100 великих творцов моды

Марьяна Скуратовская, 2013

На вопрос: является ли мода искусством – существует множество ответов. Но бесспорно одно: мода – разновидность художественного творчества и без нее мы не можем представить нашей жизни. Мода является частью нашей жизни, ее плодами мы пользуемся повседневно. На протяжении столетий портные, обувщики, шляпники, парфюмеры, не думая о признании и славе, в полной безвестности создавали прекрасные костюмы, роскошные шляпы, великолепную обувь и чарующую парфюмерию. Прошли столетия, и сегодня на слуху десятки выдающихся имен. В моде, как в любой области, есть свои ремесленники, однако же, и известно немало ярких талантов и даже гениев. Их произведениями восхищаются в неменьшей степени, чем творениями писателей и поэтов, скульпторов и художников. Очередная книга серии рассказывает о ста самых выдающихся именах в истории моды.

С них начиналась мода

(XVIII–XIX века)

Роза Бертен

(1747–1813)

Пролистаем воображаемый альбом по истории моды назад. Вот Франция, последняя треть XVIII века. Прихотливо отделанные платья с огромными юбками, воланы драгоценных кружев, искрящиеся украшения, высокие парики и пышные перья. А вот наряды, наоборот, воздушные, лёгкие, обманчиво простые… Мир дам, чьё убранство не менее изящно и хрупко, чем у фигурок из севрского фарфора. Мир женщин, которые напоминали то фруктовые корзинки, то райских птиц, то сказочных фей. Кто же правил страной, где они блистали?

Король Людовик XVI? Его министры? Нет-нет, несомненно, министр финансов или военный министр играли важную роль. Но для королевы Марии-Антуанетты, супруги Людовика, а также для множества других женщин не было министра важнее, чем «министр моды»…

В парижском магазине на улице Сент-Оноре, открывшемся в октябре 1773 года, женщины теряли голову, а мужчины — значительную часть своего состояния. Достаточно было взглянуть на нарядные витрины, украшенные всевозможными аксессуарами — шляпками, шалями, перчатками, веерами, и вот уже очередная дама, заворожённая, входила в высокие двери, которые распахивал разряженный лакей. А внутри… Что ж, магазин недаром носил название «Великий могол» — с одной стороны, весьма претенциозное, намекающее, что внутри вас ожидала вызывающая роскошь, как у правителей восточного государства, с другой — правдивое. Правдивое, потому что магазин напоминал шкатулку из сокровищницы. Потолок украшали роспись и позолота, стены — картины в нарядных рамах; дорогая изящная мебель, множество светильников, и, наконец, огромные зеркала, которые ещё больше множили находящееся там дамское счастье: бесчисленные рулоны дорогих тканей — шёлка, атласа, парчи, газа, и готовые наряды, которые создавала из них хозяйка этого заведения со своими помощницами. Элегантно одетые девушки-продавщицы предлагали свою помощь, ведь в таком месте у любой покупательницы, даже самой взыскательной, просто-напросто разбегались глаза. А кто же был хозяйкой всего этого великолепия?

Роза Бертен

Аббевиль, маленькое местечко в Пикардии — там, в 1747 году, в семье более чем среднего достатка (отец служил в конной страже, мать была сиделкой), родилась Роза Бертен. В Аббевиле она и росла, там получила первое образование, там стала швеёй. Но настоящей школой для неё стала модная мастерская мадемуазель Пагель в Париже, куда Роза переехала, по-видимому, в конце 1760-х, а по другим сведениям, в начале 1770-х. Вот где открылись таланты новоиспечённой модистки — ловкие руки, внимательный, подмечающий все детали взгляд, и уверенность в своих силах. Так что не стоит удивляться тому, что всего через несколько лет из рядовой ученицы Роза превратилась в делового партнёра мадемуазель Пагель, а вскоре открыла собственное дело.

Сохранилась легенда о том, кто и почему помог молоденькой Бертен встать на ноги — якобы хозяйка однажды отправила юную Розу отнести заказ принцессе де Конти. Прихожая была слабо освещена, и, увидев там некую женщину, Роза приняла её за одну из местных горничных и принялась с ней беседовать, весьма вольно и весело — ведь она была уверена, что говорит с равной! Однако женщина оказалась самой принцессой де Конти. Роза настолько ей понравилась, что она взяла её под своё покровительство, и даже заказала ей приданое для своей племянницы, дочери герцога де Пентьевра. одной из самых богатых наследниц Франции.

Нам неизвестно, правда это или нет, уж слишком обросла легендами жизнь легендарной французской модистки. Однако мадемуазель де Пентьевр, ставшая герцогиней Шартрской, и её невестка, принцесса де Ламбаль, действительно стали клиентками Розы Бертен, и именно они представили её своей подруге, королеве Марии-Антуанетте…

Королева, про которую графиня Виндишгретц, подруга её матери, императрицы Марии-Терезии, ещё недавно писала, что та «весьма плохо одета», всего за несколько лет превратилась в женщину, страстно обожающую наряжаться, настоящую королеву моды. А у королей должны быть министры.

Таким министром, наперсницей во всём том, что касалось туалетов, и стала Роза Бертен. Неслыханный взлёт! От скромной мастерицы из провинции до модистки королевы Франции!

Была ли Бертен кутюрье в нынешнем понимании этого слова, человеком, который создаёт моду, задаёт её направление? Скорее нет, чем да. «Роза Бертен не создавала моду в одиночку. Скорее мода была результатом дискуссий между королевой и её дамами, а Бертен превращала их замыслы в реальные наряды». Зато она отлично умела превратить неопределённое дамское щебетание «хочу что-нибудь с цветами» в розы из шёлка и муслина, в которых можно было разглядеть каждый лепесток, каждую тычинку…

В 1776 году выходит новое государственное постановление — теперь модистки могли образовать свою собственную гильдию, отделившись от торговцев дорогими тканями. Отныне Роза Бертен, которая, конечно же, немедленно вступила в новый синдикат, чувствовала себя ещё более уверенно — ведь теперь у неё было не только неофициальное признание, как любимой модистки королевы, но и официальное, «профессиональное». В «Великом моголе» работало тридцать продавщиц, а ведь ещё были мастера, исполнявшие заказы (около двадцати) и торговцы, с которыми Бертен заключала договора на поставки (не менее сорока) — портные и портнихи, шляпные мастерицы, вышивальщицы, кружевницы, белошвейки, красильщики, торговцы тканями и перьями… Были времена, когда число её сотрудников доходило до ста и более. Как написал один из биографов Марии-Антуанетты, Бертен «сама стала “великим моголом моды”». И правила ею твёрдой рукой.

Теперь среди клиенток Розы Бертен были не только самые знатные дамы Франции, но и множество иностранок, в том числе королевы Испании и Швеции, русские княгини… Даже герцогиня Девонширская, законодательница английской моды, надела платье от Бертен — подарок Марии-Антуанетты. Но, конечно, на первом месте оставались француженки. И даже когда в 1777 году Людовик XVI потребовал, чтобы скандально известный французский дипломат и тайный агент шевалье д’Эон, человек, который сначала жил в образе мужчины, а затем в образе женщины, вернулся домой, именно Розе Бертен королева заказала полный комплект женского «приданого», выказывая ему своё расположение.

А Бертен почувствовала свою силу. Отныне над магазином «Великий могол» висела нарядная вывеска — «Модистка королевы». Роза Бертен могла сама выбирать себе клиентов — она предпочитала аристократок. Однажды она отказалась принять заказ у «жены простого юриста из Бордо» — подумаешь, прокурорша, ведь Бертен навещают герцогини и принцессы! Сама же она оставалась при этом дочерью простого жандарма, но… об этом предпочитали не вспоминать ни сама модистка, ни обожавшие её клиентки. А вот остальные не упускали случая заметить, что Роза Бертен ведёт себя совершенно несоответственно своему положению в обществе, учитывая её низкое происхождение.

Бертен же была не просто модисткой королевы, а её наперсницей в том, что касалось моды. Дважды в неделю королева принимала её, и они обсуждали будущие заказы. Её приглашали на все частные приёмы и представления в Версале, и Бертен даже сняла квартиру неподалёку от дворца, чтобы быть поближе к королеве. Когда же Мария-Антуанетта переехала в Малый Трианон, она зачастую вообще не отпускала Бертен, чтобы та всегда была наготове — помочь с нарядом. Некий памфлетист писал в 1781 году, что «королева работает с Бертен так же, как её августейший супруг со своими министрами. ‹…› Счастлива была бы Франция, будь Людовик XVI так же благоразумен в выборе министров, как Антуанетта! Разве можно сравнить Сюлли, Кольбера и Ришелье в ловкости и хитрости с Бертен!» Так модистка Роза Бертен и получила прозвище, под которым вошла в историю моды — «министр моды». Правда, ещё её называли «министром безделушек»…

Власть моды — жестокая власть. Мадам Кампан жаловалась, что королева «разорит всех молодых женщин Франции», ведь, стремясь подражать ей, и заказывая всё новые наряды, тысячи из них, как писали современники, растрачивали на них даже своё приданое, и были «не менее счастливы заполучить новый пуф, чем мужа». А один журналист пошёл ещё дальше и обвинил королеву в моральном разложении народа — ведь у мужей не хватало денег, чтобы исполнять все прихоти жён, и на сцену выходили любовники…

Средний годовой счёт за наряды королевы к середине 1780-х годов составлял около 100 000 ливров (более полумиллиона долларов в примерном пересчёте на современные деньги). В 1785 году, к примеру, она потратила 100 000 только на аксессуары, а всего на наряды королевы ушло, вместо запланированных 120 000, почти 270 000, из которых ровно треть ушла на оплату счетов из мастерской Бертен…

Клиенток, кроме королевы, у именитой модистки было множество — в её сохранившихся счетах упомянуто 276 человек, но, как верно отметили исследователи, это только те, от кого Бертен удалось получить деньги, на самом деле их было гораздо больше. Весь её «бизнес» был выстроен на системе кредитов — свои наряды она зачастую продавала под долговые расписки, а сама, в свою очередь, точно также, под расписки, приобретала материалы для новых нарядов. Даже очень богатые клиентки не всегда были в состоянии оплатить свои счета в «Великом моголе». Ещё бы, ведь платье «от Бертен» стоило от одной до двух тысяч ливров, в приблизительном пересчёте на сегодняшние деньги — от пяти до десяти тысяч долларов. К тому же Бертен зачастую продавала в кредит свои товары замужним женщинам, не требуя на финансовых документах подписи их супругов, как это было принято, и множество мужей затем поджидали неприятные сюрпризы в виде огромных счетов!

Несмотря на подобный кредитный круговорот, Розе Бертен всё же удалось наладить не только бизнес, но и свой собственный быт. В 1782 году она купила небольшое поместье и регулярно навещала его, точно так же, как её клиентки-аристократки, которые часть года проводили в Париже, а часть — в своих владениях. А в столице она приобрела дом на улице Ришелье, где разместился и магазин, и её личные апартаменты, а часть дома отдали под квартиры, сдававшиеся внаём. В загородном доме жила не только сама Бертен, но и её братья со своими супругами и детьми. Племянниц тётушка Роза обеспечила приданым — довольно приличной суммой, приносившей ежегодный доход. Словом, позаботилась обо всех.

Однако вскоре началась революция. Что означала она для прославленной модистки? Что она потеряет множество клиентов (кто попадёт в тюрьму, а затем на эшафот, кто бежит из страны), в том числе и свою королеву…

Согласно воспоминаниям парикмахера королевы, Мария-Антуанетта однажды призналась своей модистке, что ей снился страшный сон: «Вы, моя дорогая Роза, принесли мне ленты всех цветов, и я выбрала несколько. Однако как только я взяла их в руки, они стали чёрными, и я в ужасе бросила их обратно в коробку. Я выбрала другие, зелёные, белые и лиловые, и как только взяла их, цвет снова сменился на цвет смерти. В этом сне я ощущала себя более слабой, чем обычно; я начала плакать, и Вы плакали тоже».

Даже в тюрьме Тампль королева продолжала оставаться клиенткой Бертен. 21 января 1793 года на эшафот взошёл бывший король Людовик XVI, «гражданин Капет», а 26 января Мария-Антуанетта, теперь уже просто «вдова Капет», отправила последний заказ в магазин своей модистки — два вдовьих чепца, три косынки, две пары кожаных перчаток, одни шёлковые, и веер. Всё это было чёрного цвета, как ленты во сне королевы — теперь ей предстояло носить траур… Но недолго. 16 октября гильотина положила конец некогда столь блестящей жизни. Марии-Антуанетты не стало.

Но её «министр моды» осталась. Ещё в 1792 году она получила разрешение покинуть Францию. Сначала она отправилась в Кобленц, затем во Франкфурт, а осенью добралась до Лондона. Что ж, знаменитую модистку охотно принимали везде, потому что везде находились дамы, жаждавшие красоты и роскоши. А сама она пыталась убедить революционные власти, что отправилась за границу только для того, чтобы заработать денег и выплатить долги многочисленным «санкюлотам», которые на неё работали.

Бертен смогла вернуться на родину только спустя восемь лет, в 1800 году. К тому времени сменилось всё, от государственного строя до моды. Та, что некогда стояла возле трона и на протяжении многих лет не просто одевала Её Величество, а в буквальном смысле руководила модой Франции и подавала пример всей остальной Европе, тихо умерла в своём доме в Эпине-сюр-Сен в 1813 году, незадолго до того заложив последние свои драгоценности. «Так проходит мирская слава?» Нет, лучше вспомним другую мудрую фразу, ту, которую приписывают самой Розе Бертен. «Новое — это хорошо забытое старое». Не в этом ли вся сущность моды, в которой так разбиралась Бертен, её министр?

Луи-Ипполит Леруа

(1763–1829)

Как «маленький корсиканец» Наполеон Бонапарт покорил Францию, став даже не королём, а императором, и попытался покорить остальной мир, так и его современник, Луи-Ипполит Леруа, покорил французскую моду, воцарившись и в моде Европы. И если Розу Бертен, модистку Марии-Антуанетты, называли, пусть и язвительно, «министром моды», то он удостоился даже более лестного прозвища, став богом, «богом шифона»…

Нам, к сожалению, мало что известно о ранних этапах его жизни. Считается, что Луи-Ипполит Леруа родился в 1763 году в Париже, в семье одного из рабочих сцены парижской Оперы. Мир ярких театральных костюмов, видимо, произвёл на маленького Луи-Ипполита огромное впечатление и пробудил в нём интерес к этой стороне жизни. Он стал парикмахером, и, как упоминал в своих мемуарах один из французских писателей XIX века, Ипполит Оже, Леруа даже был допущен ко двору и делал причёски придворным дамам королевы. А затем…

Великая французская революция повергла прежний мир в хаос, и одежды это тоже касалось. Многие приверженцы монархии спасали себя, демонстрируя даже своим внешним видом, что они, на самом деле, за революцию. Это, безусловно, касалось не всех, и, как ни странно, не касалось Леруа.

Дело, было, видимо, не в нелюбви к революции, а в любви к изящной моде дореволюционной эпохи. Как рассказывают, разряженный в пух и прах, словно щеголь уже уходящих времён, Леруа однажды едва не попал в тюрьму, обратный путь из которой зачастую вёл уже только на гильотину. Его вызвали на одно из заседаний Конвента, что, надо думать, привело беднягу в ужас. Правда, оказалось, что от него, как и некоторых других, разбиравшихся в моде и искусстве людей, ожидали деятельности, которая могла бы принести революции пользу — разработки костюмов новой эпохи. И Леруа перешёл на другую сторону баррикад.

Впрочем, не совсем — его любовь к роскоши и красоте никуда не делась, просто на время он придержит эту страсть. И если поначалу он работал над моделями, которые были подчёркнуто «революционными», выполненными в соответствующей цветовой гамме, с «идеологической» отделкой, то, когда в 1794 году в результате так называемого термидорианского переворота якобинская диктатура пала и была установлена Директория, он смог развернуться в полную силу.

Платье от Луи-Ипполита Леруа

На смену старой моде с её жёсткими корсетами и пышными юбками приходила новая — псевдоантичная, с платьями с завышенными, под грудью, талиями, в основном из белых или светлых тончайших тканей… Относительно простые, воздушные наряды всё равно могли выглядеть роскошно, поскольку многие дамы добавляли к ним драгоценные украшения — браслеты, кольца, тиары — в античном же стиле. Развиваясь, подобный стиль превратится в «ампир» — целую эпоху в искусстве, получившую название от слова «империя», поскольку расцвёл он во времена правления императора Наполеона I. И одним из его законодателей — в области моды — стал Леруа.

Во второй половине 1790-х он открыл собственный салон на улице Пти-Шан, где модники той поры (а никакие общественные потрясения не в силах отвратить человека от интереса к одежде) могли приобрести и платья, и шляпки, и все необходимые аксессуары. С присущей ему любовью к изысканности Леруа дополнял простые — особенно по сравнению с предыдущей эпохой — фасоны вышивкой и всевозможной отделкой. Как писала в своей книге одна из исследовательниц его биографии, Анни Латур, человеком он был, по всей видимости, достаточно беспринципным, поскольку в борьбе за успех не стеснялся почти ничего — переманивал у конкурентов мастеров и продавщиц, не упускал случая покритиковать и высмеять этих же конкурентов, а когда с помощью новой компаньонки, известнейшей модистки мадам Рембо открыл новый роскошный салон в более престижном месте, на улице Ришелье, приложил все усилия, чтобы вытеснить её и остаться единственным полновластным хозяином. Так же он сумел и стать доверенным лицом Жозефины, первой супруги Бонапарта — поначалу действовал через её окружение, поставляя приближённым первой дамы Франции те или иные модные товары, а потом вытеснил соперницу, модистку Жермон, и стал фактически единственным человеком, на которого легла вся ответственность за гардероб будущей императрицы.

Когда его клиенткой стала сама Жозефина, перед Леруа открылись огромные возможности. Все приближённые к ней дамы, все жительницы столицы мечтали о том, чтобы одеваться у мастера, которому покровительствует супруга Наполеона. В ателье Леруа можно было приобрести что угодно — от белья до шляпок, от перчаток до духов. Из торговца модными товарами он быстро превратился в законодателя мод, чья фантазия была, казалось, неисчерпаемой, а вкус множеством современников признавался безупречным. Он оказался отличным дельцом, но при этом считал себя — и имел для этого все основания — арбитром изящества.

Наверное, одним из самых важных событий в карьере Леруа стала коронация супругов Бонапарт в 1804 году. Он, конечно же, рассчитывал, что создавать наряды для церемонии поручат именно ему; так и получилось, однако не совсем. Наполеон поручил разработать эскизы костюмов ученику знаменитого художника Давида, Изабе, и Жозефине, как говорили, едва удалось уговорить обиженного Леруа сшить костюмы по чужим эскизам. В конце концов он взялся за это, и, можно сказать, именно в тот момент родилась заново роскошная придворная мода — с всё тем же силуэтом с завышенной талией, однако с использованием роскошных тканей и драгоценной отделки. Кроме того, Леруа стал активно использовать элементы моды прошлого — стоячие воротники и рукава с буфами, напоминавшие об эпохе Ренессанса, длинные шлейфы, и так далее.

Счета от именитого кутюрье, как говорили, производили больше переполоха, чем любовные письма, и множество мужей, надо полагать, только вздыхало, оплачивая их. Но как устоять и не заказать очередное необыкновенной красоты платье или шляпку? В эпоху, когда модные силуэты были жёстко определены, много внимания уделялось отделке, именно она менялась часто и быстро. И Леруа не повторялся, всё время придумывая что-нибудь интересное.

Он ввёл традицию, из которой потом вырастут модные показы, — устраивал своеобразные выставки своих работ для числа избранных клиентов, которые получали личные приглашения. Попасть на них просто так, без личного позволения Леруа, было невозможно, что, конечно, только подогревало интерес. На одной из таких выставок были продемонстрированы роскошные туалеты Жозефины, его самой главной клиентки.

Их отношения были очень близкими, она советовалась с ним по поводу всего своего гардероба. Даже когда Наполеон развёлся с ней ради брака с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой, которая должна была подарить ему наследника, и Жозефина переселилась в Мальмезон, Леруа, несмотря на то, что ему пришлось, разумеется, обслуживать и новую императрицу, остался верен предыдущей и постоянно навещал её. Говорят, что ещё долгое время после смерти Жозефины в 1814 году её многочисленные живописные и скульптурные портреты в доме Леруа оставались завешенными чёрным крепом…

Леруа говорил: «Среди моих клиенток были две императрицы и все коронованные головки Европы». Он, конечно, преувеличивал, но не намного. Сёстры Наполеона, среди которых были королева, герцогиня и принцесса, племянницы и невестки, придворные дамы… Сохранились бухгалтерские книги Леруа, и в одной из них есть сведения о 603 клиентах за период с 1812 по 1821 год, и половина из них каким-либо образом связана или с французским двором, или с дворами иностранными — австрийским, английским, русским, испанским, баварским, шведским и т. д. Есть сведения, что платья Леруа дошли даже до Америки — первая жена Жерома Бонапарта была американкой, они поженились в Балтиморе в 1803 году, и платья для невесты заказали, разумеется, у самого знаменитого французского портного.

Карьера Леруа продолжалась и после падения Наполеона. Когда на престол в 1814 году вновь взошёл представитель династии Бурбонов, Людовик XVIII, он всё так же создавал великолепные туалеты. Но шли годы, Леруа старел, а мода менялась… Постепенно он переложил управление своим ателье на племянницу, а сам всё больше проводил время в уединении. В 1825 году он снова вернулся в моду, чтобы создать очередные туалеты для очередной коронации, на сей раз — Карла X, но, если верить воспоминаниям Оже, «не придумал ничего нового, ничего элегантного». Так ли это было на самом деле? Угас ли талант Леруа или он просто больше не соответствовал новому времени? Второе для творца не менее страшно, чем первое…

В 1829 году великого мастера не стало. Кто помнит о нём теперь? Почти никто, кроме немногих специалистов. Но, глядя на великолепные портреты начала XIX века, давайте не забывать о том, кто делал тогдашних дам столь блистательными — Луи-Ипполит Леруа.

Чарльз Фредерик Ворт

(1825–1895)

Можно было бы начать с того, что, как художника Франца Винтерхальтера, писавшего портреты цвета европейской аристократии середины XIX века называли «королём художников и художником королей», так и Чарльза Фредерика Ворта (в платьях от которого, заметим, дамы часто позировали Винтерхальтеру) можно было бы назвать «королём портных и портным королей». Но дело не в этом. И даже не в том, что он был очень талантливым человеком, создававшим настоящие шедевры. А в том, что он был… первым. Первым модельером. Первым дизайнером. Первым кутюрье. Все, кто работал до него, делали ту одежду, которую хотели клиенты. А Ворт стал первым, кто стал диктовать моду, кто стал задавать её направления, создавать собственные стили. Так родилась Высокая мода, а он стал её отцом.

Чарльз Фредерик Ворт

Чарльз Фредерик Ворт родился в 1825 году в Борне, небольшом городе в английском графстве Линкольншир. Их семья могла бы считаться вполне приличной — отец, Вильям Ворт, был местным стряпчим. Но когда Чарльзу было одиннадцать, отец разорился, бросил семью, и матери с пятью детьми отныне нужно было как-то справляться самим. Возможности платить за школу больше не было, к тому же надо было зарабатывать на жизнь, и Чарльза отдали работать в типографию. Мизерное жалованье, тяжелый, изматывающий труд, постоянное сознание своего бедственного положения, унижения, которые приходилось переносить его семье, — до конца дней своих он будет всё это помнить. И тогда, когда на вершине славы он сможет позволять себе всё, что угодно и его часто будут обвинять в стремлении обустроить свою жизнь с кричащей, безвкусной роскошью, — всё это будет просто отголоском тех дней, когда он, наоборот, ничего не мог себе позволить…

Работа в типографии была ему ненавистна, и в конце концов Чарльзу удалось убедить мать отпустить его в Лондон, где он смог бы найти себе что-нибудь более подходящее. Так в 1838 году он попал в «Сван и Эдгар» (по другим сведениям — «Маршалл и Снелгроув»), магазин на Риджент-стрит, торговавший галантерейными товарами. Там он и провёл следующие несколько лет, сначала в качестве подмастерья, а затем и счетовода. Мир, полный красивых дорогих тканей, элегантно одетых клиентов, мир богатого лондонского Вест-Энда разительно отличался от того скромного, а порой и жалкого мира, где Чарльз проводил время, когда заканчивал работу. Впрочем, на работе он проводил основное время — как гласит легенда, иногда он даже спал под прилавком. Что ж, зато он получил бесценный опыт — научился разбираться в тканях, в нарядах, в ведении дел.

А ещё огромное влияние на него оказала живопись — магазин находился неподалёку от Национальной портретной галереи, и в свободное от работы время Чарльз отправлялся туда (или в другие музеи), чтобы снова и снова смотреть на великолепные портреты старых мастеров, на которых кавалеры и дамы прошлого представали в тщательно выписанных костюмах. Наверное, можно сказать, что интерес к моде, и именно к женской одежде, зародился у будущего именитого кутюрье именно тут, в залах галереи, когда он рассматривал мельчайшие детали, что-то зарисовывал на память, что-то запоминал, чем-то восхищался…

В 1845 году Чарльз перешёл на работу в другое место, «Льюис и Алленби», торговцам шёлковыми тканями, которые, помимо прочего, были поставщиками королевского двора. Там он проработал меньше года. К тому времени он уже точно знал, что хочет заниматься именно модной одеждой, но Лондон казался для этого неподходящим местом. Париж! Вот истинная столица моды — ведь именно Франция в течение долгих десятков лет задавала тон всей основной Европе, и где же можно было найти что-то новое и посвятить ему себя, как не там?

И молодой человек — Чарльзу тогда как раз исполнилось двадцать лет — отправился в Париж. Ему удалось отложить немного денег, и на переезд через Ла-Манш и дорогу до Парижа хватило, зато на жизнь в городе почти ничего не осталось. А если ещё учесть, что он не знал языка… Словом, человек, которому предстояло покорить этот город, а вслед за ним и весь мир, прибыл туда совсем не триумфально. Но разве не так начиналось множество историй со счастливым концом?

Ему относительно повезло — он устроился на работу в магазин тканей «Ля виль де Пари» («Город Париж»). Да, работа была тяжёлой и довольно однообразной, но ведь надо же было с чего-то начинать! Он учил язык, экономил, как мог, и прошло почти два года, прежде чем ему удалось получить место служащего в известном доме моды «Гагелин» — а вот это было уже куда ближе к исполнению мечты! В этом месте продавались всевозможные ткани, аксессуары и готовые дамские наряды, куда за ними приезжал цвет парижского общества.

Аксессуары демонстрировались на хорошеньких молоденьких продавщицах, и одна из них, Мари Верне, привлекла внимание Чарльза. Он начал ухаживать за Мари, а кроме того, шить для неё простые, но вместе с тем очень элегантные наряды. А около 1850 года ему удалось убедить руководство магазина позволить ему открыть при доме моды швейное ателье. Казалось бы, ничего особенного, но на самом деле решение было новаторским — раньше пошив одежды и продажа тканей, аксессуаров и готовых нарядов существовали совершенно раздельно, никому в голову не приходило объединять их под одной крышей. Ворт был первым. Очаровательная Мари, которая в его платьях демонстрировала покупателям всевозможные накидки и шали, послужила прекрасным доказательством его способностей, и… Ворт получил разрешение.

Год спустя, в 1851-м, когда в Лондоне проходила первая Всемирная выставка, выяснилось, что это было правильное решение. В выстроенном специально ради этой выставки Хрустальном дворце разные страны демонстрировали свои достижения, и дом моды, в котором работал Ворт (к тому времени он сменил хозяев и название), представил свою продукцию, среди которой были и наряды от Ворта. И получил за это золотую медаль! Начиная с этого момента, дом моды уже рекламировал себя не только как место, где можно купить аксессуары и готовую одежду, а и как место, где можно заказать себе наряд. А летом того же года англичанин Чарльз Фредерик Ворт и француженка, уроженка Оверни, Мари Верне поженились. И как выяснилось, жене предстояло стать не просто хозяйкой и матерью (их сын Гастон-Люсьен родился в 1953-м, а Жан-Филипп — в 1856 году), а и в какой-то мере партнёром своего мужа, оказывая поддержку в его начинаниях.

С одной стороны, дела Ворта тогда шли неплохо. Если когда-то он начинал с роли простого служащего, одного из многих, то теперь стал одним из компаньонов. С другой стороны, те нововведения, которые он предлагал ввести, не вызывали у остальных компаньонов энтузиазма. И в 1858 году Ворт решает рискнуть своим уже, казалось бы, упрочившимся положением и начать с нуля, на сей раз — самостоятельно. Вместе с молодым, но преуспевающим шведским предпринимателем, торговавшим мануфактурой, Отто Бобергом, они открыли собственное дело, ателье на рю де ля Пэ (это партнёрство распадётся только в 1870 году, когда, после падения Второй империи, Боберг вернётся в Швецию, а Ворт тогда станет полновластным хозяином).

Первые полтора года прошли относительно спокойно и не без успеха, однако настоящий прорыв случился, как считается, в 1860 году, и история эта со временем стала легендарной. Ворт мечтал заполучить в клиентки самую знатную даму Франции, супругу императора, красавицу Евгению. Но как это сделать?…

Однажды к Полине Меттерних, супруге австрийского посла во Франции князя Меттерниха, явилась незнакомая женщина, которая предложила показать княгине эскизы нескольких модных платьев. И упомянула, что эскизы принадлежат её мужу, англичанину Чарльзу Фредерику Ворту. Модницу-княгиню возмутила сама мысль о том, что англичанин осмеливается что-то предлагать парижанкам (кто лучше них знает толк в моде?), и она уже готова была выставить посетительницу, но нечаянно взглянула на эскизы… и уже не смогла от них оторваться. Мари Ворт объяснила, что некогда её муж работал в одном из модных домов, а теперь основал собственное дело, и предложила княгине заказать у него два платья, и при этом самой назначить за них цену. Та решила заказать два платья, дневное и бальное, каждое за триста франков. Когда Ворт прославится, княгиня будет вздыхать о том, что никогда больше не могла покупать его роскошные наряды так дёшево… Императрица, восхитившись бальным платьем княгини, велела передать мастеру, что ожидает его у себя на следующий день. И с этого момента Ворт превращается в полновластного диктатора моды.

То, что его клиенткой, наконец, стала сама императрица Евгения, было подобно тому, как если бы он вдруг наткнулся на золотую жилу. Впрочем, почему наткнулся — чтобы найти её, он работал долго и упорно… Императрице постоянно нужны были новые наряды для всевозможных событий при дворе, а вместе с ней — и её придворным дамам.

Евгения страстно увлекалась модой, но, тем не менее, ограничивала себя — по крайней мере, в одном определённом аспекте. Ворт вспоминал: «Императрица пришла в восторг от предложенных мною моделей. Однако она сказала: “Месье Ворт, вряд ли я буду в восторге от того, что мне предстоит показаться на публике в таком новом костюме. Придётся подождать, пока кто-нибудь другой наденет это. В моём положении я должна не задавать моду, а следовать ей”».

Что ж, в желающих приобрести роскошные наряды от Ворта недостатка не было. Вопрос был только в деньгах — его наряды стоили очень дорого. Но даже тавтология тут уместна — они того стоили! Среди его клиенток был весь свет… и полусвет. Например, Полина Меттерних, женщина, с лёгкой руки которой и началась дорога Ворта к настоящей славе, обожавшая его наряды и даже не ставшая возражать, когда кутюрье однажды самоуверенно воскликнул: «Подумать только, ведь тот, кто вас придумал, — это я». Русские великие княгини, в частности Мария Николаевна, дочь Николая I и сестра Александра II, императрица Мария Фёдоровна, супруга Александра III (говорят, что она настолько доверяла его вкусу, что просто посылала ему телеграмму, а уж он сам решал, какую модель и какую ткань выбрать). Императрица Австро-Венгрии Елизавета, прелестная Зисси — в частности, Ворт сделал для неё великолепный наряд в венгерском народном стиле, в котором она была коронована как королева Венгрии; что касается знаменитого портрета, где она изображена в белом платье, усыпанном серебряными звёздочками и со звёздами из бриллиантов в волосах, то, хотя точных сведений не сохранилось, можно предположить, что и это был наряд от Ворта. Придворные дамы. Супруги послов. Демимонденки, дамы полусвета — говорят, одна из них, придя к мастеру, заявила: «Некоторые дамы требуют от своих портных, чтобы те одевали их, как кокоток. Я же пришла к вам, чтобы вы одели меня, как знатную даму».

Кутюрье, чья слава росла очень быстро, одинаково (и порой очень небрежно) обращался и с графинями, и с куртизанками, и с супругами банкиров. Жан-Филипп Ворт, написавший впоследствии биографию своего знаменитого отца, упоминал, что тот ставил себя на третье место — сразу за Богом и императором… Он никогда не заканчивал работу, пока не доводил очередной наряд до совершенства, но когда оно достигалось, знал только он сам, и решение его было непререкаемым. Став «арбитром изящества», он диктовал свою волю всем — и тем, кто на него работал (что, впрочем, нормально), и тем, кто хотел стать его клиентом (а вот это было тогда ещё непривычным).

Словом, он шёл по пути, по которому когда-то шла Роза Бертен, — считал себя главным авторитетом в вопросах моды и не стеснялся давать понять некоторым клиентам, что относится к ним свысока, как министр моды к подданным королевства. Это, конечно, не могло не вызывать нападок, порой весьма едких. Однако никакие насмешки над чересчур важными манерами, никакие издевательства над страстью Ворта к роскоши, никакие сетования на то, что дамской модой стали заправлять мужчины, словом, ничто не могло поколебать авторитет Ворта, подорвать его власть. Почему? Да потому что он и в самом деле был необыкновенно талантлив и как кутюрье, и как предприниматель. Эрнест Фейдо, известный беллетрист той эпохи, писал о Ворте так: «Месье Ворт известен сегодня во всём мире, и это заслуженно. Он ни в чём не нуждается для поддержания своей репутации. Его публично обвиняли, высмеивали, ему завидовали, как всем новаторам, многие талантливые люди хотели бы быть на его месте».

Одним из самых известных изобретений Ворта считается кринолин, а сам он говорил, что в моду его ввела императрица Евгения, желая скрыть в 1856 году свою беременность (по иронии судьбы, первый каркас для юбок, появившийся в конце XV века тоже, как гласит легенда, был надет именно по этой причине). Однако на самом деле введение металлического каркаса, который поддерживал бы пышные дамские юбки, которые начиная с конца 1820-х годов неуклонно расширялись, было вопросом времени — нижние накрахмаленные юбки и плотная юбка из ткани с конским волосом (слово «кринолин» соединяет в себе два французских слова, «конский волос» и «лён») уже не выдерживали ставших совсем широкими юбок верхних. И Ворт не вводил кринолин — скорее он популяризовал его. Но, учитывая его огромное влияние на моду, кажется естественным, что ему заодно приписали и изобретение кринолина.

Предложил он и такой вариант юбки, при котором её клинья были широкими внизу, но узкими вверху — это давало возможность сделать юбку пышной, но при этом избавиться от лишних складок в районе талии, и юбка приобретала более гладкие очертания.

В 1863 году Ворт начал разрабатывать модель платья, у которого не было шва на поясе, отделяющего лиф от юбки (этот фасон он введёт в моду позднее, лет через десять). Кроме того, по предложению императрицы, которая обожала прогуливаться вдоль берега моря, он начинает делать немного укороченные дневные платья. Когда дама в таком платье шла по улице, внешне это выглядело абсолютно пристойно, щиколотки были закрыты, но при этом подол не волочился по земле, собирая грязь. Первой в таком платье появилась, конечно же, Мари Ворт, демонстрируя окружающим практичность этой модели (Мари продолжала работать в качестве модели ещё полтора года — в дальнейшем тяжёлый хронический бронхит заставил её отказаться от этого). Тогда же Ворт начал предлагать всевозможные шляпки, которыми предлагал заменить капоры, которые к тому времени — правда, конечно, в разных видах — держались в моде более полувека.

С 1869 года Ворт предлагал своим клиенткам турнюр, которому предстояло заменить кринолин — у таких платьев были две юбки, и верхняя собиралась сзади в пышные складки, сзади же юбки поддерживались специальной накладкой. Поначалу накладка представляла собой нечто вроде подушечки, набитой конским волосом, а затем уже и всевозможные конструкции из ткани, пружинок, металлических прутьев, деревянных планок и так далее — содержание было не столько существенным, существеннее было то, как это смотрелось снаружи. Княгиня Меттерних, верная поклонница Ворта, раньше охотно носившая кринолин, теперь, когда он решил изменить стиль, поддержала его и первой, как считается, появилась в платье с турнюром (затем и турнюры выйдут из моды, правда, только затем, чтобы в 1880-е вернуться обратно, став ещё более пышными).

Одним из его нововведений было и то, что он стал демонстрировать свои наряды не на манекенах, а на живых моделях. Нечто подобное делали и раньше, этим занималась и его жена до их свадьбы — однако прежде подобным образом демонстрировали только аксессуары, а Ворт предпочитал показывать публике, как будет выглядеть весь ансамбль целиком. Так что первой в истории манекенщицей можно считать Мари Ворт, глядя на которую клиенты загорались идеей заказать и себе такой же очаровательный наряд.

Ворт к тому же сумел, что называется, индустриализировать процесс. Заказов его дом получал огромное количество, от пяти тысяч платьев в год. И несмотря на то что, к примеру, к 1870 году у него работало более тысячи двухсот швей, всё равно они бы не справлялись, если бы продолжали работать только вручную. Только к одному балу он внезапно мог получить заказ на тысячу платьев! Так что большая часть работ выполнялась на швейных машинках, и только вышивка и сложная отделка делались вручную.

Кроме того, он разработал систему, при которой одну деталь туалета можно было заменить другой — скажем, лиф от одного платья можно было сочетать с юбкой от второго, рукава третьего с лифом первого, и так далее. С одной стороны, фантазия и вкус, которые проявлял Ворт при создании нарядов, позволяли каждый раз получать отличный результат, но, с другой стороны, такой подход экономил время и деньги.

Во время франко-прусской войны (она длилась с июля 1870 по март 1871) Ворт закрыл свой дом моды, в его ателье разместились военные госпитали. Сначала Ворт оставался в Париже; его сын Жан-Филипп потом вспоминал, как во время осады города знаменитый художник Камиль Коро давал ему уроки рисования. Он вновь открыл свой дом в марте 1871-го, но затем, с началом волнений во времена Парижской коммуны, особенно после того, как стал свидетелем кровавого столкновения на улице де ля Пэ, где был расположен его дом моды, спешно уехал вместе с семьёй из города. И только в июне, когда всё утихло, окончательно вернулся обратно. И всё вновь завертелось.

В 1874 году к нему присоединились сыновья — Гастон занимался финансовыми и организационными вопросами, а Жан-Филипп, как и отец, стал заниматься непосредственно дизайном. В последовавшие за этим годы Ворт работал всё ещё очень плодотворно. В начале 1870-х он ввёл в моду фасон, над которым давно работал, — эти платья плотно облегали талию и бёдра, у них не было поперечного шва на поясе, и это, соответственно, визуально делало фигуру более стройной. Фасон получил название «принцесса» и активно используется до сих пор. А начиная с середины 1880-х он начал работать над платьями, в которых было меньше швов, чем обычно, — для этого он использовал крой по косой и эластичную, немного тянущуюся шерстяную ткань.

Словом, Ворт работал почти до самого конца. Зимой 1895 года, простудившись, великий кутюрье слёг, у него началась пневмония, и вскоре он скончался… Его похороны были обставлены с необыкновенной пышностью, на них присутствовали мэр Парижа и президент Франции, не говоря уже о толпах клиентов, боготворивших Ворта все эти годы. Его вдова Мари, которая пережила мужа на несколько лет, получила множество соболезнований от самых разных людей — от коллег по цеху до представителей почти всех королевских дворов Европы. Для многих это стало огромной потерей, и своеобразным утешением послужило то, что Гастон и Жан-Филипп, а потом и сыновья Гастона продолжили дело великого мастера (хотя, конечно, до былой славы им было далеко).

Однако, хотя Чарльз Фредерик Ворт ушёл, осталась Высокая мода. Его история закончилась, её история только начиналась…