Епитимья

Матвей Дмитриевич Балашов, 2023

Население Земли к 2042 году резко сократилось: последствия безумного геноцида оказались слишком катастрофическими. Простые люди, ослеплённые ложью, занимаются рабским трудом, пока «ценные члены общества» строят новый мир на руинах старого.Эмма Смит – одна из немногих, кому удалось проснуться от многолетнего сна и увидеть мир таким, какой он есть, без прикрас, но самое сложное ещё впереди. Дальше Эмме предстоит сделать выбор: снова погрузиться в сладкий сон или встретиться лицом к лицу с жестокой реальностью.

Глава 3

Эмма проснулась посреди ночи: экран на стене показал 3:42. С улицы не доносилось ни звука — тишину нарушало только тяжёлое дыхание Тома. Их личный маленький мирок казался в точности таким, каким он и должен был быть в это время — не хватало только какой-то маленькой, но очень важной детали. Словно художник забыл сделать заключительный мазок. Осознание пришло не сразу, но мгновенно накрыло Эмму волной адреналина. Она начала как в беспамятстве водить руками по кровати и только потом вспомнила, что кота в её жизни больше не было. К ней в одночасье вернулись все переживания и страхи прошедшего дня. Стены спальни закачались, и Эмма, как в замедленной съёмке, полетела сквозь крышу куда-то высоко, где было невозможно дышать, где было слышно только, как текла по венам кровь, где рождались и умирали бесчисленные звёзды и спешили куда-то огромные горящие кометы.

Падение с такой высоты оказалось болезненным, но вернуло Эмму в чувство. Она снова могла дышать, снова могла рассуждать трезво. В конце концов, ей было даровано то, о чём она могла только мечтать: время подумать в тишине.

Ей не хотелось бежать. Всё равно в своём жёлтом комбинезоне и без еды далеко бы она не ушла: с утра её бы нашли посреди дороги без сознания, а оказывать им такую услугу Эмма не собиралась. Да и куда она могла пойти? В лес, в котором и коту негде было спрятаться, или к Ребекке, в которой Эмма с каждой секундой сомневалась всё больше и больше? Смысла оттягивать неизбежное она не видела: от смерти не убежать.

Она вдруг осознала, что Том раздел и укрыл её перед тем, как лечь спать. От этой мысли ей стало ещё неприятнее находиться с этим человеком на одной кровати. Наверное, он после этого ещё и поцеловал её в плечо. Эмма поёжилась.

Она тихо встала и подошла к окну, но шторы не раздвинулись. Эмма никогда раньше не просыпалась в такое время и не догадывалась, что у штор тоже был режим. Она была лишней тут, в месте, которое раньше называла домом.

Эмма была уверена, что утром за ней придут. Глупо было полагать, что её странное поведение останется незамеченным. Жалкие остатки надежды исчезли вместе с котом. После этого её будущее уже не виделось светлым, после этого у неё вообще не осталось будущего.

Спустя полчаса в тишине ко всем неприятностям прибавилось ещё и знакомое жжение в животе. Выход напрашивался только один: в прошлый раз еда помогла унять боль. Эмма наощупь добралась до кухни, но очень быстро поняла, что в такое время там нельзя было даже попить воды. «Ночью Рабочий спит». И рабочие спали. Не шлялись по дому в поисках ответов, а спали, не видя снов.

Ей оставалось только попытаться снова уснуть. Эмма дошла до спальни, ударившись по пути о дверной косяк, и легла, скрестив руки на груди. В кровати было тепло, спокойное дыхание мужа усыпляло, но она ещё долго не могла сомкнуть глаз и смотрела в темноту, туда, где висел чёрный экран, пока её мысли пребывали где-то далеко. Там, где она никогда не была и никогда не побывает.

Эмма зевнула и повернулась на бок спиной к Тому. Веки оказались тяжелее, чем тревожные мысли, и она погрузилась в сон.

Во второй раз Эмма проснулась от звона посуды на кухне. На экране появились красные цифры: 7:55. Она протёрла глаза и убедилась: точно 7:55 — так поздно она ещё не просыпалась. Тома на кровати не было: он снова проснулся первым и уже заканчивал завтракать. Казалось, ему было абсолютно безразлично, опоздает его жена на работу или нет. Ей и самой это было безразлично.

Эмма накинула халат и пошла в ванную: есть ей не хотелось, несмотря на пропущенный накануне ужин, — ей хотелось хорошо выглядеть в последний рабочий день. После такого её желудок потерял всякую надежду увидеть еду ещё хоть раз на своём коротком веку.

За два дня Эмма похудела ещё больше: сквозь прозрачную кожу можно было увидеть тончайшие вены, о выступавшие скулы, казалось, можно было порезаться — но сильнее всего изменились глаза, в которых не осталось и доли былого запала. Собственный болезненный вид пугал её, хотя она и смирилась со своей судьбой. Эмма была готова встретиться со смертью, только представляла их встречу совсем иначе.

Слишком часто она стала думать об этом в последнее время.

Хлопнула дверь: Том ушёл на работу. Не попрощался, не подставил щёку под поцелуй и даже не поинтересовался, всё ли было в порядке. Эмму это успокоило: принять смерть гораздо проще, когда вы никому не нужны.

Она вышла из ванной и села на кровать, уставившись в стену. Окружавшие её краски как будто померкли, знакомые предметы из-за этого стали чужими.

Эмма достала из книги листок. Люди, смотревшие на неё оттуда, выглядели умиротворёнными и даже счастливыми. Их улыбки были искренними, а глаза казались совсем живыми, словно их хозяева в любой момент могли заговорить или выпрыгнуть из своего бумажного плена, но они, конечно, продолжали хранить молчание.

Чем дольше Эмма смотрела на них, тем больше вопросов у неё появлялось.

— Нет, сегодня я не умру, — её голос эхом разнёсся по пустой комнате. Она сама удивилась этой мысли: никаких гарантий на этот счёт у неё не было.

Никто до сих пор не пришёл за ней, а значит ей дали второй шанс. Эта наивная мысль пронзила её электрическим зарядом. Эмма вскочила с кровати и начала поспешно натягивать комбинезон: ни в коем случае нельзя было опоздать на автобус, она должна была оправдать ожидания тех, кто управлял её судьбой.

На ходу застегивая куртку, Эмма выбежала из дома и успела запрыгнуть в автобус в самый последний момент. За её спиной беззвучно сомкнулись автоматические двери, чуть не зажевав края её одежды. Первое на сегодня испытание она прошла.

По лицу Ребекки в этот момент пробежала тень испуга, но никто этого не заметил.

На следующей остановке к Эмме подсела темнокожая женщина с глазами янтарного цвета. К сожалению, это была единственная её отличительная черта. Всю дорогу она говорила о своём муже и о том, как тот забавно храпел, — Эмма смотрела попутчице прямо в глаза, но не могла разобрать ни одного слова, как будто её уши были плотно зажаты.

Её мысли были заняты другим: усилившимся чувством голода, который растекался по её органам жгучим огнём. Эмма думала только о том, как бы не упасть в обморок посреди рабочего дня и дотянуть хотя бы до обеда. Глупо было отказываться от еды, устраивать этот бессмысленный протест против собственного здоровья, но поняла она это слишком поздно.

Автобус бесшумно остановился. За два дня рабочая зона заметно изменилась: виднелись только редкие скопления грузов возле оградительной ленты. Эмма знала, что это было лишь начало: на следующий день им предстояло убирать грузы внутри зданий, постоянно ходить вверх-вниз по лестницам, чтобы вечером валиться с ног от усталости. Обычно на одну зону уходило не меньше двух недель.

Эмма как бы ненароком окинула взглядом наблюдателей, но те по-прежнему никак не выделяли её из общей массы рабочих. Может, кот и правда просто сбежал. Голос здравого смысла пытался отрицать, что коту было под силу открывать двери, но Эмма его не слушала и всё больше верила в собственные нелепые объяснения. На воле кот был в безопасности, там он был в состоянии найти себе нормальную еду, у него была сотня причин уйти. В этих жалких попытках обмануть саму себя она находила успокоение.

Эмма не могла поверить, что прошло всего два дня с тех пор, как она нашла перевернувший жизнь листок, и ещё меньше — с исчезновения кота. Она вдруг почувствовала, как что-то мягкое коснулось её ноги, и безумная мысль молнией пронеслась в её голове, но там ничего, кроме голой земли, не оказалось. Её глаза намокли, а в горле что-то сжалось. Улыбаться стало невыносимо.

Она наклонилась, чтобы вытереть слёзы и поднять очередной груз, и услышала, как кто-то наклонился рядом с ней.

— Не смотри на меня, продолжай заниматься делом, — голос Ребекки был спокойным.

Эмма послушно опустила голову ещё ниже и начала укладывать груз в тележку, делая вид, что тот был неподъёмно тяжёлым.

— Хочешь найти ответы — откажись от еды на сутки, — эти слова, казалось, дались Ребекке с большим трудом. — И не пытайся говорить со мной, пока я сама не подойду к тебе: это слишком опасно.

— Но я… — Эмма не успела закончить: Ребекка уже шагала в направлении грузовиков.

Эмма сразу почувствовала нестерпимый голод ещё сильнее: узел в животе становился туже с каждым поднятым грузом. Не есть целые сутки? Это звучало безумно. И как это могло помочь ей найти ответы? Слова Ребекки только добавили ещё больше вопросов. Зачем вообще это могло быть нужно? До этого таинственные послания Ребекки ещё можно было попробовать объяснить логически, но это… Это могла быть ещё одна проверка на стойкость, однако Эмма с трудом верила в это объяснение. Простые объяснения давно утратили свою силу.

Эмма решила довериться соседке в последний раз.

Рабочие ходили, гордо выпрямив спины, а Эмма делала всё возможное, чтобы не стать одним из грузов. В тот день что-то в них отталкивало её, что-то неуловимое и почти неощутимое. Они как-то изменились со вчерашнего дня, как будто обрели более чёткие очертания… Эмма отгоняла эти мысли подальше.

Ещё сложнее было не думать о предстоявшем обеде. Что делать со своей порцией, она пока не решила. Незаметно вылить куда-нибудь или просто не брать порцию, чтобы не было соблазна? А может, съесть этот несчастный суп и наплевать на указание Ребекки? Чем ближе был обеденный перерыв, тем больше она склонялась к последнему варианту, тем слабее становилась жажда ответов.

За обедом Эмма терпеливо дождалась своей очереди и подошла к дежурному наблюдателю за порцией супа. Как назло, именно в тот день похлёбка была горячей и даже приятно пахла. Соблазн был слишком велик. Вряд ли одна ложка супа могла навредить. Одна маленькая ложка такого горячего и такого ароматного супа…

Эмма уже подносила наполненную до краёв ложку ко рту, когда напротив неё села Ребекка, чей взгляд был наполнен нежностью и надеждой. К своей порции супа соседка даже не притронулась. Это испытание они проходили вместе. Эмма стыдливо опустила ложку. Один только взгляд Ребекки обладал удивительной властью над ней — она не могла противостоять силе этих карих глаз. Эмма снова поверила, что всё это было не простой проверкой или глупым розыгрышем, а чем-то большим, чем-то глобальным.

Свои порции супа они с Ребеккой, не произнеся ни слова, незаметно вылили, когда рабочие начали расходиться. Ничего ещё в этой жизни не давалось Эмме с таким трудом: она словно вылила вместе с супом свои последние силы — и даже присутствие Ребекки не помогало. От одной мысли о предстоявшей работе ей становилось дурно.

Когда они остались в шатре вдвоём, Ребекка положила руку Эмме на плечо и произнесла почти неслышно:

— Ещё чуть-чуть, скоро всё это закончится. Ты должна поверить, Эмма.

А потом Ребекка ушла, оставив Эмму наедине с её верой, от которой снова зависела вся её жизнь. Она верила — только сама не знала, во что.

Эмма подкатила тележку к лежащему в отдалении грузу и прислонилась спиной к гладкой стене одного из заброшенных домов. Она заставляла себя продолжать дышать, но даже это было выше её сил — её тело медленно сползло на твёрдую землю. Скоро всё это должно было закончиться. Радовало только, что кот успел убежать до того, как это случится. Эмма закрыла глаза и принялась считать оставшиеся у неё секунды.

Перед ней вдруг простёрлось бескрайнее синее море. Она чувствовала, как лёгкий бриз играл её волосами, как шуршал под ногами мягкий песок, как чуть быстрее, чем нужно, стучало от радости её сердце. Она повернула голову: рядом с ней стоял Том, которого она снова безумно любила, и держал на руках их маленького сына. Они заразительно смеялись над шуткой, которую она уже не помнила. Эмма не была уверена, но, похоже, это и было счастье. Смерть оказалась ничуть не страшной.

Чья-то тень скрыла солнце, и Эмма очнулась. Приторно-сладкий мираж мгновенно испарился, оставив только неприятную сухость на кончике языка.

— Пора? — прошептала она, поднимая глаза.

— Пора, — Ребекка, как луч света в пасмурный день, протягивала ей руку в жёлтой перчатке. Её лицо украшала улыбка — настоящая улыбка, с ямочками на щеках и едва видневшимися из-под губ передними зубами.

Следующий груз они подняли вместе, а потом в четыре руки загрузили его в тележку и плечом к плечу зашагали к грузовику. Ребекке как-то удалось поделиться с Эммой частью своей неиссякаемой энергии, и даже чувство голода ненадолго отступило.

Без Ребекки Эмма не протянула бы до вечера — без Ребекки ей и не пришлось бы протягивать до вечера, и это противоречие не давало ей покоя. Она была счастлива наконец увидеть приближавшийся автобус.

К концу рабочего дня все краски ушли из мира. Эмма плыла по рабочей зоне, как привидение. Что-то внутри неё было настроено решительно против голодной забастовки и продолжало безжалостно выжимать из неё все соки. Никаких ответов она так и не нашла, хотя условие Ребекки выполнила уже давно. Вместо этого она получила лишь ещё одну порцию вопросов.

Перед тем как сесть в автобус, Эмма окинула рабочую зону беглым взглядом и увидела вдали остатки грузов. Что-то с ними было не так, но с такого расстояния невозможно было сказать наверняка, не было ли это всего лишь игрой обманчивого сумеречного света. Это что-то пугало и отталкивало её. Чем дольше Эмма вглядывалась в неизвестность, тем меньше ей хотелось узнавать, что там скрывалось. Неужели там и были сокрыты ответы?

Когда автобус выехал на грунтовую дорогу и поехал вдоль оградительной линии, Эмма, как завороженная, не могла оторвать взгляд от пейзажа за окном, на её глазах грузы принимали своё истинное обличье. Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать, но всё равно вскрикнула, привлёкши всеобщее внимание. Она не могла поверить своим глазам. Нет, это не могло быть правдой. Ей это только мерещилось из-за голода и усталости. Эмма протёрла глаза руками, но видения никуда не делись. В этот раз обмануть себя не удалось. Всё это было взаправду: по рабочей зоне были в беспорядке разбросаны человеческие тела… Мужские, женские, детские — пожёванные временем, облезлые человеческие тела.

Эмма сидела, как в тумане, и продолжала тупо смотреть на мир, с которого без предупреждения сорвали занавес, на мир, который обнажил своё уродливое нутро. Она слышала, как билось её сердце, и стучали от дрожи зубы. Миллионы вопросов роились в её голове — ни на один из них она не могла найти вразумительный ответ.

Даже тогда, когда Эмма физически не могла видеть происходившее в рабочей зоне, перед её глазами снова возникли серые переплетения рук, лица без глаз, детские безжизненные тела… Эмма откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Там, за собственными веками, она была в безопасности. Стоило ей открыть глаза, и мир бы тотчас же рухнул.

Но мир не рухнул. Только соседка больше не улыбалась, но и этого было достаточно. Все, кого Эмма могла видеть со своего места, сидели молча и смотрели на неё огромными глазами. Никогда Эмма не видела их такими. Неужели и они увидели? Нет, ничего они не увидели. Через минуту временное помутнение уже прошло и работницы снова заулыбались. Они улыбались, а руки их были по локоть в крови.

Ребекка обманула её: никаких ответов Эмма не нашла, а вопросов, жестоких и вселяющих страх, стало только больше. Она сжала кулаки и уставилась в окно, почти не моргая, лишь бы не видеть эти образы. Но избавиться от них было невозможно.

Да, это действительно были человеческие трупы, а не фантазия её изголодавшегося мозга. Эмма была уверена в этом. И Ребекку она обвинила поспешно: всё-таки на один вопрос она ответ нашла. Один ответ взамен на свору вопросов: теперь она знала, что за грузы она таскала всю свою жизнь. Эмму передёрнуло. После этого открытия она не могла спокойно смотреть на свои руки. Даже через перчатки она видела на них кровь, запекавшуюся там двадцать лет.

Эмма не заметила, как автобус въехал в её район. Место, где она прожила всю свою жизнь, теперь вызывало у неё только отвращение. Это было место, где её без малейших зазрений совести травили какой-то дрянью на протяжении долгих лет, где люди со счастливыми лицами смывали кровь со своих рук.

Когда автобус остановился у дома Эммы, она выпрыгнула из салона так быстро, как только могла: ей хотелось поскорее сорвать с себя эту одежду и принять горячий душ. Ребекка уже ждала её на улице, делая вид, что завязывает шнурки.

— Прости, что не предупредила, — Ребекка часто дышала и говорила очень быстро. — Я хотела сделать это завтра, хоть как-то подготовить тебя к этому зрелищу… — в тот момент Эмма поняла, что Ребекка с самого начала знала, что из себя представляли грузы. — Я не думала, что это сработает так скоро.

— Я пыталась сказать тебе, — Эмма наконец услышала от соседки слова без скрытых смыслов, — но ты ушла слишком быстро.

— Да, и за это прости, — она сделала паузу и отдышалась. — Я не хотела подвергать ни тебя, ни себя опасности: любая мелочь могла всё разрушить, — Ребекка понизила голос. — Теперь ты понимаешь, чем занималась всю жизнь? Без понимания этого двигаться дальше ты не могла.

— Занималась? А ты разве нет? — Эмма попыталась найти в памяти упоминание о Ребекке хотя бы месячной давности, но безуспешно. Её память будто обрывалась в какой-то момент прошлого, доступа к первым главам собственной истории у неё не было.

— Всему своё время, — Ребекка загадочно улыбнулась. Эмма заметила, как подёргивался в этот момент её левый глаз. — И ещё одно: не закрывай сегодня дверь на ключ: ночью к тебе придут. Ничего не бойся и делай всё, что тебе скажут, иначе эта наша встреча станет последней.

Ребекке было не впервой отдавать приказы. Эмме показалось, что соседка даже как будто стала выше во время последней фразы.

— Хорошо, — Эмма, как маленькое дитя, была готова выполнить любое поручение Ребекки и пойти за той куда угодно. Она бы вцепилась в её комбинезон руками и не отпускала бы никогда.

— Тогда спокойной ночи, — у Ребекки была странная привычка уходить, не дождавшись ответа.

— Спокойной ночи, — сказала Эмма самой себе, наблюдая за тем, как Ребекка закрывала дверь своего дома.

Как давно никто не желал ей спокойной ночи. На секунду на душе стало тепло и уютно. На секунду даже на улице потеплело. Но только на секунду.

Эмма зашла в дом и села на пол у самого порога, прислонившись спиной к стене. От переизбытка чувств она не могла дышать, но не давала эмоциям взять верх: надеялась, что у неё ещё будет время поплакать.

Эмма закрыла лицо руками, но в то же мгновение резко их отбросила. Собственные руки были ей омерзительны: от них разило смертью и гнилью. И как она раньше не чувствовала этот запах? Эмма стиснула зубы и посмотрела невидящим взглядом на стену перед собой: она не узнавала этот цвет, эти узоры на обоях, не узнавала собственный дом… Её лицо перекосило от злости, злости на саму себя и на тех, кто превратил её в безвольную куклу.

Эмма просидела бы в коридоре до самой ночи, но Том не должен был увидеть её в таком состоянии — надо было подниматься и приводить себя в порядок. Еле волоча ноги, она дошла до ванной и начала отмывать руки от многолетнего слоя грязи: до боли и красноты натёрла каждую мочалкой, но даже после этого не могла спокойно смотреть на свои ладони, которые, как назло, так и норовили оказаться прямо перед её лицом.

— Ты никого не убивала, — напомнила она отражению в зеркале, и то тактично промолчало в ответ.

На кухне Эмма собиралась включить чайник, но вместо этого свалилась на стул и начала изучать узоры на стенах. В кастрюле на плите заурчала вода. Ничто в этой комнате не напоминало о том страшном преступлении, частью которого она, сама того не подозревая, стала. Тогда весь мир ограничивался стенами их маленькой кухни, и в этом мире было комфортно. Эмма хотела бы остаться там навсегда, забыв про голод и боль.

Но голод и боль имели другое мнение на этот счёт и напомнили о себе сами. В животе снова разгорался пожар, и в этот раз простое самовнушение уже не помогало. Решение проблемы возникло прямо перед глазами Эммы: она схватила стоявший на столе стакан с водой и принялась жадно пить, как будто кто-то мог в любую секунду забрать у неё это сокровище. Прохладная жидкость возымела невероятное действие: желудок попался на уловку и буря внутри него поутихла. Эмма была довольна собой: было приятно сделать хоть что-то без указаний Ребекки, своими силами.

Не сразу она поняла, какую ошибку только что допустила. Крик застыл у неё в гортани: одним своим шагом она в мгновение разрушила всё. В ту ж минуту она почувствовала, как мутнел её рассудок, как угасала в ней способность мыслить, как утекало из головы всё ненужное и лишнее, как пробуждалась после недолго сна слепая животная покорность. Неужели это могло подействовать так быстро?

Эмма прыгнула в это болото добровольно, и рядом не было решительно никого, кто подал бы ей руку помощи. Ей впервые нужно было самой спасать себя. От напряжения её голова, казалось, вздулась. У неё оставались считанные минуты до точки невозврата. К тому моменту Эмма уже не помнила, что в её жизни когда-то присутствовал человек по имени Ребекка.

Одна единственная идея маячила на горизонте: Эмма, хватаясь за остатки сознания, как за спасительный круг, на четвереньках доползла до уборной, наклонилась над унитазом и засунула два пальца в рот так глубоко, как могла. Рефлексы работали исправно: поток мутной воды вперемешку с кровью и желудочным соком хлынул из неё и продолжался, пока Эмма не была опустошена окончательно. Она обнимала унитаз и смеялась: сработало, спасена. Самое сложное осталось позади.

Входная дверь открылась неожиданно и с тихим скрипом. До ночи было ещё далеко, и Эмма резко встала, сжав кулаки. Она была готова драться насмерть, кто бы ни стоял за этой дверью. Голос Тома вернул её в реальность. Всего лишь муж вернулся с работы, а она чуть не набросилась на него с кулаками. Нервная система стала ни к чёрту.

Прежде чем выйти из ванной, Эмма обрызнула лицо холодной водой и натянула улыбку. Эту маску она надевала в последний раз. Том стоял в коридоре и улыбался всё так же отталкивающе, но Эмма уже не винила его в этом: яд по-прежнему тёк по его венам и отравлял его разум. Он был лишь жертвой.

Том обнял её, и мурашки пробежали по её плечам. Эти руки, покрытые толстым слоем крови и грязи, и пустые глаза… Она больше не могла находиться рядом с ним, ни с кем из них. Все рабочие были смертельным оружием в руках незримого палача, и это пугало Эмму ещё больше. Она не хотела жить в постоянном страхе, оглядываться на каждый шорох и проверять, не тянулись ли эти руки в жёлтых перчатках к её шее.

Том незаметно управился со своей порцией и жадно смотрел на тарелку Эммы.

— Можешь взять, я неголодна, — именно этого она и дожидалась.

— А как же?.. — было видно, что мысленно он уже поедал её порцию и этот вопрос задал лишь для приличия.

— Я хорошо поела за обедом, не переживай, — врать Эмме понравилось.

Том ничего не ответил и взял её тарелку. Он и не переживал.

Эмма даже завидовала ему в этот момент. Ни о чём не волновался, ни о чём не догадывался, и в его голове с каждой секундой по экспоненте не росло количество вопросов, в то время как количество ответов на них стабильно стремилось к нулю.

После ужина Том пошёл в душ, а она подошла к входной двери и повернула ключ, стараясь не дышать, хотя из-за шума воды Том не услышал бы и стрельбу в соседнем доме. Чрезмерной осторожностью Эмма заразилась от Ребекки.

Теперь она боялась только того, что силы могли покинуть её в самый ответственный момент, она могла просто не проснуться в нужное время и упустить из-за этого свой единственный шанс.

Эмма сложила одежду на пол возле тумбочки, чтобы ночью не тратить времени на поиски, и легла на спину. Лампа светила ей прямо в лицо, но она не отворачивалась, несмотря на жжение в глазах. Пока она что-то чувствовала, она могла быть уверена, что всё ещё существовала.

Том вышел из ванной через пятнадцать минут, улыбнулся себе под нос и, подойдя вплотную к кровати, скинул на пол полотенце, под которым ничего не было. В его глазах горело неудержимое животное желание. Эмма не успела даже дёрнуться в сторону: он схватил её за ноги и резко притянул к краю кровати. В ту же секунду она ощутила его внутри. Он сделал то, чего так давно добивался, без ненужных прелюдий. Он и не думал спрашивать. Он словно почувствовал, что больше такой возможности у него никогда не будет.

Эмма почти уснула к тому моменту: сил сопротивляться у неё не осталось. Она не могла даже сказать что-то, не то что закричать или попробовать вырваться. Её тело сотрясалось от потусторонних ритмичных толчков, и ей оставалось лишь мысленно проклинать этого человека, навалившегося на неё всеми килограммами своего веса. Когда его руки коснулись её лица, когда его длинные пальцы оказались у неё во рту, внутри неё надломилось что-то очень хрупкое и ценное.

Всё это время Том не переставал улыбаться и тяжело дышать. Её молчание он принял за покорное согласие.

К счастью, если счастье вообще ещё существовало в этом мире, продлилось это недолго. Том отдал ей последний супружеский долг и свалился на кровати рядом с ней с таким видом, словно только что завершил марафон. Его гладкая грудь вздымалась и блестела от пота. Он с силой сжал руку Эммы, так, что она ощутила пульсацию его вен. В тот вечер Том оставил в ней частичку себя.

Он уснул почти сразу, и в комнате погас свет. Лампы чувствовали, что живым в доме в тот момент был только Том. А Эмма чувствовала, как две неуверенные слезы потекли по её лицу. Всё тело изнывало, и она поняла, что уснуть у неё уже не получится.

В темноте минуты превращались в часы, а часы — в годы. Эмме казалось, что она медленно умирала, превращалась в бесформенную жижу и просачивалась сквозь матрас прямиком в ад. Голод жёг её изнутри, а снаружи по всему телу горели отметины от рук мужа. Желудок будто выворачивали наизнанку. Может быть, она это заслужила. И дёрнул её чёрт взять кота домой, поднять этот проклятый листок, променять сытую спокойную жизнь… На что? На боль и страх?

Что ждало её там, за порогом дома? Что приготовила ей судьба? У неё не было ни одной догадки. Мир был полон самых разных вещей, как отвратительных, так и прекрасных: она убедилась в этом сама — какие встретятся ей, когда она сделает шаг за территорию зоны комфорта? С чего она вообще взяла, что у неё получится сделать этот самый шаг? От этих мыслей ей стало ещё хуже. Эмма не чувствовала своих ног. Она надеялась только на чудо и молила время, чтобы то просто продолжало идти, дотянуло хотя бы до утра, до завтрака… Она была бы рада даже творожной запеканке.

Эмма вздрагивала при любом шорохе. Вытерпеть это было мучительно. Она уже не ждала прихода Ребекки, а хотела просто пережить эту ночь.

Она боялась уснуть и не проснуться и поэтому не закрывала глаза, которые так и не привыкли к темноте. Может, она уже давно умерла и просто ещё не поняла этого: собственные чувства не вызывали у неё доверия. Эмма подняла руку, и экран на стене нехотя показал 1:32, убедив её: она ещё была жива. Полвторого ночи: прошло всего полтора часа… Она бы заплакала, но сил не было даже на это.

Эмма догадывалась, что дело было не только в голоде. Тот, кто подмешивал отраву ей в еду все эти годы, явно должен был предусмотреть такой исход. Может, ей и не суждено было дожить до завтра. Может, Ребекка знала это и шутки ради приговорила её к мучительной смерти. Сколько раз она сомневалась в соседке и та в итоге доказывала обратное? Эмме оставалось только надеяться и ждать.

Перед её глазами появилась тарелка с жидким супом, который она бездумно вылила днём, и в этот раз сдержать слёзы у Эммы не получилось. Тихие всхлипывания эхом отражались от стен и потолка и наполняли комнату тоской.

Прошёл ещё час, она снова подняла руку: 1:48. Всего пятнадцать минут? Это не могло быть правдой. Наверное, даже экран отвернулся от неё — другого объяснения Эмма найти не могла. Рука Тома в этот момент опустилась на её живот: он сопел, как невинный младенец, и улыбался даже во сне. Эмма чуть не взвыла от отвращения, но пересилила себя и неловким движением скинула руку мужа со своего тела.

Тогда она пообещала себе, что через час уйдёт отсюда сама. Уползёт в крайнем случае. И не имело значения куда. Не могла она оставаться здесь, рядом с этим человеком, в этом доме, в этом мире… Интересно, что сейчас делал кот? Наверное, охотился на летучих мышей в лесу. Или на летучих мышей охотились только летучие коты? Мысли спутались окончательно.

Так она пролежала чуть меньше вечности, пока тихий скрежет двери не вывел её из транса. У Эммы замерло сердце. Ребекка? В коридоре послышались осторожные шаги: соседка сразу прошла на кухню, даже не заглянув в их спальню. Наверное, не хотела разбудить Тома.

Это был момент истины. Сейчас или никогда. Эмма поднялась на кровати, и каждый сустав в её теле застонал, каждый нерв накалился. Боль всё ещё была доказательством жизни, а не предвестником смерти. Эмма встала на ватные ноги, затем аккуратно достала из книги многострадальный листок, тайну которого ей только предстояло узнать, и сделала шаг к двери. Рука Тома в это время опустилась на то место, где только что лежала его жена, он пробормотал что-то невнятное и повернулся на другой бок. На пару секунд Эмма перестала дышать. Она была готова задушить мужа голыми руками, но не дать ему всё испортить.

Опираясь на стену, Эмма дошла до кухни. В дальнем углу комнаты виднелись очертания фигуры в капюшоне: Ребекка как-то обошла датчики движения и сидела теперь в полной тишине. Она молчала. Кухня была наполнена неопределённостью, даже воздух там был чужим. Эмма почувствовала неладное слишком поздно: свет загорелся, и она в страхе отпрыгнула к двери. Лица этого человека по-прежнему не было видно, но это точно была не Ребекка: в куртке такого размера могло поместиться три Ребекки. Неужели… Всё-таки незримый палач добрался до неё раньше, пришёл сейчас, когда спасение было так близко… В следующую секунду Эмма схватила со стола стакан и без колебаний разбила его о стену: теперь у неё было оружие. Слишком долго этот человек отравлял её жизнь: она планировала забрать его на тот свет с собой и выжидала, как львица, сверкая глазами. Предчувствие мести опьяняло её.

Ночной пришелец не шелохнулся. Между ними повисла зыбкая тишина, которую никто не хотел нарушать: никто не хотел нападать первым. Через минуту Эмма уже жалела, что выбрала такой путь: никаких шансов у неё в этом бою не было — надо было просто с улыбкой на лице шагнуть в это болото и остаться в нём навсегда.

Вдруг у незнакомца в руках загорелся маленький огонёк, осветивший нижнюю часть его лица, которая была покрыта густой чёрной бородой: наблюдательской маски на нём не было. Попытка втереться в доверие? Он начал искать что-то в карманах своей куртки и через мгновение вытащил оттуда маленький свёрток. Эмма крепче сжала смертоносный осколок.

— Возьми, — сказал он сухо, бросив свёрток на стол.

Эмма не дрогнула. Дрожало только стекло в её руках.

— Возьми, — повторил он уже мягче, — Ребекка сказала, что тебе нужно поесть.

Эмма посмотрела на ночного гостя уже не так холодно: его голос совсем не был похож на голос страшного убийцы. От него вообще исходило удивительное тепло. Может, его прислала Ребекка? Она никогда не говорила, что придёт этой ночью сама, но могла хотя бы предупредить, что замещать её будет огромный бородатый мужчина. Страх в глазах Эммы постепенно угасал.

Не опуская осколок, она одной рукой развернула свёрток — внутри действительно лежал кусок хлеба. Эмма не заметила, как он оказался у неё во рту. Изголодавшаяся и обессилевшая, она в тот момент и не думала о том, что в тесто могли подмешать яд, о том, можно ли было доверять сидевшему перед ней человеку, — голод перекрывал все остальные чувства. Хлеб был твёрдым, как камень, и пахнул старостью, — ничего вкуснее она никогда не ела.

Как приятно было жевать, чувствовать во рту пищу, глотать. У неё снова, как по волшебству, появились не только силы, но и желание жить дальше. На её глазах мир наполнялся надеждой.

Эмма расправилась с куском хлеба слишком быстро и теперь жадно смотрела на своего спасителя, ожидая подачки, как животное в зоопарке: не мог же он прийти с одним только куском хлеба. Минуты шли, а добавка на столе всё не появлялась. Похоже, запасы в карманах у незнакомца и правда подошли к концу. Эмма смиренно сглотнула: сытой жизни ей никто не обещал.

— Вот, оденься, — на столе образовалась стопка одежды. Эмма успела забыть, что этот человек пришёл сюда не для того, чтобы её кормить.

Она чувствовала, как бородач сверлил её взглядом из-под капюшона, и только тогда осознала, что все пять минут на кухне провела в одном нижнем белье. Полуголая лысая женщина, у которой текут слюни при виде зачерствевшего куска хлеба и которая бьёт стаканы при виде незнакомцев. Ради неё этот человек был здесь. Странно, что он вытерпел так долго.

Эмме было на удивление весело: вся эта ситуация была слишком неправдоподобной, чтобы оказаться реальностью. Слишком быстро её жизнь выворачивалась наизнанку и менялась до неузнаваемости — в настоящем мире так не бывает. Вероятно, она всё ещё спала, а во сне можно было не бояться ни последствий, ни мнений других людей.

На столе лежали чёрные спортивные штаны и кофта, цвет которой в темноте нельзя было разобрать. Одежда пахла сыростью, но на это Эмма не обращала внимания: она была счастлива впервые надеть хоть что-то помимо своей старой униформы, которая пахла только смертью. Новая одежда была ознаменованием новой жизни.

— Ботинки пока бери свои, — друг Ребекки был ещё более немногословен, чем она сама.

После этой фразы он встал и направился к выходу, не сказав больше ничего. Эмма покорно пошла за ним, как будто они были связаны невидимой, но очень прочной нитью. Одежда была ей чуть велика, но жаловаться, судя по всему, было бесполезно: гардероб её ночной посетитель с собой не притащил.

В слабом лунном свете, проникавшем в коридор через открытую дверь, Эмма наконец смогла разглядеть его. Мужчина был по-настоящему исполинского размера, и даже через объёмную куртку виднелись всевозможные мышцы, покрывавшие его могучее тело. Эмме было удивительно комфортно рядом с ним: своим молчаливым спокойствием он напоминал ей кота. За его спиной она была в безопасности.

Жаль, что кот не дождался всего пару дней, — сейчас Эмма взяла бы его с собой, понесла бы его на руках, разделила бы с ним свой кусок хлеба и свою радость… Кот был единственной частью её прошлого, которую она не хотела сжечь.

Бородач ждал у двери, пока она обувалась. Терять время этот человек явно не любил: нервно перебирал руками, держа их то у груди, то по швам, то за спиной, и постоянно бросал взгляд на своё запястье. Эмма была слишком возбуждена, чтобы придавать этому значение. Всё равно без неё он не уйдет, иначе не приходил бы совсем.

Эти двое, потерявшаяся и нашедший, наконец, показались на улице, за ними с глухим стуком закрылась дверь — дверь в прошлое. Эмма надеялась, что ей больше никогда не придётся её открыть. Впервые она появилась на улице без парика, предстала перед миром в своём настоящем обличье. Тёплый ночной ветер нежно коснулся её лица. Эмма посмотрела на пустую дорогу и улыбнулась: впервые за долгое время она делала это искренне. Два дня страданий подошли к концу.

Она посмотрела на дом напротив и неуклюже махнула рукой тому, кто наблюдал за ней из тени: Эмма была уверена, что Ребекка следила за каждым их шагом, несмотря на задвинутые шторы. Соседка не могла пустить всё на самотёк.

Здоровяк издал звук, больше походивший на уханье совы, чем на человеческую речь, и пошёл в сторону леса, не оборачиваясь. Эмма в последний раз взглянула на свой дом, но ничто внутри неё не дрогнуло, и это было неопровержимым доказательством, что время пришло. Это место больше ничего для неё не значило. Это место она покидала навсегда. Дальше — только вперёд.

Из-за непроглядных стен её провожали полные материнской любви карие глаза.

Эмма поравнялась со своим спутником, когда на горизонте уже показался знакомый лес: один его шаг стоил ей трёх. Она едва поспевала за ним и очень скоро снова отстала. Ей предстояла не лёгкая вечерняя прогулка. Прошлое не хотело отпускать её так просто и липкими щупальцами тянуло назад.

Её колени заныли ещё в самом начале пути, но это было ещё полбеды: с каждым шагом становилось всё тяжелее дышать. До этой ночи Эмма и представить не могла, насколько она была слабой. Она ведь выдерживала целый рабочий день на ногах, куда делась вся её выносливость?

Ещё тяжелее было идти молча, когда ответы были буквально в метре от неё. Бородачу точно было о чём рассказать, но заговорить Эмма не решалась. Она не знала, с чего начать, боялась сказать глупость и показаться наивной дурой. Она не знала даже имени этого человека.

Начинало светать, когда они, наконец, вошли в лес. В свете восходящего солнца он выглядел ещё таинственнее. Бесконечно длинные тени деревьев тянулись до самого горизонта и манили путников за собой. По земле клубилась и заметала их следы невесомая дымка. Только сонный ветер недовольно гудел, встречая на своём пути незваных гостей.

Эмма впервые видела этот мир вблизи. В каждом дереве она находила что-то новое, будь то трещина в коре или причудливые корни, выглядывавшие из-под земли. Молчаливые хранители леса на короткое время забрали у неё усталость. Ей хотелось прыгать от счастья и прикоснуться к каждому из них, но её провожатый не давал ей остановиться ни на мгновение. Наверное, его можно было понять: молодой лес просматривался насквозь, а они отошли от дороги всего на пару километров. К тому же небо в тот день было предательски чистым.

Прилив сил оказался лишь иллюзией: бившая ключом энергия постепенно улетучилась. Снова Эмма почувствовала тяжесть и жжение в груди, желудок начал недовольно ворчать, а голова закружилась. Когда её спутник делал очередной поворот, она молила безымянных богов, чтобы тот оказался последним, но её молитвы оставались неуслышанными. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ничего, похожего на дом, или хижину, или хотя бы берлогу. Эмма отчаялась.

Наверное, обладая настолько широкой спиной, здоровяк мог бы понести её на руках, но попросить о таком у Эммы язык бы не повернулся. Этот человек и так сделал для неё слишком многое.

«Я дойду, я справлюсь, я смогу», — убеждала она себя, но получалось неубедительно. Деревья у неё в глазах задвоились и поплыли.

Ещё один поворот, и сил идти не осталось совсем. Эмма опёрлась спиной о ближайшее дерево, и сказала так громко, как могла, — едва слышным шёпотом:

— Стойте… Пожалуйста…

В этот момент ноги подвели её, и она упала на землю, покрытую опавшими сосновыми иголками. Последним, что она увидела перед погружением во тьму, были исполинские руки, тянувшиеся к ней, и испуганные голубые глаза.