В чём дело, Полли?

Марьяна Иванова, 2020

В живописном краю, где всегда неподалёку осень, а все сказки пахнут ночным кошмаром, в лесах затерян старый особняк. Жители деревни верят, что дом появился там из ниоткуда – нельзя приближаться к нему. Когда-то там жили мальчик и старик. Ныне в доме организован пансионат со странными правилами… Однажды на его пороге появляется Полли, и страшная сказка начинает оживать. Ей предстоит выяснить, куда пропадают гости пансионата и какие монстры живут под кроватью молодого хозяина этого места. Только у самой девушки тоже немало секретов. Так в чём же дело, Полли?

Глава 1. Тени и шорохи

Одной рукой я старательно смахивала пыль с многочисленных картин, а второй доставала из кармана крекеры и закидывала в рот. Они звонко хрустели и крошились на пол и мне на свитер. Таким образом, я оставляла за собой беспорядка больше, чем убирала. Бедная миссис Беккер, она позеленеет, когда увидит это. Но мне было всё равно, я всё ещё злилась на неё. Я плохо переношу голод — особенно по утрам. Я как раз размахивала пёстрым пипидастром перед лицом нарисованного Мишеля, когда услышала её манерное цоканье. Она вышла из арки левого крыла и молча наблюдала за моей работой. Какое-то время я делала вид, что не замечаю, но вскоре уже не смогла терпеть её давящий взгляд.

— Проверяете мою работу, миссис Беккер?

— В чём дело, Полли? Ты испачкала ковёр.

— Правда? Где? Ох… я не специально…

— Это пустяки, я сама уберу.

К моему удивлению, и чуть-чуть к разочарованию, женщина отнеслась к моему маленькому бунту очень спокойно, словно ничего другого она от меня и не ожидала. После этого мне стало даже немного стыдно за своё ребячество.

— Я принесла в твою комнату новое платье — переоденься.

— Хорошо, только закончу с Мишелем.

— О чём ты? — вытянулась она.

Я тоже вытянулась и кивнула на портрет.

— Сходство поразительное, я знаю, но это не Мишель, — едва не рассмеялась она.

Я не поверила ей, но ещё раз всмотрелась в изображённое лицо. Возможно, человек на портрете был чуть старше, точно не носил очки и у него не было шрама над левым глазом, но в остальном…

— Это основатель дома. Полли, могу я дать дружеский совет? — Миссис Беккер подошла ко мне очень близко и мягко положила руку на плечо.

Я насторожилась, но всё же кивнула. Тогда она продолжила:

— Постарайся проявлять чуть больше такта. Сейчас ты находишься в чужом доме, в чуждой для тебя обстановке. Уважай это. — Её тон был спокойным, но очень настойчивым.

— Простите, я и правда проспала случайно. И падать с лестницы я тоже не хотела.

— Мы не ведём речь об этом. Я лишь хочу предупредить, если ты будешь специально нарушать правила этого места, рано или поздно нарвёшься на большие неприятности.

— Да я же только приехала, какие нарушения?

— Неприятности. Ты поняла меня? — строго повторила она. — Хорошего дня.

Женщина привередливо осмотрела свои идеально начищенные лакированные туфли и, не найдя ни одного изъяна, спустилась в вестибюль, не став дожидаться моего ответа. Нарушения… Она раскусила меня? Лихо, миссис Беккер, лихо. Вот только я тоже легко читаю всё, что у вас на уме.

Я проглотила последний крекер и вернулась в свою комнату. На спинке кровати аккуратно висело новое платье и чулки. Это было не единственное свидетельство визита миссис Беккер. Она также вернула на стол салфетку, которой я накрыла зеркало, взбила подушку и закрыла окно, которое я открыла перед уходом, чтобы проветрить комнату. Даже если она знала бы с какой ревностью я отношусь к личному пространству, что с того? Её долг следить за порядком и плевать, что у меня теперь чувство, будто кто-то покопался в моём белье.

Я распахнула окно и уселась на подоконник. В комнату сразу ворвался свежий аромат цветов и хвои. Солнце сияло, но не грело — ветерок был прохладным. А может, его лучи попросту не доставали до этого места? Деревья обступали пансионат со всех сторон. Они были молчаливыми и могущественными покровителями старого особняка, защищая его от нежелательных взглядов и шума. От солнца — тоже.

С задней стороны пансионата не было забора. За клумбами и зарослями ежевики сразу начинался лес. Беседка была обвита плющом и облюблена птицами. Особое внимание привлекала каменная скамейка, спрятанная под тенью тисового дерева. Она стояла на границе двора и леса и смотрела в самую чащу. Должно быть, тот, кто расположил её таким образом, любил уединяться там. Уединяться в и без того самом одиноком месте на планете? Ох…

В дверях появилась лохматая голова Питера и сообщила, что перед обедом мне ещё предстоит накрыть стол для Мишеля и его громкоголосых дам. Я переоделась в новое платье и спустилась вниз.

— Они попросили только пудинг и чай, — пояснила Аня, вручая разнос с десертом и тремя чайными парами. — Аккуратно составь это на стол в беседке и возвращайся.

С кухни пахло запечённым картофелем и рыбой. Рыбу не люблю, но пахло вкусно. Поэтому я решила поскорее со всем закончить и присоединиться к остальным, пока миссис Беккер снова не решила поморить меня голодом.

Я долго рассматривала сад из окна своей комнаты, но вышла сюда впервые. Снизу он вызывает совсем другие ощущения. Если в комнате, смотря на вросшую в небо ограду из деревьев, я чувствовала себя в ловушке, то здесь напротив — под защитой. Цветочный аромат дурманил, а дом не возвышался безликим зловещим силуэтом — со двора особняк почти до самой крыши оплетали кудрявые лианы. Поэтому холодная стена казалась пушистой и приветливой.

За столом в беседке сидела Линда. Она курила через мундштук, задумчиво рассматривая свою ладонь. Женщина крутила её в разные стороны, подносила то ближе к лицу, то отставляла, чтобы получше разглядеть на солнце. Я, кроме ужасно кричащего маникюра, в её руке ничего необычного не находила. А вот она словно не узнавала её. Я ожидала, что, увидев меня, она смутится и прекратит. Но она даже не подумала. Линда с интересом окинула меня взглядом и поднесла ладонь к моему носу.

— Как думаешь, душечка, сколько мне лет? — Не успела я продумать вариант более тактичного ответа, как дама уже сменила тему: — Что случилось с твоей губой?

— Ерунда, споткнулась на лестнице.

— Ты легко отделалась, — совсем не удивившись, сказала она. — Могла бы и шею свернуть.

— Вы правы. — Она и была права. Чертовски.

— Это дом решил проучить тебя. Он бывает коварен.

— Откуда вам знать? Разве вы не впервые здесь?

— Все старые дома одинаковы. Они веками впитывают энергию своих хозяев, а со временем обретают душу и уже сами распространяют свою энергетику. Конкретно этот дом может стать твоим злейшим врагом. Или лучшим местом во всём мире. Тут всё зависит от тебя.

— Неужели?

— Я слышу ноты недоверия в твоём голосе?

О, ещё какие!

— Знаете, администрация пансионата не приветствует общение служащих с гостями.

— А ты дорожишь этой работой?

— Я приехала только вчера, не хотелось бы вылететь так скоро из-за глупости…

— По-твоему, я говорю глупости? — Линда стряхнула пепел и очень нехорошо посмотрела на меня, сверкнув янтарными глазами.

— Глупость то, что я могу вылететь из-за такой мелочи.

Женщина неожиданно залилась смехом:

— Ты просто прелесть! Находка! Ты всегда такая?

— Какая?

— Я всего лишь пошутила — а ты за чистую монету. Ладно. — Она снова стала серьёзной — Думаю, у тебя есть причины, чтобы дорожить этой работой.

— Да, здесь хорошее жалование.

Линда прищурилась и игриво помотала мне указательным пальцем.

— Ты лукавишь, дорогуша! Лукавишь… Никто не приезжает сюда за деньгами. Здесь или ищут что-то, или скрываются от чего-то. Всего два варианта. Два!

Я поверила ей, она знала что-то такое, чего не знал ни один обитатель этого пансионата. А главное — ей не терпелось разболтать это мне. Её прямо распирало от удовольствия. А меня от любопытства. Я уже была готова плюнуть на урчащий желудок и на предупреждения миссис Беккер, сесть за столик к Линде и расспросить о том, что ей ещё известно. Но тут нежданно из дома вышел Мишель. По его озлобленным глазам я поняла, что он слышал больше, чем мне хотелось бы. Слышал не то, что говорила я или Линда. А то, что мы вообще разговаривали.

Я поставила на стол содержимое разноса и, пожелав приятного аппетита, поспешила скрыться. Мишель не произнёс ни слова, да этого и не требовалось, чтобы понять, что он в ярости. От одного его взгляда я ощутила следы невидимой бензопилы на своей спине. Неприятное ощущение. Очень.

За обедом миссис Беккер снова напомнила, что нужно подписать какие-то бумаги. Поэтому я дождалась, пока Мишель вернётся в кабинет и поднялась следом. Я постучала и тут же вошла. Кабинет управляющего был не таким большим, как я его представляла. И в целом выглядел просто: темно-зелёные обои, красные шторы, несколько картин, большой дубовый стол и кожаный, вполне современный диван. Мишель сидел за столом и перебирал в руках какие-то бумажки, время от времени поправляя пальцем очки или убирая спадавшие на глаза прядки волос.

— В чём дело, Полли? Не робей, присаживайся, — безучастно произнёс он, не поднимая глаз.

Тогда я ещё не знала, что это часть игры. Его игры. Игры, в которую он играл мастерски. Любимой игры. Игры под названием: «Сорви с меня маску». Я намного позже узнаю, что, сорвав одну маску с Мишеля, ты непременно натыкаешься на другую. Третью, четвёртую, пятую… А оголив лицо, жалеешь об этом, ведь его сущность оказывается более пугающей, чем любая маска.

Я уселась в кресло напротив стола и стала ждать. Мишель бесконечно перелистывал какую-то папку, хмурил брови, словно у него что-то не сходится, открывал другую и вычитывал что-то уже там. Затем он задумчиво чесал подбородок, протирал очки и с ещё более озабоченным видом доставал другую папку из ящика стола и погружался уже в неё. Когда наконец он собрал все бумаги и убрал их в стол, я решила, что сейчас он займётся мной. Вместо этого он поставил на стол графин, налил в бокал воду и не стал её пить. Он снова повозился с какой-то папкой, угрюмо сверил часы и лишь после этого посмотрел на меня. От этих монотонных движений я как-то потеряла бдительность, поэтому слегка вздрогнула, когда он начал говорить.

— Так в чём же дело, Полли? — Моя растерянность явно принесла ему удовольствие, он ехидно усмехнулся и положил подбородок на сплетённые в замке руки.

— Не понимаю вас.

— Миссис Беккер очень просила поговорить с тобой. Она думает, что ты слишком легкомысленно относишься к этой работе.

— Со всем уважением, но нельзя же так придираться из-за того, что я не влилась в работу с первого дня.

— Я попытался донести до неё примерно то же самое, но она любит, чтобы всё было идеально.

— Я заметила.

Я ёрзала в кресле, чувствуя себя ничтожной. Словно снова попала в школу и сейчас меня будет отчитывать директор, а потом вызовет в школу Надю. До меня начинало доходить, что весь этот цирк с перебиранием документов он устроил, чтобы заставить меня нервничать, обезоружить, вымотать, проще говоря — наказать. Наказать не по просьбе экономки. Было что-то ещё.

— Линда очень заинтересовалась тобой, — произнёс он, сделавшись каким-то мрачным. — Почему?

Я помотала головой, хотя знала ответ и даже прокручивала его в голове, ожидая, что вот-вот Мишель сам произнесёт его вслух.

— Потому что ты, проигнорировав все указания, трепалась с ней, как со старой знакомой.

— Но она сама начала разговор. Что мне было делать? Игнорировать?

— Я могу понять, что ты ещё не освоилась, а Линда оказалась на редкость болтливой. — Он снял очки и вытянулся вперёд. — Но впредь постарайся не встревать в разговоры с гостями. Я требую не многого, верно?

— Я вас поняла, Мишель.

— Что ж, если мы друг друга поняли, тогда перейдём к делу.

Он открыл свой треклятый ящик и не глядя достал из него какие-то бумаги.

— Подпиши.

— Что это?

— Соглашение о неразглашении конфиденциальной информации и отказ от претензий в случае травм.

— Это обязательно?

— Можешь не сомневаться. Абсолютно типовой документ, не беспокойся.

Он протянул ручку и с нескрываемым любопытством уставился на меня. Я расписалась на шершавой бумаге, поражаясь про себя, как послушно это делаю. Странным образом Мишель умел давить и гипнотизировать одним лишь своим присутствием.

— Замечательно. Полагаю, Полли, ты можешь вернуться к своим обязанностям.

С этими словами он подошёл к сейфу, положил туда подписанные мной документы и вытащил другую стопку бумаг. Глаза выхватили жирную титульную строку. «Люси Брекк» — прочитала я. Мишель брезгливо повертел стопку в руках, и выбросил в урну, разорвав перед этим листочки на несколько частей.

— Ты ещё здесь?

— Я хотела спросить…

— Спрашивай.

Ничего я не хотела у него спрашивать. Более того, мне бы хотелось как можно реже разговаривать с этим типом. Поэтому ляпнула первое, что взбрело мне в голову, чтобы он не подумал, будто я специально подсматривала. Хоть это и было так.

— Для чего здесь такой строгий комендантский час, во время которого даже отключают электричество?

— В целях экономии, разумеется. Я отключаю на ночь только осветительные приборы, а не всё электричество. Ты удивишься, как часто кто-то забывает выключать торшеры или лампы. Это расточительство. Соответственно, никому не следует бродить по дому в темноте. У тебя с этим какие-то проблемы?

— Нет, чистое любопытство.

— Любопытство… — задумчиво протянул Мишель, смотря на меня сквозь стакан с водой.

— Я пойду…

После обеда мы с Питером поменяли шторы в гостиной на свежевыстиранные, а Аня отнесла старые в прачечную. На каких-то десять минут комната заполнилась ароматом цитрусовой свежести и засияла. Но шторы быстро впитали в себя затхлость и лавандовый дымок, и всё стало по-прежнему.

— Привыкнешь, — подмигнул Питер, заметив мой сморщенный нос.

— Звучит обречённо.

— Это ты слышишь обречённо. А звучит нормально.

— Даже спорить не стану. Послушай, Пит… Ты не знаешь, кто такая Люси Брекк?

Питер, до этого пребывавший в хорошем настроении, как-то осел и принялся суетливо сворачивать провод отпаривателя для штор.

— Мы же ещё не закончили. Ты куда?

— Мне… Там с фасада рама покосилась, миссис Беккер просила посмотреть. Справишься тут сама?

— Что-то не так?

— Полли, вечером поговорим, идёт?

— Вечером?

— Да, в девять мы с Аней будем играть в карты у камина. Приходи тоже. — Он спешно выбежал из гостиной

Шустрый, крепкий парень превратился в напуганного глупой страшилкой школьника, при упоминании лишь одного имени. А ведь он пробыл здесь не так уж и долго. Нужно бы узнать, сколько уже здесь работает Аня.

Я ещё примерно час провозилась со шторами и отправилась на ужин. Для Мишеля и его гостей было накрыто в столовой. Но никто из них на ужине так и не появился. Мы поедали вкуснейшие ростбифы за маленьким столиком на кухне и смотрели, как остывают их порции. Питер без остановки травил дурацкие анекдоты, почти всегда забывая их концовки. Аня вежливо подхихикивала. А миссис Беккер выглядела ужасно печальной. Думаю, это всё оттого, что даже сам управляющий не слишком-то уважал её обожаемый распорядок дня.

— А когда гостей нет, Мишель тоже ест отдельно?

— К чему такие вопросы? — недовольно спросила Беккер.

— Любопытство…

Питер нарочно очень громко стал пересказывать сценку из какого-то ситкома, дабы я ещё что-нибудь не спросила у Беккер. Неужели он боялся, что следующий мой вопрос будет про Люси Брекк? Но я уже вся погрязла в собственных мыслях. Что заставило Мишеля отказаться от обычной жизни и поселиться здесь? Он слишком молод для затворника, слишком молод и хорош собой. Не буду спорить, что есть люди, которые мечтают о спокойной жизни в подобной глуши. Но Мишель чересчур амбициозный для такой работы. Линда говорила, что здесь или ищут что-то, или от чего-то прячутся. Относится ли это и к самому Мишелю? Ко мне относится.

Я хотела заглянуть в журнал регистрации, поэтому после ужина отправилась полировать стойку в вестибюле. Но, проверив всевозможные полочки и ящики, я обнаружила только совершенно пустую книгу жалоб и предложений и журнал регистрации посетителей без единой записи. Не нашлось и рекламной брошюры или даже паршивого телефонного справочника — не слишком странно, если задуматься — единственный телефон я пока видела только в кабинете управляющего.

Я понуро облокотилась на стойку и стала разглядывать висевшие за ней картины. Рабочий день подошёл к концу. Следовало поторопиться, чтобы успеть принять душ перед игрой в карты с Питером и Аней. Следовало бы, но я не могла оторвать глаз от неприметной, на первый взгляд, картины. Она была совсем крохотной и висела в самом углу между розовыми пионами и какой-то уродливой лошадью. Никто никогда не наткнулся бы на неё случайно. Она висела там для очень внимательного зрителя.

— Нравится? — внезапно донеслось из-за спины.

Я не удивилась, увидев Линду. Она снова курила и рассматривала больше меня, чем картину.

— Я не разбираюсь в искусстве.

— Однажды в какой-то галерее я повстречала слепого, который рассматривал картины. Я поразилась и не могла не спросить, как он это делает. Тогда он ответил, что смотрит картины сердцем, чувствуя вибрацию произведения и его энергетику. Не всегда, чтобы видеть суть, нужны глаза. Понимаешь?

Я пожала плечами и снова уставилась на картину. Но как бы я ни старалась, мне не удалось почувствовать ни малейшей вибрации. С какого бы ракурса я ни смотрела — передо мной по-прежнему было изображение человека, болтавшегося в петле. Висельник. Есть ли в этом что-то сакральное? Какую суть в этом можно увидеть? Тот, кто нарисовал это — хотел что-то сказать. Тот, кто повесил картину сюда — понял, что именно. Судя по хитрой ухмылке Линды, у неё на этот счёт тоже имелись какие-то мысли. А я смотрела и не видела. И чем дольше это продолжалось, тем меньше мне это нравилось.

— Следи за ним, ладно?

— За кем? За висельником?

— Ты не видела мою сестру?

— Нет. Так за кем мне следить?

— Куда же она запропастилась? — с искренней тревогой спросила Линда, выдыхая очередное облако дыма.

— Попробуйте спросить у Мишеля или миссис Беккер.

— Наверное, она где-то на улице. Не сходишь со мной, чтобы посмотреть?

— Не думаю, что это лучшая идея. Позвать миссис Беккер?

— Нет. Холодная она женщина. Обледеневшая… Мне с ней некомфортно. Я прошу о помощи тебя.

— Мне жаль, но я не имею права. Мишель разозлится, если узнает, что я опять с вами говорила.

— Мишель… Вселяющий ужас одним лишь недобрым взглядом. Но хочешь я открою тебе маленькую тайну? — Линда наклонилась ко мне так близко, что я почувствовала, как аромат её парфюма сражается за преобладание с табачным дымом от её сигареты. — Мишель всего лишь испуганный котёнок!

После этих слов женщина выпрямилась, заполнила вестибюль своим задорным смехом и куда-то удалилась. Думаю, искать сестру в одиночестве.

Я встряхнула головой, надеясь забыть несчастного висельника и весь этот разговор. Моё мнение по поводу управляющего было кардинального другим. А вот Линде с её эксцентричностью такие суждения вполне позволялись.

В камине приятно трещали дрова, заполняя комнату небывалым уютом. Мы расселись на полу полукругом и подставляли ладошки к огню. Нас освещал лишь он и пара небольших торшеров у дивана, в остальной комнате было темно. Этого вполне хватало, чтобы видеть друг друга и карты. Все сняли обезличивающую униформу и переоделись в личные вещи. Питер был в чёрной футболке с изображением какой-то рок-группы, оказалось, что у него широкие плечи и довольно крепкие руки. На шее болтался амулет в форме пацифистского креста. Через рваные джинсы проглядывали острые коленки. Аня была в голубом платье с оголёнными плечами. Нежно бежевые кудряшки откидывал назад синий ободок. Поменялось так мало: мы всего лишь сняли форму, но тут же превратились в отдельных людей со своими историями, вкусами, взглядами. По крайней мере, так виделось мне.

Питер уже четыре раза объяснял мне правила игры. Я всё ещё ничего не поняла, но переспрашивать ещё раз не хотела. Поэтому снова проиграла. Да игра и не сильно увлекала меня. Я пришла сюда, чтобы поболтать с ребятами.

— А миссис Беккер не против таких посиделок?

— Нет, но настаивает, чтобы мы расходились по комнатам не позднее половины одиннадцатого, — пожала плечами Аня.

— Хотя сама она редко ложится спать позже десяти, — добавил Питер.

— Значит, никто особо не следит, чтобы соблюдался комендантский час?

— Нет, но кому взбредёт в голову шастать в темноте?

Аня вызвалась принести всем чай и убежала на кухню. Питер перетасовал замыленную колоду карт, убрал её в карман и нацепил на себя самую серьёзную гримасу, какую только имел в арсенале.

— Как ты узнала про Люси?

— Увидела досье с её именем в кабинете Мишеля. Вернее, видела, как он его выбросил.

— Понятно. Полли, эта девушка работала здесь до тебя.

— Её выгнали или она сама сбежала отсюда?

— Нет, она погибла.

— Вот как?

— Да. Когда я приехал, Люси работала здесь всего месяц. Как-то раз она не спустилась к завтраку. Миссис Беккер пошла проверить в чём дело и обнаружила её мёртвой. В своей постели. Тогда она спустилась в столовую и повседневным тоном сообщила, что Люси не дышит. Я тоже поднялся, чтобы удостовериться. Она просто лежала там, как живая, словно не подозревала, что умерла. Это был первый день Ани, кстати… Да, у кого-то был первый день хуже, чем у тебя, представляешь? — нервно хихикнул он, стараясь взбодрить то ли меня, то ли себя.

— А что полиция?

— Опросили нас и увезли тело, а потом сказали, что смерть произошла по естественным причинам, якобы она болела чем-то…

Аня принесла ромашковый чай и блюдце, наполненное всё теми же крекерами. Она сразу поняла о чём зашёл разговор и предложила переместиться на диван.

Не знаю, были ли у остальных подобные мысли, но меня окутывало нехорошее подозрение, что работники здесь меняются с пугающей частотой.

— А в какой комнате она жила? — Я вдруг вспомнила про ночной скрип и невольно передёрнулась. — Случайно, не в той, что всегда заперта?

— Нет, у неё была комната в самом конце коридора.

Над нами повисла странная тишина. Никто не хотел уходить спать на такой ноте, но что ещё сказать — тоже не знал.

— Такое бывает, — угрюмо произнёс Питер. — Я слышал от Беккер, что она иногда ходила во сне. Думаю, Люси и правда была больна.

Мне не хотелось спорить с Питером, что лунатизм не то расстройство, от которого люди засыпают и больше никогда не просыпаются. Просто нам всем хотелось услышать, что произошедшее с Люси не грозило нам. Она работала здесь. Мы тоже. Она болела. Мы нет.

— Линда и Берта уже в своих комнатах? — Я отхлебнула чай и решила перевести тему, хотя история с Люси никак не выходила у меня из головы.

— Я их не видел.

— Я тоже. Они оказались совсем тихими, — подала голос Аня.

— А я вот пару раз говорила с Линдой. Знаете, мне показалось, что её бывает слишком много.

— Говорила? — поперхнулся Пит. — Мишель не обрадуется.

— Уже не обрадовался… У него по этому поводу какой-то пунктик?

— Да чёрт его разберёшь, Полли. Странный он. Никогда никуда не уезжает, часто ночами сидит в саду. А ещё, кажется, он чем-то болен, ходит иногда бледнее смерти… А вообще, девушки, нам не должно быть до этого дела, верно? Мы ведь приехали сюда подзаработать деньги? На остальное плевать.

Мы все дружно закивали, и я в очередной раз вспомнила слова Линды…

Я плюхнулась в постель и тут же задремала. День выдался хлопотным и слегка нервным. Знала бы, что приберегла для меня ночь…

Сон был ярким и тревожным. Там был Висельник. Он болтался в петле, дрыгал ногами и истерично смеялся. Была Люси, она ходила по пансионату с закрытыми глазами и стучала во все двери. Когда она постучалась ко мне, в комнату влетел Питер и сказал не впускать её, ведь Люси мёртвая. Миссис Беккер во сне предстала молодой. Она стояла в темноте у зеркала, держа за руку маленького светлого мальчика. Однако в зеркале она отражалась уже с маленькой мёртвой девочкой. Аня приснилась мне тающей. Как тает мороженое на солнце или ледяные скульптуры, только она таяла чернотой. Там был и Мишель. Он стоял у парадной двери, лучезарно улыбался и протягивал мне руку. Мои ноги увязли в трясине, я не могла выбраться, но ухватиться за его руку почему-то было страшнее, чем утонуть в болоте. А Мишель всё улыбался и что-то шептал. Вскоре шёпот превратился в невыносимый скрип, и я проснулась. Сон исчез. Скрип нет. Он доносился из-за стены.

Я вскочила и попыталась нащупать выключатель, но вскоре вспомнила, что света не будет до утра. Скрип стих и тишину уже разрывал только бешеный стук моего сердца. Мне был необходим свежий воздух. Я распахнула окно и села на подоконник, тем самым продлив свой кошмар: в беседке сидел Мишель, а по обе стороны от него Линда и Берта. На столе стояли зажжённые свечи, поэтому я хорошо могла разглядеть их лица. Они… Они пялились в моё окно! Смотрели прямо на меня! Чёрт! Что за дьявольщиной они там занимаются? Почему их глаза такие зловещие? Мне захотелось проснуться, но на этот раз это был не сон.

Я сползла на пол и стащила одеяло на себя. Нужно было успокоиться. Так я просидела ещё несколько минут, по очереди косясь на окно, зеркало и стену. Хотелось обложить себя подушками и уснуть. А если и не уснуть, то хотя бы дождаться рассвета. Безумно не хотелось выходить в зияющий чернотой коридор. Но я знала, что сделаю это.

Это случилось давно. Достаточно давно, чтобы привыкнуть, но недостаточно, чтобы смириться…

Под подушкой я прятала фонарик. Им и вооружилась, и вышла за дверь. Пансионат оживал с наступлением темноты. Это удерживало всех по ночам в своих комнатах сильнее, чем комендантский час. Тени, шорохи, скрипы — это самое безобидное, чем наполнялся дом. Скрип же из соседней комнаты в коридоре слышен не был. Я прильнула ухом к двери — тихо. Дверь, как и говорил Пит, была заперта. Сквозь замочную скважину виден только мрак. Я снова заверила себя, что скрип — это банальное завывание сквозняка и вернулась к своей комнате.

На лестнице послышались шаги. Не крадущиеся и маскирующиеся, а вполне уверенные и, в отличие от всех остальных стонов ночного дома, настоящие. Я бы решила, что это Мишель возвращается к себе. Но шаги спускались. Я выключила фонарик, подождала пока глаза привыкнут к тьме и последовала к лестнице.

Внизу я растерялась. Место казалось совершенно незнакомым, а кругом шныряло столько теней, что сразу было и не разобрать, какая из них мне нужна. Я проскользнула в гостиную, освещаемую голубым свечением заглядывающей в окна луны. Там никого не было, но пустой она не была. Люди и животные на картинах смотрели на меня с болезненным оскалом, следя за каждым движением. В камине танцевали языки призрачного пламени, обогревая уснувшего в кресле седого хозяина. Рядом сидел мальчик и шёпотом читал книжку. В окно заглядывал огромный пёс с горящими жёлтыми глазами. Я зажмурилась и встряхнула головой. Призраки, созданные пугающим сочетанием полумрака и воображения, как и ожидалось, рассеялись.

Где-то со стороны кухни послышались шаги. Я ещё раз осмотрела гостиную и пошла на шум. Чья-то длинная фигура топталась у входа в подвал и, кажется, предусмотрительно оглядывалась. Человек никак не освещал себе дорогу — он явно хотел остаться незамеченным.

Дверь отворилась с глухим скрипом, и фигура быстро проскользнула за неё. Я сосчитала до ста и отправилась следом. Внизу напротив друг друга располагались две двери. Одна вела в прачечную, другая в бойлерную. Я поочерёдно заглянула и туда, и туда, но никого не обнаружила. А вот дальше был узкий коридор, уводящий в злую неизвестность. В коридоре не было лампочек и напольного покрытия, только какой-то грунт. Кажется, люди бывали здесь редко. Может, не следовало соваться и мне, но обидно возвращаться ни с чем, когда уже зашёл так далеко.

Я тяжело вздохнула и поплелась вперёд, мысленно вспоминая все известные мне проклятия. Чёртовы подвалы, так и тянут к себе неспящих и маньяков. Наверняка тут и крысы водятся. Я включила фонарик и посветила под ноги, чтобы убедить себя в обратном и только после этого поняла, что выбежала из комнаты босой.

Неспящих и маньяков…

Я долго кралась вдоль стены, надеясь и одновременно боясь встретить тайно пришедшего сюда человека. А что, если тот, за кем я иду, в свою очередь, и сам преследует кого-то? А тот кто-то ещё кого-то? От этой рекурсии у меня закружилась голова и я не заметила, как наступила во что-то липкое и тёплое. Между тем коридор закончился внезапным тупиком.

— Да какого… — прошипела я, ощупывая стену.

Куда делся человек, если тут тупик, стало волновать меня меньше всего, когда я увидела во что вляпалась: вязкая, багровая, тёплая лужица крови растеклась причудливым зигзагом и обволокла мои ноги. Я почти взвизгнула и попятилась назад. Мерзкие ощущения расползлись по телу от ног и до самой головы. Не помня себя, я выскочила из подвала и побежала наверх. Было необходимо показать это кому-то ещё.

Я поднялась на второй этаж и принялась барабанить в двери Питера и Ани. Первым высунулся взлохмаченный Питер. Он тёр глаза и слепил меня фонариком.

— В чём дело, Полли? Ты совсем, что ли?

— Питер! Там кровь!

— Какая кровь? Где? Не шуми, давай завтра поговорим. — Он зевнул и попытался закрыть дверь, но я ухватила его за руку и выволокла в коридор.

— Ты в своём уме? — взвыл он.

— Что происходит? — Запахивая халат, в коридор вышла Аня.

— Кажется, Полли во сне ходит, — объяснил Пит.

— Я не сплю!

— Да не шуми ты так.

— Да как же вы не понимаете? Вдруг там кто-то истекает кровью? Мне нужна помощь!

— Кому нужна помощь? Что здесь происходит? — донеслось из темноты.

Питер направил фонарик на голос и луч выхватил из черноты бледное лицо Мишеля. Он поморщился от яркого света и снова шагнул в темноту.

— Послушайте, я услышала шум и вышла из комнаты. Здесь я услышала, что кто-то спускается вниз и проследовала за ним. Так я оказалась в подвале. А там была чья-то кровь! Свежая кровь, понимаете? — Я подсветила ноги, продемонстрировав перепачкавшиеся ступни.

— Мне не нравится, что ты ночами разгуливаешь по моему дому, — немного помолчав, сказал Мишель. — Ты не обманываешь?

Я снова продемонстрировала свои ноги, а заодно и грязные следы, которые вели от самой лестницы. На это Аня громко ахнула, Питер присвистнул, а Мишель согласился включить свет до выяснения обстоятельств.

Вскоре дом был освещён, и мы всей компанией спустились в вестибюль. С кухни нам навстречу вылетела недоумевающая миссис Беккер. Впрочем, мы её появлению были удивлены не меньше.

— Я проснулась и вдруг вспомнила, что забыла замочить овсянку, чтобы с утра она быстрее приготовилась. Пришлось спускаться на кухню. А почему вы все здесь? Почему зажгли свет?

— Полли уверяет, что в подвале что-то случилось, — сухо ответил Мишель и прошёл дальше.

Миссис Беккер немного повздыхала, глядя на испачканный пол, и пошла за нами. В узком подвальном коридоре нам пришлось выстроиться в цепочку по одному.

— Что это за место? — спросила я у идущего за мной Мишеля.

— Очень давно этот проход использовался как запасной выход. В случае опасности люди могли тайно покинуть пределы дома. Но, кажется, снаружи он начал осыпаться и его перекрыли.

Мы быстро упёрлись в тупик. Лужица всё ещё была там, но выглядела уже как-то не так… Мишель попросил меня отойти, а сам опустился на колени и стал изучать субстанцию. Питер, Аня и миссис Беккер выглядывали из-за моей спины, поочерёдно сыпля догадками.

— Трубы протекают, — непоколебимо сказала миссис Беккер.

— Да, ржавые трубы, вот Полли и показалось… — поддалась Аня.

— Следы-то были чёрные, больше похоже на черничный сироп, — влез Пит.

Мне не верят, это понятно. Другое дело, что сейчас эта лужа и правда не слишком похожа на кровь. Но я знаю, что именно видела.

— Это машинное масло, — заключил Мишель, отряхивая колени. — Отработанное.

— Как оно могло здесь оказаться? — опередил меня Питер.

— Понятия не имею. Постараюсь выяснить утром, — ответил Мишель, обращаясь ко всем. — Итак, мисс Проныра, надеюсь, твоё любопытство удовлетворено? — А это уже адресовалось лично мне.

Неужели мне всё показалось? Я рада, что это не кровь, но удовлетворена ли я? Удовлетворена ли?

— Я знаю, что вы думаете, но ведь кто-то спустился сюда, а потом просто взял и растворился. И что я должна была думать, когда наступила в эту лужу?

— Полли, я думаю, что ты и правда могла видеть, как на первый этаж спустилась миссис Беккер. Но по своей природной подозрительности ты решила, что человек пошёл непременно в таинственный подвал, а не на какую-то банальную кухню. Не так ли? — Мишель скривился в усмешке, и я снова усомнилась в увиденном. Что, если всё и правда было так?

— Простите, возможно, я на самом деле немного запуталась…

Где-то за спиной очень раздражённо цыкнула миссис Беккер, а Мишель хлопнул в ладони:

— Представление окончено. Возвращайтесь в комнаты.

— Подождите, а вдруг это была Линда или Берта? — Я сделала последнюю попытку оправдать себя.

— Исключено, моя мнительная Полли, гостьи покинули пансионат вскоре после ужина, — улыбнулся Мишель и подтолкнул меня к выходу.

Я пропустила его вперёд и поплелась вслед за всеми.

— В чём дело, Полли? Не отставай, сейчас я снова отключу свет.

В чём дело? Ты спрашиваешь в чём дело? Возможно, в том, что ты с такой лёгкостью лжёшь, глядя в глаза и улыбаясь? Он прекрасно знал, что я видела их в саду! Тогда почему, чёрт возьми, он сказал, что они уехали? Чтобы поиздеваться надо мной? Выставить дурой? Что ж, у него это прекрасно получилось…

Мы попрощались с Мишелем и Беккер и вскоре свет снова погас. Аня и Питер застыли в коридоре, ожидая от меня вразумительного объяснения. Я вяло махнула рукой и скрылась за дверью. Возможно, утром мне захочется вернуться к событиям этой ночи. Но пока с меня довольно.

Скрипа за стеной я больше не слышала, зато с улицы доносилась какая-то возня. Я игнорировала её, подозревая, что стоит мне только выглянуть в окно — я снова попаду в неприятности.

Комната поплыла, и я поняла, что засыпаю. Я укрылась одеялом с головой и провалилась в бездонное болото кошмарных снов.

Лексон. Оставленное

Дом, в котором мальчик раньше жил с семьёй, стоял на высоком холме, оттуда можно было увидеть весь город. Здесь же в окна смотрел лишь голодный лес. Вместо городского гула под окнами гуляла тишина, разрываемая лишь тревожным птичьим щебетанием. Спустя месяц Лексон начал понемногу привыкать к этому. Привыкать к новому дому. К вялотекущим, почти неотличимым друг от друга дням. К давящему простору пустых комнат и к улыбчивому, но строгому Надду. Старик отложил визиты репетиторов до осени. А ещё он верил Лексону, что Вспышки — это не болезнь. Поэтому врач тоже не приезжал. Они были здесь только втроём: ребёнок, старик и дом.

Надд просыпался с рассветом и приучал к этому Лексона. Мальчику не нравилось рано вставать: ночные сны всегда страшные, утренние — сказочные. Ему не хотелось пропускать их. Но Лексон об этом молчал. Мама ничего не хотела об этом слышать, он напрасно думал, что и Надд не захочет.

Потом они неспешно завтракали, и старик уходил заниматься своими делами, отправляя мальчика гулять в сад. После обеда они пили лимонад на террасе и поочерёдно читали друг другу вслух. Лексон всегда о весёлых приключениях и далёких странах, а Надд об исторических событиях и удивительных открытиях. Затем старик дремал в кресле и иногда говорил с кем-то по телефону. Мальчик большую часть времени был предоставлен сам себе. Он слонялся по дому, часами листал пыльные книжки, устроившись на качелях, писал письма, которые некому было отправлять. Ужинал Лексон чаще всего в одиночестве, потому как Надд отправлялся на покой чуть начинало темнеть. Вечера Лексон любил меньше всего, потому что оставался совсем один в огромном, потерявшемся среди леса доме. Потому что вспоминал семью и прежнюю жизнь. Иногда, возможно, даже скучал по ней. Он расписывал листы своих блокнотов десятками «почему», аккуратно выводил множество знаков вопросов, а потом вглядывался в них, будто ждал, что кто-то невидимый подхватит его ручку и под каждым «почему» напишет: «А вот всё потому, малыш, слушай…» Надд запрещал вспоминать всё то, что теперь оставлено позади. Они всё знали и так. Старик, ребёнок и наполненный эхом и чужими воспоминаниями дом. Теперь их на свете только трое, а почему, в сущности, не так уж и важно.

Днём всё забывается, вечерами сложнее. Может быть, по этой причине Надд так рано засыпал — чтобы день был как можно длиннее, а ночь короче. Лексон пока так не мог. Он зажигал свет во всём доме и расхаживал по нему, представляя себя старым хозяином. Ночами он мечтал, рисовал, гулял по дому, ощупывая и изучая все его трещины и заплесневелости, которые куда-то прятались по утрам. Наружу выходить в темноте он не решался. Там голодный лес, высматривающий себе добычу невидимыми глазами. Деревьям не составит труда дотянуться до мальчика костлявыми ветвями и утянуть вглубь чащи. А там сама ночь распахнёт бездонную пасть и поглотит ребёнка. Нет-нет, уж лучше оставаться за толстыми стенами дома, там, где хотя бы все монстры из-под кровати ему хорошо знакомы. Они приехали вместе с ним, как сложенные стопочками рубашки и игрушки. Но в одном Лексон был уверен: страхи нужно приручать, как диких животных. И однажды он приручит всё, чего боится.

Этой ночью лил дождь и Лексону не хотелось ни играть, ни рисовать. Он сидел на лестнице, жевал бутерброд и смотрел на паучка, что ловко плёл свою прекрасную ловушку в углу ступени. Сегодня днём мальчик говорил с отцом. Может быть, причиной его угрюмости стало именно это, а не дождь? Он так и спросил у паучка, но тот почему-то не ответил.

— Здравствуй… Ты…ты хорошо себя чувствуешь? — По телефону голос отца казался тревожным и незнакомым.

— Здравствуй, пап. Конечно. Как твои переговоры?

— Понимаю, ты обижен, я не смог проводить тебя…

— Всё хорошо, папа. Правда. — Голос мальчика предательски дрожал, этот разговор не должен быть таким.

— Роза всё время о тебе говорит. Она нашла игрушку и… Ты правда хорошо себя чувствуешь?

— Вспышек не было. Я тоже скучаю. Так и скажи ей.

— Мария говорит, там хорошо… Я поменял машину. Помнишь, она так часто меня подводила? Я взял красную…

— Красную?

— И большую. Мы все в неё влезем. И однажды соберёмся навестить тебя. Здорово, да?

Лексон промолчал. Он знал, что этому не бывать.

— Ты хорошо спишь?

— Да. Надд говорит, что свежий воздух идёт мне на пользу.

— Врач тоже твердил, что он тебе необходим. Значит, мигрени…

— Пока не было. Надд зажигает для меня лавандовые благовония. Мне сначала не нравилось, но они помогают.

— Я рад.

— Мне пора. Мы идём к озеру.

— Будь осторожен. Я люблю тебя. Мама тоже. Она простила тебя, правда. Она тебя простила…

— Пока, пап.

— До скорого, сынок.

Днём всё забывается, вечерами сложнее. Сейчас, слушая унылую песню дождя и дожёвывая бутерброд, Лексон отчётливо представлял, как после их разговора отец одобрительно кивнул нетерпеливо ёрзающей на соседнем кресле матери, а та кивнула какой-нибудь служанке, и рабочие принялись выносить мебель из его старой комнаты.

Надд всё время повторяет, что оставленное позади должно оставаться там, а не ползти за тобой, как голодная дворняга. Теперь Лексон начинал понимать смысл этих слов. Последний разговор с отцом получился каким-то нелепым и обрывистым. На то он и последний. Прощальный.

— А знаешь, — Лексон снова обратился к паучку, — они так и не поняли, но тогда я сделал это специально. Я сделал это ради Розы. Это мой самый большой подарок для неё. Понимаешь?

Паук, смущённый таким вниманием, быстро зашевелил лапками и уполз в самый угол, где затаится в ожидании жертвы.

— Интересно, разозлится ли Надд, когда узнает, что ночами я брожу по дому?

Мальчик вздохнул, проглотил последний кусочек бутерброда, и отправился спать, чтобы ненароком не выяснить это. Уходя, ночь заберёт с собой дождь и кошмарные сновидения Лексона. Утро захватит с собой туман и первый день августа.