Власть искусства

Маркус Габриэль, 2023

В этой короткой книге Маркус Габриэль утверждает, что искусство по своей сути неконтролируемо. В природе произведения искусства быть автономным настолько, что мир искусства никогда не сможет пересилить его. Со времен наскальных рисунков в Ласко, искусство владело человеческими умами. Благодаря возникновению искусства мы стали людьми, то есть существами, которые живут в свете образа человеческого существа и его положения в мире и в отношении к другим видам. Благодаря своей структурной, онтологической власти искусство было и остается радикально автономным. И все же эта власть глубоко двусмысленна, поскольку мы не в состоянии контролировать ее действие. В этой книге ведущий представитель «нового реализма» применяет такой философский взгляд на искусство для создания нового эстетического реализма. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Если бы я возопил, кто вопль мой услышит в ангельских хорах? Какой херувим милосердный к сердцу меня привлечет? Я и сам бы не вынес света его. Ибо сама красота — только вестница страха, уже нестерпимого сердцу. Ею любуемся мы, ибо надменная нас пощадила. Каждый ангел нам страшен. Я поборю мой крик, отрекусь от соблазна темных рыданий. Ах, у кого попросить нам помощи? Не поможет ни ангел, ни смертный. Даже умные звери уже понимают, как наша жизнь ненадежна в мире рассудка, на неизменной земле.

Райнер Мария Рильке (перевод Г. И. Ратгауза)

Markus Gabriel

THE POWER OF ART

“The Power of Art” by Markus Gabriel

© Éditions Saint-Simon, 2018

© Издательство Института Гайдара, 2023

* * *

Мы живем в эпоху эстетики. Произведения искусства теперь повсюду. Более того, сегодня все сложнее провести различие между искусством и дизайном. Сливаясь друг с другом, произведения искусства и предметы дизайна приобретают разные формы и очертания, появляясь в самых разных контекстах. Вы можете, конечно, пойти посмотреть на них в музее, посетить концерт или посмотреть кино. Однако достаточно просто походить по городу хоть с какой-то историей, чтобы встретиться с архитектурой, которая тоже является формой искусства; или побродить по бутикам в крупных городах по всему свету, где обязательно столкнешься с предметами моды, дизайн которых определяется силой искусства, позволяющей объектам выделяться. Если вы когда-нибудь были в Японии, вы могли заметить, что даже еда является определенной формой искусства, что в контексте потребления того же фастфуда встречается не так уж часто. Но и McDonald’s едва ли можно представить без всей той мифологии, которая связана с фигурой самого Рональда Макдональда и с самой идеей серийного производства, технического воспроизводства практически тождественного меню в любой момент времени и в любом месте. В нашу цифровую эпоху мы постоянно имеем дело с произведениями искусства, встроенными в дизайн на уровне, в частности, оборудования — образцовым примером является, конечно, Apple, но также и на уровне страниц в интернете и сетевой рекламы.

Здесь я буду рассматривать вопрос о том, как искусство стало настолько сильным, что мы даже не можем представить себе реальность, которая бы не управлялась его параметрами. В мире объектов, нас окружающих, искусство — это правило, а не исключение. И все же многие задаются вопросом, не может ли искусство в конечном счете быть выражением чего-то намного более сильного, что в искаженной форме выражается в искусстве. Современным кандидатом на роль такой силы, втайне управляющей миром искусства, является, разумеется, капитал в смысле накопления богатства на базе структур эксплуатации. Такие структуры, если верить этому аргументу, работают только в том случае, если они невидимы. А потому можно спросить себя, не выполняет ли искусство именно эту функцию — не делает ли оно невидимыми условия производства материальных благ, представляя их в качестве чего-то прекрасного.

Здесь я выступлю против представления о том, что искусство контролируется некой чужой и отчуждающей силой, которая выражается в форме искусства. Скорее, искусство является по самой своей природе неуправляемым. Никто, даже художник, не обладает возможностями рулить историей искусства. Искусство контролирует нас, хотя у него и нет к нам никакого человеческого интереса. Искусство, грубо говоря, — это сверхинтеллект, которого боятся многие критики цифровых технологий^[1]. Со времен наскальных рисунков Ласко, Альтамиры и т. п. искусство захватило человеческий разум и внедрилось в само наше бытие. Благодаря появлению искусства мы, собственно, и стали людьми, то есть существами, которые живут в свете образа человека и его положения среди животных, растений, планет и других сородичей^[2]. Неслучайно, что в самом термине «искусственный интеллект» содержится идея искусства. При этом никто до сих пор не замечал, что люди всегда были искусственным интеллектом, поскольку форма человеческого разума определялась артефактами (инструментами, рисунками, украшениями, татуировками, одеждой), производимыми нами. Такие объекты захватили человеческое воображение, которое затем стало трансформировать их самих.

История, по сути, является историей искусства, и сама эта история сильнее любого актора или института, которые попытались бы управлять ею. То, что имеет власть над нашим воображением, обладает абсолютной властью над нами. Вот почему Бог по-прежнему безмерно силен, ведь на самом деле не важно, существует ли Бог за пределами человеческого воображения. Не забывайте: все монотеистические религии учат тому, что человек был сотворен по образу Бога, то есть как искусственный интеллект, как способ его реализации в теле.

В последнее время мы, современные люди, стали свидетелями процесса, в котором наш мир повседневных объектов становится все более эстетическим. Мы, определенно, не покупаем машины, дома и смартфоны, ориентируясь исключительно на их потребительскую стоимость. Стратегический альянс дизайна, искусства и красоты манит нас, заставляя становиться потребителями предметов роскоши. В то же время в процессе, скорость которого с 1960-х годов постоянно нарастала, искусство само, даже в его чистейшей форме, превращается в товар, несусветная меновая стоимость которого измеряется на постоянно растущем рынке. Этот рынок искусства выходит далеко за пределы традиционной связи власти и искусства. В своей классической форме, возникшей в период модерна, искусство играло роль демонстрации власти и структурации символического порядка публичной сферы. Меценаты времен Возрождения, французские королевские дворы, а потом и демократические музеи, открытые всем гражданам, — все они пытались использовать искусство в контексте, который не ограничивается внутренней, автономной структурой данного произведения искусства. В последнее время класс особенно богатых людей стал новой элитой, состоящей из владельцев искусства и дилеров. Это заставляет поставить старый-престарый вопрос в новой и более острой форме: каково отношение между искусством и властью? Действительно ли искусство контролируют силы, которые сами по себе в эстетическом отношении нейтральны? Иначе говоря, автономно ли искусство или же оно в самом своем существовании, как и в эстетическом содержании, зависит от грубых сил, идеологически выражающих себя в произведениях искусства?

Далее я буду отстаивать несколько необычный тезис, а именно — что искусство само контролирует власть. Природа произведения искусства предполагает столь высокую степень автономии, что так называемый мир искусства никогда не сможет подчинить его себе. Чтобы понять, почему это так, нам надо поставить основные принципы современной философии искусства с ног на голову. А для этого мы должны отказаться от посылки, которая как раз и является причиной фундаментальной ущербности нашего взгляда на искусство и на его отношение к власти.

Имеется в виду представление о том, что ценность искусства — в глазах смотрящего. Прежде чем приступить к демонтажу этой посылки, дадим ей имя — будем называть ее эстетическим конструктивизмом. Эстетический конструктивизм — это вера в то, что произведения искусства порождаются силами, которые сами по себе являются совершенно неэстетическими и нехудожественными.

В своей чрезвычайно влиятельной работе «Мир искусства» американский философ Артур Данто (1923–2013) указал на то, что произведения искусства — это, по существу, часть мира искусства^[3]. Мир искусства включает в себя художников, критиков, музеи, арт-дилеров, историков искусства, но также производителей сырья, которое превращается художником в произведение искусства. Данто полагает, что вне мира искусства произведений искусства не бывает. Мир искусства превращает произведения искусства в то, что они есть. Чтобы понять его мысль, приведем простой пример. Представьте, что вы видите «Черный квадрат» Малевича в Третьяковской галерее в Москве. Теперь переключитесь на другой контекст и представьте, что вы на фабрике, где видите несколько объектов, которые выглядят в точности как «Черный квадрат» Малевича. Но в данном случае они используются для производства какого-нибудь нового вооружения и совершенно не предназначены играть роль произведения искусства. Благодаря этому простому мысленному эксперименту Данто обосновывает свою главную мысль: ни один объект, выглядящий определенным образом, не был бы произведением искусства, если бы не контекст, в котором он представлен. А отсюда вывод: контекст, а именно мир искусства — вот что в конечном счете объясняет тот факт, что определенный объект восприятия, например полотно «Черного квадрата», на самом деле является произведением искусства.

Возьмем, прежде чем начать прорабатывать альтернативу, другой знаменитый пример, а именно «Фонтан» Дюшана, который, кажется, подкрепляет ту же линию рассуждения. Опять же, обычно интерпретация этого произведения начинается с замечания о том, что такой object trouvé (найденный объект), как писсуар, превращается в произведение искусства только в контексте мира искусства. Различие между писсуаром в музейном туалете и писсуаром на выставке Дюшана не является материальным. На материальном уровне два писсуара могут быть тождественными друг другу, поскольку они, скажем, были произведены на одной и той же фабрике с одной и той же целью. Однако тот факт, что один из них выставляется в Музее Майоль, тогда как другой доступен в сантехническом магазине, — вот то, что, по мысли эстетического конструктивизма, отвечает за статус произведения искусства как такового. Все это сегодня едва ли не общее место. Мы привыкли к разным версиям представления, что современное искусство, судя по всему, часто легко произвести и что оно приобретает свой особый статус (и рыночную стоимость) только за счет того, что оно выставляется, восхваляется, интерпретируется, покупается, производится или продается правильными людьми и институтами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

См., конечно: Nick Bostrom, Superintelligence. Paths, Dangers, Strategies. Oxford: Oxford University Press, 2014; Ник Бостром, Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии. Москва: Манн, Иванов и Фербер, 2016. Ник Бостром развивает философские идеи, ставшие популярными благодаря Рэю Курцвейлу: Ray Kurzweil, Te Singularity is Near. When Humans Transcend Biology. London: Penguin Books, 2006.

2

Об этой концепции человека см.: Markus Gabriel, Ich ist nicht Gehirn. Philosophie des Geistes für das 21. Jahrhundert. Berlin: Ullstein Verlag, 2015; Маркус Габриэль, Я не есть мозг: философия духа для XXI века. Москва: УРСС; Ленанд, 2020.

3

Arthur C. Danto, “The Artworld,” Journal of Philosophy 61/19 (1964), p. 571–584; Артур Данто, Мир искусства. Москва: Ад Маргинем Пресс, 2017.