Я жива (Воспоминания о плене)

Масуме Абад

Они думали, что их взятие в плен – это трагическая ошибка и, будучи гражданскими лицами, они вскоре будут освобождены. Однако их доставили на территорию Ирака, в одну из самых страшных тюрем баасовского режима. Четыре юные иранские девушки плечом к плечу прошли через сорок месяцев кромешного ада. Подвергаясь нечеловеческим физическим и моральным пыткам, месяцами не видя солнца, ничего не зная о судьбе своих близких, они смогли выстоять. Им посчастливилось вернуться домой, но память о тех страшных днях не отпускает их ни на мгновение вот уже три десятка лет. Этой памятью Масуме Абад делится со всем человечеством в своей документальной книге. Для широкого круга читателей.

Глава вторая

Юность

После окончания средней школы я вступила в новый этап своей жизни. Я находилась в преддверии неведомой вехи на своем жизненном пути, когда должна была понемногу распрощаться с детством. Матери быстрее всех остальных замечают, понимают и чувствуют душевные и физические преобразования своих дочерей. Поэтому моя мать старалась побыстрее познакомить меня с правилами женской нравственной добродетели. Она настаивала на том, чтобы в длинные летние дни я занималась какой-нибудь работой, освоила какую-нибудь профессию. С этой целью я, Зари и моя мать пошли в дом Нагмы-ханум, которая переделала одну из своих комнат под парикмахерскую. Мать поручила нас Нагме-ханум, и мы условились, что я освою парикмахерское искусство так, чтобы матери больше не пришлось пользоваться услугами нанэ-Бандандаз. Нагма-ханум согласилась всё лето три раза в неделю по два часа обучать меня и Зари всем тонкостям своего ремесла.

Первое наше практическое занятие началось с предварительного обучения основам парикмахерского искусства. Для меня и Зари, попавших в новый непознанный мир, всё там было удивительно и приятно. В парикмахерской Нагмы-ханум никто не сидел сложа руки… Каждая из учениц была занята тем или иным делом, а каждая из клиенток вовлечена в процесс преображения своей внешности. Некоторые сидели с покрашенными волосами, другие занимались удалением лишних волос, третьи выпрямляли волосы, четвертые делали локоны и т. д. Одним словом, никто не выходил из дома Нагмы-ханум некрасивым. Подобно тому, как фокусники клали ленточку внутрь шляпы, а доставали оттуда зайца, Нагма-ханум также перевоплощала людей, заходивших в ее дом, и они выходили наружу в совершенно другом образе, красивые и довольные.

Оставалось еще полчаса до окончания занятия, когда кто-то сильно постучал в дверь парикмахерской, так что Нагма-ханум, испугавшись, вскочила и раздраженно сказала: «Что случилось? Это что за манера стучать в чужие двери? У этого дома, между прочим, есть хозяин!»

Ворча что-то вполголоса, Нагма-ханум вышла, чтобы открыть дверь. Как только дверь открылась, я услышала крики Рахима, Рахмана и Мохаммада, которые возмущенно спрашивали Нагму-ханум: «Что она здесь делает?!»

Их голоса сильно взволновали меня. Я выглянула на улицу, чтобы узнать, в чем дело. При виде меня они сердито закричали: «Кто тебе сказал прийти сюда?!»

Я хотела объяснить, что мы пришли с Зари учиться парикмахерскому искусству, но Рахман оборвал меня на полуслове и сказал сердито: «Зари я не имею права указывать, что делать, хотя я думаю, что она тоже очень зря пришла сюда!»

В тот момент я тоже подумала, что мы пришли в странное место, коль скоро вся округа так быстро узнала о нашем с Зари пребывании здесь, и это до такой степени разозлило моих братьев, что привело их к дому Нагмы-ханум. Мои мысли прервала Зари, которая сильно толкнула меня в бок, и я поняла, что надо уходить. Так ничему и не научившись, несмотря на усилия Нагмы-ханум, мы собрали свои вещи и вышли из парикмахерской.

Выйдя на улицу, я не поверила своим глазам. Все мои братья были в сборе и поджидали меня с таким видом, будто я совершила какой-то большой грех. Им не хватало только прутьев в руках, чтобы побить меня.

Когда мы пришли домой, там вновь поднялась шумиха и ругань. Братья снова и снова сердито спрашивали меня: «Ответь-ка, сколько девочек твоего возраста, помимо тебя, было там? Кто тебе сказал пойти туда и учиться парикмахерскому ремеслу?!»

Моя бедная мать, не предполагавшая, что ее инициатива отвести меня в парикмахерскую в качестве ученицы вызовет такую бурю протестов и отрицательных эмоций, удивленно смотрела на парней. Она ведь искренне считала, что, отдав меня на парикмахерские курсы, сделает из меня настоящую девушку-искусницу и рукодельницу. Оправдываясь, она сказала: «Девушка должна владеть многими искусствами. В конце концов, она должна научиться чему-то, что пригодится нам и соседям!»

Рахман ответил: «Конечно! Только прежде, чем она займется твоим лицом, лицом тети Туран и лицами соседских женщин, она в первую очередь начнет со своего!»

Рахим удивленно и с недоумением сказал: «Нанэ, ты нас удивляешь! Неужели ты хочешь, чтобы она заняла место нанэ-Бандандаз?!»

В конце концов, после долгих споров и дискуссий, братья убедили мать отправить меня в другое место для освоения другого искусства и ремесла. Мы договорились, что я буду ходить к госпоже Дравансиан, чтобы учиться у нее шитью.

На следующий день мы с Зари снова оказались попутчицами, так как у нас был один и тот же маршрут с разницей всего лишь в два дома. Она продолжила уроки парикмахерского искусства в доме Нагмы-ханум, а я стала ходить на швейные курсы госпожи Дравансиан.

Уроки шитья были не так увлекательны, как уроки парикмахерского мастерства. Во время них каждый час не приходили и не уходили посетители с разными, порой странными, лицами. В противоположность клиенткам Нагмы-ханум, которые все были молодые и красивые, а если и не были красивыми, то становились таковыми, клиентками госпожи Дравансиан были женщины средних лет, усталые и нетерпеливые. Госпожа Дравансиан со свойственным ей армянским акцентом пыталась, размеренно говоря по-персидски, объяснить нам правила шитья. Мы вместе с другими ученицами садились вокруг стола, и каждая из нас кроила ткани, шила, делала первичную примерку, а все остальные хвалили ее.

Это занятие не было мне по душе. Нахождение в этом обществе вызывало во мне напряженность. Госпожа Дравансиан, заметив это, а также мое равнодушие, познакомила меня со своими детьми — чистенькими и опрятными мальчиком и девочкой, у которых были непривычные для меня имена — Генрик и Гарачик. Несмотря на все условия и удобства, имевшиеся в их доме, Гарачик получила по математике двойку, и это стало хорошим поводом для нашей дружбы, поскольку я начала заниматься с ней математикой, и — для бегства от скучных уроков шитья.

Генрик рано утром уходил со своим отцом. Они были профессиональными плотниками.

Теперь я начала с удовольствием приходить в дом госпожи Дравансиан из-за симпатии, которую почувствовала к Гарачик, а госпожа Дравансиан, в свою очередь, тоже принимала меня особенным образом. Каждый день в разное время она заходила в комнату, где мы занимались математикой, с разными вкусными сладостями и фруктами, разложенными на красивой посуде, окидывала нас добрым взглядом и говорила с улыбкой на лице: «Господи! У вас фосфор, должно быть, на исходе. Не перенапрягайте свой мозг!». Мы с Гарачик в ответ тоже улыбались ей.

Я совершенно профессионально и без малейшего давления, не тратя никакой дополнительной энергии, объясняла Гарачик математические формулы так, чтобы она поняла и усвоила их. Моя цель и функции кардинально изменились — из ученицы я превратилась в учителя, и это радовало меня. К тому же каждый день я должна была приносить после урока домой образцы работ, сделанных мной из лоскутков материи, которые мне давала мать. Чтобы компенсировать усилия, которые я тратила на занятия с Гарачик по математике, госпожа Дравансиан быстро объясняла мне тему каждого урока, постоянно прося прощение за то, что «оказывает давление на мой мозг», и, чтобы предотвратить это «давление», она сама кроила и шила вместо меня, а моя мать восхищалась этими работами, хвалила меня и говорила, что у меня большой талант в этом деле. Бедная мама и не подозревала, что автором всех этих работ является сама госпожа Дравансиан, а не я.

В первые дни, следуя совету матери, я не брала ничего из того, что мне предлагали и чем хотели меня угостить в доме госпожи Дравансиан. Согласно данной мне установке я даже не должна была пить у них дома воды. Поэтому я уходила с пересохшим языком и возвращалась так же. Таких предписаний, данных мне матерью, было много, и я добросовестно соблюдала их. Однако чашка кофе, которую госпожа Дравансиан приносила в десять часов, становилась для меня настоящим соблазном.

Она гадала на кофе для Гарачик по тем фигуркам, которые оставались на стенках чашки, и рассказывала красивые истории о будущем и грядущих событиях в ее жизни. Было ощущение того, что мы спим, но мы не спали. Это было для меня очень увлекательно и приятно. И теперь я целыми днями была в ожидании чашечки кофе и приходила на уроки шитья, предвкушая удовольствие послушать волнующие истории о будущих днях. Как прилежная ученица, я вовремя приходила на уроки и начинала считать минуты до наступления десяти часов. Послушав несколько раз гадание госпожи Дравансиан, я сама запомнила некоторые фразы и значение фигур. К примеру, я уже знала, что наличие фигуры птицы в чашке сулит получение добрых вестей, корона — признак процветания и высокого положения, водопад — символ радости, богатства и успеха, дорога — показатель дальнего путешествия, молоток — свидетельство беды и проблем, рыба — символ благоденствия и достатка, финиковая гроздь означала скорое появление на свет новорожденного, а обувь являлась знаком нежеланной и долгой дороги.

Некоторые из этих прогнозов случайно оказывались верными и сбывались. Другие, вопреки нашим ожиданиям, не претворялись в реальность и благополучно забывались. В перерывах между уроками, во время угощений, госпожа Дравансиан рассказывала нам также о Библии, о его светлости Иисусе и задавала нам разные вопросы. Она видела, что я воздерживаюсь от принятия каких бы то ни было угощений в их доме, и хотела узнать причину этого от меня самой. Ее вопросы еще больше разжигали во мне жажду знаний — вопросы, на которые в первые дни у меня не было ответов. Почему, когда мы входим в мечеть, мы надеваем чадру, а при выходе снимаем ее? Был ли на самом деле распят его светлость Иисус? Придет ли его светлость Иисус вместе с нашим имамом Махди? И так далее.

Она превратила все мое существо в вопросительный знак, после которого не следовало ответов. На все ее вопросы я отвечала: «Я разбираюсь только в математике, к тому же только в материале для пятого класса. Об этом надо спрашивать знатока религии».

Ее беседы пробудили во мне жажду знаний. Чтобы найти ответы на все мучившие меня вопросы и утолить жажду моей алчущей и томящейся души, я каждый день ходила в мечеть, излагала там интересовавшие меня вопросы и с ответами на них приходила на уроки шитья. Однако количество книг, где можно было бы найти хоть какой-то ответ, равно как и число людей, у которых было бы терпение отвечать на вопросы школьницы, было мало. Разумеется, мои вопросы не были такими уж сложными и запутанными.

Одной из посетительниц уроков шитья была некая госпожа Хасели^[28]. От натиска вопросов госпожи Дравансиан я искала убежища у госпожи Хасели, которая преподавала Коран в мечети имени Обетованного Махди, располагавшейся на нашей улице. Госпожа Хасели, которая была набожной, благочестивой и добронравной женщиной, устраивала настоящие религиозные диспуты с госпожой Дравансиан, а мы с Гарачик становились свидетелями этих дискуссий, в результате чего я пришла к пониманию того, что я и Гарачик обе находимся на одном пути, и путем этим является религиозность, и что религия — не что иное, как путь для совершенствования человека. Казалось, что все мы ехали в одном поезде, но вышли из него на разных остановках.

Госпожа Хасели, которая летом преподавала Коран в мечети, была учителем математики в школе. Когда она узнала, что я занимаюсь с Гарачик математикой, она очень обрадовалась. Каждый раз перед тем, как ответить на мои вопросы по религии, она говорила мне: «Сначала необходимо отшлифовать и правильно оформить вопрос. Ибо правильно сформулированный вопрос есть половина ответа на него. Не бойся ничего. Ислам — совершенная религия, которая может предоставить ответы на все интересующие людей вопросы. Однако при этом критерием нашего — мусульман — отношения к армянам не должно быть сравнение степени совершенства ислама и христианства. Одежда, которую вы шьете, является лишь показателем степени ваших собственных знаний, учености и мастерства; она не может служить критерием профессионализма других портных».

Госпожа Хасели решила, что это — хорошая возможность для того, чтобы я глубоко осознала некоторые вещи, поэтому она попросила моего отца разрешить нам вместе пойти в воскресенье в церковь, чтобы увидеть богослужение и молитвы христиан. Молитва всегда красива. На каком бы языке и в какой бы форме она не совершалась, она есть прекраснейшее проявление связи человека со Всевышним. После того, как мы получили от отца соответствующее разрешение, мы отправились в церковь. Мне, которой знакомы были только голубая палитра, присущая мечети, и свечи, зажигаемые нами в мавзолее Сейеда Аббаса, церковь тоже понравилась. Я помолилась там. Лицезрение новой формы молитвы было для меня весьма притягательным. Мы зажгли свечи и наблюдали христианский религиозный церемониал, который совершался в церкви. Спустя несколько дней госпожа Дравансиан и Гарачик пошли вместе с нами в мечеть, и мы совершили молитву тому же самому Творцу в иной форме. Наши армянские друзья настаивали на разъяснении традиций, а мы настаивали на индоктринации. Госпожа Хасели говорила: «Поезд религии движется вперед, он никогда не развернется, чтобы поехать в обратном направлении. Религия дана для спасения человека, для того, чтобы показать человеку прямой путь и правильный образ жизни. Все религии были ниспосланы людям не одновременно, а одна за другой и в соразмерности с уровнем и качеством сознания и понимания людей каждой определенной временной эпохи. Разве вы когда-нибудь видели поезд, двигающийся назад? Разве вы видели когда-либо поезд с разъединенными вагонами?».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

28

Г-жа Хасели — учитель математики и прикладных наук, которая в настоящее время является пенсионеркой и живет в городе Шираз (прим. авт.).