Ложечник

Марьолейн Хоф, 2018

Янис живет со стариком Фридом на вершине горы, вдали от цивилизации. Мир опасен, а Великая хворь хитра – так твердит Фрид Янису с самого детства. Сам же старик иногда спускается с горы, чтобы выменять на припасы ложки, которые Янис искусно вырезает из дерева. Но однажды Фрид не возвращается в хижину. Еда заканчивается, и тогда Янису остается одно: навьючить ослика, свистнуть собаку Локу и отправиться на поиски Фрида – навстречу опасности. Книга «Ложечник» Марьолейн Хоф – одной из самых издаваемых и читаемых современных детских писателей Нидерландов – написана в лучших традициях классических приключенческих романов в духе Астрид Линдгрен, Тонке Драхт и Теи Бекман. Книги Марьолейн Хоф переведены на английский, польский, французский, немецкий, турецкий, словенский, вьетнамский и многие другие мировые языки и награждены престижными литературными премиями «Золотое перо», Золотая сова» и «Премия юных читателей».

Схенкельман со всем его скарбом и осликом

Утренний свет пробивался сквозь щели в стенах: просачивался вдоль ставен и через дыру в прогнившей доске. Янис стоял у двери. Ждал и прислушивался: вовсю щебечут птицы, в курятнике кудахчут куры, а чуть поодаль журчит, пробегая по своему скалистому руслу, ручеек. Ничего необычного, всё как всегда. Но есть и еще кое-что. Янис поднес ухо к самой двери. Во дворе горит костер — слышно, как потрескивают дрова. А теперь и дым от костра долетел, а с ним запах жареного мяса. А вдруг это Фрид — вернулся и сидит себе, жарит кролика! Янис положил руку на засов. Да, но Фрид никогда не разводит костер так близко к хижине. А сегодня что же? А сегодня развел! Потому и плывет запах жареного изо всех щелей. Янис отодвинул железную пластину.

В этот момент Схенкельман запел во всю глотку и жутко фальшиво:

Надо пряжи или лент?

Тростника сплести корзину?

Или сена для стога?

Или гуся для гусыни?

Или чмокнуть кой-куда?

Во дворе был не Фрид, Янис мог бы и сам догадаться. Разве Схенкельман не говорил, что будет ждать? Ну, он и поет: вот, мол, я. Попробуй меня прогони.

Надо хлопка или льна?

Нужен короб для зерна?

Надо хвороста для печки?

Иль барана для овечки?

Или чмокнуть кой-куда?

Да-да-да-да-да-да-да!

Посреди «да-да» Янис услышал, как кричит ослик. Ух ты, настоящий ослик! Просто голова кружится от всего нового. Можно больше не притворяться, что его тут нет, Схенкельману известно, что это не так. К тому же Схенкельман называл его ночью «мальцом» — получается, знает, что Янис не такой уж большой и сильный. А вот Янис про Схенкельмана не знает ничего. Схенкельман может оказаться ниже, чем Фрид, или выше, толще или тоньше, такой же старый, как Фрид, или гораздо моложе.

Да-да-да-да-да-да-да!

Любопытство — мать всех бед. Но что же делать, если вот, в двух шагах от хижины, со своими носками и шнурками, куртками и платьями или, может быть, шапками сидит какой-то Схенкельман? Со всем своим скарбом и осликом!

Или чмокнуть кой-куда-а-а?

Лока на своем половике поскуливала, ей не терпелось выйти. Янис приоткрыл дверь, так чтобы в случае чего сразу можно было захлопнуть. Лока выскочила во двор. Янис смотрел ей вслед: вот она резво пробежала мимо Схенкельмана в угол двора, сделала свои дела и, гавкнув, потрусила обратно.

— Ого, — сказал Схенкельман, — какая страшная псина.

Он был моложе и тщедушнее Фрида. Вроде не больной. Нос на месте и пальцы тоже. Янис не мог оторвать от него взгляд. Надо же: человек. Другой человек, не Фрид.

Лока подошла к Схенкельману и обнюхала его. Хвост заходил туда-сюда.

— Пшла! — отмахнулся Схенкельман.

Лока легла на землю и перевернулась на спину. Схенкельман похлопал ее по брюху.

Янис тихонько отворил дверь пошире. И шагнул вперед.

Схенкельман остался сидеть, как сидел.

— Ты хорошая псина? — спросил он у Локи. — Да, вижу, что хорошая.

Босиком и в одной рубахе Янис прошел вдоль хижины. Завернул за угол к сараю и чуть не налетел на ослика. А рядом с этим осликом стоял еще один. Янис попятился и стукнулся ногой о камень, торчащий посреди дорожки, ссадил себе щиколотку. Дурацкий булыжник, Фрид уже много лет обещал его выковырять и оттащить в сторону. «Вот вернусь с обмена, всё сделаю», — обещал он каждый раз.

Схенкельман, оказывается, привязал осликов к кольцу в двери сарая. Оба дремали стоя. У каждого на спине было деревянное седло с двумя корзинами по бокам. Один ослик был побольше и коричневый, у него был недовольный вид. Другой, поменьше, — серенький с белой мордой и пушистыми ушами. Янис погладил его по мягкому носу между ноздрями. Серый ослик вздохнул, приоткрыл глаза, а потом опять закрыл.

Схенкельман снова завел свою песню:

Надо пряжи или лент?

Тростника сплести корзину?

Янис медленно, шаг за шагом, пошел в его сторону. Нельзя терять бдительность: пусть у Схенкельмана совершенно нормальный нос, что-то другое у него может быть не в порядке, да и вообще, даже если у человека все пальцы на месте, он может принести Великую хворь на себе и рассеять ее вокруг.

Или сена для стога?

Или гуся…

— Замолчи! — сказал Янис.

— Полностью с тобой согласен, — ответил Схенкельман. — Гуся для гусыни… что это на меня нашло с утра пораньше? Нет бы вспомнить песенку попристойнее.

Он опустился на колени перед костром. Он уже успел сделать вертел — из двух рогатин и одной прямой ветки. На нее была насажена ощипанная птица. Лока лежала рядом и исходила слюной.

Схенкельман снова принялся мурлыкать себе под нос ту же песню, уже без слов.

— Черт, что ж это я такое пою, — одернул он сам себя. — А ведь не хотел. Как пристанет, так не отвяжешься.

Янису было всё равно, что там Схенкельман поет. Пусть вообще молчит. Не поет, не напевает и уж точно не разговаривает.

Схенкельман потрепал Локу по холке.

— Тебе бы сторожевую собаку завести. Настоящую, а не это вот чудо в перьях. Людей нехороших на свете много, а ты тут на отшибе.

Янис бросил взгляд на курятник. Камень по-прежнему подпирает дверцу. Внутри кудахчут куры.

— Боишься недосчитаться? — хмыкнул Схенкельман. — Не бойся, я не куриный вор.

— А это у тебя что? — спросил Янис.

Схенкельман поднял вертел с рогатин и покрутил им в воздухе.

— Эту я сам поймал, и это не курица, а куропатка. Куропатки — это тебе не куры.

— Где Фрид? — спросил Янис.

— Хоть убей, не знаю.

— Когда он вернется?

— Да не вернется он, как ты не понимаешь.

Схенкельман потыкал заостренной палочкой готовящуюся птицу. Из нее потек сок, и костер зашипел.

— Убег он, паренек. Несся так, будто за ним черти гонятся. И хорошо, что сам, а то в деревне он всем до смерти надоел. Не ушел бы, мы бы его кулаками выпроводили!

Янис сел на землю.

— В какой деревне?

— А, так Фрид не сообщал тебе, куда уходит? К нам он, значит, наведывался регулярно, а тебе об этом знать было необязательно?

Тут Схенкельман впервые посмотрел на Яниса прямо, а Янис на него. Лицо худое, рот кривой. На голове войлочная шапка, из-под шапки торчат темные курчавые волосы.

Янис отвел взгляд.

— Фрид ушел в то место, где всё на всё меняют, — пробормотал он. — А сейчас возвращается домой.

— Зря надеешься, — сказал Схенкельман. — Фрид в два счета найдет себе нового слугу. Таких дурачков, как ты, на свете полно.

— Погоди, вот Фрид вернется и задаст тебе.

— Да не вернется он, — лениво повторил Схенкельман. — Клянусь.

Он приложил ко рту два пальца и плюнул через них в костер.

— Но ты не горюй. Нечего по этому Фриду слезы лить. Я вот как думаю: пусть это станет для тебя началом новой жизни. Можешь пойти, куда хочешь. — Он улыбнулся, отчего рот его скривился еще больше. — Ты свободен!

Янис сидел, обняв колени руками, и медленно покачивался вперед-назад. Схенкельман всё говорил и говорил, но никакого смысла в его словах не было. Нос и пальцы у него на месте, но вот с головой что-то явно не в порядке. Может, Великая хворь уже проникла в нее и разъедает ее изнутри.

Схенкельман наклонился вперед, чтобы положить руку Янису на плечо.

— Не касайся меня! — вскрикнул Янис.

— Как скажешь. — Схенкельман отдернул руку, сбив локтем вертел. — Да не переживай ты так.

— Ты принес с собой Великую хворь, — пояснил Янис, — вот и не трогай меня.

— Нет у меня никакой хвори, — ответил Схенкельман. — Ни великой, ни даже малой.

— Она ползет ползком и скачет скоком…

— Ни ползучей, ни падучей. — Схенкельман пытался выхватить из огня упавшую куропатку.

— От человека к человеку, — продолжал Янис.

— Это Фрид тебе насочинял? — Схенкельману наконец удалось достать куропатку из костра. — Умеет же он дурить людей. Взять хоть это его зелье: полдеревни от него полегло с поносом! Так Фрид им заявил, что так и должно быть. Мол, сначала вся зараза должна выйти, это, дескать, первый шаг к исцелению.

— Фрид не ходит по деревням, — возразил Янис. — У него есть тайное место для обмена.

— Готов поспорить, что тебе этого тайного места видеть не доводилось, — ответил Схенкельман. — А еще, что тебе нельзя было спускаться в долину. Ты должен был сидеть тут. Что бы ни случилось. Что, запугал он тебя этой так называемой хворью? — Он положил зажаренную куропатку на камень, вытащил из-за ремня нож, отрезал кусочек мяса. Наткнул его на кончик ножа и протянул Янису.

— Не нужно мне твоей еды, — сказал Янис.

Схенкельман впихнул кусок себе в рот и отрезал еще.

— Фрид греб деньги лопатой, — сообщил он, чавкая. — Уверял, что его зелье помогает от всех болезней, вот все и мечтали его попробовать. Простофили. За пару глотков отдавали последние гроши. — Он посмотрел на Яниса. — Да ты слушаешь ли?

Янис не ответил. Слушать-то он слушал, вот только Схенкельману об этом знать необязательно. Он послюнявил палец и потер щиколотку. По ней тянулась длинная глубокая ссадина, до самой пятки.

— А еще эти ложки деревянные, — продолжал Схенкельман. — Они доставались тем, у кого кошелек туго набит деньгами. Такое не каждому по карману. Фрид называл себя мастером, лучшим во всей округе. Говорил, что на одну ложку у него уходит целый месяц.

Янис в одной рубахе уже продрог. Стоило бы вернуться в дом, но не мог же он просто так встать и уйти, ничего не сказав в ответ, — когда этот Схенкельман совсем заврался.

Схенкельман принялся обгладывать крылышко.

— Я-то сразу смекнул, — продолжал он. — Ага, конечно, это Фрид-то мастер, со своими грубыми крестьянскими ручищами? Не смешите меня. Я в таких вещах разбираюсь, знаю, когда кто-то пытается всех обдурить.

Он кинул косточку Локе и взялся за второе крылышко.

— Вот послушай, как дело обстоит, — сказал он. — Фриду был нужен слуга. Старым людям приходится задумываться о будущем, правда ведь? Но слугам полагается платить. А Фрид — старый скряга, привык получать всё за бесплатно. Отгадай с трех раз, что говорят в деревне?

Схенкельман помолчал. Ждал, наверное, когда Янис спросит: «А что говорят в деревне?» Но Янис держал рот на замке. Жаль только, что уши на замок не закроешь, они слышат всё, хочешь ты или нет.

— Говорят, что Фрид завел себе мальчика. Привел откуда-то издалека. Ну что значит завел — украл просто. Мать отвернулась на миг, глядь — а младенца и нет. Совсем махоньким забрал: такого легче всего приручить. Как собаку — возьмешь ее щенком, обучишь всему, она потом и забудет, что когда-то было по-другому. Уделяй ей чуток внимания — и всё.

Схенкельман снова зачавкал. Потом подкинул обглоданное крылышко вверх. Лока взвилась в воздух и клацнула челюстями.

Янис поднялся с земли:

— Ты врешь!

Схенкельман неторопливо поднялся на ноги.

— Да ты и сам знаешь, правду я говорю. Ты именно что слуга. Вырезаешь ложку за ложкой, ничего за это не получаешь. Разве что еду. Жидкую похлебку и кролика по особым случаям.

— Ячменную кашу! — разозлился Янис на Схенкельмана: ну сколько можно врать?

Схенкельман подошел к нему вплотную.

— Ячменную кашу? Ничего не скажешь, вку-усно! Сам-то Фрид предпочитал кабана, запеченного в яблоках, под большую кружку пива. Сидел у нас в деревне, обжирался и рассказывал байки про свои ложки. Что, мол, они оттого такие дорогие, что у него на них куча времени уходит.

— Он их обменивает, — выпалил Янис. — Делаю их я, а он их обменивает на смалец, и ячмень, и…

— Кровосос он, — перебил его Схенкельман. — Да еще и хвастун. Так вот, было решено послать кого-нибудь на гору. От лица всей деревни. Выяснить истинное положение дел. Так и сказали: мол, пусть идет Схенкельман, ему это по плечу, он в таких делах мастак. Знает, что почем. — Он схватил Яниса за руку и притянул к себе поближе. На подбородке у него был прилипший кусочек мяса. — Но вот беда: я опоздал. Фрид уже сделал ноги. — Схенкельман отпустил Яниса, да так внезапно, что тот едва не потерял равновесие. — Радуйся, — продолжал он, — что я всё тебе рассказал. За это ты мог бы вести себя повежливее. Если б не я, ты бы так и ждал своего Фрида. Еще много-много дней. До скончания времен. — Он ухмыльнулся. — Как собачонка!

Янис до боли сжал кулаки.

— Ударить меня хочешь? — спросил Схенкельман.

Лока залаяла на него. А потом на Яниса, так же громко и испуганно. Янис опустил руки, развернулся и быстрым шагом пошел к хижине.

Одежда лежала у кровати. Янис надел носки, штаны и рубаху. Ботинки стояли у двери. Старые стоптанные ботинки Фрида — они были слишком велики Янису, поэтому в их носы была набита ветошь. Два потрескавшихся ботинка с растрепанными шнурками стояли на месте, как и каждое утро. И стало вдруг совершенно ясно, что Фрид вернется. Не может не вернуться.

Схенкельман у костра продолжал балаболить:

— Сколько тебе лет? Одиннадцать? Одиннадцать минус девять будет два, всё сходится. Когда он тебя забрал, тебе было два года.

Янис сунул ноги в ботинки и пулей вылетел из дома.

— Неправда! — крикнул он Схенкельману. — Я помню, как мы поселились на горе. Помню! Мне тогда было пять лет. — Он замолчал. — Или шесть. Да! Шесть!

— Так я и думал, — ответил Схенкельман. — Фрид много лет таскал тебя за собой с места на место. Ему нигде не были рады. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось… — Схенкельман окинул взглядом двор, — удалось отыскать вот это.

— Замолчи! — проорал Янис и пустился бегом мимо хижины, к поленнице и тропинке, ведущей на гребень горы.

— Великая хворь! — крикнул Схенкельман ему вслед. — Вот где ложь. И тайное место, где можно всё обменять на всё, — тоже!

Янис карабкался вверх по крутой тропе.

— Это всё враки Фрида! — кричал Схенкельман. — Он тебе голову морочил!