Книга моих побежденных страхов. Зажмурься, улыбнись – и ты снова в детстве!

Маруся Юрьевна Гагарина

Я всегда боялась стать скучной взрослой и много чего еще. Именно поэтому, в утомительной, но удивительно лечебной борьбе, появились эти теплые истории. В них самая настоящая я – всем привет!

Искорки и зубы

Лето — это отдельный, совершенно особенный сорт счастья. Это щеки, перемазанные ягодным соком, сладковатые травинки во рту, звон прозрачных стрекозиных крылышек, сон в копнах душистого сена. И прогулки!

— Лаймка, Лайма! Гуля-ать!

Огромное облако рыже-белого пуха накрывает меня с головой, пытаюсь нащупать стальное колечко на ошейнике. Наконец, успешно, и я защелкиваю на нем карабин поводка. Тяжело дыша от июльской духоты, моя верная подруга ложится рядом: запускаю ладошку в длинную струящуюся шерсть. Под светом ярких лучей волосинки кажутся золотыми: по ним то там, то тут пробегают крошечные искорки. Вот бы одолжить немного драгоценных длинных ниточек и изготовить себе чудо-панамку! А что? Мама вязала мне такую голубую: только ведь она совсем обычная. А эта защищала бы меня от всего плохого, что только есть на свете…

Мы идём по улице — обе горды собой и друг другом, и улыбаемся. Да, представьте, собаки тоже умеют улыбаться!

Вижу друзей, бегущих навстречу, вместе мы заворачиваем на пустырь под горой. Случайных прохожих здесь нет, и я отцепляю карабин. Мишка держит за пазухой мяч, громко выкрикивая слова считалочки: звучит последнее — и мы бросаемся кто куда. Лохматое облако звонко лает и пытается догнать сразу и мяч, и нас. Мы захлебываемся хохотом, падаем на изумрудную мягкую траву, и длинный язык щедро облизывает наши загорелые лица.

В попытке перевести дух поднимаю глаза на линию горизонта: со склона, опираясь на толстую палку, спускается старичок. Я знаю его: в детстве покалечился, и это отразилось на рассудке — почти не говорит, больше общается звуками. А ещё он пастух — водит козье стадо по полям и лугам. В голове мелькает что-то, и я уже, с поводком в одной руке и с кепкой в другой, кричу:

— Лайма, ко мне! — она и ухом не ведёт, трусит к нему — пушистый хвост развевается на ветру опахалом. Бегу со всех ног за ней, и тут, будто в замедленной съёмке, вижу, как он заносит руку над её головой — хочет погладить. Я обмираю от страха: собак этой породы, даже очень добрых и воспитанных, ни в коем случае нельзя гладить по голове, там нервы у них, папа рассказывал…

— Нельзя!… — ору не своим голосом и лечу к ним. — Не троньте её-о!

Слишком поздно. Раздается грозный, почти львиный рев, и я вижу кровь, много красной-красной крови. Ненавижу этот цвет с детства.

Пастух прижимает раненую руку к груди и глухо стонет. Поднимаю с земли длинную хворостину и замахиваюсь на собаку:

— У, негодная! — ветка, протяжно вжикнув, разрезает воздух. — Плохая, плохая! — негнущимся пальцами прицепляю поводок. Лайма грозно рычит, крутит мордой. В меня вселяется решимость:

— Мишка, Вань! — мальчишки уже рядом.

— Эх, и сильно прокусила!

— Вообще, смотри, тут уже лужа натекла!

— Хватит болтать! — командую я. — Ведите его к бабе Рае, быстро!

Ванька в шестом классе, Мишка, как я, в третьем, но оба высокие и крепкие. Покидают поле боя медленно: мужчина шатается от слабости. Козы нервно семенят за ними — со стороны посмотреть — странная процессия!

Маленькая Наташа плачет: ей только четыре, Ксеня пытается успокоить малышку:

— Лайма хорошая, просто чужих не любит, не плачь! Манька! — я поднимаю голову. — Вот это ты храбрая, а! Я бы сразу растерялась, рот открыла!

— Угу, — угрюмо киваю я, пнув ногой земляную кочку. Колени трясутся, пальцы сжимают испачканный поводок, моя лохматая подруга пристыженно сопит прямо у меня за спиной, а я вслух громко и властно (насколько могу в данный момент) приказываю:

— Домой!

У калитки отец. Подхожу к нему почти вплотную, передаю веревку поводка и чувствую, как мои губы дрожат, понимаю — слишком заметно:

— Папа, а она… а я… — не в силах больше сидеть внутри мой непрожитый страх вырывается наружу бурлящим потоком слез.

— Молодец, молодец, — широкая ладонь гладит меня по макушке. — Я знаю всё, несильно она его, разберемся… Не растерялась! Ты такая смелая!…

Смелая? Я? Кто бы мог подумать, что через несколько лет от храброй отчаянной Маньки не останется ничего?