Сборник рассказов

Марк Михайлович Вевиоровский

Пересматривая рассказы этого сборника, я еще раз убедился, что практически все они тесно касаются моих воспоминаний различного времени. Детские воспоминания всегда являются неисчерпаемым источником эмоций, картин, обстановки вокруг событий и фантазий на основе всех этих эмоциональных составляющих.Остается ощущение, что все это заготовки ненаписанной повести «Моя малая родина».

НЕБОЛЬШАЯ ЭКСКУРСИЯ

— Где здесь производят брак?

— Что?..

— Где здесь браки делают? Привет!

— Ой, ты меня напугал! Привет! Ну, никак тебя не ждала! Откуда ты взялся?

— Убежать можешь?

— Как это убежать?

— На некоторое время. Ненадолго? Может, мне с Натальей Евгеньевной поговорить? Или с Наташей Бурмистровой?

— А ты, что, их знаешь? Ну, если не надолго… Я попробую… Подожди меня на улице.

Он встал чуть в стороне от кучки свидетелей, ожидающих своих брачующихся, но она сразу нашла его глазами.

— Как же ты меня отловил? Ведь я через день работаю…

— Прекрасно выглядишь. Или этот дом молодит?

— И ты совсем не изменился… Для чего ты меня выкрал?

— Давно не видел… Хочу провести с тобой маленькую экскурсию по своим родным местам. Я тут недалеко родился и жил тут довольно долго… Историю своего здания, надеюсь, ты знаешь?

— Ну, в общем…

— Значит не знаешь. Это дом купца по фамилии Рерих, после революции тут было общежитие МИДа, а во время войны — Британская военная миссия… Висел большой флаг, у подъезда стояли их, английские джипы… Я это все помню…

— А я и не знала, что это твои родные места… А вот тут теперь театр…

— Да, я знаю. Только экскурсия будет не по сегодняшней Москве, а по той, по моей… Думаю, узнаешь много нового…

— Но меня скоро хватятся.

— Ничего, мы недолго… Вон там, где на углу этот новодел, была школа, в которой учились мои сестры — школа была женская и перед зданием стоял небольшой бюст Некрасова… Ведь я учился так давно, когда еще мальчиков и девочек учили отдельно.

— Ну, и как это? Учится отдельно?

— Вопрос философский. Важно ведь не только, что отдельно, но еще и как учить… А вот этот дом…

— Там театр…

— Я же сказал, что экскурсия будет по старой Москве… Этот дом для меня памятен тем, что вот здесь, в квартире на первом этаже жил один из маминых учителей, профессор, который пытался учить меня играть на гитаре… Но он был самоучка и я не смог постигнуть этой премудрости…

— Но этот дом был моложе соседнего…

— В этом доме бывал Ленин, здесь он слушал игру тогдашнего виртуоза Исая Добровейна, и даже кино про это снимали здесь. Здесь, на квартире сестры Горького, «буревестник революции» читал Сталину «Девушку и смерть», и Сталин сказал, что это посильнее, чем Фауст Гете. А еще в этом доме жил радист Кренкель из четверки папанинцев и еще один из моих одноклассников, который позже стал писателем…

— Да ну?!

— Учился плохо, литературу знал лучше нашего учителя…

— Не хочешь о нем рассказывать?

— Это может затянуться очень и очень надолго. За ним последуют другие мои школьные друзья, а это история бесконечная… Тут жил один ученый, и его именем названа улица…

— Чаплыгин?

— Тс-с! Пусть некоторые имена и названия будут пока скрыты, так интереснее! Хотя непонятно, почему это улица — такой же переулок, как соседний… А внимание на этого ученого я обратил знаешь когда? Когда читал книгу «Жизнь Бережкова». Там все герои — подлинные, только спрятаны под другими фамилиями, и я с интересом расшифровывал их настоящие фамилии.

— И как — успешно?

— Успешно и страшно интересно! Столько прочесть пришлось! Там почти у всех героев есть реальные прототипы, а иногда даже по два… Где-то дома валяется старый выпуск «Роман-газеты» с первой публикацией, и там в конце я сделал расшифровку подлинных имен и фамилий…

— А тут латвийское посольство… В этот дом попала бомба при первом налете немцев в сорок первом… Я первый налет наблюдал из окна поезда, увозившего нас в эвакуацию…

— Идем, идем! Там ничего не видно! Да и тогда с улицы не было видно.

— Так ты же уехал?

— Мы вернулись в сорок третьем… Тут понастроили всего, но вот эта булочная в изразцах осталась…

— Между прочим вон там, подальше, есть интересный музей-квартира художника Васнецова, чуть ближе жил мой одноклассник Колька, и вообще можно устраивать экскурсию по одному этому переулку…

— А дальше, вон там, за тем домом, моя школа. Я помню, как ее строили еще перед войной.

— Сколько же тебе было до войны?

— Ну, я старый! Красные кирпичи на стену подавали по ленточному транспортеру прямо от тротуара, и кирпичи ехали вверх, и мне было очень интересно наблюдать за ними. Но учиться я начал не здесь, а в другой школе — тут стояли военные, и я перешел сюда учиться, отучившись год в другой школе. Там тоже очень интересное здание…

— Далеко?

— Нет, тут рядом. Это здание позапрошлого века, там было Долгоруковское мужское ремесленное училище. В начале войны там формировали 4-ую дивизию народного ополчения, должна быть памятная доска…

— Потом это была школа №310, а теперь школа №1621 еврейского этно-культурного центра Эц Хаим…

— Но вернемся… А этот домик так и стоит с тех пор! Тут жил один мой одноклассник, кажется Луковский… А сзади — видишь? — какой урод поселился!

— А вот дальше… Вообще сейчас уже трудно представить себе, как выглядела улица тогда. Понастроили бетонных уродов… Но и тогда маленькие домики старой постройки уживались с более современными. Давай свернем и пройдем чуть дальше. Смотри!

— Что-то очень старое?

— Это училище Фидлера, но так сильно перестроено…

— Что?! Училище Фидлера? Неужели… то самое?!

— Да, то самое. И в этих местах были бои во время первой русской революции, а в нашем дворе ребята нашли в земле заржавевший браунинг…

— Пойдем поближе!

— Пойдем! Ты потом сможешь походить тут и посмотреть все спокойно, а теперь обернись. Видишь дом, замыкающий переулок? Фронтон видишь?

— Вижу.

— Так на этом фронтоне была надпись — «Дом политкаторжан». В каком году исчезла надпись из бетонных букв — не знаю.

— Каких политкаторжан? Еще царских?

— Да. Этот дом, вернее, несколько домов, были построены в двадцатые годы для каторжан-революционеров и ссыльно-поселенцев.

Монолитный железобетон, все удобства, мусоропровод и даже мусоросжигательные печи в подвале. И жили здесь политкаторжане, но тогда дворы были с заборами и общение было… ограниченное.

— Что, охрана была?

— Нет, охраны не было. Кроме первого этажа, где размещались какие-то моряки.

— И еще — видишь этот дворец на углу?

— Это гимназия Табакова?

— Тут был невзрачный двухэтажный дом с продуктовым магазином, кажется было общежитие табаковцев из подвала… А теперь красота!

— Мой дом следующий, там, правее. Но пройдем назад, на бульвар. Только по дороге — да не заглядывайся ты на Фидлера! — этот переулок, изуродованный бетонным монстром, носит не менее громкое имя улицы Жуковского — Николая Егоровича.

— Посмотри еще на один дом. Здесь родилась известная актриса…

— Но нет памятной доски…

— Это — Андровская, в девичестве Шульц. А это видишь?

— Дом как дом… Надпись какая-то… Римские цифры!

— Точно, римские цифры! Мне стало так интересно, когда я разглядел это, что я разобрался в римской нумерации и даже маме подарил календарь на следующий год, надписав год римскими цифрами. Теперь цифр уже не помню, не расшифрую…

— А еще этот дом, вернее, этот подъезд «играл» в одной из серий «Следствие ведут знатоки». Только почему-то побоялись надпись над подъездом показать, но дом я все равно узнал, несмотря на то, что дверь была «неродная», замененная…

— А это мой бульвар. Посидим?

— А сзади нас еще один театр.

— Тогда это был кинотеатр, наш, придворный, под названием «Колизей». Здание почти не изменилось — здание добротное, строилось как нормальное зрелищное заведение — с балконом, с ложиями. Теперь его, конечно, подправили, но и тогда внизу, в партере, было семьсот мест. А вон там, где эти окошки над входом, был тир, и мы туда ходили, купив в магазине по коробке пулек. Купишь в тире десяток пулек, остальные в рот, и стреляешь, пока хозяин не выгонит… А слева от кинотеатра маленький домик — теперь малая сцена. Там жил мой одноклассник. Я был у него дома, его мать торговала мороженым, и мы ели хрустящие стаканчики от мороженого…

— А бульвар изменился, и пруд тоже. Раньше мы тут на лодках катались, зимой на коньках, а в скольких фильмах снимался этот бульвар! И до сих пор снимается! «Привет, дуралеи!» тоже вот тут снимали, одну сцену…

— Сейчас за этим уродом-рестораном не видно, а вообще отсюда было видно Меньшикову башню — то, что осталось от старой церкви.

— Теперь посмотри налево. Нет, туда смотреть не надо, там кинотеатр Ролана Быкова, тогда кинотеатра там не было. Но зато вон тот дом — высокий — был, и он знаменит не тем, что мне довелось в нем пожить, а плодовитым московским архитектором Дриттенпрейсом. Любой его дом узнать просто — он изукрашен статуями дам весьма крупного размера с богатыми формами. Они стоят с фасада на улицу, которой вернули имя «Покровка» после того, как поставили памятник Чернышевскому — под его фамилией улица жила долго…

— Но с точки зрения истории куда интереснее вот тот задрипанный домик. Видишь? Это постоялый двор, придорожная гостиница постройки архитектора Стасова. По бульварному кольцу проходил городской вал, и при воротах стояли постоялые дворы, а ворот было не столь много — по числу столбовых дорог. Это здание постоялого двора — последнее из хорошо сохранившихся…

— Все остальные снесли, даже самый интересный, на улице Горького. Я еще застал его, и бывал в нем — там внизу помещалась аптека, а выше комиссия по маломерному флоту, и я там сдавал экзамены на право управления маломерным судном.

— Вот этот — двухэтажный, но первый этаж каменный. А там было больше этажей, не менее трех, и еще мезонин, но все деревянное. Сквозные коридоры от улицы до улицы, выходы во двор с каретными сараями в глубине заросшего травой двора с воротами на две улицы. Там проживали обычные жильцы, и в широком коридоре на дверях квартир висели почтовые ящики с наклеенными шапками выписываемых газет…

— А этот постоялый двор стоит, замыкая двор внутри с одними воротами, вернее аркой. Памятник старины, охраняется законом. Обойдешь — увидишь, как его освоил частный капитал.

— А правее дома Дриттенпрейса, сюда ближе — вон тот — стоит дом, где жил Сергей Эйзенштейн, а над ним жил его оператор Тисе…

— Слушай, тебе экскурсии водить надо! Я серьезно. Здесь есть экскурсионный трамвай…

— Да, его кольцо — вокруг бульвара. Там, между постоялым двором и бульваром есть трамвайные пути, и вон там снимали эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», когда трамвай поворачивает с бульварного кольца налево…

— Будешь проходить там и посмотри вверх — на стене дома дореволюционной постройки увидишь знак Осовиахима…

— Тут почти у каждого дома есть биография. Но это скорее биография моего детства. Тут стоял двухэтажный домик, где жил один из моих одноклассников, вон в том доме жил другой, с которым мы сидели на одной парте в старших классах, дальше, уже ближе к метро, жил еще один мой одноклассник… Вон там, где вход под навесом…

— У него отца убили 9 мая 1945 года в Вене. Сбросили с грузовика стальную балку на открытую машину с нашими офицерами. А мама отдала его в Суворовское училище. Потом он кончил училище имени Верховного Совета, что у нас в Кузьминках, потом стал художником, а теперь, вроде, редактор одного детского журнала…

— А еще дальше, ближе к метро, стояло когда-то задние вот этого кинотеатра, теперь театра, тоже хороший зрительный зал был, только деревянный. Сгорел. Там теперь проходной двор, которым ты можешь пройти к себе, к Грибоедову. Да и напротив, через бульвар, много интересного. И почтамт, который был выгнан биржей, а это целый комплекс зданий, и китайский чайный магазин, и здание Вхутемаса, и здание страхового общества «Россия»…

— ВХУТЕМАС?!

— Угу. От чайного магазина в сторону Бульварного кольца. А по Бульварному кольцу дом с башенкой — здание общества «Россия», тоже со своими историями и участием в киносъемках. Ну, здания библиотеки, которая была в середине этой площади, уже нет, а хорошее здание было — так было приятно ходить туда в читальный зал. Ты что?

— Голова кругом идет… Слушай, пойдем к твоему дому?

— Ладно. Только выйдем на минуточку на Покровку. Пройдем вон там, мимо разрисованного дома… А этот магазин одежды на углу был, кажется, всегда…

Они прошли вдоль вывесок и дверей самых разных заведений, расположившихся в памятнике старины, и вышли на странный двойной перекресток — небольшой отрезок улицы находился между двумя линиями трамвайных путей.

— Давай перейдем, пока машины стоят! Вот тут, в этом старом здании находился еще один кинотеатр. Маленький зал на втором этаже. Мы с ребятами здесь тоже часто бывали. Потом здание признали аварийным, для зрителей опасным, и разместили на месте зрительного зала на втором этаже швейную мастерскую.

— Не может быть!

— А там, чуть подальше зоомагазин — он был одним из лучших в Москве. Тут, куда ни повернись, памятники моего детства. Парикмахерская. Табачный магазин, где я когда-то бабушке покупал папиросы «Герцеговина флор».

— Постой, это с чем-то связано…

— Это папиросы Сталина. Он крошил табак из этих папирос в трубку… А вон там, вон в том доме, старая аптека. В этой аптеке меня спрашивали, не сынок ли я, и называли имя моего дедушки — старые рецептары помнили моего деда, он был врачом. А рядом — церковь, в которой тогда было какое-то областное управление культуры, и в перерывах между заседаниями молодые деревенские девушки забегали в аптеку и на весь зал орали: «Девки! Гандоны есть!»…

— Идем, а то я разболтался.

— Но это же так интересно!

— Идем, идем. Памятник Чернышевскому, который поставили незадолго до переименования улицы снова в Покровку. А дальше — смотри! — это же знаменитый дом-комод!

— А там, позади памятника Чернышевскому?

— Так мы с тобой отсюда долго не уйдем. Это дом НКВД, в первом этаже которого предусматривалось размещение станции метро… Там военное ателье. Позади дома знаменитые Покровские казармы. Левее еще в 20-е годы помещался концлагерь, стыдливо называемый «трудовым». Левее — отсюда не видно — старинный родильный дом, где, скорее всего моя мама и родила меня…

— Это Лепехинская лечебница, роддом там открыли в 1907 году, а первым главным врачом был знаменитый Грауэрман… Институт охраны материнства в 1936 году был переименован в Научно-исследовательский институт акушерства и гинекологии (МОНИИАГ), теперь это база Управления охраны материнства и младенчества Московского областного отдела здравоохранения…

— Обернись — в первом этаже была еще одна достопримечательность Москвы — рыбный магазин. Тут можно было купить живую рыбу — прилавки были в виде аквариумов, и понравившуюся рыбу тебе вылавливали сачком…

— А теперь?

— Рыбное кафе там, за углом. И скромная библиотека в этом маленьком переулке — осторожно, машина! Это ведь единственный поворот с Покровки на Бульварное кольцо…

— Устала? Если хочешь, то пойдем и посидим около Чернышевского…

— Такая концентрация информации…

— Тебя выгонят с работы за прогул…

— Ну и пусть…

— Вон дом-комод — знаменитейшее здание, связанное с именами наших выдающихся соотечественников…

— Идем. Тут можно часами рассказывать о каждом доме… Вот тут, в подвале, был очень интересный магазин с экзотическими фруктами — тут можно было купить шишку ананаса…

— Тут во дворе в громадной коммунальной квартире жил мой школьный товарищ…

— Там — придворная булочная, правее народный суд, где я разводился со своими женами, а вон там я родился и долго жил в комнате, окна которой выходили на улицу…

— Дом постройки примерно 1901 года, доходный дом с двумя квартирами на каждом этаже.

— Такие большие квартиры?

— Не такие уж и большие. В громадном доме Дриттенпрейса по фасаду всего две квартиры — коридорная гостиничная планировка. Видно, что там на втором этаже квартира перестроена в игровой клуб…

— А здесь вон те два окна — за этими окнами я провел мои детские годы после возвращения из эвакуации. Тут всего три парадные комнаты по фасаду и три комнаты для прислуги окнами во двор.

— Стены толщиной боле полуметра — я клал подушку со старинного кресла на подоконник и ложился на нее. Почти весь умещался, и смотрел на улицу — на трамвай, на машины. Представляешь, здесь ходил трамвай, и остановка была прямо под окнами!

— Да, в те времена улица была с двухсторонним движением — можешь себе представить! И шум не мешал мне спать…

— Во дворе стоял одноэтажный флигель — наверное, для семьи дворника, а жили там две семьи с удивительными девочками-двойняшками… Там теперь вон тот новодел… А еще во дворе был длинный кирпичный сарай, разделенный на отдельные ячейки по числу квартир, причем с подвалами. Там держали картошку, складывали ненужные вещи, а мы лазили на чердак и там… В общем, там мы играли…

— А в доме жили сын и дочь бывшего хозяина этого доходного дома, и я с ними был знаком. Сын учил меня фотографии…

— Дальше далеко не пойдем, а чтобы не переходить улицу поверь мне на слово, что на том небольшом доме есть — а может быть уже была? — надпись «Медсанстрой». Тоже памятник послереволюционного строительства. А вон там, во дворе, гостиница «Урал» — гостиница партийных работников, засветившаяся в ряде мемуаров. А теперь обычная частная гостиница без особых звезд…

— Сюда, сюда. Это один из проходных дворов моего детства. И мы выйдем на другую улицу, хотя на самом деле — переулок. Раньше эти дворы были тихие-тихие, это теперь тут размножились машины и ракушки. И раньше не было ни единой машины у тротуара…

Они свернули в низкую арку, над головой на сводчатом потолке виднелись какие-то металлические пластины и крупные гайки, а шаги отдавались негромким эхом…

— Это очень старые бани. А через этот проход можно попасть в следующий переулок…

Он подсадил ее на высокую ступеньку, и они оказались во дворе, окруженном старинными зданиями, и со странным стеклянным фонарем на асфальте — стекло запотело и оттуда доносился какой-то шум.

— Это все от бани. А арка выходит на следующий переулок, тоже носящий название улицы — тут несколько достопримечательностей. Если отбросить те, что из моего детства, то останется мемориальная квартира великого художника, о которой я тебе уже говорил, да институт с мировым именем офтальмолога…

— Гельмгольца?

— Да. Его старинная усадебная частью выходит вон туда, на широкое Садовое кольцо… Я тебя уже замучил?

— Ты не мог бы появляться почаще и вываливать на меня за один раз поменьше информации?

— Если бы мы пошли с тобой направо, то пришли бы опять на Покровку. Но на углу нет старого здания кинотеатра — там тоже был небольшой зрительный зал был на втором этаже и там я впервые тискал девочку… Теперь там здание крупного современного кинотеатра. И с этим местом было связано многое в моей жизни… А кругом там — памятник на памятнике, и не только из моего детства… В приходской книге несуществующей теперь церкви есть запись о рождении моей мамы… Но мы пойдем налево.

— Слушай, я чего-то не понимаю, или… Что случилось?

— Не обращай внимания. Просто я очень давно не был в этих местах. А вон в том доме я тоже… тоже жил некоторое время…

— Садовая теперь тоже другая, забитая машинами… Но кое-что осталось. Обернись. Что видишь?

— Старый дом, подъезд… Как будто дом зажат с боков другими…

— Это дом в три окошечка Алексеева, которого больше знают как Станиславского… Там есть… был зрительный зал, в котором долгое время была столовая…

— Вон тот дом — дом МПС, построенный еще Дзержинским, дальше один из высотных домов — родственник Пизанской башни, а тут старинная усадьба, где разместился почтовый ящик, а по легенде когда-то жила Салтычиха…

— Станиславский, Дзержинский, Салтычиха… Слушай, у меня уже голова идет кругом!

— Почему бы и нет? Там, в переулке, который мы прошли, дворец Юсуповых, где долгое время размещалась Академия сельхознаук, а теперь ее уродуют реконструкцией… А это памятник советского конструктивизма — старый выход из метро. Красиво, правда?

— Очень! Я не обращала раньше внимания, когда выходила с этой станции, какая она красивая…

— Идем, идем… Улица Мясницкая, потом Кирова, потом снова Мясницкая — улица старая и еще не очень изуродованная. Но, пожалуй, я тебя пожалею и сокращу немного экскурсию… Но обойти здание постройки Корбюзье нельзя, здесь с самого начала прописался Госкомстат. Здание исходно ориентировано на другую сторону — фасад с другой стороны, теперь там проспект Сахарова. А первый этаж изуродовали давно — его просто не было, а были колонны, которые поддерживали все здание…

— Много старинных усадеб еще сохранилось, я уже и не помню, чьи они были и что там теперь… Но тут есть один маленький домик, который прославился своим постояльцем, хотя и временным… Вон, в конце того забора, перед зданием Корбюзье, видишь…

— И кто же это?

— Сталин. Он некоторое время жил здесь в 1941 году, а рядом, под землей, около станции метро Кировская, располагался командный пункт Совета обороны. Большое здание рядом всегда было из разряда особых, секретных, а теперь, кажется, им владеет радиоэлектроника. По крайней мере окна на площадь со специальными стеклами…

— Нет, пойдем мы не туда, а к тебе, к Грибоедову. Это здание института машиноведения — тоже старинное, но его фасад вблизи не виден, а он очень интересен. Но обрати внимание на эту старинную усадьбу…

— Да, очень красивое здание… Там какая-то морская организация, якоря и пушки…

— Чья усадьба — не помню. Но тут помещался институт благородных девиц, где когда-то до революции училась моя бабушка… не родная, но для меня — бабушка…

— Не может быть! Она была дворянка?

— Она была поповна, дочь деревенского батюшки… Но, видимо, институт был таков, что ее приняли… А вот и твой Грибоедов, хотя осталось еще очень много достопримечательностей, но время неумолимо…

— И ты опять исчезнешь на неопределенный срок… Но все равно спасибо тебе! Теперь я смогу ходить по этим улицам и вспоминать… и тебя тоже…

— Где здесь производят брак?

— Что?..

— Где здесь браки делают? Привет!

— Ой, ты меня напугал! Привет! Ну, никак тебя не ждала! Откуда ты взялся?

— Убежать можешь?

— Как это убежать?

— На некоторое время. Ненадолго?

— Но это невозможно! Нас всего двое дежурят!

— Я так и думал, и поэтому написал эти несколько страничек… Привет!

— Куда ты? Останься, поговорим…

— Будь счастлива!

Я прошу прощения у читателя за некоторое смешения времен в тексте, но все остальное — истинная правда.