22 июня. Окончательный диагноз

Марк Солонин, 2013

История Великой Отечественной войны сейчас, как и раньше в СССР, тщательно лакируется. Есть одно официальное мнение, которое не дает ответов на множество вопросов, в частности почему война началась с катастрофических поражений Красной Армии? Изучив десятки тысяч страниц архивных документов, хранящихся в российских и германских архивах, Марк Солонин высказывает свое, особое мнение. Он доказывает, что за 24 года советской власти коммунисты так надоели стране, что даже армия не желала драться за режим.

Часть 1

Накануне

Глава 1.1

Красная Армия обр. 1941 г

В этой главе (как и во всей книге в целом) мы не будем обсуждать процесс, в результате которого Советская Россия, дотла разоренная в ходе многолетней войны (с 1914 по 1920 г.), превратилась в мощнейшую военную державу. Об этом и без того много написано, а нас в данном случае — для изучения и понимания хода боевых действий первых недель советско-германской войны — интересует не метод, не процесс, а конечный результат. Ограничимся лишь короткой цитатой из одного вполне официального документа. 2 апреля 2008 г. Государственная дума приняла специальное Заявление, посвященное памяти жертв голодомора. Там, в частности, сказано: «В результате голода, вызванного насильственной коллективизацией, пострадали многие регионы РСФСР, Казахстана, Украины, Белоруссии. От голода и болезней, связанных с недоеданием, в 1932–1933 годах там погибло около 7 млн человек. Народы СССР заплатили огромную цену за индустриализацию, за гигантский экономический прорыв, произошедший в те годы…»

Семь миллионов. Ни одна страна Западной Европы (не считая самой Германии) не понесла в годы Второй мировой войны таких жертв, которые подданные Сталина еще в так называемые «мирные годы» принесли на алтарь форсированной милитаризации СССР. Заставить людей работать Сталин и его соратники умели. Можно (и нужно) спорить о том, насколько рационально были организованы эти великие труды с точки зрения критерия «цена — результат». В любом случае «цена» беспокоила Сталина мало, а результат вышел огромный. Весомый, грубый, зримый.

Циклопические горы накопленного оружия позволили создать крупнейшую в мире сухопутную армию, в составе которой к лету 1941 г. числилось 198 стрелковых (в том числе 19 горнострелковых), 61 танковая, 31 моторизованная, 13 кавалерийских дивизий. Всего 303 дивизии. А также 94 корпусных артполка и 74 артполка РГК, 10 ПТАБРов (противотанковая артиллерийская бригада РГК), 16 воздушно-десантных бригад. По принятой традиции, мы не стали включать в этот перечень весьма многочисленные части и соединения войск НКВД.

Стрелковая дивизия

Основой армий первой половины XX века, главной силой в обороне, единственным инструментом, с помощью которого можно было занять территорию и закрепить ее за собой в ходе наступления, была пехота. «Любая карта с обстановкой на Восточном фронте покажет, что как на главных направлениях большинства оборонительных сражений, так и на участках многочисленных прорывов, действовали прежде всего пехотные дивизии» (Миддельдорф).

Главным «кирпичиком», основной тактической единицей была пехотная («стрелковая», как она называлась в Красной Армии) дивизия. При конструировании этого весьма сложного и многогранного «кирпичика» необходимо было решить две задачи. Во-первых, обеспечить максимально возможную способность дивизии к самостоятельным, автономным действиям; дивизия (в идеале) должна все делать сама: подавить противника огнем, обеспечить свои действия разведкой и связью, взорвать мост при отступлении, навести паромную переправу при наступлении, ремонтировать свою боевую технику, лечить заболевших лошадей и чинить конскую упряжь. Во-вторых, во всех этих компонентах дивизия собственной армии не должна уступать дивизиям потенциальных противников.

Последний аспект стоит рассмотреть подробнее. Несмотря на то, что состав, структура и вооружение стрелковой дивизии Красной Армии и пехотной дивизии вермахта не представляют сегодня никакого секрета, несмотря на то, что на бумаге и в Интернете можно без труда найти всю необходимую информацию, вплоть до полного штатного расписания дивизии с перечислением всех положенных ей шорников, почтальонов, гуртовщиков скота и пропагандистов, безграмотные рассуждения о том, что «советская дивизия была вдвое слабее немецкой», все еще не сходят со страниц сочинений отечественных «историков» и журналистов.

Поскольку речь идет о пехоте, то с пехотных подразделений мы и начнем. В стрелковой дивизии Красной Армии три пехотных (стрелковых) полка, по три батальона в каждом. И в немецкой пехотной дивизии три пехотных полка, по три батальона в каждом. Имеет место почти полное тождество. За словом «почти» скрывается некоторое, не принципиально важное, но превосходство советской дивизии. Уже на уровне мельчайшей частички — стрелкового отделения — в дивизии Красной Армии чуть больше людей (11 вместо 10). В немецком пехотном полку взвод связи, а в советском стрелковом полку — рота связи; у немцев саперный взвод, а в полку Красной Армии — саперная рота; аналога роты ПВО и взвода пешей разведки в пехотном полку вермахта нет вовсе. В конечном счете общая численность личного состава стрелкового полка Красной Армии несколько больше численности пехотного полка вермахта: 3182 против 3049 человек.

Разумеется, сравнение одного только количества людей мало о чем говорит применительно к армии XX века (впрочем, уже и в сражениях II века до н. э. всадников считали отдельно от пехотинцев, лучников не смешивали «в одной куче» с тяжеловооруженными латниками и т. д.). Гораздо важнее оценить вооружение советской и немецкой пехоты.

Основой системы огня пехотных частей и подразделений были пулеметы^[5]. В советской дивизии один ручной пулемет на стрелковое отделение, и в немецкой — один ручной пулемет на отделение. В советской стрелковой роте 12 ручных пулеметов, и в немецкой пехотной роте 12, в батальонах, соответственно, 36 и 36. С учетом вооружения подразделений полкового уровня всего в стрелковом полку советской дивизии 116 ручных пулеметов, в немецком пехотном полку — 115.

А вот станковых, т. е. более мощных, обеспечивающих лучшую точность и практическую скорострельность пулеметов, в советской дивизии значительно больше. В немецкой пехотной роте станковых пулеметов нет вовсе, а в стрелковой роте Красной Армии есть пулеметный взвод с 2 «максимами». В каждом батальоне, как советской, так и немецкой дивизии, по одной пулеметной роте. В общем итоге в стрелковом полку советской дивизии набирается 54 станковых пулемета, в немецком пехотном — только 36. Разница в плотности огня уже вполне ощутимая.

Второй (меньшей) составляющей огневой мощи пехотных подразделений были винтовки. Количество их было примерно одинаковым (123 единицы в стрелковой роте Красной Армии и 130 в пехотной роте вермахта). Существенно различным было качество, точнее говоря — тип используемого оружия.

Немецкий пехотинец был вооружен винтовкой Маузера, затвор которой (так же, как на русской «трехлинейке» Мосина) надо было передернуть «назад-вперед» после каждого выстрела. При этом неизбежно сбивалась наводка, и прицеливание приходилось повторять заново, как следствие — значительное снижение практической скорострельности. Красная Армия накануне войны перевооружалась на самозарядную винтовку Токарева (СВТ-38/40) с магазином на 10 патронов, которая обеспечивала существенно большую скорострельность и плотность огня стрелковых подразделений^[6]. Винтовка эта могла на тот момент считаться одним из лучших в мире образцов стрелкового оружия, подтверждением чему может, в частности, служить тот факт, что трофейные СВТ были официально приняты на вооружение вермахта.

По штатному расписанию на вооружении стрелковой роты Красной Армии должно было быть 96 СВТ и 27 обычных «трехлинеек», причем последними вооружались ездовые, писаря, посыльные, бойцы расчета станкового пулемета и миномета, т. е. те, у кого необходимость стрелять из винтовки могла возникнуть лишь во «внештатной ситуации». В дивизии всего 27 стрелковых рот. Для того, чтобы полностью обеспечить их самозарядными винтовками, требовалось 2,6 тыс. СВТ; в целом же по штатному расписанию стрелковой дивизии полагалось 3307 самозарядных винтовок. Фактически к началу войны советская промышленность выпустила порядка 1 млн СВТ, чего с большим запасом хватало для оснащения всех стрелковых дивизий Красной Армии.

Всего же, всех типов винтовок и карабинов, в Красной Армии числилось 7740 тыс. шт. [30] В среднем по 33 тыс. на каждую из 236 «расчетных» стрелковых дивизий^[7]. Принимая во внимание, что по штатному расписанию стрелковой дивизии полагалось иметь 10 420 винтовок и карабинов, реальную ситуацию можно обозначить словами «три винтовки на одного». Пулеметов (особенно станковых «максим», производство которых в России/СССР продолжалось несколько десятилетий) также было накоплено очень много. В среднем по 722 ручных и 323 станковых на одну «расчетную дивизию». Примерно вдвое больше штатной потребности.

Что же касается так называемых «автоматов» (МП-40 в вермахте, ППД и ППШ в Красной Армии), то это оружие под пистолетный патрон, с дальностью действительного огня не более 200 метров. Их роль в общей системе огня пехотного (стрелкового) полка была ничтожно мала. В вермахте пистолетами-пулеметами вооружались командиры подразделений (всего 16 МП-40 на вооружении пехотной роты), разведчики, саперы, но при этом никаких специальных подразделений «автоматчиков» в штатном расписании пехотной дивизии вермахта не было вовсе (что, конечно же, не исключало возможность создания импровизированных боевых групп, вооруженных «автоматами» и наводящих панику в тылу деморализованных войск противника). В целом пистолетами-пулеметами было вооружено менее 5 % личного состава пехотной дивизии вермахта. В Красной Армии теоретически эта цифра должна была составить 9 % (1204 единицы на дивизию), но фактически к началу войны их было раза в три меньше.

Одним только стрелковым оружием вооружение пехотного полка не ограничивалось; в армиях середины XX века пехотный полк имел собственное артиллерийское вооружение: минометы и легкие пушки. Количество и порядок распределения минометов в советской и немецкой дивизиях абсолютно одинаковые: 9 легких (50-мм) и 6 средних (81/82-мм) минометов в каждом пехотном (стрелковом) батальоне, еще 3 легких миномета в разведывательном батальоне. Итого 84 легких и 54 средних минометов на дивизию.

Количество и калибр легких полковых пушек также полностью совпадает: по шесть «трехдюймовок» в полку (правда, с учетом двух таких пушек на вооружении разведбата, пехотная дивизия вермахта имела 20 легких орудий против 18 в стрелковой дивизии Красной Армии). Но вот сами артсистемы были весьма различными. Основная задача полковой артиллерии заключается в том, чтобы, находясь непосредственно в боевых порядках наступающей пехоты, подавлять огневые точки (пулеметы) противника. Соответственно, от такого орудия не требуется ни большая дальность стрельбы, ни особая мощность снаряда, но вес орудия должен позволять расчету катить его по полю боя собственными силами.

Германское командование решило, что главное для полковой пушки — малый вес. В результате была создана система калибра 75 мм, с необычайно низкой начальной скоростью снаряда (221 м/сек, что более соответствует параметрам миномета, нежели орудия ствольной артиллерии) и при этом очень легкая — всего 400 кг. Еще одной особенностью немецкого пехотного орудия было раздельное заряжание (снаряд и метательный заряд не связаны в единую конструкцию), что в сочетании с большими углами возвышения ствола позволяло на малых зарядах обстреливать навесным огнем близкорасположенные цели. Заплатить за это пришлось существенным снижением скорострельности по сравнению с унитарным заряжанием.

В Красной Армии пошли другим путем. Советская 76-мм полковая пушка обр. 1927 г. весила вдвое больше немецкого «легкого пехотного орудия», но и разгоняла снаряд до скорости 387 м/сек (кинетическая энергия в 3,5 раза больше); использование унитарного выстрела обеспечивало более высокую скорострельность. В результате: большая точность и дальность стрельбы, возможность поражения малоразмерных и подвижных целей, а на очень коротких дистанциях — даже легкие танки.

С тяжелым артиллерийским вооружением пехотного полка немцы явно ошиблись. 150-мм «тяжелое пехотное орудие» представляло собой «не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку». Ни в одной армии мира, ни до ни после, таких систем в полковой артиллерии не было. Огромный вес (1750 кг в боевом положении) делал практически невозможным перемещение орудия силами расчета по пересеченной местности, а никаких механических транспортеров для него в пехотном полку не было. С другой стороны, очень низкая начальная скорость снаряда (240 м/сек, меньше, чем у советского 120-мм миномета) и обусловленная этим малая дальность стрельбы (4700 м) делали невозможным использование системы в качестве полноценной гаубицы (не говоря уже о том, что в структуре пехотного полка не было подразделений — связь, корректировка, инструментальная разведка, — которые могли бы обеспечить боевое применение тяжелой гаубицы)

Таких «чудо-орудий» в пехотном полку вермахта было два. А на вооружении стрелкового полка Красной Армии было четыре 120-мм миномета. Четыре в два раза больше, чем два, и это еще не вся разница. Советский миномет весил в шесть раз меньше немецкого «тяжелого пехотного орудия», и его перемещение на поле боя особых проблем не создавало. Поражающее воздействие (в артиллерии это называется странно звучащим выражением «могущество снаряда») 16-кг мины 120-мм миномета было вполне достаточным для разрушения основных типов целей (пулеметные гнезда, блиндажи с легким перекрытием) — а ничего большего от полковой артиллерии и не требовалось. Окончательный итог подвела практика войны — начиная с 1943 г. немцы стали выводить 150-мм орудия из состава вооружения пехотных полков, заменяя их четырьмя 120-мм минометами.

На момент начала войны все положенное стрелковому полку Красной Армии артиллерийское вооружение существовало в натуре. Причем с некоторым запасом. На каждую из 236 «расчетных» дивизий в среднем приходилось 154 миномета калибра 50 мм (вместо 84), 62 миномета калибра 82 мм (вместо 54), 16 минометов калибра 120 мм (вместо 12), 20 полковых 76-мм пушек (вместо 18). [30, 33]

Подведем первый, короткий и бесспорный итог: по своему вооружению советский стрелковый полк ни в чем не уступал пехотному полку вермахта, а во многих аспектах и превосходил его.

Сравнение вооружения артиллерии стрелковой дивизии Красной Армии и пехотной дивизии вермахта приводит к еще более простому и однозначному выводу. В советской дивизии два артполка, всего пять артиллерийских дивизионов. В германской пехотной дивизии один артиллерийский полк, всего четыре артиллерийских дивизиона. Дивизионная артиллерия советской дивизии насчитывает 60 стволов, немецкой — 48 стволов. Совокупный вес залпа составляет, соответственно, 1300 кг и 1100 кг. Очевидное превосходство по всем трем параметрам.

Однако такой простой арифметикой превосходство артиллерии советской дивизии не исчерпывается; надо еще оценить сами «стволы». Но для начала — немного необходимой теории.

Все артсистемы делятся на два основных типа: пушки и гаубицы. Разницу между ними проще всего проиллюстрировать конкретным примером. На вооружении вермахта была 105-мм пушка и 150-мм гаубица. Вес систем в боевом положении почти одинаковый (5640 и 5510 кг соответственно), энергетика также весьма схожая (5,23 мДж и 5,82 мДж). Вот только используются эти мегаджоули совсем по-разному: в пушке легкий 15-кг снаряд разгоняется до скорости 835 м/сек (что, кстати, в 2,5 раза больше скорости звука у земли), гаубица же бросает гораздо более тяжелый (43 кг) снаряд со скоростью всего в 520 м/сек.

Разница в технических параметрах обуславливает и существенную разницу в тактике боевого применения. Пушка стреляет настильным огнем (на дистанции выстрела высокоскоростной снаряд движется почти параллельно земной поверхности), прямой наводкой по малоразмерным и/или подвижным целям. Гаубица бросает свой снаряд так, как бросали камни боевые катапульты Древнего мира — высоко в небо. Навесной огонь гаубиц часто ведется с закрытых позиций (т. е. противники не видят друг друга, а управление огнем осуществляется с использованием внешних корректировщиков — наземных или воздушных). Пушка незаменима при стрельбе по танкам, самолетам, амбразурам ДОТов, зато гаубица способна поражать цели, укрытые за обратными скатами высот. При равном весе орудия снаряд гаубицы всегда будет значительно тяжелее и мощнее; с другой стороны, вероятность попадания в малоразмерную цель у гаубицы невысока, а управление гаубичным огнем требует серьезных усилий и ресурсов.

Как видим, применительно к сравнению гаубиц с пушками абсурдно использование слов «лучше» или «хуже»; это разные инструменты для решения разных задач, причем решение этих задач одинаково необходимо для победы в бою. Именно поэтому не иначе как ошибкой следует признать тотальную «гаубизацию» артиллерии пехотной дивизии вермахта. В немецком артиллерийском полку были только гаубицы: 12 тяжелых 150-мм (один дивизион) и 36 легких 105-мм (три дивизиона). А если к этому добавить отсутствие «нормальных» (т. е. с высокой начальной скоростью снаряда) пушек в полковой артиллерии, то получается, что инструмента для поражения точечной подвижной цели в пехотной дивизии вермахта не было вовсе.

Последствия этого отчетливо проявились уже в июне 41-го (о чем будет сказано в десятках документов, которые ждут нас в следующих разделах книги), когда на поле боя появилась такая подвижная точечная цель, как тяжелый танк КВ. Немецкие командиры и солдаты с ужасом обнаружили, что перед этим противником они просто безоружны — противотанковые 37-мм «колотушки» оставляли на броне стального монстра лишь малозаметные вмятины, а более мощной пушки в составе штатного вооружения пехотной дивизии вермахта не было^[8].

Состав вооружения артполков стрелковой дивизии Красной Армии гораздо разумнее, возможности боевого применения — шире. Из пяти дивизионов три гаубичные (12 тяжелых 152-мм и 24 легкие 122-мм), один пушечный (12 длинноствольных 76-мм «дивизионок») и один смешанный (4 пушки и 8 легких гаубиц). С учетом того, что советская «легкая» гаубица калибра 122-мм имела в полтора раза более тяжелый снаряд, нежели немецкая 105-мм, гаубичная артиллерия советской стрелковой дивизии (всего 44 ствола) дает совокупный вес залпа больший, чем гаубичная артиллерия немецкой пехотной дивизии (48 стволов). И при этом в дополнение к гаубицам в распоряжении командира советской стрелковой дивизии есть еще и 16 пушек, энергетика которых позволяла пробить лобовую (т. е. самую прочную) броню любого немецкого танка на километровой дальности.

Совсем мало времени займет у нас сравнение зенитного вооружения советской и немецкой дивизии. Тут все просто — на вооружении пехотной дивизии вермахта зенитных средств нет. То есть вообще нет. В это трудно поверить, трудно понять — чем и о чем думали немецкие генералы, составляя такое штатное расписание (книжек советских историков про то, как «на рассвете, ударом по мирно спящим аэродромам вся советская авиация…» тогда еще не было), но от атак с воздуха немецкой пехотной дивизии отбиваться было нечем. А у стрелковой дивизии Красной Армии свой собственный зенитный дивизион, которому по штатному расписанию полагается 8 автоматических 37-мм пушек и 4 средних 76-мм зенитки. И этим перечень зенитных средств стрелковой дивизии отнюдь не исчерпывается.

В каждом стрелковом полку имеется своя рота ПВО, которой по штатному расписанию положено иметь 3 крупнокалиберных (12,7 мм) пулемета ДШК и 6 установок счетверенных пулеметов «максим». В артиллерийских полках по одной счетверенной установке придано каждому из пяти дивизионов. Да, можно согласиться с тем, что такими зенитными средствами можно было скорее напугать летчика, нежели сбить вражеский самолет — так ведь у стрелковой дивизии и задачи другие, нежели у истребительного авиаполка, и если удалось заставить противника занервничать, отклониться от боевого курса, выйти раньше времени из пикирования, то свою работу зенитчики войсковой ПВО выполнили полностью. Да, в данном компоненте реальное наличие вооружения сильно отличалось от штатного: 37-мм автоматы только начали поступать в войска, пулеметов ДШК также повсеместно не хватало; однако выборочное знакомство с документами показывает, что по 10–12 зенитных «стволов» разных типов набиралось почти в каждой дивизии. Мало, спору нет, но у немцев не было ни одного.

Теперь обратимся к такому важнейшему для армий середины XX века показателю, как наличие средств активной противотанковой обороны. На уровне пехотного (стрелкового) полка имеет место полное тождество — по 12 противотанковых пушек на полк. Только пушки разные: в Красной Армии калибра 45 мм, в вермахте — калибра 37 мм. Некоторые товарищи (например, к.и.н. А. Исаев) долго и упорно объясняли публике, что «характеристики 37-мм немецкой и 45-мм советской пушек при разных калибрах были сходными как по фугасному действию, так и по возможностям поражения бронецелей». [26] Чудес, однако же, не бывает, а объем и вес тела возрастает пропорционально третьей степени геометрических размеров; соответственно, даже при соблюдении полного геометрического подобия снаряд калибра 45 мм будет в 1,8 раза тяжелее снаряда калибра 37 мм. Но никто не обязывал советских конструкторов сохранять геометрическое подобие, и они разработали для 45-мм пушки осколочный снаряд весом в 2,14 кг, в то время как осколочный снаряд немецкой 37-мм пушки весил 0,62 кг — в три раза меньше!

Тут еще важно отметить, что использование «сорокапятки» в качестве легкого пехотного орудия не было вынужденной импровизацией — такая тактика боевого применения была предусмотрена изначально; в составе штатного боекомплекта 45-мм противотанковых пушек осколочные выстрелы составляли три четверти (!) от общего количества. И снаряды эти были не только на бумаге — миллионы 45-мм выстрелов лежали на складах, план 1941 г. предусматривал выпуск 8,3 млн. осколочных 45-мм выстрелов (и «всего лишь» 2,2 млн бронебойных). [27]

Что же касается главного, т. е. борьбы с танками противника, то в этом смысле возможности немецкой 37-мм и советской 45-мм пушки, действительно, были равны (несмотря на то, что по начальной кинетической энергии бронебойного снаряда советская система вдвое превосходила немецкую). И та, и другая уверенно поражала легкие танки с противопульным бронированием и оказалась практически бесполезной^[9] при встрече с тяжелыми танками нового поколения (подробнее мы это обсудим в следующей главе).

Если на уровне полка количество противотанковых пушек в немецкой пехотной и советской стрелковой дивизиях одинаковое, то на следующем уровне появляется радикальное различие. В распоряжении командира советской дивизии противотанковый дивизион (18 45-мм пушек), а у командира пехотной дивизии вермахта целый противотанковый батальон^[10] (три роты по 12, всего 36 пушек калибра 37 мм). Казалось бы, уж в этом-то случае у немецкой дивизии появляется явное превосходство.

Но не будем спешить с выводами. Противотанковый батальон — это все, что командир пехотной дивизии вермахта может направить в район намечающегося прорыва танков противника. Никаких других пушек, способных бороться с танками, в пехотной дивизии вермахта нет (что уже было отмечено выше). А для командира стрелковой дивизии Красной Армии противотанковый дивизион — лишь один из многих инструментов борьбы с танками. Есть еще 16 длинноствольных 76-мм пушек (начальная скорость снаряда 650–680 м/сек) в составе артиллерийского полка. Летом 1941 г. они гарантированно пробивали лобовую броню любого танка вермахта. Есть еще более мощные 76-мм зенитные пушки в количестве 4 единиц в составе дивизиона ПВО. В сумме это уже дает 18 + 16 + 4 = 38 «стволов». Больше, чем в противотанковом батальоне пехотной дивизии вермахта, и несравненно лучше. А некоторые стрелковые дивизии успели до начала войны получить еще и 37-мм скорострельные зенитки, которые также могли быть с успехом использованы для борьбы против легких танков.

Но и это еще не все. В составе дивизии есть разведывательный батальон. Разведбат стрелковой дивизии Красной Армии в два раза меньше немецкого разведбата по численности личного состава (273 и 623 чел.), но несравненно мощнее по вооружению. Разведбат пехотной дивизии вермахта — это, по сути дела, обычный пехотный батальон сокращенного состава; он и использовался часто как передовой отряд наступающей пехоты (что многократно встретится нам в документах следующих разделов книги). В общий перечень средств ПТО он добавляет лишь три 37-мм пушки. А в разведбате советской стрелковой дивизии 16 плавающих пулеметных танкеток Т-37/Т-38 и 10 бронеавтомобилей БА-10; последние вооружены 45-мм пушкой, установленной во вращающейся «танковой» (по виду и конструкции) башне. Вот и еще 10 противотанковых «стволов», причем укрытых броней и высокомобильных.

Мобильность есть важнейшее требование к подразделениям ПТО. Танковая атака всегда скоротечна (расстояние в 1,5–2 км от рубежа развертывания до линии вражеских окопов танк неспешно проползает за 7 минут). Соответственно, противотанковый дивизион, прибывший к месту прорыва с опозданием на полчаса, боевую задачу не выполнил и выполнить уже не сможет — танки противника скрылись за клубами дыма и пыли… Проблема быстроходности ПТО в вермахте была решена отлично. Для транспортировки 37-мм орудий противотанкового дивизиона использовался трех-осный автомобиль Kfz-69. По шоссе эта достаточно легкая (2450 кг) машина с 60-сильным двигателем неслась со скоростью 70 км/час (правда, без орудия — ходовая часть 37-мм пушки не допускала транспортировки со скоростью более 40–50 км/час). Что же касается проходимости, то автомобиль с двумя ведущими задними осями мог считаться «вездеходом» на автомагистралях Бельгии и Франции, но не среди российского бездорожья.

В Советском Союзе пошли другим путем. Командование Красной Армии решило, что средство транспортировки противотанковых орудий должно обладать проходимостью ничуть не меньшей, чем танк. Такая машина — бронированный гусеничный тягач «Комсомолец» — была создана на базе узлов и агрегатов легкого плавающего танка Т-37. Тягач мог буксировать орудия весом до 2 тонн (т. е. все имеющиеся и перспективные противотанковые пушки), преодолевал ров шириной 1,4 м, брод 0,6 м, ломал бронированным носом молодые елочки диаметром до 18 см, разворачивался на площадке диаметром в 5 метров. Благодаря очень низкому удельному давлению гусениц на грунт (0,58 кг/кв. см против 0,9–1,0 у немецких танков) «Комсомолец» обладал проходимостью лучшей, чем любой танк противника. При этом гусеничная машина была вооружена пулеметом в шаровой установке, развивала скорость 47 км/час (по шоссе, без груза и прицепа) и 11 км/час с полной нагрузкой (пушка на прицепе, боеприпасы в кузове) по пересеченной местности.

Таких чудо-машин с 1937 по 1941 год включительно было выпущено 7780 единиц, и к началу войны в частях Красной Армии числилось порядка 6,7 тыс. «Комсомольцев». [31] На 18 пушек противотанкового дивизиона по штатному расписанию стрелковой дивизии полагается 21 тягач. Таким образом, простая арифметика показывает, что наличным количеством «Комсомольцев» можно было полностью укомплектовать 319 дивизионов — что почти в полтора раза больше их реального количества^[11]. Упомянутых выше плавающих танков Т-37/ Т-38/ Т-40 по состоянию на 1 июня 1941 г. в военных округах числилось 3447 единиц. [32] В среднем по 15 танков на одну дивизию, т. е. почти полная укомплектованность. Плавали эти танки, конечно же, плохо — хуже прогулочного катера, но могли и лесную речку без брода и моста преодолеть, и противотанковую пушку на огневую позицию отбуксировать.

Совершенно уникальным был уровень моторизации гаубичной артиллерии стрелковой дивизии Красной Армии. На три дивизиона (36 гаубиц) по штатному расписанию полагалось 72 трактора (гусеничных тягача), 90 грузовых, 9 специальных и 3 легковые автомашины. Из них 36 тракторов использовались для буксировки орудий, 27 тянули прицепы с боеприпасами, 9 держались в резерве, для замены вышедших из строя. О такой роскоши немецкие артиллеристы не могли даже мечтать — в пехотной дивизии вермахта вся артиллерия на конной тяге. К очевидным преимуществам гусеничного тягача (мощность, проходимость, способность к безостановочному, не знающему усталости движению) следует добавить еще одно, чрезвычайно важное для войны середины XX века — трактор, в отличие от бедного животного, не начинает биться в конвульсиях при виде и звуке низколетящего самолета.

Специализированных артиллерийских тягачей не хватало даже первоочередным потребителям — механизированным корпусам, поэтому гаубичные полки стрелковых дивизий оснащались обычными тракторами (СТЗ-3, ЧТЗ-60, ЧТЗ-65) с моторами мощностью 52–65 л.с. Скорость буксировки была, конечно же, низкой (6–8 км/час), но вполне приемлемой для артиллерии стрелковой дивизии — от идущих пешком солдат орудия не отставали. Что же касается проходимости, то в осеннюю распутицу на российских дорогах-направлениях гусеничный трактор был вне конкуренции.

Для того, чтобы управлять огромной, сложной, много-звенной махиной под названием «стрелковая дивизия», нужна надежная связь. Как «известно» всем и каждому, связи в Красной Армии не было, так как диверсанты перерезали все провода, а про рацию никто в армии и не слыхивал. Про этих диверсантов «знают» даже те, кто ничего другого про историю войны не читал. И это не случайно — диверсанты и вправду были. Каждой из четырех Танковых групп вермахта было придано по одной роте диверсантов из части особого назначения «Бранденбург». В дальнейших главах нас ждут документы, в которых мы найдем конкретный ответ на вопрос о том, как это несметное полчище диверсантов было использовано. Выяснится и то, какой реальный процесс скрывался за словами «связь в частях и соединениях Красной Армии была потеряна». Пока же вернемся к сухим цифрам, и для начала разберемся с самым простым — с геометрией театра военных действий.

Полевой устав (ПУ-39, п. 375) устанавливал ширину полосы обороны дивизии в 8–12 км (в наступлении она еще меньше). В реальности соблюсти эти нормы удавалось не всегда, и мы будем исходить из того, что дивизия обороняется на широком фронте в 20 км. У дивизии есть сосед слева и сосед справа, будем считать, что и у них по 20 км фронта. Дивизии, как правило, входят в состав стрелкового корпуса, штаб которого находится в 20–30 км от передовой. Таким образом, командиру стрелковой дивизии нужна связь с подчиненными ему полками (до них 5–6 км), связь с вышестоящим штабом (20–30 км), связь с командирами соседних дивизий (те же самые 20–30 км максимум). В итоге дистанции более 30 км нигде не наблюдается.

На таком расстоянии оперативную сводку в штаб корпуса можно передать просто с посыльным. Это самый помехозащищенный канал связи из всех, какие только можно придумать. Ходить пешком для этого совсем не обязательно: в составе стрелковой дивизии есть целый батальон связи, на оснащении которого числятся 6 верховых лошадей, 3 мотоцикла, 1 легковой автомобиль и 3 бронеавтомобиля БА-20 (уж с ними-то диверсант точно не справится). Еще в батальоне держат 18 служебных собак, как раз для того, чтобы пересылать с ними шифрованные донесения. На расстоянии в 10–20 км «средством связи» вполне могут служить и сигнальные ракеты, костры, цветные дымы и пр.

Так, с такими средствами связи (правда, без мотоциклов и автомобилей) воевали Суворов и Наполеон, и у них отлично получалось! В конце XIX века появился телефон. Телефонов в Красной Армии было много, а именно — 252 376 штук по состоянию на 1 января 1941 г. [28] В среднем — более 800 аппаратов на каждую из 303 дивизий. Телефонные аппараты надо соединить проводами. Провода также были. По состоянию на 1 июня 1941 г. в Красной Армии числилось 71 тыс. км телефонного кабеля 2-проводного, 315 тыс. км телефонного кабеля 1-проводного и 35 тыс. км кабеля телеграфного. [29] Таким количеством проводов можно было обмотать Землю по экватору 10 раз. В пересчете на одну дивизию получается в среднем по 1400 км провода.

Для того, чтобы не таскать тяжеленные катушки с проводом на себе, в батальоне связи 11 грузовиков. Провода надо раскатать, уложить, подсоединить к аппаратам. Для этого нужны люди. Люди были. В каждом стрелковом полку Красной Армии — рота связи. 60 человек в каждой. В батальоне связи дивизии 278 человек. И еще взвод связи в составе разведбата. В одной дивизии связистов примерно столько же, сколько было немецких диверсантов на всем Восточном фронте.

В стрелковой дивизии, темп наступления которой даже в самых оптимистичных расчетах не превосходил 10 км в день, проводные телефонные линии в принципе могли обеспечить всю необходимую связь. И тем не менее, пехоте Красной Армии полагались и средства радиосвязи. 24 радиостанции в каждом стрелковом полку. 37 радиостанций в гаубичном артиллерийском полку, 25 радиостанций в легком артиллерийском полку, 10 в зенитном дивизионе, три радиостанции в батальоне связи дивизии, три радиостанции в разведбате… Всего по штатному расписанию в стрелковой дивизии 153 (сто пятьдесят три) радиостанции. Запомните эту цифру, уважаемый читатель. И поймите, что когда «историки» определенной идеологической ориентации начинают жалобные причитания на тему «средствами радиосвязи дивизии округа были обеспечены всего лишь на 30 процентов», то они рассказывают вам про то, как диверсанты перерезали провода дивизии, в которой было не 153, а только 46 радиостанций.

Теперь от количества перейдем к качеству. Радиостанции подразделялись на т. н. «полковые» и «батальонные». В качестве «полковой» использовалась, как правило, радиостанция 5-АК (принята на вооружение в 1939 г.). Мощность передатчика 20 Вт, радиус действия 25 км при телефонной и 50 км — при телеграфной связи. Как видим, «полковая» радиостанция практически могла обеспечить связь в звене «дивизия-корпус». И таких раций в дивизии по штатному расписанию должно было быть 19 штук (в частности, 3 в разведбате).

В качестве «батальонных» использовались легкие переносные радиостанции мощностью в 1,5–3 Вт (РБ, 6-ПК, РБК, РБС, РРУ и др.). Вопреки распространенному заблуждению, были среди них и радиостанции, работающие в УКВ-диапазоне (например, РРУ, имевшая 58 фиксированных настроек в диапазоне 33,25–40,5 МГц).

Это — теория. А что же на деле? Фактическая оснащенность Красной Армии средствами радиосвязи по состоянию на 1 июня 1941 г. была следующей: 6729 радиостанций 5-АК и 41 735 батальонных радиостанций названных выше типов. [29] На самом деле, их было еще больше, т. к. документ, из которого взяты эти цифры, называется «Ведомость наличия средств связи в военных округах», а кроме округов есть еще и центральные учреждения Вооруженных сил. В частности, в Западном ОВО (большая часть рассказов про «диверсантов перерезавших» связана именно с первыми днями войны в Белоруссии) числилось 708 раций 5-АК и 5011 батальонных. В среднем по 10 полковых и 73 батальонные радиостанции на каждого «потребителя» (44 дивизии всех типов и 25 отдельных артполков).

Разумеется, не были забыты и штабы крупных соединений. Для организации связи в звене «корпус-армия-фронт» массово выпускались радиостанции РСБ и РСМК (мощность 80 Вт), 11-АК и РАФ (мощность 500 Вт). Их к 1 июня 1941 г. совокупно насчитывалось 1638 шт. В среднем по 18 штук на каждый стрелковый и механизированный корпус (а в корпусе три, самое большее — четыре дивизии, каждой из которых полагалась одна РСБ, плюс линии связи командования корпуса с соседями и штабом Армии). В частности, в Западном ОВО было 89 мощных 11-АК и РАФ (они указаны одной строкой) и 57 РСБ — и это не считая 34 стационарные армейские радиостанции разных типов. В соседнем Киевском округе, соответственно, 107, 92 и 53.

Как все это было использовано? Подробно об этом пойдет речь в следующих главах, но один примечательный документ стоит привести уже сейчас. В первых числах (цифра в документе неразборчива) июля 1941 г. Военный совет 5-й Армии Юго-Западного фронта направляет в штабы подчиненных ему корпусов директиву, которая начинается с констатации следующих фактов:

«На протяжении всех военных действий нашей Армии связь по радио с механизированными корпусами, как единственное средство связи, работает крайне неустойчиво по вине начальников связи корпусов. Установлено, что радиосвязь, как правило, пропадает с наступлением ночи, в то время как атмосферные данные для работы радио ночью являются самыми благоприятными. Это говорит о том, что или же работа прекращается из-за боязни быть запеленгованными, или же просто радисты спят. Как правило, при свертывании раций для передвижения об этом не доносят. Таблица радиосигналов совершенно игнорируется, и сигналами для донесения корпуса не пользуются. В особенности на всем протяжении действий безобразное отношение к вопросу установления радиосвязи наблюдается со стороны штаба 22 МК. По докладу капитана Филимонова рация 22 МК на протяжении 2-х суток совершенно не работала из-за того, что застряла в болоте, и об этом никто не доносит. Мало того, распоряжением начальника связи этого корпуса рация переходит для работы только на прием — опять же по причине боязни быть запеленгованным…» [277]

Вернемся, однако, к стрелковой дивизии Красной Армии и сопоставлению ее возможностей с пехотной дивизией вермахта. Были и такие параметры, по которым немецкая дивизия бесспорно превосходила советскую. Прежде всего — мотоциклы. Пехотной дивизии вермахта полагалось 530 мотоциклов (в том числе 190 с колясками), а по штату советской дивизии их всего 14. Специальных подразделений мотоциклистов в немецкой пехотной дивизии не было, но мотоциклами были густо насыщены практически все части дивизии: на них ездили связисты, разведчики, курьеры, посыльные, врачи и пр. Еще одна строка в списке матчасти дивизии — легковые автомобили. Их у немцев 394 против 19 в стрелковой дивизии Красной Армии.

Арифметическое превосходство налицо. Тактическое не столь велико, как может показаться с первого взгляда. Большая часть командного состава советской стрелковой дивизии должна была ездить верхом (для этого в штате дивизии было предусмотрено 616 верховых лошадей). Спору нет, немецкий офицер в легковом автомобиле перемещался в пространстве быстрее и с несравненно большим комфортом — до тех пор, пока этим пространством были брусчатые мостовые старой доброй Европы. В осеннюю распутицу, на тех направлениях, которые в России назывались «дорогами», легковой автомобиль или останавливался вовсе, или его приходилось буксировать парой лошадей (есть соответствующие фотографии)…

Как бы то ни было, но основная масса личного состава пехотной дивизии вермахта шла пешком. Вся артиллерия (кроме противотанковой) была на конной тяге. Именно эти два факта и определяли возможный темп марша. Обилие легких транспортных средств (мотоциклы и легковые автомобили) ничего тут изменить не могло — хотя, конечно же, их наличие повышало общий боевой потенциал дивизии. Что же касается грузовых автомобилей (а это — подвижность тылов, доставка боеприпасов), то цифры штатного расписания вполне сопоставимые (615 в пехотной дивизии вермахта и 529 в советской стрелковой). Сразу же отметим, что такое количество машин могло появиться в дивизии Красной Армии только после проведения открытой мобилизации.

Последнее — и по порядку, и по значимости — это количество людей. Людей в пехотной дивизии вермахта было на 16 % больше, чем в стрелковой дивизии Красной Армии (16 859 против 14 483). Объяснение этому самое простое. Прежде всего, в немецкой дивизии более многочисленные тылы, там примерно на 2 тыс. человек больше, чем в советской дивизии. Во-вторых, немецкое штатное расписание почти повсеместно предполагает большее количество людей на единицу оружия; так, например, расчет станкового пулемета у немцев состоит из четырех (!) человек, при этом стреляет, разумеется, только один. У немцев в артиллерийском полку 2696 человек на 48 орудий, а в двух артполках советской стрелковой дивизии 2315 человек на 60 орудий, и т. д. Наконец, в составе пехотной дивизии вермахта есть целый «полевой запасной батальон» (876 человек по штату), чего в советской дивизии не было вовсе.

Резюме. В боевых частях и подразделениях советской стрелковой и немецкой пехотной дивизий примерно равное количество людей и оружия, артиллерия стрелковой дивизии мощнее и мобильнее (мехтяга), средств ПВО и ПТО в советской дивизии больше, автотранспорта и тыловых структур больше у немцев. В общем и целом — вполне равноценные соединения. И это, разумеется, не случайное совпадение — Генеральные штабы в Москве и Берлине внимательно следили за строительством Вооруженных сил потенциального противника.

Артиллерия и боеприпасы

Беспощадным «богом войны» в вооруженных конфликтах первой половины XX столетия была артиллерия. Не элегантный, стремительный самолет-истребитель, и не грозный танк, а простые и незатейливые с виду миномет и пушка лавиной огня разрушали оборонительные укрепления и командные пункты, быстро и безжалостно уничтожали поднявшегося в атаку противника (на их счету половина всех убитых и раненых во 2-й МВ), прокладывали дорогу своим танкам и пехоте.

Поясним сказанное одним, достаточно условным, но показательным расчетом — сравним возможности гаубичного артполка и бомбардировочного авиаполка. Корпусной артполк — это три дивизиона, всего 36 орудий. Предположим, что это 152-мм гаубицы. Норматив расхода «на день напряженного боя» составляет для них 72 снаряда; снаряды бывают разные, но возьмем типовой 40-кг осколочно-фугасный. Итого, полк способен «выложить», как говорят артиллеристы, 104 тонны. При этом важно подчеркнуть, что упомянутый выше норматив — это расчетная снабженческая единица, к техническим возможностям орудия он никакого отношения не имеет. 72 снаряда гаубица без особого напряжения расчета и техника отстреляет за один час. При наличии снарядов (и с необходимыми перерывами для охлаждения ствола) цифру в 104 тонны можно и удвоить, и утроить, и учетверить…

Бомбардировочный полк фронтовой авиации лета 1941 года — это 60 бомбардировщиков СБ. Затраты материальных ресурсов на вооружение, оснащение, обслуживание авиаполка и аэродромов, на подготовку летчиков и наземного технического персонала просто несопоставимы с затратами на артиллерийский полк. И что эти затраты дают в результате? В редчайших случаях бомбардировочный полк выполнял за день 60 самолето-вылетов и сбрасывал на врага 36 тонн бомб (типовая загрузка — шесть бомб ФАБ-100). Да и эти тонны самолеты могли поднять только днем, в хорошую погоду, а артиллерия молотила врага круглосуточно и круглогодично. Для полноты картины надо еще учесть, что артиллерия — при тщательной пристрелке и качественной работе корректировщиков — бьет весьма точно, а «горизонтальные бомбардировщики» той эпохи даже в полигонных условиях едва попадали в круг радиусом 300 метров^[12].

Сразу же отметим, что товарищ Сталин артиллерию любил и ценил, ее роль и значение отчетливо понимал. На совещании по итогам войны с Финляндией (17 апреля 1940 г.) он говорил: «Современная война требует массовой артиллерии. В современной войне артиллерия — это Бог… Кто хочет перестроиться на новый современный лад, он должен понять, что артиллерия решает судьбу войны, массовая артиллерия…» Понимание нашло свое выражение в конкретных делах — см. Таблицу 1 (составлена по 3 и 33).

Таблица 1

Как видим, по всем позициям, по всем основным калибрам артиллерийских систем к моменту начала войны Красная Армия располагала большим числом стволов, чем ее противник.

Совершенное отсутствие в пехотной дивизии вермахта хоть какого-то аналога советской дивизионной пушки было уже отмечено выше. С другой стороны, в СССР 76-мм «дивизионок» наделали с таким избытком, что их порой ставили на вооружение артиллерийских батарей стрелковых полков, где штатно должны были быть легкие короткоствольные 76-мм пушки. В качестве самой массовой дивизионной гаубицы (а это и есть главная труженица войны) Красная Армия использует 122-мм систему, вес снаряда которой значительно (на 45 %) превосходит вес снаряда 105-мм немецкой гаубицы (22 кг против 15 кг).

Еще более заметным становится превосходство артиллерии Красной Армии на следующем уровне, в корпусах и армиях. В отдельных артиллерийских дивизионах, придаваемых пехотным соединениям вермахта, использовались 105-мм пушки и те же самые 150-мм гаубицы, которые стояли на вооружении артполков пехотных дивизий. На этапе подготовки к вторжению в СССР было принято решение ввести тяжелый дивизион (12 гаубиц калибра 150-мм или 8 таких гаубиц и 4 105-мм пушки) в состав артполка танковых дивизий; для этого, действуя по методу «тришкина кафтана», командованию вермахта пришлось расформировать 17 отдельных артдивизионов.

В конечном счете (и не учитывая пока артиллерию т. н. «большой мощности», т. е. гаубицы калибра более 200 мм и пушки калибра 150 мм и более) к июню 1941 г. вермахт имел в своем составе, на всех фронтах и направлениях, 33 пушечных, 38 гаубичных и 12 т. н. «смешанных» (8 гаубиц + 4 пушки) дивизионов. Всего 83 дивизиона.

В Красной Армии на тот момент развертывалось (не учитывая артиллерию «большой мощности») 133 отдельных артполка (94 корпусных, 12 пушечных РГК и 27 гаубичных РГК). (3, 19, 33) Полков было в полтора раза больше, чем у немцев дивизионов! Полки эти были разной структуры, но в основном трехдивизионного состава. Наличного количества орудий (в общей сложности 4,7 тыс. единиц) в основном хватало для их полного укомплектования. Но и останавливаться на достигнутом никто не собирался — утвержденный 7 февраля 1941 г. план производства артиллерийского вооружения на 1941 г. предполагал выпуск еще 2 тыс. орудий (300 пушек калибра 107 мм, 600 пушек калибра 122 мм и 1100 пушек-гаубиц калибра 152 мм). [34]

Многократное количественное превосходство дополнялось существенным превосходством в ТТХ артсистем (см. Таблицу 2)

Таблица 2

Удивительно, но факт — единственной артсистемой вермахта, пригодной для стрельбы на дальность в «20-км диапазоне», была 105-мм пушка К.18^[13]. Однако по весу снаряда эта система не идет ни в какое сравнение с советскими А-19 и МЛ-20. Что же касается основной немецкой 150-мм гаубицы, то она, имея равный с МЛ-20 вес снаряда, уступала советским корпусным орудиям в дальности стрельбы на 4–7 км. Такое количество начинает уже переходить в качество, т. к. в условиях артиллерийской дуэли (контрбатарейной борьбы, выражаясь строгим военным языком) разница в досягаемости на 4–7 км позволяет — при наличии необходимого «человеческого фактора», т. е. грамотного командира и обученных артиллеристов, — подавить батарею противника, оставаясь при этом в относительной безопасности. Великолепные орудия А-19 и МЛ-20 оставались на вооружении советской армии несколько десятилетий после окончания 2-й МВ, а в армиях сателлитов СССР — вплоть до конца XX столетия.

Для разрушения особо прочных оборонительных сооружений (железобетонные ДОТы) предполагалось использовать тяжелые артсистемы (артиллерия «большой» и «особой» мощности, по принятой в СССР терминологии). Советские историки неустанно подчеркивали, что увлечение тяжелыми артсистемами наглядно и убедительно демонстрирует агрессивные устремления германского милитаризма. Огромные орудия весом по 15–20 и более тонн, на тяжелых колесных, гусеничных или даже железнодорожных платформах стоили недешево, но на Гитлера, как известно, работала вся Европа.

С помощью «всей Европы» (т. е. с использованием орудий чешского и французского производства) в вермахте удалось сформировать 41 дивизион, на вооружении которых числилось 388 гаубиц калибра 210 мм^[14] и 40 тяжелых 173-мм пушек. Кроме того, было развернуто 7 дивизионов, вооруженных 150-мм пушками (по штату в каждом таком дивизионе должно было быть 9 орудий). [33] Всего набирается без малого 500 тяжелых артсистем («экзотику» вроде 600-мм мортир мы обсуждать не будем, т. к. заметной роли в событиях лета 41-го года они не сыграли).

На Сталина Европа не работала, а политика его была, как всем известно, неизменно миролюбивой. В результате к июню 1941 г. в Красной Армии числились 871 гаубица калибра 203 мм, 47 новейших мортир Бр-5 калибра 280 мм и 38 тяжелых пушек Бр-2 калибра 150 мм. [3] Итого (не считая «экзотику») 956 артсистем крупного калибра. Основной структурной единицей были гаубичные полки РГК большой мощности, по три дивизиона в каждом (было два разных штата — по 24 и 36 орудий в полку), на вооружение которых поступали 203-мм гаубицы Б-4. Таких полков развертывалось 33 (по другим источникам — 34), и это был один из немногих структурных элементов советской артиллерии, в котором наличного количества орудий заметно не хватало для полного укомплектования по штатам военного времени. В результате пришлось довольствоваться всего лишь двойным численным превосходством над вермахтом.

Верная своим традициям^[15], советская историческая пропаганда, умалчивая о реальных фактах превосходства советской артиллерии, соорудила развесистый миф о «катюше». В сотнях книг и газетных статей было рассказано о том, как «ретрограды» из Главного артиллерийского управления тормозили разработку этого «чудо-оружия», но правда восторжествовала, за день до начала войны реактивная установка залпового огня БМ-13 была принята на вооружение, и уже 14 июля 1941 г. батарея «катюш» нанесла первый сокрушительный удар. «Батарея стерла с лица земли железнодорожный узел Орша... Боевая эффективность нового оружия превзошла все ожидания… Впоследствии с этого участка фронта гитлеровцы вывезли три эшелона убитых (их-то куда повезли?) и раненых». В дальнейшем «гитлеровцы пытались, но до самого конца войны так и не смогли создать ничего подобного».

Ничего подобного на вооружении вермахта, действительно, не было. И не случайно. Пороховые ракеты были известны еще древним китайцам, и в средневековых летописях встречаются разрозненные упоминания об использовании при осадах крепостей чего-то похожего на ракету. Но для того, чтобы превратить новогоднюю «шутиху» в систему оружия, способную не только «навести панический ужас на врага», но и уничтожить заданную цель, необходимо было решить целый ряд сложных научно-технических вопросов. Первейшим из них был выбор способа стабилизации траектории полета ракеты.

Разработчики советских неуправляемых ракет выбрали аэродинамическую стабилизацию. Ту самую, которая успешно используется в военном деле, начиная с оперенной стрелы для лука или арбалета. Просто, дешево, но для эффективной стабилизации нужна достаточно высокая скорость полета (аэродинамические силы зависят от квадрата скорости потока воздуха). Ракетный снаряд калибра 82-мм (РС-82) с аэродинамической стабилизацией был разработан и успешно применялся советской боевой авиацией еще начиная с боев у Халхин-Гола. Для авиации это было дважды удачное решение. Во-первых, к моменту пуска ракета уже движется относительно воздушной среды со скоростью 100–120 м/сек. Во-вторых, «все познается в сравнении» — на фоне основного на тот момент стрелкового вооружения самолетов (пулеметы винтовочного калибра и легкие 20-мм пушки) РС-82 был необычайно мощным инструментом огневой поддержки наземных войск.

Попытка использовать те же подходы для создания наземной системы реактивной артиллерии с неизбежностью вела в тупик. Для того, чтобы к моменту схода ракеты с направляющих она обладала достаточной скоростью, сами направляющие приходилось делать длинными (5 и более метров), что увеличивало габариты и вес установки (пусковая установка «катюши» — разумеется, без учета веса автомобиля — весила 2200–2300 кг), а в структуре веса ракеты большую часть занимал маршевый двигатель. Впрочем, и при этих усилиях и затратах рассеивание ракетных снарядов было огромным (по таблицам 1942 г. при дальности стрельбы 3000 м боковое отклонение составляло 51 м, отклонение по дальности — 257 м).

Немецкие инженеры, ставшие в конце 30-х годов абсолютными мировыми лидерами в ракетостроении, пошли другим путем. Реактивные снаряды германской армии стабилизировались вращением, которое обеспечивалось истечением раскаленных газов через систему сопел, установленных под углом к продольной оси снаряда. Мало того, что такой способ стабилизации обеспечивал несравненно большую кучность стрельбы; для вращающегося неоперенного снаряда скорость схода с направляющей почти не влияет на стабильность траектории. Это позволило сделать низкоскоростной снаряд, в котором большая часть веса приходится на боевую часть, поражающую противника; сами направляющие при этом могли быть очень короткими и легкими.

Наибольшее распространение получила 6-ствольная пусковая установка для 150-мм ракет (в отечественной литературе часто называемая «шестиствольным минометом», что технически неверно), которая в походном положении весила всего 515 кг, могла буксироваться любым автомобилем, конной упряжкой, перекатываться по полю боя усилиями расчета. Принцип стабилизации вращением, не требующий большой скорости полета снаряда, позволил от 150-мм перейти к еще более тяжелым, 280-мм и 320-мм ракетам. Боевая часть первой снаряжалась 45 кг ВВ (в десять раз больше, чем в 132-мм снаряде «катюши») и при прямом попадании разрушала кирпичный дом; 320-мм ракета снаряжалась 50 кг огнесмеси, способной вызвать на площади в 200 кв. м пожар с высотой пламени до 2 м.

Таким образом немцам удалось создать высокоэффективную систему оружия, занявшую свою специфическую «нишу»: легкая, дешевая, мобильная установка, способная при малой дальности стрельбы нанести удар, сопоставимый с огнем артиллерии большой мощности. Окончательный итог «соревнования конструкторов» подвела практика боевого применения: уже в 1943 г. в СССР начались работы по модернизации реактивного снаряда «катюши» с использованием раскрутки снаряда истечением газов из косо расположенных сопел. Принятые в начале 50-х годов на вооружение советской армии системы БМ-14 и БМ-24 использовали неоперенные вращающиеся реактивные снаряды, практически полностью повторявшие основные технические решения немецких инженеров.

Система «Небельверфер»^[16] была принята на вооружение вермахта в 1940 г. К июню 41-го, на тот момент, когда в Москве еще только подписывали бумаги о постановке «катюши» на вооружение, в составе вермахта числилось 18 дивизионов реактивных минометов (по 18 пусковых установок в каждом); они приняли участие в боях с первых же часов вторжения в СССР.

Среди всех составляющих матчасти артиллерии важнейшим следует признать боеприпасы. В конечном счете именно снаряд (мина) является той «полезной нагрузкой», ради доставки которой к цели работает весь огромный комплекс, состоящий из людей, орудий, артиллерийских тягачей, грузовых автомобилей, линий связи, самолетов-корректировщиков и пр. В эпоху 2-й МВ низкая точность стрельбы компенсировалась огромным расходом боеприпасов (на подавление одной пулеметной точки по нормативам предполагалось израсходовать 60–80 снарядов). В результате даже по самой простой характеристике — по совокупному весу — артиллерийские снаряды значительно превосходили орудие, при помощи которого их отправляли на голову врагу.

Так, установленный приказом НКО № 0182 (по странной иронии истории приказ этот был подписан 9 мая 1941 г.) боекомплект к самой массовой в Красной Армии 122-мм гаубице составлял 80 выстрелов. С учетом веса снаряда, заряда и укупорки (снарядного ящика) полный вес одного боекомплекта (порядка 2,5 тонны) был чуть больше веса самой гаубицы. Одним боекомплектом, однако, много не навоюешь. Как правило, на проведение наступательной операции (что в календарном исчислении соответствует 15–20 дням) планировался расход боеприпасов в размере 4–5 боекомплектов^[17], таким образом, вес израсходованных в ходе операции боеприпасов многократно превосходил вес орудий. В 1941 г. вермахт израсходовал на Восточном фронте порядка 580 килотонн боеприпасов всех видов, что примерно в 15 раз превышает совокупный вес всех действующих на фронте артсистем.

По условиям Версальского мирного договора страны-победители установили для Германии жесткие ограничения: она имела право иметь на вооружении рейхсвера по 1000 артвыстрелов на каждое из 204 орудий калибра 75 мм и по 800 выстрелов на каждую из 84 гаубиц калибра 105 мм. Всего 217 тыс. снарядов. Мизерное — в сравнении с армиями великих держав — количество орудий и боеприпасов. Когда весной 1935 г. Гитлер заявил о выходе Германии из подчинения условиям Версальского договора, до начала мировой войны оставалось чуть более 4 лет. История отпустила Гитлеру мало времени, а природа — еще меньше сырьевых ресурсов (с добычей меди, свинца, олова, селитры в Германии, как известно, напряженка). Советский Союз находился в несравненно лучшем положении; тем более показательной является разница приоритетов, с которыми две тоталитарные диктатуры готовились к войне (см. Таблицы 1, 3, 4)

Таблица 3

Таблица 4

Ситуация, как видим, достаточно парадоксальная. Значительно превосходя вермахт по числу орудий всех основных калибров, Красная Армия уступала своему будущему противнику и по общему количеству накопленных боеприпасов (к июню 41-го Германия имела порядка 740 килотонн снарядов ствольной артиллерии средних калибров, а Советский Союз — 450 килотонн), и по удельному числу снарядов в пересчете на один ствол. Причем по последнему показателю соотношение ресурсов сторон многократное.

Здесь не случайно использованы слова «соотношение ресурсов» вместо короткого слова «превосходство». Много снарядов на один ствол — это и не хорошо, и не плохо; это разные подходы к планированию войны. Несколько тысяч снарядов на орудие позволяют воевать долго, проводя одну операцию за другой. Большое число «стволов» при малом количестве снарядов к каждому из них — это способность к нанесению одного короткого, но сокрушительного удара. Гитлер, как известно всем и каждому, готовил свою армию к «блицкригу», молниеносной войне. К чему же — если судить по цифрам в Таблице 4 — готовился Сталин?

Впрочем, самым верным критерием оценки количества накопленных боеприпасов будет сравнение числа снарядов не со стволами, а с поставленными задачами. Например, по установленным в конце войны на основании практического опыта нормативам (а нормативы эти многократно превосходили довоенные представления!) для уничтожения всех огневых средств пехотной дивизии вермахта требовалось «выложить» 50 тыс. снарядов 122-мм гаубицы. А к началу войны непосредственно в пяти западных приграничных округах (не считая «занаряженные» для них запасы центра) было сосредоточено 3,38 млн выстрелов^[18] к 122-мм гаубице (в среднем по 10 боекомплектов на орудие). Таким образом, наличного запаса выстрелов должно было с избытком хватить для разгрома 60 дивизий, т. е. половины немецкой армии вторжения.

Вторую половину ждала ничуть не лучшая судьба — кроме 3,38 млн 122-мм выстрелов в западных округах было накоплено еще и 2,79 млн гораздо более мощных выстрелов к 152-мм гаубицам и гаубицам-пушкам. И для окончательной «зачистки местности» — еще 7,2 млн выстрелов к 76-мм полковым, горным и дивизионным пушкам. А если и этого не хватит, так есть еще 6,1 млн выстрелов к 82-мм минометам.

Не были забыты и танки противника. Всего в пяти западных приграничных округах числилось 6870 «сорокапяток» (по другим источникам — 7520), и на каждую из них в среднем приходилось по 373 бронебойных выстрела; эта цифра варьировалась от 149 в Одесском до 606 в Западном округе. Если же считать по самому минимуму (без учета Ленинградского и Одесского округов), то к утру 22 июня 1941 г. для боя с тремя тысячами немецких танков было подготовлено 2,3 млн бронебойных 45-мм выстрелов. В среднем — 700 на один танк.

Заслуживают самого пристального внимания и 234 тысячи выстрелов к 203-мм гаубицам Б-4, завезенные в приграничные округа. В 1944 г., в ходе грандиозных по масштабу наступательных операций Красная Армия израсходовала «всего лишь» 168 тыс. таких снарядов. В полтора раза меньше. 203-мм гаубица бросала 100-кг снаряд на дальность в 18 км и предназначалась для разрушения особо прочных оборонительных сооружений (специальный бетонобойный снаряд пробивал перекрытие ДОТа толщиной в 1,5 метра). Наличие циклопических гор бетонобойных снарядов в приграничных округах (по 12 боекомплектов на орудие) молча, но твердо свидетельствует об исключительной серьезности намерений тов. Сталина…

Увы, в деле обеспечения Красной Армии боеприпасами были допущены и серьезные ошибки, одну из которых объяснить разумными доводами не удается: в войсках было мало бронебойных выстрелов к 76-мм пушке. Всего 132 тыс. штук. Нехватка бронебойных 76-мм выстрелов в значительной мере обесценила два военно-технических преимущества Красной Армии: наличие в составе вооружения стрелковой дивизии 16 длинноствольных пушек, способных пробить лобовую броню любого немецкого танка, и наличие почти такой же «трехдюймовки» на танках новых типов (Т-34 и КВ). При отсутствии бронебойных снарядов новейшие советские танки «опускались» до уровня немецкого Pz-IV с короткоствольным 75-мм «окурком».

И это, безусловно, плохо. Однако слово «мало» всегда требует уточнения — мало в сравнении с чем? Бронебойных 76-мм выстрелов было очень мало в сравнении с реальными возможностями советской экономики, которые позволили накопить к июню 1941 г. 12 млн бронебойных 45-мм выстрелов, 16 млн осколочно-фугасных 76-мм и 5 млн зенитных (т. е. гораздо более сложных и дорогих) 76-мм выстрелов. Глядя на эти цифры, трудно понять — что же помешало наладить массовое производство 76-мм БР выстрелов? Времени было достаточно: танки Т-34 и КВ приняты на вооружение Красной Армии 19 декабря 1939 г.; дивизионная 76-мм пушка Ф-22 была принята на вооружение еще раньше, в 1936 г.

Картина становится не столь безнадежной, если сравнить число БР снарядов с задачей, для решения которой их используют. Бронебойными снарядами не стреляют «по площадям», не ставят «огневые завесы», их вовсе не обязательно расходовать миллионами. В ситуации дуэли «танк — пушка» выстрелить много раз пушка просто не успевает… По состоянию на 22 июня 1941 г. в составе немецкой армии вторжения целей, на которые стоило бы тратить трехдюймовый бронебойный снаряд, было порядка 1400 (строго говоря, еще меньше, т. к. среди учтенных в этой цифре средних танков Pz-IV было некоторое количество машин ранних серий с 30-мм лобовой броней). Поделив реально имевшиеся снаряды на это число, мы получаем впечатляющий результат: 95 единиц 76-мм бронебойных снарядов на один средний немецкий танк или САУ с усиленным лобовым бронированием. А вот это уже совсем не мало!

Да, конечно, война — это не пасьянс, и на войне нельзя попросить противника подогнать средние танки к огневым позициям 76-мм «дивизионок», а прочую легкобронированную мелочь — поближе к противотанковым «сорокапяткам». Но даже если обстоятельства боя заставят расходовать дефицитные 76-мм БР снаряды на любую появившуюся в прицеле бронированную гусеничную машину (а таковых в вермахте на Восточном фронте насчитывалось никак не более 4 тысяч, включая пулеметные танкетки и легкие САУ), то и тогда чисто арифметически войска Красной Армии имели в наличии 33 снаряда на одну цель. При умелом использовании — вполне достаточно для гарантированного поражения.

Вся эта неопровержимая арифметика не учитывает, к сожалению, самое главное — «человеческий фактор», проявившийся в том, как были распределены и использованы наличные ресурсы. За два месяца до начала войны, 24 апреля 1941 г., зам. наркома обороны, начальник ГАУ маршал Кулик отправил в западные приграничные округа телеграммы такого содержания: «76-мм бронебойные выстрелы направлять в войска по следующему расчету: на каждую пушку в стрелковых дивизиях — 6, в кавалерийских дивизиях — 12, моторизованных дивизиях — 12, укрепрайонах — 12, бронепоездах — 10, казематные орудия — 20, капонирные — 10, на танках КВ — 25, на танках Т-34 — 13». [35] А следом идет еще одна, очень интересная фраза: «Расчет составлен на боевой состав к 1.1.42 г., исходя из фактического наличия бронебойных выстрелов к 1.7.41 г.» Т. е. в расчет было принято реальное количество БР-выстрелов (с небольшой погрешностью на разницу в датах между 24 апреля и 1 июля), но «стволов» было учтено значительно больше («на боевой состав к 1.1.42 г.»).

Для того, чтобы загрузить 25 бронебойных снарядов в каждый тяжелый танк КВ и еще 13 в каждый танк Т-34, требовалось (считая только по западным округам) 27 тыс. 76-мм БР-снарядов; ровно одна пятая от наличного ресурса снарядов. Казалось бы, какие проблемы могли возникнуть в деле выполнения приказа маршала и заместителя наркома обороны? Увы, совладать с советским «человеческим фактором» оказалось невозможно.

16 мая 1941 г. все тот же маршал Кулик отправляет в Минск, начальнику артиллерии Западного ОВО следующую телеграмму: «Предлагаю немедленно, оперативным транспортом вне обычного плана перевозок отправить бронебойные выстрелы в войска, в первую очередь — в танковые дивизии». Прошел месяц и еще четыре дня. 20 июня, в 15.30 маршал Кулик отправляет очередную (за номером 1543) телеграмму в Минск: «По докладу одного из командиров ПТАБР (противотанковой артиллерийской бригады) округ не выдает бригаде боекомплект артвыстрелов. Предлагаю немедленно выдать всем ПТАБР боекомплект, в том числе положенные бронебойные выстрелы. Телеграфируйте 21 июня Ваше распоряжение и объяснение причины недопустимой задержки отпуска боекомплектов». [36]

Через два дня началась война. Телеграфировать о причинах стало уже поздно…

Укрепрайоны

Существует некоторый набор «фактов» в кавычках, которые известны в нашей стране каждому, кто хотя бы в минимальной степени интересуется историей Великой Отечественной войны. Одна винтовка на троих, фанерные советские истребители, безнадежно устаревшие танки… В этом же ряду стоит и легенда о том, как накануне войны линию укреплений вдоль «старой границы» взорвали, а у новой границы ничего путного построить так и не успели. Как и положено всякому мифу, эти байки отвечают какой-то важной психологической потребности общества, в данном случае — дают необременительное для национальной гордости великороссов объяснение причин страшной военной катастрофы лета 1941 г. Как и всякий миф, этот живет сам собой, не требуя документальных подтверждений и ничуть не слабея от встречи с реальными фактами.

И все же история про «там взорвали, здесь не построили» имеет некое принципиальное отличие от других, подобных ей заведомо ложных измышлений. Количество винтовок и противотанковых пушек в Красной Армии есть некая абстракция, пощупать рукой это количество невозможно; читатель вынужден или верить тому, что рассказывают маститые ученые с экрана государственного телевидения, или тратить собственные деньги и законный отпуск на поездку и работу в столичных архивах (чего ни один нормальный человек делать не станет). А вот «непостроенные ДОТы» существуют в натуре. Да, их взрывали немцы, их взрывали советские, их пытались снести в 40-е и 50-е годы, но построено было так много и так прочно, что и по сей день сохранившихся ДОТов очень много. Их можно увидеть глазами, потрогать руками, зайти вовнутрь. И в нашей стране, и в Польше (большая часть укрепрайонов Западного ОВО после окончания войны осталась на территории, возвращенной Польше) существуют многочисленные объединения «поисковиков», которые облазили едва ли не каждый ДОТ; есть специализированные интернет-сайты, на которых выложены сотни, если не тысячи, фото-графий. Но миф живет своей жизнью…

Словами «укрепленный район» в советском военном языке обозначались два понятия: это и район местности, оборудованный системой оборонительных сооружений, главными из которых являются железобетонные долговременные огневые точки (ДОТы), и воинская часть, которая занимает эти сооружения и ведет в них бой. Сооружения — оборонительные, воинские подразделения укрепрайона занимают оборону и ведут оборонительный бой, но никакого отношения к выбору оборонительной или наступательной стратегии эти факты не имеют. Точно так же, как противотанковые пушки и оружие противовоздушной обороны (зенитные пулеметы и пушки) абсолютно необходимы наступающей армии, так и укрепрайоны играют свою важную роль в ходе наступательной операции. О чем прямо и четко было сказано в Полевом уставе Красной Армии: «Сковывая противника на всем своем фронте, они создают возможность сосредоточения крупных сил и средств для нанесения врагу сокрушительных ударов на других направлениях» (ПУ-39, Глава 2, п. 33).

Основа основ военного дела — принцип концентрации. «Быть всюду одинаково сильным нельзя», — с жесткой военной лаконичностью утверждает п. 11 упомянутого выше Полевого устава. «Подавляющая часть сил и средств должна быть в наступательном бою применена на направлении главного удара». Сказать это легко, труднее сделать. Сосредоточив большую часть сил в узкой полосе наступления, мы с неизбежностью ослабляем обширные соседние участки. И если противник не трус и не дурак — а именно на случай встречи с таким противником разрабатываются боевые уставы, — то он попытается нанести контрудар по ослабленному участку нашего фронта. Вот в этой-то ситуации роль и значение укрепрайона трудно переоценить.

Карта-схема, составленная на основании реальной карты, подписанной 6 апреля 1941 г. заместителем начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майором Анисовым (ЦАМО. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 244), показывает — как эту теорию планировалось применить на практике. (Рис. 1.) Отчетливо видно, как опасный разрыв между флангами двух ударных группировок Юго-Западного фронта (5-й Армии, наступающей по линии Ковель, Хелм, Люблин, и 6-й Армии, наступающей по линии Львов, Билгорай, Люблин) закрывают три укрепрайона: Владимир-Волынский (УР № 2), Струмиловский (УР № 4) и Рава-Русский (УР № 6). На северном «острие» «Львовского выступа» развертывается главная ударная группировка фронта, там укрепрайонов нет.

Южный фланг ударной группировки прикрывает Перемышльский укрепрайон (УР № 8). Далее к югу, в верховьях р. Сан, граница проходит по непроходимым для крупных масс войск хребтам Карпатских гор. Севернее Ковеля территорию Киевского ОВО естественным образом прикрывает непроходимый массив заболоченного леса (украинское Полесье), впрочем, и этот участок решено было усилить укреплениями Ковельского УРа, но его строительство к июню 41-го еще только начиналось.

Рис. 1. Укрепрайноны Киевского ОВО

Схема наглядно показывает еще одну значимую особенность укрепрайонов XX века — в отличие от Великой китайской стены они вовсе не были вытянуты в единую неразрывную линию. УРы закрывают лишь малую часть общей протяженности границы. А если перейти от упрощенной схемы к военной топографической карте, то станет видно, что и внутри полосы укрепрайона нет ничего похожего на сплошную цепочку ДОТов. Оборонительные сооружения сконцентрированы в нескольких группах, весьма точно названных «узлами обороны». В каждом таком узле по 10 и более ДОТов (в Рава-Русском УРе были узлы обороны с 17 ДОТами, в составе Брестского УРа в районе села Семятыче был узел обороны с 20 ДОТами). В конечном счете каждый узел обороны становился неким подобием средневековой крепости, только «стены» ее были не из камня, а из свинца — ни к одному из ДОТов нельзя приблизиться, не оказавшись под шквалом огня его соседей.

Строились эти «крепости» там же, где ставили крепости в древности — у дорог, мостов и переправ. Армии эпохи 2-й МВ, как никогда ранее или позднее, были привязаны к дорогам — они уже нуждались в транспортировке огромного количества тяжелой матчасти (прежде всего артиллерии и боеприпасов) и еще не пересели на вездеходные гусеничные транспортеры и вертолеты. Мощные узлы обороны УРов «запирали» основные транспортные артерии^[19], что с неизбежностью останавливало продвижение всей вражеской армии; вне дорог, по горным перевалам и лесным тропам могла пройти группа разведчиков-диверсантов, но не дивизия вермахта.

В Рава-Русском УРе на 90 км фронта планировалось построить 13 таких узлов-крепостей, в Брестском УРе — 10. И это еще очень скромно. На правом (северном) фланге Западного ОВО, в полосе предполагаемой обороны (наступать на Варшаву и Люблин должна была ударная группировка фронта, сосредотачиваемая на его левом фланге) строился Осовецкий УР (22 узла обороны по 27 ДОТов в среднем в каждом из них) и Гродненский УР (28 узлов, 606 ДОТов). [37]

На территории Литвы, в составе четырех УРов (Тяльшяйский, Шяуляйский, Каунасский, Алитусский) предполагалось построить 1641 ДОТ — в восемь (!) раз больше, чем было на знаменитой «линии Маннергейма». Всего же система укрепрайонов вдоль новой границы от Балтики до Черного моря должна была насчитывать порядка 5 тыс. ДОТов (в разных источниках называются цифры от 4737 до 5807, такой разброс объясняется тем, что программа строительства непрерывно расширялась, принимались решения о создании все новых и новых укрепрайонов).

В апреле 1941 г., с наступлением весеннего тепла, работы по сооружению УРов перешли в стадию круглосуточного строительного аврала. Кроме собственно строительных частей и неизбежных в подобном деле зэков, к строительству привлекались десятки тысяч местных жителей; затем и этого показалось мало и на стройку послали по несколько стрелковых батальонов от каждой дивизии округа. Из Москвы одна за другой летели грозные телеграммы, подхлестывающие и без того бешеный темп строительства (так, в Западном ОВО за два месяца весны 41-го было забетонировано 217 оборонительных сооружений, что составило 128 % от первоначального плана). Если судить по доступным документам (ЦАМО. Ф. 48. Оп. 3408. Д. 19–21, исходящие телеграммы Генштаба), в последние мирные дни высшее военное руководство выполняло функции дирекции огромного строительного треста; главная тема переписки — цемент, арматура, проценты выполнения плана…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Совокупный боекомплект патронов в пехотном батальоне вермахта включал в себя 58 тыс. патронов для ручных и станковых пулеметов и всего 24 тыс. патронов для винтовок. Советский норматив 1938 г. «расхода боеприпасов на день напряженного боя» предполагал расход 20 патронов на винтовку и 620 патронов на ручной пулемет, таким образом, уже на уровне отделения пулеметчик расходовал в три раза больше патронов, чем все стрелки вместе взятые; в стрелковом батальоне, с учетом наличия на его вооружении станковых пулеметов с нормативом 1400 патронов на день боя, перевес пулеметного огня над винтовочным становится еще более заметным.

6

Тов. Сталин, выступая 17 апреля 1940 г. на совещании высшего комсостава Красной Армии, говорил: «Боец, у которого 10-зарядная винтовка, он в три раза больше пуль выпустит, чем человек с нашей винтовкой. Боец с самозарядной винтовкой равняется трем бойцам…»

7

Фактически 198 стрелковых и 31 моторизованная; 13 кавдивизий, исходя из численности личного состава в них, считаются как 7 стрелковых.

8

В пехотные дивизиях т. н. «1-й волны» (одна четвертая от общего числа пехотных дивизий вермахта на Восточном фронте по состоянию на июнь 1941 г.) были 50-мм противотанковые пушки в количестве 2 единицы на пехотный полк; впрочем, и это мало что меняло практически, т. к. пробить стандартным бронебойным снарядом броню КВ такая пушка могла, лишь стреляя в упор).

9

Из книг, мемуаров и кино читатель, наверное, знает, что «сорокапятка» простояла на вооружении Красной Армии до самого конца войны. Но это была ДРУГАЯ пушка. При сохранении прежнего калибра в 45 мм новая противотанковая пушка М-42 имела значительно большую длину ствола (60 калибров вместо прежних 46) и усиленный метательный заряд. В результате — возросшая с 760 до 870 м/с начальная скорость снаряда и бронепробиваемость до 60 мм на близких дистанциях.

10

Имеет место многолетняя дискуссия о том, как в данном случае правильно перевести немецкое слово Abteilung. Применительно к артиллерии оно обычно переводится как «дивизион», но достаточно странно называть дивизионом структуру, на вооружении которой 36 орудий. Поэтому в данной книге принят перевод словом «батальон»; соответственно, входящие в него подразделения называются «ротами», а не «батареями».

11

По состоянию на 22 июня 1941 г. в войсках Киевского ОВО Юго-Западного фронта числилось 1142 тягача «Комсомолец» при штатной потребности в 874 ед. (ЦАМО. Ф. 229. Оп. 157. Д. 20. Л. 6 и 9).

12

Сказанное вовсе не означает, что «авиацию придумали зря». Авиация радикально превосходит ствольную артиллерию по меньшей мере в трех параметрах: дальность «стрельбы», вес единичного боеприпаса, оперативная мобильность. Авиация решает такие задачи, которые артиллерия не способна решить в принципе. Но в том, что касается непосредственной огневой поддержки сухопутных войск, решающая роль артиллерии в эпоху 2 — й МВ бесспорна.

13

Разумеется, речь идет о массовых системах, поступавших на вооружение в тысячах единиц; при этом мы оставляем за скобками «штучные» образцы, например, превосходную по своим ТТХ немецкую 150-мм пушку, выпуск которой составил 101 ед. за 4 года.

14

В вермахте они назывались «мортирами», хотя по длине ствола (31 калибр) и максимальной скорости снаряда (565 м/сек) это были скорее тяжелые гаубицы-пушки.

15

Самым прославленным диверсантом усилиями этой пропаганды стала несчастная девушка, пытавшаяся поджечь конюшню в занятом немцами селе, самым знаменитым летчиком — командир экипажа сбитого в первых же вылетах бомбардировщика, самым известным образцом мужества советских воинов — вымышленная от начала и до конца история «про 28 панфиловцев и 50 танков». При этом сотни реальных примеров героических и успешных действий бойцов и командиров Красной Армии оказались безнадежно забытыми.

16

«Метатель дыма» в дословном переводе; название связано с тем, что изначально система разрабатывалась как средство доставки химического оружия и постановки дымовых завес, т. е. средств поражения, не требующих высокой точности доставки.

17

Например, в первоначальном (от 29 октября 1939 г.) плане разгрома финской армии на Карельском перешейке планировался следующий расход боеприпасов: 1 боекомплект для боя в приграничной полосе, 3 боекомплекта на прорыв укрепленного района («линии Маннергейма») и 1 боекомплект на последующее преследование отступающего противника.

18

Здесь и далее — если не оговорено иное — приведены цифры из справочника «Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (№ 3 в списке источников).

19

Упомянутый выше узел обороны Брестского УР у Семятыче перекрывал единственное на 140-км участке границы от Бреста до Замбрува шоссе, идущее с территории оккупированной немцами Польши через Бельск на Белосток.