неожиданно это звучало красиво. Так казалось Жене, который и голос свой уже не различал. Они словно родились для чистого звука. Из чистого звука.

Устоять на месте не могли. Подпрыгивали по слогам. Дирижировали взмахами раскаленных ладоней. Крутились, скакали, только что на руках не стояли. И то потому, что хлопать ногами неудобно.

Женек видел, как забегали футболисты. От одного соперника к другому. Следом за мячом. И третьего уже поймали. Как отобрали мяч и устремились в атаку. Потому что они, мальчишки со двора, поселились в них, зажгли и встряхнули.

За! Победой! За! Победой! За! Победой!

Повторяя заклинание, Женька верил — парни за сотни тысяч километров отсюда вспомнят это жгучее желание сотворить чудо, войти в историю и стать легендами. То желание, что заводило его сердце так, что щемило в груди.

Он видел, как помчались они по полю такими же дворовыми мальчишками — бойкими, бесстрашными, азартными. Как закрутили карусель, как залетал мяч от игрока к игроку. Нет, не могли они считать минуты, прячась у своих ворот. Невозможно это, когда пульсирует в тебе:

«За! Победой! За! Победой! За! Победой!»

Телевизор мелькал кадрами в зале, но и без него Женя видел, как парни бежали в атаку, как окружали атакой и атакой наседали. А затем наконец услышал.

В зале воскликнули. Коротко и… испугано. А дальше была ругань.

Женек опустил руки. Каким-то печальным эхом прозвучали еще мальчишки, а после тоже смолкли.

В окошко выглянула Катька:

— Забили, — вздохнула она, — нам.

— Что? Нет! Как же так?! Почему?! — вырвалось дружно у фанатов.

— Вот так вот, — пожала плечами сестренка.

А затем шустро посторонилась, грянул дядин бас:

— Как — как! Вот, глядите!

И в окне показался телевизор. Дядя бухнул его на подоконник. Экран задрожал, проплыла парочка помех. И Женька увидел.

Угловой. Навес. Удар головой. Гол.

Бельгийцы впереди. Бельгийцы выходят из группы!

Женя сам не ожидал, как вдруг подступили слезы. Защипало в горле.

Мальчишки подошли под окно, ближе к телевизору, и поддакивали огорченным комментаторам.

«Почему так случилось? Ведь это решающий матч — неужели они не понимают?! — негодовал Женек и печалился. — Почему они постоянно пропускают, когда надо забивать? Почему так, а, когда мы тут просим их, надеемся, верим? И мы, и все… Вся страна, а они… Ведь надо всего себя… Такой шанс! Неужели они вот об этом мечтали, вот так сыграть?»

— Какая минута? — вырвалось у него.

— Восьмидесятая, — злобно процедил Митька.

— Время… есть, — прошептал Женек.

По ту сторону экрана игроки в сине-белых футболках рвались в атаку. Последовал навес. Опасный, хороший.

— Бей! — прогремело на весь двор.

Игрок бы и рад, но не дотянулся. Миллион человек всплеснули руками и еще пятеро тут, во дворе.

— Еще есть время, — повторил Женя увереннее.

Кудрявые головы обоих Юриков обернулись.

— Один гол — и всё. — Он помахал указательным пальцем. — Один точный удар! — Слушали уже все. — Просто ударить хорошенько. Пас и касание. Да? Так ведь? Это возможно. Нужно только идти вперед.

Мальчишки переглянулись. Закивали неуверенно. Но в глазах их вновь запылал огонек. Только Сашка косился на экран.

— И бить. Бить надо больше. — Колька пнул по воздуху.

Телевизор взревел. Комментаторы онемели. Сашкины глаза округлились.

— Вот вам точный удар, — выдала подоспевшая Катька.

Ребята повернулись к окну. Женек поднял взгляд.

Бельгийцы праздновали. Красные ликовали. 3:1. Мчались озорными чёртиками между застывшими, побледневшими до оттенка своих маек футболистов — неудачников. И только Нигматуллин бесновался, доставая мяч из сетки.

— Жопа, — резюмировал Коля. Картавые Юрики чесали затылки.

— Полнейшая задница, — добавила Катька, качая головой.

Минуту стояли молча. Смотрели повторы. Где-то в доме сокрушался дядя Юра, и когда, казалось, стих, пискнула отскочившая дверь, и он вышел на крыльцо. За ним тетя Лиза.

— Все тут ясно, — злобно протянул он, повернувшись к ребятам. Тетя Лиза подтолкнула его, и они направились на огород. Катя вернулась в дом.

Матч тем временем продолжался.

Неудачники разом сбросили оцепенение и заметались, налетая на соперников и выцарапывая мяч. Совсем как в мире, созданном Женей, в рухнувшем мире. Шла восемьдесят четвертая минута. Но теперь в голове было пусто, а в груди, казалось, мертво.

— Не работает это! — буркнул Митя и сорвал с себя спартаковскую футболку. Остался в шортах — худенький, но загорелый. Уши пылали.

— Без толку с ними! — Колька хотел уже махнуть рукой в сторону экрана, но, нахмурившись, погрозил ему кулаком. Отвернулся и пошел к воротам. Митька поплелся за ним.

— За Бхазилию? — спросил один Юрка у второго. Они, похоже, выбирали, за кого болеть дальше.

Тот кивнул:

— За Хоналдо.

Они тоже прошаркали мимо.

Женя глянул на Сашку. Он единственный, кто еще следил за игрой. Не отрываясь, смотрел на экран, и в глазах его подрагивали слезы. Голоса комментаторов на долю секунды оживали, но мяч летел мимо ворот.

— Свистка же не было, вы куда? — огорчился Женька. — Вон же, атакуют.

Митя придержал дверь, Колька замер на пороге. Они пожали плечами.

— Есть же Сычев, — убеждал Женек и будто бы даже себя больше, чем их. — Титов. Ваш Титов!

Он указал на спину уже шагнувшего за порог Коли.

— Не успеют. Устали, — пробормотал Митька и выскочил следом.

— Зови еще. Поболеть, — помахал Юрка.

— Ага, вот Бхазилия будет когда, — закивал второй.

Дверь закрылась. И засов, лязгнув, запрыгнул в родную выемку.

— Мы… не справились? — печально спросил Сашка.

Теперь он смотрел на Женю. А Женька стрельнул взглядом на экран. Побежали секунды восемьдесят седьмой минуты. А игра словно закончилась, но это просто была какая-то пауза.

— Если… мы сейчас… Если сдадимся, то — да, это и будет «мы не справились», — твердо произнес Женек. — Понимаешь?

Саша задумался, глядя на него, затем кивнул:

— Свистка еще не было.

— Скрести пальцы, сложи ладони перед собой, смотри… и верь.

Женька показал как. Они замерли под окном, вскинув головы к экрану. И Женек зашевелил губами:

— Нужен гол, нужен гол, нужен гол, нужен гол…

Братик подхватил.

— Нужен гол, нужен гол, нужен гол, — повторяли они — тихо, но с напором.

И снова Женя видел этот гол, знал — он есть. Точно смотрел матч в повторе. Видел мяч в сетке и празднующих футболистов.

Нужен гол, нужен гол…

Каждое заклинание по три секунды. Подбиралась к середине восемьдесят восьмая минута, и, если бы захотелось, можно было бы посчитать, который раз они молили о чуде.

Губы колдовали, глаза гипнотизировали мяч. Вот он оказался в ногах у Титова. Он покатил его Кержакову. Тот развернулся с ним, не устоял. Но в падении все же отдал пас. Прямо по центру. Мяч скользнул между игроками. И его подхватил и в ту же секунду пробросил мимо вратаря Сычев. Мимо вратаря, но не мимо ворот.

Трибуны загудели. Сычев забрал мяч из сетки ворот и побежал к центру поля. Даже Катька показалась в окне над телевизором:

— Я же говорила, Сычев — лучший!

А Женя и Саша еще несколько секунд шептали свое. Пока Сашка не замолк, посмотрел на Женька горящими глазами и воскликнул:

— Гол!

Женя знал это, он уже видел это. И потребовалось мгновение, чтобы открыть самому себе — нет, не видел, это не запись, не повтор, и он не знал, что гол будет. Только верил.

— Гол!! — завопил он. — Они забили!

Они наколдовали — и они забили. Чудо! Они верили — и это случилось. Чудо — в прямом эфире, настоящее, задокументированное.

И сразу — какая минута, сколько еще осталось, какой вообще счет, сколько забивать?! Один! Снова один, еще один. За три — четыре минуты.

А Кержаков уже бежит к воротам, прорывается в штрафную. Прострел!

Гола нет.

Но оставлены уже речевки. Теперь только — «Давай! Ну! Пас, ну! Бей! Давай! Забивай!» Только крики — и Женины, и Сашины — только сжатые кулаки, только всплески руками и хватание за голову.

Ребята побежали в атаку… Давай! Вперед! Ну! Давите!

Навес в штрафную… Бей! Забивай!

Они у ворот… Пас! Давай! Ну, в центр! Пасуй!

Бельгийцы перехватили мяч. Отнимайте! Ну же! Скорее! Давай, давай…

Всё, девяностая минута.

Добавили еще три. Есть! Есть время! Нужен пас и удар, нужен гол…

Кержаков бьет… Нет! Нет! Ну нет! Мимо!

Бельгийцы задумали потянуть время, заменили игрока. Уроды, а! Хитрецы поганые!

Последняя атака… Отдай! Отдай пас! Ну куда?! Зачем?!

Еще одна последняя атака…

Аккуратно, аккуратно… Дальше. Ну, давай! Навешивай!

Бей! Ну! Забивай! Ну!!

Финальный свисток.

И все оборвалось. И крики, и вера. Женек смолк. Сашка закашлял. Вдруг вернулась его астма. А может, горло надорвал.

И даже злиться не хотелось. Не хотелось и плакать. Просто обидно, что чудо не… Что одного чуда бывает недостаточно.

Но они есть. Чудеса. Теперь Женька знал наверняка. И Саша знал.

В телевизоре кричали, обнимались, безумные и счастливые, прыгали в кучу малу. Но это одни. Другие, без сил рухнув, лежали на поле, сидели с поникшими головами, били по газону, плакали.

«А они, люди на стадионе, или те, что перед экранами, знали?» — подумал Женек. Почему-то казалось, что нет. Ведь если бы все люди знали, что чудеса существуют, то их было бы больше. И чудес, и тех, кто их творит.

— Отдышался? — спросил он у братика и потрепал по макушке.

Сашка кивнул, улыбнувшись, хоть еще слабо посвистывал, выдыхая.

— Ингалятор принести?

Он замотал головой, а затем выдал:

— Я не болею, я болельщик.

— Ага, очень громкий и стойкий болельщик, — Женька рассмеялся.

— Ну чего, фанаты доморощенные, — донеслось с крыльца.

Мальчишки обернулись. Только теперь они заметили Катьку, сидевшую за их спинами на скамеечке у бани, и бабулю, наблюдавшую за ними с крыльца. А еще чуть дальше вальяжно разгуливал петух.

— Ну-ка, домой, горе будем ваше утешать. Пирожками, — позвала бабуля, хихикая.

Женек жевал четвертый по счету пирожок — с картошкой — и запивал компотом, когда Катька позвала его из зала:

— Женя, иди быстрее, Сычев интервью дает!

Он осушил кружку и с половинкой пирожка выбрался из-за стола. Живот булькнул, когда он спрыгнул с порога в зал. Сел в кресло рядом с сестрой. Через несколько секунд пришел и Сашка.

— Говорят, Вы плакали после свистка. Настолько расстроились? — спросили у юного футболиста, совсем мальчишки.

— Да, хотелось плакать. И сил не было сдерживаться, да и не хотелось, — признался он. — Расстроился, да, сильно, очень обидно. Не знаю… нет, про судью не буду. И нет, конечно, не на бельгийцев… На нас, на себя обида. Мы хотели выиграть. Это Чемпионат Мира! Мечта каждого, но никто же не мечтает проиграть. И мы могли, но… не знаю… может, сами испугались, когда по счету проходили… Глупо. Я думал, говорил себе — просто играй, вон ворота, ты же хочешь забить гол?

Корреспондент держал микрофон и кивал. Дима говорил — не ему, не камере. Казалось, просто не хотел держать в себе:

— Плакал, да, потому что мы подвели… Какие-то мальчишки, я знаю, в обычной деревне кричали, гнали нас вперед, верили. А гул такой был… там, на поле, но… не знаю, казалось почему-то, что слышу только этих мальчишек. Они говорят: «Это же такой матч, исторический! Бейтесь до конца! Ну же, забейте!»

Катька — глаза расширены, брови подлетели — посмотрела на Женю. Женек, забыв, как жевать, посмотрел на Сашку, тот привстал с дивана.

Сычев продолжал:

— И я думаю, бегу и думаю — ведь да, это же больше не повторится, нельзя будет исправить, сыграть заново, а мы… будто бы не знали, что можем. А нужно же, нужно с этим знанием выходить. Да, мы хотели победить, конечно, хотели, но этого мало.

— Мало? — переспросил журналист. Сычев слабо кивнул. — Нужно что? Нужен тренер? Опыта больше?

Дима наконец взглянул на него. Странно. Словно только вспомнил, что это интервью, что его снимают. Покосился на камеру. И снова склонил голову. Затем ответил — самому себе, но услышали все:

— Нужно верить. Играть с верой. До последнего.

И ушел, задумчивый и повзрослевший.

— Про каких это он мальчишек? — подозрительно спросила Катька.

— Ясно про каких, — рассмеялся Женек. — Слыхала, что мы можем?

— Услышали!

А это уже обрадовался Сашка. И давай прыгать, позабыв, похоже, как мама ругала после его посвящения в болельщики.