Свинцовые облака

Марк Перовский

Наш мир превратился в сплошной ком из грязи, похоти и страданий. Огромное хранилище зловонной смеси отчаяния и страха, в котором тонули люди, мечтавшие выбраться из этого ада. И теперь, когда все реки отравлены, а серая жизнь угасает быстрее, чем рождается новая, никто не знал, какую кару стоит нам ожидать. Последует ли она за тотальным уничтожением колыбели человечества, сметая с пути тех, кто отказался жить в гармонии с миром? Или же люди так и останутся безнаказанными?

IV

Внизу снова слышался гвалт голосов. Я спустился вниз и увидел в гостевой комнате Клару, Герберта и Робби. Они находились друг напротив друга и смотрели в глаза и напряжённо дышали, словно разъярённые быки, готовившиеся к рывку. Клара стояла поодаль и издали наблюдала эту уже не первую перепалку.

— Как тебе не стыдно говорить такое? — возмущался Герберт. — Тебе совсем плевать на людей?

— Да! — гаркнул в ответ Роберт. — Да, плевать! Что я сделаю, если практически все люди глупые?

— Смириться, — тихо сказал я, опершись на трость, встав рядом с уставшей Кларой. — Думаешь, стоит покричать об этом, и все глупцы тут же исчезнут?

— Ты не так меня понял, Генри.

— Тогда я и вовсе тебя не понимаю.

— Оно и не надо, — махнул рукой Робби. — Разве мы можем просто взять и уйти? Мы корпели над нашим городом несколько десятков лет. Мы не можем просто оставить насиженное место и уйти в открытое плавание, не зная куда идти. Это глупо и бессмысленно. Большинство из нас даже не дойдёт до большого города. И ты, Герберт, предлагаешь отправить в этот последний крестовый поход невинных людей?

— Роберт, — начал оппонент, — я не хочу убивать этих людей и уж тем более не хочу брать на себя такую ответственность. — он бросил на меня странный взгляд и вновь вернулся к Роберту. — Даже если у нас нет шансов при любых обстоятельствах, то тогда наверное лучше умереть где-нибудь по дороге, а не задыхаясь во время бури. Или я не прав?

— Конечно, не прав! — сказал Роберт. — Зачем тогда уходить, если по твоим словам мы всё равно умрём, при любом раскладе?

Эти слова эхом отдались в гостевой комнате и потонули в полумраке коридоров. Свет был выключен, за окном на посеревшим небе собирались ещё более тёмные тучи. Поднялся холодный ветер, треплющий невысокие деревья, стоявшие прямо вдоль фасада нашего общежития.

Я посмотрел на Клару. Она выглядела взволнованной. Похоже, эти двое заставили её занервничать, особенно слыша такие слова.

— Нужно хотя бы попытаться. А ты просто хочешь принять свою смерть, — Герберт отъехал назад и повернулся к окну. — Ветер крепчает. Это знаки. Каждый день ведь собирается буря. Ты не хочешь этого замечать, Роберт, тебе плевать на это. Ты хочешь ни о чём не заботиться и делаешь всем только хуже.

— Эти бури не имеют отношения к тому, что и так пройдёт мимо, — буркнул Роберт.

— Слишком уж волнительно ты это говоришь. Ты тоже боишься, и это нормально. Зачем отрицать очевидное?

— Хватит, — серьёзно сказал Робби. — Когда ты уйдёшь вместе с теми, кто захочет следовать за тобой, я посмеюсь над вами. Но когда вы приползёте в город измождённые, я ничего делать не буду. Вы сами выбрали этот путь.

— Мы не придём обратно. Мы дойдём до большого города и будем жить как нормальные люди. А ты будешь сидеть здесь и завидовать, как ты обычно и делаешь.

Герберт отвернулся от окна и быстро выехал из гостевой комнаты, оставив нас втроём неловко молчать. Я стал свидетелем нарастающего конфликта, но понимал, что ничего не могу сделать, что каждая сторона права по-своему. Принимать участие в этом хаосе мне не хотелось, да и никому бы не хотелось. Двое кричащих друг на друга стариков решают судьбу умирающего городка на отшибе мира. А что можем сделать мы, те, кто не знает, что делать? Что бы нам ни пришлось выбрать, это наверняка окончится плохо для всех, потому что хаос, бушующий в людях, даст о себе знать. Трещина, через которую выльется жёлчь дикой злобы и жажды разрушений, сотрёт грань между человеком и животным, и тогда нас уже ничто не спасёт. Мы убьём себя сами. Не буря. Не эпидемии. Мы станем убийцами себе подобных.

От осознания безысходности ситуации мне в голову начинали лезть самые страшные мысли. Огромная буря, которая в силах стереть нас с лица земли и развеять прах по ветру, приближалась. С каждым днём становится всё тяжелее просыпаться по утрам, перебарывая нарастающий естественный, животный страх смерти. Видя, как безмятежно встаёт солнце по утрам, как медленно плывут по небу свинцовые облака, становится жутко, и всё тело сжимается изнутри, когда понимаешь, что совсем скоро от всего этого безмятежно настоящего останется только тёмное будущее.

Герберт был прав. Все мы боимся, и это нормально. Только нельзя позволять страху брать над разумом верх.

— А что ты скажешь, а, Генри? — Роберт вопросительно смотрел на меня. — Что бы ты сделал?

— Я ничего не решаю, — я сел на твёрдый диван. — Мы ничего не решаем, Роберт. Как ты можешь брать на себя такую ответственность?

— И ты туда же! — воскликнул он. — Ты тоже веришь в эти бредни про бурю?

— Хотелось бы не верить, как и тебе.

— Но ты веришь.

— Лучше хотя бы попытаться сохранить жизнь себе и другим, а не просто сидеть и ждать своей смерти.

— А ты, Клара? Что скажешь?

Женщина на мгновение растерялась, словно ушла в забытье и только хрипловатый голос Роберта смог вывести её из некоего транса. Она встрепенулась, и взгляд вновь обрёл осознанность. Посмотрев на мужчину, Клара прошептала:

— Я не хочу так. Не хочу решать за всех людей, но… мне кажется, Герберт прав. И Генри тоже. Неужели тебе хочется просто сидеть сложа руки? Мне нет.

— Все против меня! Вы с ним сговорились, да? — возмутился Роберт. — Или он вас подкупил и теперь вы обязаны выбирать его сторону?

— Что за вздор! — сказал я повышенным тоном. — Просто прими факт того, что все мы в опасности, и тебе станет легче.

— Нет уж, спасибо, — сухо ответил Роберт и посмотрел в окно. Увидев приближающуюся грозу, он нахмурится. — А эта гроза… они у нас часто бывают. Так что никакие это не знаки.

Роберт встал и вышел из комнаты. Мы с Кларой переглянулись, и на её лице я увидел снисходительную улыбку. Я улыбнулся в ответ.

— Думаешь, это во что-нибудь выльется? Ну, их спор, — женщина присела рядом со мной.

— Они оба не имеют достаточно власти, чтобы вести за собой людей. К тому же, у нас нет достоверной информации. Зачем нагнетать?

— Надеюсь, буря всё-таки пройдёт мимо. Не хочется мне умирать.

— Умирать никому не хочется. Но все поют за смерть, хоть и не видели её истинного лица.

— А ты видел?

Я ответил спустя пару секунд. Тяжёлое молчание накрыло нас непроницаемым куполом.

— Да.

— Не хочешь поехать со мной за водой? — Майкл стоял на обочине дороги и, держа в руке тряпку, протирал свою и без того грязную машину — дешёвый пикап, на крыльях которого собралась многолетняя ржавчина, а сиденья оказались разорваны и из них торчали мягкие внутренности, словно бы умирая в агонии. Я шёл мимо по старой улице, где стояли ветхие дома ещё живых жителей нашего города. Улица пустовала — в такую погоду на улицу выходить не хотелось никому. Мне тоже.

— Взгляни на небо, Майкл, — я ткнул пальцем в серое полотно над нами. — Что ты видишь?

— Облака. На вид тяжёлые. Но какое отношение это имеет к моему предложению?

— Мне кажется, не успеем доехать до источника, — сказал я и посмотрел вдаль, на слегка поднимающуюся дорогу, за которой после поворота налево в бескрайние поля и на границе с мрачным лесом, что рос позади общежитий, стоял большой колодец, питающий наши засохшие тела.

— Это просто тучи. Тучи — это не дождь.

— Тучи — предвестники бури.

— Ты поедешь или нет?

Я колебался, смотря то на дорогу из города, то на взволнованного Майкла. Он сжал в руках грязную тряпку и хмуро буравил меня глазами. Наконец, я ответил:

— Поеду, конечно.

Мы сели в машину, и уже спустя пару мгновений машина с треском неслась по дороге из щебня и песка, пытаясь вырваться всё дальше и дальше от нашего будущего могильника. Пока мы поднимались на холм, я обернулся и оглядел городок свысока. Он выглядел чересчур скудно и пусто для места, которое изредка продаёт пшеницу на фабрики для производства хлеба. Людям его не хватало, и мы не сдавались. Вернее, не сдавался мистер Берг, чей дом стоял поодаль — среди полей — и гордым чёрным наростом возвышался над ровной колыхающейся поверхностью пшеничных просторов. Вокруг его большого особняка можно было ещё заметить несколько амбаров и загонов для скота. Но уже спустя пару секунд тень накрыла город, и разобрать что-либо внизу оказалось невозможным.

Я взглянул на Майкла. Он невозмутимо глядел вперёд и будто бы высматривал во тьме знакомый поворот, от которого зависела вся наша жизнь.

— Ты бы уехал из города? — спросил я, и мой вопрос резал пространство в этом гнетущем гуле автомобиля и непривычной тишиной степи. Майкл посмотрел на меня и, стараясь не отвлекаться от движения, ответил:

— Если что?

— Если бы я предложил.

— Ну, если ты… — начал он.

Он на некоторое время замолчал, тупо глядя на длинную бледную ленту дороги, теряющуюся вдали. Затем вновь бросил на меня встревоженный взгляд.

— Если ты, то скорее всего да.

— Почему? — поинтересовался я и замолчал.

Майкл выглядел на двадцать пять лет, по нему нельзя было точно определить, потому что его бледная ровная кожа, его взгляд, наполненный духом авантюризма, резкие точные движения и холодный расчёт позволяли ему чувствовать себя более молодым. Но я не знал, сколько точно ему лет.

— Я и сам бы рано или поздно предложить убежать, — наконец, ответил он. Вдали показался поворот. — Всем же и так понятно, что город долго не протянет. Во всяком случае, долго.

— Тут я с тобой согласен, — сказал я. — Но смогли бы мы бросить всё, что мы нажили, ради новой призрачной жизни?

— Не сейчас, — серьёзно ответил Майкл, когда поворачивал на заветную прямую дорогу, ведущую прямо к колодцу. — Пока ещё есть надежда, мы не упустим возможности наблюдать за тем, как наши предсказания сбываются. Если нам удастся увидеть то, как близкие умирают, то сможем стать свободными и тогда уедем.

— Ты говоришь, как проповедник, — ухмыльнулся я. Машина резко затормозила и, проехав ещё пару метров по инерции, замерла на месте. Я почувствовал, как ей стало легко после выключения двигателя.

— А как ещё говорить на такие темы? — он посмотрел на меня, затем достал из багажника четыре стальных бидона. — Неужели на тему смерти можно рассуждать с помощью слишком простых слов?

— Иногда простыми словами можно сказать больше, чем сложными.

— Но не всегда это нам помогает, — натужно ответил Майкл, пока ставил бидоны на край колодца. — Люди глупы, а нам только и остаётся, что наблюдать за собственной беспомощностью и с укором в глазах качать головой, видя, как мы методично убиваем друг друга.

Я стоял и смотрел, как Майкл наполнял бидоны один за другим. Как только он закончил кидать во тьму привязанные верёвкой тары и набирать воду из наполовину пустого колодца, я помог загрузить воду в багажник и закрепил бидоны с помощью пары мотков бечёвки. С грохотом закрылся багажник, и мы вновь сели на свои места.

В тёмном небе не было видно ни единого пятнышка света, словно огромный ковш с раскалённым свинцом похоронил нас на этой земле, с которой нам не улететь. Бог возмущён, и послал на нас бурю, лишь бы успокоить. Внутри каждого было слишком много агрессии и неоправданной злобы, так что единственным способом избавиться от лишней ненависти для Бога было истребление. Скоро разразится гроза и дождь погребёт под собой грязные улицы, оставив лишь природные зеркала на земле, очищая нас от скверны, проклятия, которое мы сами на себя наложили. Я хотел искупить свою вину, но, похоже, в тот день Бог перестал слушать нас.

Конец ознакомительного фрагмента.