Записки ищущей агамистки

Марта Сортанова, 2017

«Записки ищущей агамистки*(агамистка – холостячка)» – шестая история из восьми повествований, где главная героиня Анна, молодая журналистка местной газеты, страдает от неразделенной любви. Пытаясь добиться взаимности, она попадает в аварию. После операции Анна в повторяющихся галлюцинациях видит одного и того же человека из прошлого, пытающего сказать ей нечто важное. Старец в чёрном втягивает её в круговорот прошлого, вовлекая в поиски креста из металла, прилетевшего из космоса, который наделяет человека сверхспособностями. Заинтересовавшись находкой, Анна вместе с подругой отправляется на поиски сокровища в подземный лаз…

Если принц на белом коне проскакал мимо —

значит, судьба готовит вам иной сюрприз…

Глава 1

Мужчина-мечта. Не, ну я тоже ничего…

Без пятнадцати. Следующий звонок в семь. Голова, приподнявшись, тяжёлым кулём валится на подушку. Не сейчас. Можно ещё. Ресницы смыкаются, свет гаснет — щуриться больше не надо. И вдруг небо. Огромное синее небо. Раскинув руки, парю, словно птица. Ветер в волосах. Синь в глазах. Свобода, покой, невесомость — как в аэротрубе. Одно неудобно: лечу вниз спиной, хочу перевернуться, но не могу… Похоже, не лечу, а падаю?! Полёт превращается в скоростной спуск. Секунда, две. Небо резко сменяется краем скалы. В голове пульсирующая мысль: падаю в пропасть. Тело сжимается, готовится к удару. Господи, хоть бы подо мной оказалось море! Не хочу боли. Громкий крик пронзает пространство.

— Аня! Зачем? Зачем?

Вздрагиваю от крика, открываю глаза, возвращаюсь в реальность. За окном утро пятницы, рабочий день, я жива здорова, преспокойно лежу в кровати. Только в голове свербящая мысль: с четверга на пятницу сны сбываются.

— Ерунда, с какого перепугу я полезу в горы? Да и теперь точно не полезу.

Одеяло отлетает в сторону, начинается новый день.

Сегодняшнее утро выдалось динамичней обычного. С появлением нового сотрудника, офис оживился, зашевелился встревоженным муравейником. Каждый первым норовил увидеть новенького и поделиться своими наблюдениями с остальными менее расторопными собратьями. Внезапно людская суматоха прекратилась, и в офисе воцарилась тишина. Начались смотрины. Процедуру знакомства с новеньким по обыкновению взял на себя сам босс. До этого момента именно он являл собой идеал мужчины: высокий, красивый сорокашестилетний стройный брюнет, умный до жути, единственным недостатком которого являлось наличие жены, которую он боготворил, и двадцатитрёхлетней дочери Софии, которую безмерно любил, по-отечески называя Софа.

Новым сотрудником оказался молодой человек, который во время процедуры знакомства стоя в дверях, мило улыбался, переминаясь с ноги на ногу. Не говоря ни слова, он озадачивал остальных непростым вопросом: то ли он настолько застенчив, то ли напрочь лишён интеллекта. Алекс — так нам представили новенького, хотя по паспорту он был Вербиным Алексеем Германовичем, а вовсе ни каким ни Алексом. Внешне молодой человек выглядел так, словно сошёл с обложки журнала Men's Health: высок, строен, голубоглаз. Привлекательный типаж. Элегантный костюм, стильная обувь, дорогой парфюм говорили о его обеспеченности, а улыбка в тридцать два белоснежных зуба вызывала зависть не только у мужчин. Если охарактеризовать новичка двумя словами — мужчина-мечта. А если тремя — да не моя. Невыясненным оставалось одно — «мечта» воплотилась в чью-то жизнь, или пребывала «в свободном поиске»?

На календаре, стоявшем на моём рабочем столе, с изображением чёрного летящего паровоза, всё ещё пахнувшем типографской краской, сегодняшний день девятое января 1999 года был аккуратно обведён красным маркером в кружок. Близился конец века, и до Миллениума оставалось без малого двенадцать месяцев, а, судя по крикам компьютерщиков всего мира, первого января 2000 года нас ожидала мировая перезагрузка всех и вся. Два нуля в конце года рушили всю систему расчётов, потому как в программном обеспечение год представлялся двумя последними числами и переход в новое тысячелетие мог откатить нас обратно в 1900 год. Веря в искусственно созданную истерию, в этот ажиотаж втянулась и я с единственным желанием: кардинально изменить свою жизнь к этой дате и начать новый век в замужестве и в семейном счастье. Хотя всё это ещё вилами на воде писано…

Так вот, вернёмся к красному кружку, сигнализирующем о дате моего рождения. В этот зимний денёк меня угораздило родиться в тридцатый раз. В тридцатый — звучало, как контрольный в голову. Поднимало настроение лишь то, что сегодня я выглядела фантастически, а новое платье, практически вырванное из рук другой покупательницы, чудесным образом стройнило меня и украшало. Случаются же приятные совпадения. Нечто подобное сегодня произошло и со мной и как нельзя кстати.

Из-за неудачного расположения моего стола, который находился в углу и был загорожен шкафом, меня знакомили с новеньким последней. Местонахождение не позволяло привлечь к себе должного внимания, зато прекрасно скрывало от любопытных глаз. Встав и шагнув влево, я оказалась в зоне видимости. Первым шикарность моего наряда оценил шкаф, который, комплексуя, отступил, ворох бумаг на моём столе по тем же причинам съёжился, и я предстала обществу во всей красе. Платье, без сомнения, заслуживало показа и оправдывало потерянное время. В нём я чувствовала себя богиней — и это без лукавства и вранья. Нечто подобное читалось и в глазах двух стоящих в дверях мужчин. Небольшое замешательство, двухсекундная пауза, мураши в волосах, электричество по коже — и я влюбилась. Это была любовь с первого взгляда. Точно она: все остальные мужчины мира исчезли с Земли в то же мгновение.

Моя личная жизнь к настоящему времени складывалась параллельно запланированному сценарию, а если точнее, то вразрез с ним. Я прожила пять лет с женатым человеком, и шесть месяцев назад он с женой и дочкой взял и переехал в другой город, а не женился на мне, как я полагала. От любимого мне досталась однокомнатная квартира, выменянная у моих же родителей, в размере тридцати шести квадратов, для игры во взрослую жизнь и маленькая серебристая машина восьмой модели, подаренная в качестве компенсации за разбитое сердце. После случившегося мне оставалось одно: позиционировать себя свободной амазонкой, яркой, независимой, самостоятельной, но, если честно, замуж хотелось — и жуть как хотелось, а напускная независимость являлась сплошным притворством, придуманным для маломальской защиты уже порядком подрасшатавшейся психики. Приятным совпадением оказалось и то, что страница «семейное положение» в паспорте Алекса оказалась девственно чистой, как и моя, о чём сразу же сообщили мне девчонки.

— А если это мой шанс, — прикидывала я, настраиваясь на позитив.

Одна деталь омрачала мечты — возраст. Он был моложе меня на пять лет. Много это или мало? Казалось, много. И этот факт, крепко прописавшись в моей голове, принялся со скоростью света, доселе недостижимой никем, уменьшать вероятность познания неземной любви в реальности. Ведь тридцать лет для женщины считается концом молодости, точнее, девичества. Из девушек мы, сами того не желая, совершаем скачок в контингент молодых женщин. В двадцать девять мозг не отягощён этим, а в тридцать всё — старуха. Откуда берутся столь пессимистичные мысли в наших красивых головках? Ведь никто не нашёптывает их нам. Полагаю, передаются они одним путём — с молоком матери.

Про ощущения трансформации женского сознания, возникающие на разных этапах взросления, у нас с мамой состоялся нешуточный разговор. Меня интересовало её отношение к такому неоспоримому факту, как женское старение, с высоты шестидесятидвухлетнего возраста. Ответ получился интересным и поучительным для меня. Многое из сказанного уходило в отрицание, но в большинстве случаев казалось правдой. Так вот, в теории каждая женщина пытается убедить всех и вся, что возраст — это не страшно и что она не боится стареть. Но почти каждая непременно хочет выглядеть моложе своих лет, и если даже она не делает каких-либо основательных манипуляций со своей наружностью, то маску из сметаны пытается пристроить на лицо почти каждая.

Сейчас я изложу некоторые наблюдения мамы и пары её подруг о женском возрасте, которые, возможно, не совпадают с мнением большинства, но мне представляются не лишенными смысла. Судите сами.

До тридцати лет женщина занимается поиском мужчины. Она раскованна (насколько может позволить себе каждая), жизнерадостна (смотри предложение в скобках выше), любопытна (ну, вы поняли принцип). Она наслаждается жизнью, своим телом, своими эмоциями. Она Ева. Возраст в это время исчисляется цифрами 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 после двойки, дни рождения радуют, искренне, по-детски ожидаются подарки.

С тридцати до сорока в основном идёт тройка на первом месте, а цифры 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 не имеют значения. Тебе тридцать, а это значит, что есть девушки гораздо моложе тебя. И тут включается новое видение, возникает необходимость формирования себя как личности, и ты включаешься в битву за карьеру (ну, вы помните, насколько может позволить себе каждая). Даже если к этому возрасту вы обзавелись парой карапузов и вас усадили устраивать быт, то, не теряя ни минуты впустую, вы поле битвы за становление своей личности переносите в стены родной квартиры и начинаете борьбу за равноправие с родственными душами.

С сорока до пятидесяти лет определяющими цифрами снова станут 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 после четвёрки. Да, уже не тридцать, но ещё не пятьдесят. Видимо, в этот период основную идею в поведение женщины вносит известная фраза из кинофильма: «В 40 лет жизнь только начинается». И она, пытаясь что-то изменить в своей жизни, в итоге получает одно — «а воз и ныне там». Новая работа? Попробовать начать с нуля, с двадцати тысяч вместе с молодыми? Опыт, конечно хорошо, только у молодых есть неоспоримое преимущество — молодость. А менять шило на мыло — создавать возню и не более того. Может, нового мужчину? Одумайся — как бы собственный не завёл себе подружку помоложе. Тело, что с тобой? Не, ну я же занимаюсь спортом. Регенерация кожи происходит дольше, а маску из сметаны нужно делать каждый день и на всё тело. Начинаешь откладывать деньги на ботокс.

С пятидесяти до шестидесяти в голове одно: скоро пенсия. Определяющим фактором снова становится пятёрка, а не цифры после неё. Хорóните в себе женщину как сексуальный объект и начинаете позиционировать себя как боевую подругу. Покупка новой одежды не радует: из вас уже не получается той самой сексуальной штучки. Однотипность работы утомляет, скорость информационного потока поражает. Послать по вацапу? Что это? Хорошо хоть не переспросила: вы не слово «кацап» имели в виду? Политика? Да что вы! Мне бы пенсию вовремя. Появляются: сад, подруги, желание последний раз махнуть на море. Возникает необходимость в хобби, желание научиться хоть что-то делать своими руками, чтобы наконец куда-то их пристроить. Нет, ну кожа ведь не одежда… Почему она с каждым годом всё больше и больше разнашивается? Откуда эти складки и морщины? Птоз? Начинаешь набирать вес, чтобы заполнить изъяны. А в сметане уже спишь неделями.

С шестидесяти до семидесяти. Тут пока тайна: маме шестьдесят два, но она молодится, убеждая всех и каждого, что ей ещё далеко до шестидесяти. Да, и я ей в этом помощница — статусом бабушки никак не награжу. Краткий экскурс от моей мамочки закончен, вернёмся к началу — к моему пониманию тридцатки.

Тридцать — это определённая черта. Итог достигнутого. Кто-то имеет семью, детей, престижную работу. А я? А я профукала пять лет, пять самых активных для женщины лет с женатиком. И наконец, одумавшись и пересмотрев свои принципы, с ходу влюбилась в малолетку. Всё-таки нет предела женской глупости.

Анька, одумайся и вернись на землю. Меняй жизнь, разумом живи. Тридцатка ведь тебе уже. Соберись и сосредоточься на главном, вернее, единственном — работе. Но, не придумав ничего нового, я — по кальке маминого плана — устремилась завоёвывать своё место под солнцем. Другие варианты были. Правда, немного. Пару минут гоняла в голове мысли о братстве и секте, но дала себе шанс и выбрала работу.

Кстати, о ней.

Отдел, в котором я тружусь, состоит из четырёх человек. Мы пишем статьи в многотиражку «Уральский мегаполис». Ну, как пишем… если нет мировых сенсаций, то приукрашиваем уральские будни, отыскивая материал в регионе. Поэтому восьми-десятичасовой рабочий день пять-шесть дней в неделю плюс свободное время, проводимое вместе, сделали нас почти родными. Не коммуна, но делимся многим. Правда, существует пара «но»: всем, кроме мужчин, да и деньги только взаймы.

Знакомьтесь, мои подруги.

Светлана — тридцатилетняя блондинка. Как говорил мой бывший — «одного призыва девки». Пишет статьи об изобретениях и ноу-хау в промышленности. Она целенаправленно завышает показатели производства отечественной индустрии, надеясь этим поднять боевой дух населения. Патриотка. Её ироничные статьи являются любимой рубрикой большинства читателей нашей газеты.

Оксана, сексапильная брюнетка, ведёт рубрику «Мировая экономика». Пишет об экономических преступлениях, которые происходят в результате неконтролируемой экономии чинуш в свой карман. Её статьи частенько приводят её к разбирательствам в суде, а нередко и к личным разборкам.

Альбина, яркая шатенка. Её тематика — передовые разработки в медицине и косметологии. Косметология — это её стихия, о ней она говорит часами, а если не остановить, то и днями.

И, наконец, я, ваша покорная слуга, «активистка, комсомолка и просто красавица» — Анна. И моя фишка — природные катаклизмы и необъяснимые явления, происходящие на планете, ну и в нашем регионе. Куда без этого.

— Почему столь мужскими вопросами занимаются женщины? — спросите вы.

Ответ очевиден: наисильнейшая часть нашего коллектива, то бишь мужская, говоря их словами, взвалила на себя всю основную и грязную работу по поискам сенсационного материала. Мы же, офисные маратели бумаги, умея быстро барабанить по клавиатуре, просто тупо переносим факты на газетные листы, тем самым перетягивая одеяло славы на себя. Они по крохам собирают сенсации, мы же в комфорте, в чистоте, сытые, умытые, с лавром в волосах, сидим на заднице и ничего не делаем, лишь расставляем запятые в нужных местах. Вы бы видели ту бредятину, которую они присылают нам! Мало что поменялось с древних времён: добыча мамонта так и осталась прерогативой мужчины, а его приготовление — привилегией женщины. Но плюсы в нашей работе тоже имелись: мы — приятная находка в любой компании. Никто, кроме нас, не знает такого количества свежих новостей. Соперничать с нами могли бы телевизионщики, но и они — штучный товар на больших вечеринках. Думаю, по этой причине я ещё не была замужем: меня просто боялись мужчины, ведь о наводнении в Гватемале я могла трещать часами, тогда как мой избранник с трудом сооружал пару предложений о том, как провёл несколько часов свободного времени и что хотел бы съесть на ужин. Человек с полётом мысли, с юмором, с креативом в голове мог бы заинтересовать меня, но такого человека никак не находилось рядом. Или я не там искала.

В связи с занятостью остальных мне поручили в течение всей следующей недели вводить Алекса в специфику нашей работы. Тяжёлым трудом это нельзя назвать: Алекс был лёгок в общении, искренен, внимателен, на лету схватывал тонкости работы. Если без врак, я наслаждалась общением.

Однажды спросив его, почему он не остался работать в Москве в газете или журнале отца, услышала простой ответ, что два Вербина в одном здании или даже в одном городе — это бомба замедленного действия. Несхожесть взглядов, различие в подходах и ценностях раздражали отца. Возникающие на пустом месте ссоры переходили в длительное игнорирование друг друга. В обиды. В непонимание. Исправить ситуацию помог друг детства отца — наш босс, приютив нигилиста. В результате чего у спорщиков появилась свобода, а у младшего — новая возможность: показать себя в деле, самостоятельно открыв журнал. Неплохой старт, и нервировать папеньку при этом не особо предполагалось.

Недельное знакомство показало, что Алекс — самостоятельная единица. Настырная, упорная и любознательная. Без стеснения и с долей юмора он рассказывал о своей прошлой жизни, не комплексуя, делился планами на будущее. Открытость и беззлобность, несвойственная русскому менталитету, восхищала, а ведь он считался русским.

Родился он в Советском Союзе, а вот отрочество провёл в Америке у тётки, старшей сестры его матери. Можно было понять её желание приютить племянника: своих детей у неё не было. Её американский брак как раз пришёлся на момент ослабления железного занавеса, когда после основательных проверок разрешили выезды за границу. Тётку долго не выпускали, но должность её мужа сыграла в этой истории главную роль. Это было «время холодной войны» и «время разоружения», когда две сверхдержавы — СССР и США — вели переговоры об ограничении вооружений и об уничтожении целого класса ядерных ракет среднего и ближнего радиуса действия. В делегации от США и оказался будущий муж тётки Алекса, а переводчицей с советской стороны — сама тётушка, поэтому их отношениям не стали препятствовать, не желая поднимать международный скандал. Но в газетных статьях про Золушку, полюбившую принца, не написали ни строчки даже на последней странице жёлтой газетёнки.

Полина — так звали тётушку — уехала в Америку на ПМЖ, а когда Алексу исполнилось четырнадцать, взяла его к себе в небольшой особняк для углублённого изучения английского языка и получения качественного образования. Инициативная женщина. В Америке Алекс закончил сначала колледж, затем поступил в университет. Но в последнее время у тётки начались проблемы со здоровьем, она постоянно лечилась в специализированных санаториях и почти не бывала дома. Муж пытался спасти свою Полли от хвори, а хворь больше напоминала тоску, поэтому лечение не давало видимых результатов. Алекс в периоды её лечения формально числился на попечении дядюшки, но последний скупился на воспитание чужого чада. Отчего учёба медленно сошла на нет и из университета Алекса попёрли. И по настоянию родителей или, скорее, мамы Алекс вернулся на родину, в Россию. Родительница получила любимого сына, а отец — наследника и продолжателя своих наполеоновских планов. Да и наследство не разбитое корыто: кроме газеты, на балансе семейки числился ещё московский журнал, парочка ресторанов и загородный клуб.

— Мальчик упакован полностью, — размышляла я, — и ссылка в наш город временная — так, поднабраться опыта. А, заматерев в провинции, он без колебаний рванёт на московские просторы. Да бог с ним! Смелым и флаг в руки.

В результате взаимного и поначалу вынужденного общения мы оказались не безынтересны друг другу. Алекс щедро делился историями, случившимися с ним в Америке, пока жил в доме тётки. Я же, в свою очередь, рассказанные им сюжеты перекладывала на кальку российской действительности. Чем веселила не только себя.

Неделя пролетела незаметно. Я влюбилась по уши. Алекс стал кислородом, без которого я задыхалась. Привязываясь к нему всё больше и больше, я мысленно стирала в сознании всю абсурдность ситуации с возрастом, придуманную мной же. Сотни тысяч людей, не миллионы конечно, но сотни смогли ужиться вместе, игнорируя разницу в возрасте. И почему я не могу оказаться в этой сотне?

О дне рождения Алекса я узнала накануне. Он сам сбросил смс-сообщение: «Завтра я именинник, и твой подарок, Ань, будет самым дорогим для меня)))».

Ответив, что с меня презент, я со всех ног помчалась по магазинам выбирать подарок. Хотелось непременно неординарный и неожиданный.

— Так, так, так… Что можно подарить человеку, у которого нет только Луны? Зима, холод… Что-нибудь тёпленькое, а лучше горячительное… Коньяк? Да, хороший стоит дорого, как раз попадаю в «дорогую» тему, только как-то простовато получается, типа лишь бы отвязаться. Возвращаемся на исходную. Зима, холод… тепло души… дорогой подарок… Что можно подарить? Свитер! Я подарю ему тёплый вязаный свитер.

Колебание с выбором цвета — синий или серый — заняло минут двадцать. Серый подходил к голубым глазам, но мне больше понравился фасон синего свитера, и я купила синий. На открытке дружеского плана, недолго думая, написала стихотворение в стиле хокку, чтобы вечером поразить аудиторию эрудицией. Рифмовать особо ничего не пришлось, поэтому получилось быстро.

Хокку — это один из жанров японской поэзии, нерифмованное трёхстишие. Искусство сочинять хокку — умение сказать многое в немногих словах. У него, по сути, своеобразное построение, где размер строк измеряется слогами. В первой строке пять слогов, во второй семь, в третьей снова пять. Итого семнадцать слогов. Вышло не так романтично, как мне хотелось, но тоже неплохо.

Зи-ма хо-лод-на,

Мгно-ве-нья сча-стья мо-гут

И ду-шу сог-реть.

Вот что получилось, а остальное я собиралась сказать словами. Утром шестнадцатого я пребывала во всеоружии. К тридцати годам я точно знала, что дарить маленькое счастье близкому человеку — это огромная радость и для самого дарящего.

После фуршета в стенах офиса родилось внезапное решение — завершить вечер посиделками в кафе вдвоём. Свитер оказался впору, да и с цветом произошло стопроцентное попадание. Презентабельность исчезла, появилось живое мальчишеское лицо. Мой стих удивил, понравился и озадачил. Именинник, демонстрируя свой творческий потенциал, написал пару хокку на салфетке, выбирая смешные темы. Звонок телефона прервал наш дружеский сейшн. Возникло неотложное и важное дело, а нынешнее тут же попало в разряд менее значимых. В итоге неотложным и важным делом оказался праздничный ужин в честь именинника в гостях у моего дорогого шефа и его семейства.

— Мило, очень мило, — думала я тогда, ещё не зная, что это начало конца.

Следующие три месяца наше общение сводилось к ремонту четырёх арендованных комнат этажом ниже для сотрудников нового журнала. Две небольшие предназначались для директора и выпускающего редактора, оставшиеся — для пишущих корреспондентов. Занятость на основной работе не давала мне проводить весь день с Алексом, поэтому мои попытки помочь носили скачкообразный характер. Во время обеда, вечером или в пятнадцатиминутные перерывы я спускалась вниз, чтобы выбрать краску, фактуру обоев или проконтролировать аккуратность выполнения строительных работ.

Я мечтала, что должность выпускающего редактора предложат мне (и не из-за отдельного кабинета, а по заслугам). И что, разбившись в лепёшку, я сделаю журнал любимого одним из лучших. Но мечта так и осталась мечтой. Через три месяца после начала работ по ремонту и оборудования офиса мебелью и оргтехникой выпускающим редактором назначили дочь шефа, красавицу Софью.

— Да разве могло быть по-другому, — успокаивала я себя. Хотя вырвать этой стерве космы было единственным моим желанием.

После майских праздников состоялось открытие нового офиса. Размах удивлял, шампанское лилось рекой, еда подвозилась вагонами. В этот день и представили нового редактора на суд общественности. Родитель с гордостью говорил о своей дочери, о её успехах и регалиях. София в ответ, вспыхивая румянцем от удовольствия, по-девичьи смущённо хлопала ресницами. Они стояли рядом, как семья, и эта мысль не давала мне покоя весь вечер. А после торжественного мероприятия гвоздём засела в голове, вытаскивая наружу доселе дремавшую ревность.

— Глупости, — успокаивала я себя, — ведь мы с Алексом похожи, мы команда, а она… она просто фифа и всё.

Но в этот вечер Алекс поехал отмечать столь знаменательное событие не со мной, а со своим новым редактором и её папенькой. Мне прилетело лишь сообщение на телефон: «Аня, с праздником! Без тебя бы он не состоялся. Большущее спасибо!»

— Ладно, — подумала я, — будет и на моей улице внеплановая дегустация повидла.

В выходные обо мне не вспомнили — целых два дня никаких сообщений. Я, подстёгивая свою гордость, молчала в ответ. А в понедельник с утра напросилась в командировку — на открытие горячего источника в соседнюю область. Моя тема, мне и писать статью о дивном явлении в нашем краю.

Алексей Германович, позвонивший вечером, извинился за пятничную недооценённость моего существенного вклада в открытие журнала и пообещал загладить свою вину ужином после работы.

— Сегодня вечером у меня деловая встреча по размещению рекламы в журнале, а завтра я свободен, — произнёс он.

— Кстати, я тоже не могу сегодня, — ответила я, скрывая обиду. — Мне завтра рано вставать, еду в командировку.

Он быстро расспросил, куда и зачем. Я неохотно рассказала о завтрашних планах.

— Слышу, ты обижаешься. Давай прекращай. Я поеду с тобой, там и отметим открытие журнала, — предложил он.

Со мной? В такую даль? Волна счастья накрыла с головой, и прежние обиды забылись. А что, собственно, и было-то? Мои выдумки. Решили следующее: он приедет не на открытие, а ближе к вечеру, как освободится.

— Значит, он мой, только мой, — радовалась я. — А ужин с Софией — пустая формальность и горевать здесь не о чем.