Отчет следователя

Марк Строганов, 2023

К простому следователю приводят женщину, которая выстрелила в заместителя губернатора, ранив его. Она не собирается делиться мотивом своего поступка, и следователь пытается выяснить причину попытки убийства. В ходе следствия выясняется, что у задержанной был с заместителем губернатора роман до тех пор, пока он не подставил ее под коррупционное преступление, присвоив в собственность здание, построенное для приюта на деньги из бюджета.Однако, теперь заместитель губернатора вместо того, чтобы просить посадить несостоявшуюся убийцу на самый долгий срок – просит освободить ее. Следователю остается понять, как связаны коррупционное преступление, роман и покушение на убийство. И кто она – неудачливая преступница, которую он взял под опеку, отчаявшаяся женщина или расчетливая стерва, которая специально соблазняет его и использует в собственных целях, чтобы избежать наказания.

Когда в районном отделе полиции стрелки подбираются к шести утра, а кофе не помогает против дремы, искренне веришь, что смена закончится через пару часов, и ничего уже не случится.

Обманчивое чувство, в который раз убеждаюсь. Этакое подло-обманчивое. Сегодня едва я налил крайнюю за эти сутки, как я полагал, кружку кофе, как раздался звонок служебного телефона и на том конце — голос уставшего дежурного патрульно-постовой службы сообщил:

— Ростислав Сергеич, у нас тут задержанная, сейчас доставим.

Я тихо выругался. Ну вот — конец смены называется. Я надеялся свернуть дежурство на час раньше, отправиться домой и отоспаться после вчерашнего усиления, а придется возиться с очередной пьяноватой проституткой или наркошей с кульком кокаина в трусах. Чтобы лучше оценить перспективу, я уточнил:

— Наркота или наезд?

Ответ оказался неожиданным:

— Нет, Рост, покушение на убийство.

— Твою мать! — я залпом осушил кружку с горячим кофе. Более серьезное преступление означало, что протокол займет больше времени, — что потерпевший?

— На «скорой» увезли в больницу, без сознания, огнестрел в грудь, хотя вроде очухается, ну так врачи говорят. И прикинь, кто потерпевший? Заместитель губернатора.

— Черт! — это предполагало, что дело возьмут на особый контроль, и сулило знатный геморрой.

А дежурный загадочно продолжил:

— Это ты еще всего не знаешь… приедем — обалдеешь.

Так, что еще там стряслось? В целом убийства и покушения все примерно одинаковы — напились или ширнулись приятели или сожители, поругались, начали махать друг на друга ножиками или сковородками. Попытка убийства зама главы города — это неординарно, но бывает. Что меня должно было удивить?

Ответ на этот вопрос я получил через пятнадцать минут, когда в кабинет ко мне вошли двое моих ребят, и один из них втолкнул задержанную — вот при виде нее-то я и «обалдел», и не один я — это было заметно по тому, как на нее поглядывали дежурные. Да и было с чего изумиться — задержанная вовсе не походила на тех, с кем мне прежде приходилось иметь дело.

Прежде всего — это была самая красивая женщина, что мне приходилось видеть — за все мои сорок лет. И она не походила тех моделек-красоток, что мелькают в телевизоре, красота ее была более вдумчивая, оригинальная, нестандартная. Прямо на меня глянули удлиненные, свинцово-серые глаза с пушистыми ресницами. На полудетском лице с мягкими чертами, высоким лбом, чуть вздернутым маленьким носом и безукоризненно-нежной, белой кожей они смотрели прямо в грудную клетку, проникая в сердце. Длинные янтарно-медного цвета мягкие локоны падали почти до талии, отбрасывая на гибкую шею теплый отсвет. И взгляд — спокойный, уверенный, дерзкий. Она показалась опасной, несмотря на то, что была в наручниках — видимо для порядка, потому что не сопротивлялась, да еще и выглядела хрупкой и маленькой, даже на высоких каблуках она едва достанет мне до плеча, если я встану.

Ни на проститутку, ни на наркоманку не походила, это я отметил сразу. Да и одета в дорогую кожаную куртку-косуху и порванные на коленях модные джинсы. И почти без косметики, может только, чуть глаза подкрашены. Лет ей на вид двадцать-пять тридцать — и покушение на убийство? Балованная мажорка — дочка богатого дельца? Может, но тоже едва ли: мне в глаза она смотрела уверенно, в истерику пока не впала, что бывает с абсолютным большинством задержанных, и уж тем более женщин…

Прекратив гадать, я сказал:

— Садитесь. Меня зовут Ростислав Сергеевич, я следователь. А вас?

Она прошла несколько шагов к моему столу, двигаясь грациозно и бесшумно, словно дикая кошка, отодвинула стул, немного неловко сделав это со скованными руками, и села.

— Расскажете сами, как все было? — предложил я, отчего-то чувствуя волнение. Она мирно и равнодушно ответила:

— Нет.

Да уж, хорошее начало. Я кивнул ребятам на дверь, и когда они вышли, пролистал протокол задержания, вынул из шкафа чистый лист и ручку:

— И все-таки, для порядка, давайте я вас опрошу. Я буду задавать вопросы, а вы постарайтесь отвечать, — я говорил нарочито медленно и мягко — как обычно беседовал с задержанными, считая, что они в стрессе от привода могут легко сорваться и что-нибудь натворить. — Назовите ваше имя, фамилию, отчество.

Она молчала несколько секунд (я, как законченный кретин, смотрел все это время на ее губы — нежно-розовые, не слишком полные и красиво-изогнутые, нижняя чуть припухла и искусана), но потом вдруг назвалась:

— Серебрякова Софья Станиславовна.

Красивое имя, и шло ей, мелькнуло у меня. И по протоколу ей тридцать лет, а выглядит на двадцать с небольшим. Вслух я продолжил столь же мирно, не повышая голоса — по моим наблюдениям такой доверительный тон развязывал языки лучше всего:

— Из протокола задержания следует, что сегодня в пять тридцать пять вы встретились на улице с Олегом Викторовичем Самохиным, и выстрелили ему в грудь из пистолета «Беретта» модификации «Девяносто восемь». Все верно?

Она коротко кивнула.

— Зачем вы это сделали?

— Это мое дело. На этот счет я показаний давать не стану. Оформляйте постановление о возбуждении уголовного дела, как положено.

— Вы неплохо знакомы с процессуальными действиями, — заметил я. — согласно изъятому у вас удостоверению, вы по должности — заместитель начальника управления градостроительства по городу и области, это тоже верно?

— Да.

М-да, сегодня мало потерпевшего зама губернатора, еще преступницей оказалась федеральная чиновница.

— И вы и заместитель губернатора были знакомы ранее — вы же почти из одной структуры?

Тут она впервые проявила эмоциональный интерес к беседе:

— Не из одной, он — на уровне города, я — на федеральном уровне, — она чуть приоткрыла губы, прикусив нижнюю белыми зубками, словно ощетинившийся котенок.

— Так знакомы-то были с ним? — я чувствовал, что теряю терпение, что мне было несвойственно. Может, оттого, что это ее прикусывание губ было таким пленительным…

— Да.

— Он — ваш люб…. — слово «любовник» показалось мне грубым по отношению к ней, и я в последний момент заменил его более мягким, — возлюбленный?

Она засмеялась тихим смехом, потянула рукой застежку-молнию куртки. Несмотря на то, что рубашка у нее была застегнута почти до горла, при виде очертаний ее высокой груди, размера второго-третьего, у меня легкая дрожь пробежала по позвоночнику. И стало неприятно, когда она сообщила:

— В некотором роде.

— Значит, убить хотели из ревности?

— Мои мотивы — это мое дело.

Я ощутил поднимающуюся злую усталость и чуть повысил голос, не заметив, что перешел на официальный язык:

— Нет, не ваше! Мне нужно знать, как квалифицировать ваше деяние, а для этого…

Я не успел завершить мысль, как она перебила меня:

— По статье двести семьдесят семь Уголовного кодекса Российской Федерации — покушение на государственного или общественного деятеля, связанное с его должностными или общественными обязанностями.

Я едва не упал со стула от неожиданности: мало того, что она знала процессуальный порядок, так еще и статью назвала, и не испугалась слова «квалификация».

— Вы имеете отношение к правоохранительным органам?

Она отрицательно качнула головой, отчего яркие локоны метнулись по плечу, заставив меня представить, какие они мягкие на ощупь:

— Нет, но мое первое образование — по специальности уголовное право.

Я постарался свести наш разговор в шутку:

— В таком случае, с вами будет нелегко, всегда трудно с теми, кто знает законы. Так, почему вы решили убить зама губернатора? За что? На улице, при его водителе и секретаре, вы и скрыться не надеялись, зная, что сидеть вам года четыре минимум. Благодарение богу, что мужик жив остался.

Она снова безразлично повела красиво развернутыми плечами, я продолжал:

— Да каков бы ни был человек, разве заслуживает он смерти? Жизнь-то свыше дана. И, кроме того — разве ваша собственная судьба вас не волнует? Что он вам сделал, Софья Станиславовна, что вам наплевать на собственную судьбу?

Она молчала. Нет, так разговорить ее не получится, и временно я сдался, и поднялся со стула:

— Ладно. Запишем ваши показания, оформим постановление о возбуждении уголовного дела, и далее — мера пресечения…

— Можно вас попросить, Ростислав Сергеевич? — снова перебила она. Я удивился тому, что она запомнила мое имя и сказал:

— Можно.

Она написала ручкой на листе несколько цифр:

— Позвоните по этому номеру и объясните ситуацию человеку, который возьмет трубку.

— Хорошо, — я сказал это, понимая, что для другого, я бы этого не сделал, — это ваш адвокат или родственник?

— Нет, это мой коллега, он встретит моего сына в аэропорту, когда он прилетит через две недели из английской школы. По всей видимости, я не буду иметь возможности сделать это сама.

Я мрачно шлепнулся обратно на стул — час от часу все хуже.

— У вас ребенок, а вы, вместо того чтобы заниматься им, занимаетесь отстрелом представителей власти? И что, за ним присмотреть некому? Ваш муж или родители не могут его встретить?

— У меня никогда не было ни мужа, ни родителей.

Мне стало вдруг безумно жаль ее, хотя к жалости ни ее манеры, ни поведение ее не располагало. Злясь на себя, я бросил:

— Так вы теперь хотите, чтобы и у вашего ребенка матери не было?

Она опустила взгляд, впервые избегая смотреть на меня. Так, надо мне взять себя в руки, не то я черт знает что наговорю.

— Ладно, простите. Сколько лет ребенку? Семь-восемь?

— Девять.

— Ясно. Поскольку у вас малолетний сын, а на зама губернатора еще раз вы напасть не будете иметь возможности, сделаю вам подписку о невыезде, — я вынул из ящика стола бланк, когда поднял голову, серые глаза смотрели на меня с удивлением:

— Вы серьезно?

— Я никогда не шучу с мерами пресечения, — сухо ответил я ей. — Дадите письменное обязательство, в котором обязуетесь не покидать город и не менять место проживания. Живете там же, где и прописаны? Тем лучше. По вызову будете являться ко мне и оперативным сотрудникам — для проведения следственных действий, и в суд. Это понятно?

— Да.

— И еще одно. Если потерпевший вдруг умрет — мне, вероятно, придется изменить меру пресечения. Вы окажетесь в СИЗО. Так что, упаси вас бог попытаться навредить ему.

Она внимательно смотрела на меня, склонив голову на бок:

— Я думаю, мне это больше не понадобится.

Почему-то мне показалось, что за этими словами стоит не столько страх оказаться в следственном изоляторе, сколько и что-то иное. Интересно, что именно?

— И по итогу вам придется объяснять, по какой причине вы напали на заместителя главы города, так что начинайте писать связную речь.

В серых глазах мелькнула насмешка, интересно, что смешного я сказал? Чтобы скрыть собственную обескураженность, я выудил из ящика стола ключи от наручников, приблизился к ней, и склонившись над ней, разомкнул браслеты. Кому другому я велел бы встать и вытянуть руки. Черт, этого только не хватало… Тем более, что кожа у нее оказалась гладкой и горячей, а на тонких запястьях остались бордовые следы, при виде которых у меня почему-то перехватило дыхание. Чтобы сказать что-то, я сказал:

— Это скоро заживет. Вам надо подписать протокол допроса, ознакомление с постановлением и об избрании меры пресечения.

Остальное время прошло в молчании: я оформлял документы, она, мельком взглянув, ставила подпись. Когда она вернула мне последний лист протокола, она наконец, подняла голову и сказала, глядя мне прямо в глаза:

— Спасибо.

— За что? — я расслышал в собственном голосе предательскую хрипотцу. Она приподняла уголок губ:

— За человечность…

— Не нарывайтесь, и когда вызову — без глупостей. Идите.

Она поднялась, светски-вежливо сказала:

— До свидания, — и вышла из кабинета.

Я обессилено откинулся на спинку стула: после ее ухода стало не по себе. Я вдруг понял, что действительно беспокоюсь — не натворила бы она чего. И не потому что уже сегодня мне стоит ждать звонка от главы следственного комитета, а мне нечего ему сообщить, и не потому что мне могло здорово влететь за меру пресечения — строго говоря, все требовало отправить ее в следственный изолятор. Я действительно думал о том, что она будет делать. Хочется верить, что ребенок удержит ее от глупости. А если нет?

И еще одно не давало покоя. У меня было много женщин в разные годы, но не разу ни одна женщина не оставляла столь сильного впечатления. Учитывая ситуацию нашего знакомства, от впечатления, произведенного ею, следовало избавляться немедленно. Не хватает еще западать на преступниц, старею, наверное. Но как же она хороша, черт побери…. Чем ей досадил заместитель губернатора? Неужели из ревности? Нет, быть не может. Иначе, почему она сказала про двести семьдесят седьмую статью… и главное, что она теперь предпримет? Такие, как она, не будут сидеть и ждать. Она что-то сделает. Что?

Сон совершенно слетел, несмотря на то, что не спал я двое суток, его заместил азарт. Так, следует начать с ее коллеги, которому она думала поручить ребенка. Своих детей не передают под опеку, кому попало — у них должны быть близкие отношения. И тут же я ощутил укол ревности — насколько близкие могут быть отношения с мужчиной?

Я попытался снова осадить себя — к черту об этом думать, неважно, есть ли у нее сердечный друг.

Я набрал записанный номер телефона, со второго гудка в трубке раздался холодный мужской голос: «Слушаю». Когда я назвался и сообщил, что звоню по поводу задержания Софьи Серебряковой, мои подозрения относительно их отношений усилились: мой собеседник явно встревожился:

— Господи, так и знал! Где Соня? Что с ней? Только попробуйте давить на ее, я вас всех…

— В данный момент она, вероятно, дома, — оборвал я поток эмоций, — никто ей ничего плохого не сделал. Но разобраться, что стряслось, необходимо, так что, хотелось бы опросить всех, кто может иметь сведения. А вы, как я понял — в курсе. Вас повесткой вызвать или сами придете? И кстати, кто вы?

— Я приду, когда скажете. Я начальник Управления градостроительства, Соня — мой заместитель.

Я скрипнул зубами — все-таки, любовники, вон как он всполошился, и сказал:

— Через час в центре удобно? На Невском есть подвальный ресторан, называется «Арфа».

— Я буду, — заверил чиновник.

Явился он действительно вовремя, подвергнув меня новому приступу недовольства собой. Рядом с ним — уверенным, надменным и холеным, в дорогом деловом костюме, я почувствовал себя неудачником в простых джинсах и свитере. И я еще питаю какие-то фантазии…. Женщины типа Сони всегда рядом с такими мужчинами, как этот тип — сделавшими карьеру, имеющими высокую должность и еще более высокую зарплату.

Я, подозреваю, выглядел перед ним слишком худым, слишком потрепанным, слишком усталым.

Однако, надо отдать ему должное, поздоровался он со мной вполне доброжелательно, и рукопожатие по всей форме — крепкое, долгое:

— И мне ведь ничего не сообщила, представляете? Позвонила и говорит — возьму отпуск на неделю, мол, дела, — начал он с места в карьер, устраиваясь напротив меня. — меня зовут Иван Владимирович, кстати.

— Мне казалось, у вас близкие отношения, — не удержался я, и тут же поправился, — думал, вы прольете свет на всю ситуацию.

Он болезненно скривился:

— Близкие — это вы про любовь? Нет. То есть, я-то не прочь, но она не проявляет ко мне подобного интереса…. — он повертел в руках салфетку.

— Она вам нравится? — уточнил я, почему-то переживая внутренний подъем. Он коротко взглянул в окно на проспект:

— Она всем нравится. Я еще десять лет назад — она была совсем юной и как раз забеременела и совсем одна была, парень то ли ее бросил, то ли она не хотела связываться с ним, — так вот я на коленях ее умолял выйти за меня, готов был ее ребенка воспитывать как собственного. Она мне отказала, мягко и деликатно так. Сказала, что не хочет пользоваться моим благородством, что не будет нам счастья, если она выйдет за меня под давлением обстоятельств, и давай, мол, будем в формате «начальник-подчиненный», — он безнадежно махнул рукой, — да, если бы вы ее только знали….

— Я видел ее, красивая женщина, — сдержанно заметил я, стараясь не показать, как меня поразила эта краткая история.

— Дело не во внешности, хотя она, конечно, яркая. Соня — она настоящая, страстная, добрая, действительно добрая, а не показушно, понимаете? Иногда — редкостная стерва, иногда — маленькая наивная девочка, и все это в таком коктейле, что… да, вам неинтересно…

Мне было, напротив, очень интересно, но я с готовностью подтвердил:

— Да, я вызвал вас узнать о ее конфликте с заместителем губернатора. Слышали ли вы что-то об этом?

— Еще бы. Об этом все наше Управление гудело. Сперва-то все мирно было. Был у нас проект по строительству одного здания — приюта для детей на Большой Морской возле дома номер десять. Зам губернатора этот проект курировал со стороны города, Соня — как представитель федеральной власти. Построили все, готовили к открытию. У них с Соней все мирно было, даже слишком. Они ужинали вместе и все такое, он ей цветочки дарил. Думаю…, — тут он нахмурился, — что и до кровати у них дошло. Соня в этом смысле простая — кто ей нравится, она открыто говорит и действует, не играет, как другие девки. А он ей нравился. Но в один день все кончилось. Он к нам явился, закрылся с ней в кабинете, они поругались, кричали друг на друга, Соня вроде прокуратурой ему грозила, он тоже в долгу не остался. И на этом все.

— Вы спрашивали о причинах конфликта? — уточнил я, уже понимая, что разговор кончится ничем.

— Да и не раз, но она не рассказала. Господи, я и подумать не мог, что Соня на такое решится. Скорее ожидал, что он ей навредить может. А вы уверены, что она ну… не в порядке самообороны?

— К сожалению, это исключено. Несколько свидетелей говорят, что она подошла к нему и выстрелила почти в упор.

— Неужели ничего нельзя сделать? Вы понимаете, что для нее значит судимость? Она — федеральный государственный служащий, мне сверху велят ее уволить, и я не смогу воспрепятствовать.

Я усмехнулся, вставая:

— Думаю, если очень захотите — то сможете, другой вопрос, чем это будет грозить лично вам. Всего хорошего.

Направляясь к своему внедорожнику на парковке, я перебирал в уме новые обстоятельства. Выходит, и впрямь у Сони (как-то незаметно я назвал ее так), были близкие отношения с заместителем губернатора. Совместный проект и вспыхнувшая симпатия. Что случилось потом? Не поделили отмытые на строительстве деньги? Или она застала его с проституткой в сауне? Или что-то более серьезное?

Она стреляла в него. Чтобы выстрелить в грудь человеку надо быть готовым. И иметь веские причины. Мне самому пару раз случалось стрелять в людей, и я слишком хорошо помнил, что процедура эта — малоприятная, а отходняк после нее — еще более жесткий. Мой первый убитый по ходу службы снился мне потом с завидным постоянством два месяца, а лицо его я отчетливо помню и сегодня — спустя двадцать лет. У меня тогда был очевидный выбор: наркоторговец — или мой наставник, пожилой полковник. А какой выбор был у нее? И как она себя сейчас чувствует?

Устраиваясь за рулем, я сказал себе вслух:

— Ты свихнулся, забыл, что она — твоя подследственная — это раз, и она не твоего круга это два. Мужик в сорок лет, с первого взгляда запавший на симпатичную девочку, откровенно жалок.

Это слегка отрезвило и я выехав с парковки, повернул в сторону дома. Пока не посплю хоть пару часов — соображать лучше не смогу. Проверено многолетним опытом.

После чашки чая полегчало, а сон удался не очень — стоило закрыть глаза, как я то начинал размышлять, чем Соне так не угодил заместитель губернатора, то просто начинал думать о ней. Как оказалось, я очень хорошо запомнил ее — проклятая профессиональная привычка сканировать все приметы! И теперь, в полутьме комнаты, память безжалостно воссоздавала подробности: и колдовской удлиненный разрез глаз, и акварельную кожу, и губы, и далее по списку: янтарные блики на волосах, гибкую спину, талию, которую я, пожалуй, мог бы обхватить ладонями, и округлые колени в рваных джинсах.

Я никогда не был женат и теперь впервые пожалел об этом — может, будь у меня жена и дети, в голову сейчас не лезли бы непрошенные сексуальные фантазии.

Поспать под это удалось недолго и путано, но через несколько часов сна и пары минут ледяного душа я почувствовал себя намного лучше. А главное — окончательно выстроился порядок действий: сперва поехать к Соне — ее адрес у меня есть из протокола, застать врасплох, вытрясти из нее информацию о том, из-за чего они с замом губернатора сцепились. Далее, в зависимости от результатов — к потерпевшему, собрать с него показания.

Черт, а ведь, если что и аффект не прокатит — она пистолет прихватила на встречу с ним, ни один судья не рассмотрит это, как аффект. Вот если бы она его кирпичом, лежащим по близости, по башке огрела — тогда да, а так….

Вздохнув, я спустился к машине и выехал на проспект. Еще по дороге в ее район обругал себя за то, что посмотрел в зеркало в прихожей, хотя обычно равнодушно проходил мимо, да еще и расстроился от того, что там увидел. В молодости я себе нравился, теперь выглядел слишком бледным, слишком мрачным, а если бы не визит к ней, я и не подумал бы побриться. Черты собственного лица, которые раньше мне казались смелыми, мужественными, сейчас стали резкими, и выражали скорее замотанность, нежели решительность.

Когда я доехал по начинающимся пробкам к району, в котором жила Соня, часы на приборной панели показывали семь вечера. М-да, не слишком приличное время, но может так и лучше, будем надеяться, что она дома.

Соня жила в высоком панельном доме брежневской постройки. Добротном, с просторными квартирами, но не элитном. Это меня слегка удивило — распоряжаясь федеральными стройками и деньгами не поиметь жилье попрестижнее? Любопытно.

Поднявшись на нужный этаж и позвонив в дверь, я волновался, как подросток в кабинете директора школы. А когда Соня открыла — что произошло почти сразу, я второй раз за эти сутки остолбенел — она стояла передо мной в коротких джинсовых шортах и свободной белой футболке, которая впрочем, не скрывала, а скорее подчеркивала тонкие ключицы и высокую грудь. А при виде полоски нежной кожи на впалом животе между краем шортов и футболки, у меня слегка помутилось в голове.

Впрочем, она изумилась еще больше, почти испуганно отступила вглубь квартиры:

— Вы?!

— Вы всегда открываете дверь, не посмотрев в глазок, Софья Станиславовна? Неразумно, учитывая криминальную обстановку в городе.

Она пригладила чуть встрепанные волосы:

— Ко мне, кроме соседки никто не придет, — она посторонилась, пропуская меня. — Проходите, и что вам угодно? Если отправить меня в СИЗО, то я соберусь, если еще показания — то пойдемте на кухню, сварю кофе.

— Кофе как-то привлекательнее, — я поймал себя на том, что улыбаюсь. Может от ее поразительного хладнокровия, а может, от того, что в квартире никаких следов мужчин не наблюдалось — на вешалке только женские и детские курточки, аналогичная обувь, а ванной — вся косметика женская, кроме пары шампуней с мультяшками. Не то, чтобы это что-то обещало мне, но…

Кухня у Сони оказалась довольно уютной, и дорогой — отделанной деревом, с мягким диваном. Кухня одинокой женщины, которая не варит борщи, а по-быстрому разогревает готовую еду или заказывает по Интернету.

Но кофе она варила великолепный — это я понял, еще по запаху, когда она подвинула мне кружку. И ножки у нее были просто потрясающие — сильные, изящные, в джинсах совсем не то.

— Вот сливки — оторвала она меня от их созерцания и устраиваясь за столом на стуле с высокой спинкой напротив меня.

— Спасибо, я пью черный. Софья Станиславовна, я сегодня поговорил с вашим начальником, и он поведал мне весьма занятную историю о ваших взаимоотношениях с заместителем губернатора, — я сказал это, удерживая ее взгляд своим, но она вдруг почти рывком опустила голову и сухо заметила:

— Я предупреждала, что не стану объяснять свои мотивы. И не стану.

— Это очень глупо, — я откинулся на спинку диванчика, чтобы непринужденной позой смягчить свои слова, — вы полагаете, что сможете уладить все сами, но вы не сможете.

Она вздрогнула, словно я сказал бог знает какую грубость, и вдруг спросила тихо:

— Почему вы так думаете?

— Потому что, если бы могли — уже уладили бы. Очевидно, что это не в ваших силах. Вы из тех людей, которые не могут просить помощи, но это не значит, что помощь вам не нужна.

Она вдруг насмешливо прищурилась:

— А вы значит, Айвенго, который явился мне помогать? — она вскочила со стула, видимо, смотреть на меня сверху вниз было удобнее. — Бросьте ваши приемы! Или вы думаете, что вы — единственный, к кому я могу обратиться?

— Я единственный, кто вас пока не сдал, — парировал я. Соня ошеломленно взглянула на меня, а я малодушно продолжил, — ваш начальник не будет вас защищать, это невооруженным глазом видно.

Она вдруг как-то сникла, пленительно-округлые плечи дрогнули, потом снова взглянула на меня, и я отметил, что глаза у нее неестественно блестят, словно от сдерживаемых слез, а губы дрожат, заставляя меня представлять, какие они на вкус.

— Я знаю.

— Расскажите все, Софья Станиславовна, — мягко предложил я. — Вам полегчает, уверяю вас. Хуже все равно не будет, мы с вами не под протокол беседуем.

— Зачем вам это? — ожидаемо поинтересовалась Соня.

— Не люблю неразгаданных загадок.

Она скрестила руки под грудью, словно защищаясь от меня, вызвав во мне этим волну приятного возбуждения, потом сказала:

— На самом деле, мне нечего рассказывать особо. Большую часть вы выяснили — мы с Олегом познакомились, когда совместный проект начали. Почти год работали над ним. И потом поссорились. Накануне открытия был банкет на первом этаже нового здания — узкий круг, только коллеги и знакомые. Тогда на банкете он вдруг сказал, что планы изменились, что здание он оформит себе лично в собственность, что никакого приюта не будет, а я — наивная дура. Ну это если вкратце.

— Как он это объяснил? — удивился я, — поправьте, но ведь деньги из казны можно украсть и менее экстремальным способом. Он же и так распоряжается средствами в городе, может сколько угодно стащить из регионального бюджета, и никто не заметит. Значит, хотел именно вас подставить?

Соня покачала головой:

— Я не знаю. Понимаете, Ростислав Сергеевич, это федеральные деньги, рано или поздно меня спросят про них, и что я отвечу? Что, по сути, куда-то их дела? Мне не поверит никто. Меня один черт посадят, либо за покушение, либо за коррупцию, — она горько усмехнулась, а я ощутил неведомое мне прежде желание обнять ее, укрыть от всего мира.

Вместо этого я, ненавидя себя, сдержанно сказал:

— Должен заметить, что положение у вас незавидное. Но, однако, оно не объясняет, по какой причине вы схватились за пистолет. Зачем стреляли в зама губернатора?

— Этого не скажу. Того, что уже сообщила — вам хватит для мотива. И довольно.

Я собирался было сказать ей, что договаривать следует до конца, но тут зазвонил мой мобильник, и извинившись, я полез в карман. На экране высветился номер одного из моих оперативников, а они не звонили без нужды:

— Да, Андрей, что случилось?

— Я твой радостный вестник, — заржал мой боевой товарищ. — Прикинь, Рост, приехал ко мне мужик из Смольного выдал показания потерпевшего, на основании которых уголовное дело о нападении на зама губернатора нужно прекратить. Замглавы города пришел в себя, рана у него не очень серьезная, кстати, и никаких претензий к подследственной не имеет, о чем и написал официально и велел сворачивать дело. По его показаниям — он дал ей свой пистолет подержать, и тот случайно выстрелил. Так что за вновь открывшимися обстоятельствами прекращаем. Ну что — полегчало? Мы-то боялись, что его на контроль в следственный комитет возьмут, раз большая шишка в потерпевших. По такому поводу и напиться можно!

Мне стало холодно, словно из помещения я вышел на октябрьскую улицу. С трудом выговорив:

— Спасибо, Андрей, — я повесил трубку. Вот как, дело прекращено. С одной стороны это было прекрасно — видимо, этот Олег решил не наказывать Соню за импульсивный поступок, но с другой — это означало, что я больше никогда ее не увижу. Никогда…. — это слово вспыхнуло в груди, больно опалило сердце, и дышать стало трудно.

На мгновение я даже позабыл о том, что она только что рассказала о деньгах. Стараясь, чтобы голос мне не изменил, я сообщил, как можно более холодно:

Конец ознакомительного фрагмента.