Концерт Патриции Каас 3. Далеко от Москвы. Город Солнечный

Марк Михайлович Вевиоровский, 2016

В книге вы встретитесь с обыкновенными и неординарными людьми, которые мало отличаются от нас с вами, но живут удивительной жизнью. Действие происходит в узнаваемых обстоятельствах и даже с участием реальных лиц. Паранормальные способности некоторых героев позволяют причислить книгу к произведениям фантастическим, но уж если это научная фантастика, то фантастика социальная, затрагивающая некоторые основы нашей реальной действительности с необычной стороны, но неизменно с любовью к человеку.

Гриша рисует

ТОНЯ ЗАНИМАЛАСЬ ГИМНАСТИКОЙ

У Гриши было вдоволь свободного времени, и он рисовал каждый день.

Но показывал свои рисунки он избирательно — что-то показывал Тоне, что-то — отцу, а некоторые не показывал никому.

Бывало, что он доставал давно выполненный рисунок и советовался с Тоней или с отцом, если ему рисунок казался недостаточно точным. Такие случаи бывали тогда, когда Гриша считал нарисованное не в полной мере отвечающим его требованиям к портрету.

Иногда Тоня — или отец — не могли уловить, что же именно не устраивает художника, но практически всегда Гриша переделывал портрет…

Тоня занималась утренней гимнастикой на балконе.

Гриша не рисковал и занимался в комнате у открытой двери на балкон, а Свиридов устраивал пробежки по расчищенным дорожкам на улице, наводя ужас на редких встречных своим голым торсом — все-таки минус 25 градусов, хотя и небольшой по здешним местам морозец.

К его приходу с улицы Тоня и Гриша уже успевали освободить душ, и он умывался и выходил к столу с мокрой головой.

— Доброе утро!

— Доброе утро, милый!

— Доброе утро, папа!

Часы можно было не проверять — они показывали ровно семь часов утра. Правда, это бывало не всегда — чаще Свиридов просыпался еще раньше и уходил, оставляя Тоню и Гришу в сонном состоянии.

— А ведь сегодня праздник.

— Что? Какой праздник, Тоня? Чей-нибудь день рождения?

— Нет, Гриша. Сегодня три месяца, как мы сюда приехали. Ешь, не отвлекайся.

— Верно, Тонечка, сегодня три месяца, — задумчиво сказал Свиридов. — Подумай только — уже три месяца… Еще только три месяца…

— И ты очень много сделал. Да, много. Пусть не все видно, или видно совсем не то, что нужно и важно. Ты у нас молодец. Правда, Гриша?

— Ну, какие могут быть сомнения?

СПРОС НА МАЛЬЧИКОВ

На мальчиков был большой спрос — Даша это специально отметила в своем дневнике. Сперва к ним пришла знакомится Оля Петрова, старший лейтенант из отряда капитана Воложанина. Вернее, сюда ее привел знакомится Андрюша Васин.

Ольга вошла к детям без своих темных очков и сразу позабыла свои страхи и опасения — мальчики не стали обращать внимания на ее шрамы, и только потом, когда и она, и мальчики освоились и Дима уже сидел у нее на коленях, он осторожно коснулся пальцами ее лица.

— Тебе не больно? Мне можно погладить? — спросил он.

«Дьявольщина какая-то! — подумала Ольга. — То же самое и теми же словами!»

Это было при их третьей — или четвертой? — встрече в лесочке около института — ВВ еще даже за руку ее не брал, а вот так же коснулся шрама на лице и сказал то же самое…

Потом пришел Свиридов с ужасно любопытной женщиной по имени Ангелина Митрофановна. Она всему удивлялась — и тому, что мальчики без труда освоили ее имя и отчество, и как легко они могли складывать и вычитать, и как читали на русском и английском языке. А потом она ужасно удивлялась, что мальчики могут разговаривать мысленно и даже узнавать, про что такое она сейчас думает.

Потом Ангелина Митрофановна играла с мальчиками в какую-то странную игру, когда мальчики рисовали то, что она им называла, а потом надо было вспомнить по рисунку, что именно она называла.

Когда Сережа ей сказал, что эти тесты на ассоциативное мышление слишком примитивны, она опять очень удивилась и согласилась с ним, и они эту тему очень дружно обсудили и решили, что надо будет подобрать что-нибудь поинтереснее…

А когда Даша забирала у Суковициной свой дневник про мальчиков, то узнала, что Свиридов интересовался лошадьми, которые есть в городе.

РАБОТЫ ПО МИНИРОВАНИЮ ВЫПОЛНЕНЫ

— Командир, все работы по минированию корпуса интерната выполнены полностью. Линии проверены. Все замаскировано. Арестованные переведены туда, сидят в камерах — кроме Оратынцева. Камеры одиночные, Шипук сидит далеко от остальных. Для подъезда ко входу проложена новая дорога, дорога накатана, старая со стороны центра засыпана снегом. К подрыву все готово, взрывники дежурят постоянно.

— Хорошо. Думаю, генералы прибудут завтра. Всем быть в боевой готовности. Больше двух человек охраны с каждым из генералов я туда на территорию не пущу, исходите из этого…

ГРИША ПОКАЗЫВАЕТ РИСУНКИ

— Гриша, на рисунки-то времени хватает? — Скворцов наконец выбрал время.

— Хватает. Мы еще с Тоней занимаемся музеем памяти, я портреты рисую. Вот, посмотри — узнаешь?

— Ты знаешь, мне очень нравится… А это? Ты с натуры рисовал?

— Нет, они все умерли… погибли.

— Но как же ты мог передать… как ты мог увидеть… Тьфу, не знаю, как сказать! Как ты мог нарисовать их мысли? Они же мыслят, они думают, они… они живые!

— Тут есть папин тезка, он здесь с самого начала и всех знает. Он тоже удивлялся, как я мог нарисовать их такими похожими. Я думаю, что это не совсем так.

— Что — не так? Они не похожи?

— Да, они не похожи. В фотографическом смысле. Они больше похожи на воспоминания о них. Здесь больше изображено то, что о них рассказывали другие — те, кто их знал.

— А кто эта красавица? Нет, правда, она изумительно красива… она по ту сторону смерти? Ты это рисовал? Но подожди, еще…

Виктор всматривался, отворачивался, крутил головой.

— Никак не пойму… Но она же говорит мне! Что!? Она… ждет ребенка!?

— Эту женщину любил дядя Саша Баранов. Она погибла. Осталось несколько фотографий, старых, когда она училась в университете. Я боюсь показывать это дяде Саше и Лене Карцевой… Не могу…

— Гришка… Ты же гений! Я не знаю, похожа она или нет, но это великолепная работа!

— Папа тоже так сказал. Он знал ее. Ее звали Василиса…

Некоторое время Виктор рассматривал рисунки молча.

— Ты молодец… А это? Стой, я их видел!

— Да, ты их видел в кафе — это мои названные тетки. Папа с ними побратался и теперь они ему названные сестры. Это у них мальчики… особенные. Ладно, так и быть — посмотри мальчиков.

Гриша достал еще одну папку и вывалил на стол ворох рисунков. Скворцов взял наугад — на листе было несколько незавершенных набросков разных мальчишечьих лиц. Они все были как живые — они играли, читали, слушали, говорили, но всех их объединяло одно общее выражение лиц. Они думали, они мыслили, они жили — и все по разному, по своему.

— Гриша, но ведь это же чудо какое-то! Они же все у тебя живые!

— Да ладно…

— А своих ты рисуешь — отца, Тоню?

— Рисую… Я тебе потом покажу… Мне почему-то их труднее рисовать… Мне зарисовки легче даются… Вот, смотри. Это на установке. Сварщики, монтажники. Тетя Лена Долгополова. Михеич. Ты знаешь, мы к нему ездили в баню попарится. Вот его жена, тетя Маша. Вот дочка их, Аришка. Вот их пес — серьезный такой зверь по имени Дизель…

Гриша еще долго показывал Скворцову свои новые рисунки, выбирая и откладывая в сторону некоторые из них. И когда пришла Тоня Гриша аккуратно уложил свои папки.

— Он и мне далеко не все показывает. — шепнула Тоня Скворцову. — Никак с Толей не можем уговорить его выставку устроить. Помог бы…

ИВАНИЩЕВА и УМАРОВ

— Эрнест Умарович, мне нужна ваша поддержка.

— В чем дело? Вы чем-то расстроены, Ангелина Митрофановна?

Чуть заметный акцент Умарова превращал имя и отчество Иванищевой в нечто мягкое и ласковое.

— Это мягко сказано. Я полностью деморализована. Этот мальчик, ему нет еще шести лет, и он обсуждает со мной психофизические тесты! Это со мной, доктором наук, профессором — и как обсуждает! Да ладно бы обсуждал — он понимает сущность этого теста не хуже меня! Вы можете это себе представить?

— Могу, Ангелина Митрофановна. Я с подобным мальчиком столкнулся еще два года назад.

— А я, доктор наук, профессор… Да я чуть в обморок не хлопнулась как зеленая первокурсница в резекционном кабинете, когда он стал со мной разговаривать об этом…

— Не слишком ли часто вы упоминаете свои титулы? Я их помню. Надеюсь, вы не очень показывали им свое волнение?

— Я старалась держаться. Спасибо, Эрнест Умарович, поплакалась вам, полегче стало. А то кроме вас мне поплакаться-то и некому…

— Моя жилетка всегда к вашим услугам.

— Поможете мне прикинуть стратегию обследований?

КАК СЧАСТЛИВЫ БЫЛИ МОИ СТАРУШКИ

— Лео, ты не представляешь, как счастливы были мои старушки! Вчера привезли рояль, сегодня его настроили…

— Да ты ешь!

— Я ем. А потом приехали Семен Гаврилович Черномырдин с Олегом и Дмитрий Германович Лопаткин… Это правда, что он доктор наук?

— Правда, правда. Ешь, пожалуйста.

— Я ем, ем. И Лопаткин стал играть на рояле. Это было что-то потрясающее! Мои старушки его окружили, потом мы принесли стулья… Он играл бесподобно.

— А мальчик?

— Что — мальчик? Олег сидел около Черномырдина.

— Они держались за руки?

— Кажется… А что?

— Лопаткин один играть не может. Просто не может играть сам по себе. Играет Мальчик с Лопаткиным. А тут, видимо, и с Черномырдиным.

— Ты хочешь сказать, что этот мальчик… индуцирует то, что играет Лопаткин?

— Примерно, хотя на самом деле это, видимо, значительно сложнее. Это сложное взаимодействие.

— Но Свиридов играет и поет и без Олега?

— Конечно. И Лопаткин с ним играет. Но с Мальчиком — лучше.

— Значит, нужно будет попросить Свиридова… А мои старушки так аплодировали, так их благодарили! Просили приходить еще.

— Ты будешь есть, наконец?

— Лео, не сердись. Я и так достаточно толстая. А мне пришла одна интересная мысль — как бы устроить танцы? Мои старушки еще совсем не так стары… Как ты думаешь?

— Думаю, что ты права. И посоветуйся со Свиридовым.

— И даже такие вопросы решает только он?

— Ты не совсем правильно поняла. Во-первых, действительно, здесь все решает только он, и, возможно, это правильно. А во-вторых, это не так-то просто — найти кавалеров для твоих старушек. Не всякого мужчину можно туда пригласить. Они ведь многих помнят — кто знает, что произойдет, если увидятся старые знакомые. Не исключено, что каждый из них уже считал другого умершим…

— Об этом я не подумала. Ты совершенно прав, мой милый Лео… И еще меня очень беспокоят мои беспамятные старушки… У них идет какая-то скрытая умственная работа, непонятная для них самих…

ВИТЯ, ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ

— Витя, это для тебя.

Свиридов поправил гитару.

Лунный свет над равниной рассеян,

Вдалеке ни села,

ни огня.

Я сейчас уезжаю на север —

Я спешу,

извините меня.

На холодных просторах

великих

В бесконечные дали маня

Поезда

Громыхают на стыках…

Я спешу,

извините меня.

Незатейливая мелодия, простые слова, негромкий голос.

Он так мягко извинялся за причиненное беспокойство, за звонок…

Говорю вам,

Как лучшему другу,

Вас нисколько ни в чем не виня,

Соберитесь на скорую руку —

Я спешу,

извините меня.

Такое возвышенное волнение было скрыто в этих словах, такая страстная надежда быть понятым…

Не хотите?

Ну, что вы, ей богу…

Тихо дрогнули

Рельсы, звеня.

Хоть присядьте

со мной

на дорогу —

Я спешу,

извините меня…

Растерянность, неуверенность, горечь невозвратимой утраты…

Может быть,

Вы раскаетесь где-то

Посреди

Отдаленного дня,

Может быть,

вы припомните это:

«Я спешу,

извините меня».

Жизнь прожить

Захотите сначала

Расстоянья и ветры

ценя…

Но как поменялся человек, поменялся голос. Стал жестким, уверенным, непреклонным.

Вот и все.

Я звоню вам с вокзала.

Я спешу.

Извините меня.

Все кончилось. Он так решил.

Осталась только суховатая вежливость просто знакомого с ней человека.

И жалость к ней, к той, которая, скорее всего, проморгала самое главное в своей жизни.

По крайней мере, его жизнь ей уже больше не принадлежит.

Вот и все.

Я звоню вам с вокзала.

Я спешу.

Извините меня.

И это был уже совершенно другой человек, решительный и целеустремленный.

Он был уже не здесь, а где-то там, далеко…

Мелодия распалась и снова возродилась, и все пошли танцевать.

Гриша пригласил на танец Дину.

Она не удивилась — Гриша танцевал часто и не только с Тоней, но и с другими женщинами.

— Молодой человек, вы отменно танцуете! — удивилась Дина тому, как сильно и уверенно Гриша вел ее.

— Вы тоже совсем неплохо танцуете, тетя Дина. Интересно, как вы танцуете модные танцы типа рока и твиста…

— Возможно, когда-нибудь увидишь… Хотя я уже столько времени их не танцевала… Что ты меня разглядываешь? У меня что-нибудь не в порядке?

— Не волнуйтесь, все хорошо. Я просто приглядываюсь, хочу вас нарисовать.

— Я столько слышала о твоих рисунках… Но еще не видела…

— Что же вы остановились? Вы ведь хотели сказать — покажи мне?

— Мне иногда приходится выбирать… выражения.

— Выражения приходится выбирать всем, но не до такой же степени.

— А до какой, молодой человек? Что вы знаете обо мне?

— Все.

— Как это все?!

— Да так — все. Все есть все. Нет, ну, конечно, я не знаю всяких мелочей…

— И ты не боишься… общаться со мной?

— Дура ты, как сказал бы мой папа. Но мне так говорить нельзя, и я поэтому говорю, что вы просто неправы.

— Ты хороший сын и приятный молодой человек… Ты хотел просить меня позировать тебе?

— Возможно. Только попозже, не сейчас. Мне нужно сперва приглядеться, я не могу сразу работать с натурой.

— Я готова тебе позировать. Скажи, когда будешь готов.

Гриша отвел Дину на место, подвинул ей стул.

— Я благодарю вас за доставленное удовольствие, — он наклонил голову. — Спасибо, Лев Вонифатьевич.

— Интересный мальчик, правда?

— Я бы сказала — интересный молодой человек.

— Даже так? Я ревную!

— Милый Ле-ва!

— А меня сегодня отругал Свиридов. Почему я не привожу тебя в бассейн. Намекнул, что иначе пригласит тебя сам.

— Ах, Ле-ва! С тобой — куда хочешь, можно и в бассейн!

ЗАЯВЛЕНИЕ НА ЖЕНИТЬБУ

— Юра, я написал заявление. Наверное, надо передать командиру?

— Давай, посмотрю. Жениться надумал? Поздравляю.

— Нам надо побыстрее. Нина беременная. Третий месяц.

— Понял. Я тебя понял, Коля. Ты молодец, настоящий мужик. Поздравляю вас с Ниной и желаю счастья. Ты первый принес заявление, но не последний. Поговорим вечером, ладно?

Вечером собрались почти все офицеры, по крайней мере, все заинтересованные лица.

— Мужики, есть разговор. Сели тихо.

Капитан Воложанин выждал и продолжил.

— Николай Петроченков подал мне заявление с просьбой разрешить ему жениться на Самохиной Нине Павловне.

— Ну и молодец!

— Глянь, всех обогнал!

— Тихо. Я так понимаю, что у него появятся последователи. Или я неправ?

— Прав, командир, прав. Давайте, ребята, кто созрел. Напишем?

— Так. Поднимите руки, кто из вас созрел. раз, два… семь человек. Нормально.

— А ты что руку не поднимаешь, командир? Аль не созрел?

— Созрел. Поднимаю.

— Вот и славненько! Восемь свадеб зараз — это же убиться можно!

— Точнее — упиться… Так писать, командир? Ольге надо сказать…

— Да она уже все поняла, не слепая… А к Свиридову тебе идти, командир. Ух, и будет тебе!

— А что? Что будет-то? Или Свиридов сам слепой? Он, что, никого из нас не видел вечерком на прогулке? Или не заметил, что комнаты свиданий не пустуют?

— Все, мужики. Кончилась ваша холостая жизнь!

— Ишь, завистник нашелся! Глядеть надо было вовремя, не прозевал бы. А таких, как наши, хрен найдешь. Дайте мне бумагу и ручку, я писать буду!

РЫБАЧКОВ и ДЖУБАНОВСКАЯ

— Толенька, милый… А Олег только о тебе и говорит… чуть что — все дядя Толя да дядя Толя…

— А ты? — Рыбачков поцеловал Дзюбановскую.

— А что я? — ответила поцелуем она. — А я тоже…

Она придвинулась к нему еще ближе и обняла за шею. Его руки гладили ее спину. Ее рука робко пробралась под куртку и несмело прикоснулась к груди Рыбачкова.

— Я тебя люблю, Лера…

— И я тебя…

Его рука осторожно спускалась по спине вниз и тело женщины отвечало на эту невинную ласку нетерпеливым подрагиванием. Рука опустилась до талии, потом ниже, потом перешла на бедро. Рука женщины гладила его грудь, а губы искали его губы.

— Ты знаешь, сегодня ребята писали заявления…

— Заявления? О чем?

— С просьбой разрешить жениться…

— На наших девочках? А… ты?

— Я тоже написал. Прости, не спросил тебя, хочешь ли… согласна ли ты.

— Милый Толенька… Ты же видишь — я согласна… — и ее рука расстегнула пуговицу его куртки, которая мешала ей проникнуть поглубже…

ПРИЛЕТЕЛИ ТРИ ГЕНЕРАЛА

— Привет, Свиридов.

— Привет, Назар. Что нового?

— Прилетели три генерала. Остановились на нашей квартире. Главный хочет тебя видеть. Конфиденциально. — Брызга старательно выговорил это длинное и необычное для него слово.

— Когда?

— Попозже.

— Чем занят гость московский?

— Собирается почитать материалы. Ему передали перечень — тот… Про Шипука спрашивал. Я ответствовал, что он всецело у тебя и никакой связи у меня с ним нет.

— Сколько народа привез с собой?

— Немного, но двое — чистые уголовники.

— Передай главному, что мы ждем визита и к нему готовы.

— Понял. Передам. Бывай.

МАЛЬЧИКИ СМОТРЯТ РИСУНКИ

— Тетя Даша, можно нам пойти в гости к Грише? Он позвал нас посмотреть свои рисунки. Он их не показывает никому, а нам хочет показать.

— А мне можно с вами пойти?

— Тетя Даша, я тебе потом отдельно покажу, ладно?

— Ладно, Гриша. Договорились.

Мальчики гурьбой переместились в номер Свиридовых.

— Это папина комната, — объяснил им Гриша. — Мы с Тоней спим в другой. А тут я только рисую, а всякие другие дела я делаю там, у нас в комнате. Одна тумба в столе — моя, а другая папина.

Он достал из тумбы стола несколько больших папок с завязочками, начал развязывать. В гостиной тем временем с книжкой в руках пристроился дежурный — старший лейтенант Подлеснев.

Гриша выложил целую кипу листов.

Дима осторожно взял верхний лист.

На рисунке молодая женщина склонила голову и осторожно приложила пальцы к своему большому животу. Веки ее были опущены — то ли она смотрела на свой выпирающий живот, то ли просто отгородилась от окружающего мира. Лица ее почти не было видно за спустившимися волосами, но оно было так красиво и все светилось внутренней радостью, и она так нежно и ласково касалась своего живота.

— Она беседует со своим ребенком… Гриша, откуда ты знаешь, что мама может разговаривать со своим ребенком? Ты мог разговаривать?

— Что ты, я не помню.

— А я помню. И мы все — помним. Наши мамы иногда разговаривали с нами, хотя они и не знали, что мы их понимаем. Мы это помним до сих пор. А если приложить руку в маминому животу, то можно разговаривать и другим.

— Правда? Значит можно поговорить с любым ребенком еще когда он не родился? А как он ответит?

— Ответить он может только маме, но свои чувства ребенок может выразить движением… Когда станет побольше. Вот у тети Нины он пока еще так не может…

— Но мама считает, что дядю Колю он уже узнает, — сказал Вася. — Мама мне говорит, что ему очень нравится, когда с ним дядя Коля разговаривает.

— Но как же ты смог это нарисовать, если не знаешь, что ребенок разговаривает?

— Я не знаю.

Гриша показал свои рисунки для музея памяти.

— А вот с этим дядей моя мама работала, — узнал по портрету Дима. — Она помнит его. Она так его боялась сперва, когда начинала работать… она часто ошибалась… Они потом с моим папой… с настоящим моим папой придумали усовершенствование, которое теперь есть на всех установках. Это такой прибор на пульте, они его называют «люпус»…

В ГОРОДЕ НАЧАЛИ РЕМОНТ

Безлюдные деревенские улички на окраине города, где жили в основном вольнонаемные работники научного центра, оживились.

Сперва по ним прошлись снегоочистители и занесенные снегом промежутки между рядами домов с извилистыми узкими тропинками стали похожи на улицы.

Затем по этим расчищенным улицам начали ездить грузовики со строительным материалом и у некоторых домов появились штабели бревен и досок. За ними пришли строители — у наиболее ветхих домов закипела работа. А от самого конца, от опушки леса электрики начали тянуть по столбам новые провода и черный кабель. И от этого кабеля к каждому дому шел отвод из такого же черного блестящего кабеля — оказалось кабельное телевидение.

Каждый день приезжал быстрый и деловой человек из научного центра, и приезжал он в разное время, и рабочие не знали — когда ждать проверки, а когда можно расслабиться.

Но уже ходили жуткие истории про уволенных бездельников и наказанных лентяев.

А еще многим понравилось, что можно чинить дом самим — давали любые материалы и оформляли отпуск со среднесдельной оплатой!

Строители-то были свои, местные и нередко хозяева трудились вместе с ними, укрепляя и подновляя свое износившееся жилище.

А автобус, отвозивший местных жителей на работу в научный центр и привозивший их обратно, теперь доезжал до самого края поселка, до опушки леса, а не ждал всех на краю городской застройки, откуда начинались деревенские домики.

СУКОВИЦИНА ГАЛИНА

— Василий Андреевич, Суковицина Галина…

— Да… Да…

— Я сейчас с диктофона распечатаю и вам принесу… Поручения Свиридова всех касаются — и штаб, и снабжение, и УКС, и Евменова. Отдельные поручения по отделу медико-биологических проблем под руководством Иванищевой…

— Еще командующий просил вставить в план работы штаба отчеты Цесаревского и Валеева по вопросам «сотки». Срок — два дня…

— Да что вы, Василий Андреевич, я сама забегу, принесу…

ДАША и ВОЛОЖАНИН

Каждый раз, когда Воложанин уезжал, Даше казалось, что время тянется очень медленно. Вот и на этот раз — Воложанина не было всего-то один день, а она соскучилась, как-будто не виделись вечность. Он увидел ее днем мельком и только успел шепнуть, что придет вечером часам к десяти.

Даша не могла дождаться вечера. Выкупав и уложив с помощью Ольги детей, она стала собираться на свидание. Ольга вышла к дежурному, чтобы не мешать ей.

Даша открыла шкафчик и стала выбирать из своего небогатого гардероба, чтобы бы такое ей надеть.

«Нет, гулять сегодня не пойдем. Посидим… Ой, мамочка! Знали бы вы, о чем думает ваша дочка! А дочка думает, как ей одеться, чтобы ему было удобнее… ласкать ее… Ему? Нет, чтобы ей было приятнее от его ласк… Чулки — это хорошо… Трусики. Лифчик, а какой? А вдруг он сегодня… А может…»

Она достала кофточку, которую никогда не носила и неизвестно зачем она вообще оказалась в ее шкафчике.

«Очень нахально будет? Куда уж наглее… А почему? Вот возьму и надену, и вообще… Интересно, я могу сколько угодно гулять с ним по улице, и мне хорошо и не скучно, а ведь там он меня не ласкает… А в комнате он меня… ласкает, и мне тоже очень хорошо, и бывает так жаль отпускать его… И то, что я балдею от его рук, не мешает нам разговаривать…»

Воложанин ждал ее как обычно за приоткрытой дверью комнаты свиданий. Даша вошла, задвинула задвижку и сжимая руками ворот халата осталась у двери.

— Что, Дашенька? — Воложанин встал и подошел к ней.

— Юрий Николаевич, что же вы со мной сделали… Что же вы сделали со мной… Я стала… даже не знаю, какой я стала бесстыжей…

Даша распахнула халат, сбросила его и осталась в темной совершенно прозрачной кофточке, надетой на голое тело. Ее крепкие груди в такт ее быстрому дыханию поднимали невесомую ткань, темнели пятна сосков…

— Вот… Ты видишь, какая я пришла… Потому что хочу, чтобы ты… — она обвила его шею руками и жадно прильнула к его губам.

Потом она немного отстранилась, давая возможность его рукам переместится со спины вперед. Конечно, она не ожидала, что он начнет щипать и выкручивать ей груди, но он с такой бережностью и осторожностью коснулся их, что у нее остановилось дыхание.

Его ладони нежно охватили их снизу, пальцы гладили и ласкали их, а когда пальцы добрались до сосков — Даша почувствовала такую слабость, что была вынуждена опереться о его руки.

— Милый мой… Родной мой… Ну, объясни, почему мне так хорошо… Почему мне ни капельки не стыдно…

Даша закинула руки за голову, нашаривая застежку, грудь ее поднялась и такую нежность и сладость вызвали его руки, что она даже застонала. Сбросив через голову кофточку, она уселась к нему на колени, закрыла глаза и откинулась, чтобы ему было удобнее целовать ее.

— Юрочка, родненький… Милый… Почему мне так хорошо с тобой… Я хочу все… Я все хочу… Почему ты не ласкал меня так раньше?

— Если все сразу — то что же на потом останется… И женится я хочу на девушке, чтобы все было, как полагается — и первая брачная ночь и все прочее…

Он то целовал ее торчащие соски, покрывал поцелуями ее налитые груди, то целовал ее жадные губы… Даша накрыла его руки, ласкающие ее груди, своими, и оторвалась от его губ.

— Юрочка, милый… У меня терпения не хватит, женись на мне поскорее… Не то я в следующий раз голая приду и устрою такую брачную ночь… безо всяких там формальностей…

— Завтра иду к командиру с заявлениями… И с моим тоже.

— Правда? Ой, страшно…

— Чего? Тебе разве плохо со мной?

ТЕТЯ ЛЕНА, ПОКАЖИ МНЕ «ЛЮПУС»

— Тетя Лена, покажи мне прибор, который называется «люпус».

— Пойдем. Откуда ты знаешь про «люпус»? Это только старые операторы его так называют.

— А тетя Вера Толоконникова — старый оператор? Она же совсем не старая.

— Старый — не значит старый человек. Старый оператор — это опытный оператор, давно работает. Вот, смотри, вот этот прибор мы называли «люпусом». Видишь, тут две стрелки, а тут окошечки с огоньками. Там светодиоды стоят, они показывают, на каком диапазоне ты работаешь и в какой части диапазона. А вот этой ручкой ведется настройка, а вот так переключаются диапазоны.

— А этот прибор — он всегда такой был?

— Странно, — с удивлением посмотрела на Гришу Карцева. — Откуда ты можешь знать такие вещи? Очень давно, когда мы еще только начинали работать, прибор был не такой и регулировать было трудно. Переходить с диапазона на диапазон плавно не удавалось. А потом прибор переделали.

— А ты знаешь, что это придумали Вера Толоконникова и отец Димы?

— Это тебе Дима рассказал?

— Да. А как выглядел этот прибор тогда, раньше?

— Дай вспомнить… Вот эта шкала была такая же, только стрелка была одна… Здесь ничего не было, включенный диапазон индицировали лампочки около переключателя… Да, и прибор был расположен вверх ногами!

— Вверх ногами? Почему?

— Когда делали щит, то еще не знали, что оператору будет удобнее следить вот за такой шкалой. Да, еще была одна модель — там лампочки диапазонов были над шкалой!

ДАША и ВОЛОЖАНИН

— Тебе разве плохо со мной?

— Глупый! Я даже объяснить не могу, до чего хорошо! Смотри, как им хорошо…

Даша наклонила голову и его пальцами погладила свою грудь, соски.

— Неужели не чувствуешь, как я обалдеваю от этого?

— Будто я не обалдеваю…

— Правда, милый?

Она вытянулась у него на коленях.

— А как… мне… тебя… ласкать? Ведь тебе тоже нужно, чтобы я тебя ласкала? Где?

— Ну, ну, ты не очень… Если еще ты меня начнешь ласкать так, как я тебя ласкаю, то мы уж точно устроим первую брачную ночь прямо сейчас…

Даша сняла его руку со своей груди и положила на ногу, и придвинула согнутую ногу ему поближе.

— Я хочу там…

Он начал снизу, нежно прошелся пальцами по голени, погладил колено, стал подниматься выше. Но пальцы его остановились и не пошли выше резинки чулок.

— А если бы я была без чулок, что бы ты делал? Где бы остановился?

Даша засмеялась, потом наклонилась и стала снимать чулки. Справившись с обоими, она опять откинулась на край дивана.

— А теперь? Ой, только не щекотись!

Пальцы его опять стали подниматься по внутренней стороне согнутой ноги и вновь остановились там же.

— Как это ты определил?

— Так тут же меточка от резинки…

Она глянула вниз, на его руку, охватывающую ее полную ногу, и тут только заметила, что ему давно были видны ее трусики под задранной юбкой.

— Ой, Юрочка! Прости, ради бога! Я совсем не заметила… — она хотела одернуть подол, но только ткнулась лицом ему в шею.

— И чего ты не заметила?

— Тебе видно… трусики… Прости меня, дуру распущенную…

— И не проси — все равно не прощу… Очень приличные трусики, по-моему… Беленькие такие…

— Если не сердишься — то почему… выше… меня… не… гладишь?

— Потому, что хочу оставить на потом… Думаешь, мне не хочется тебя приласкать… и там?

— Хочется? Правда, хочется? — она оторвалась от его шеи и, зажав его руку между ног, одернула подол. — И ты сдерживаешься? А почему я не могу сдержаться? Видишь, сижу перед тобой гологрудая, как последняя… куртизанка…

— Милая моя куртизанка…

— Пусти… Дай я чулки надену…

Она начала надевать чулки, но смутилась, повернулась к нему спиной.

— Не смотри…

— Знала бы ты, как это прекрасно — когда ты надеваешь чулки… Нагибаешься… Твоя грудь — это само совершенство…

Она опять устроилась у него на коленях, заправила подол юбки между ног.

— Вот теперь тебе не будет видно того, чего не надо… и лишняя преграда, правда?

— Да, такая преграда! — он кончиком пальца дотронулся до кончика ее соска. Даша вся выгнулась, подставляя себя его руке, а потом прильнула к губам, прижимая его руку к своей груди.

— Что же ты делаешь… Я же не выдержу…

— Тогда пойди и оденься… Да лифчик потолще надень… на меховой подкладке…

РИСУНОК ГРИШИ

— Дядя Слава, я хочу показать тебе один рисунок. — Гриша протянул Маленькому лист бумаги.

Молоденькая девчушка с испугом смотрела на стрелку прибора. Но прибор, стрелка и лампочки над шкалой были изображены как бы отражающимися в стекле и девушка была за этим стеклом.

— Неужели Вера? Гришка, неужели Вера? Веруня, иди скорее! На, посмотри!

Вера взяла лист, всмотрелась, недоуменно взглянула на Гришу, на Маленького.

— Как же это? Откуда? Где ты мог это увидеть? — она не могла оторваться от рисунка. К ним подошли Зина и Катя, тоже всмотрелись в рисунок.

— Гриша, как же это?

— Где ты мог такое увидеть?

— А Верка-то какая молодая! Ну, точно, как тогда!

— И «люпус» такой. Они только-только тогда с Константином познакомились и начали прибор переделывать…

— А Доктор ворчал на них… И доворчался до того, что Димка родился…

Вера тихонько плакала, а Маленький гладил и успокаивал ее.

— Гришка, ты такой… такой… Ну, чтоб тебя… не знаю, какой! — он ласково погладил своей огромной ладонью Гришу.

— Гришенька, спасибо тебе… тебе Дима помог, да? Спасибо, это такая память…

ДАША и ВОЛОЖАНИН

Даша посмотрела на свои ноги — одна, согнутая в колене, прижата к его груди, а другая свесилась с его колен на пол, над чулками виднеются оголенные ноги…

— Юрочка, я очень… неприлично выгляжу?

— Ну, спохватилась… А ты сама как думаешь?

— Думаю, что очень неприлично… Только мне хорошо, что ты… тут… что твоя рука тут…

Она взяла его руку и повела ею по своей ноге. Это было так хорошо, так волнующе, что она закрыла глаза и зажала его руку между ног.

— Юрочка, милый… Накинь на меня свою куртку… и руки убери… а то мне плохо будет…

Он укутал ее, обнял, легонько касаясь губами ее лба.

— Как мы назовем нашего первенького?

— Федькой или Клавкой… Как получится. Или ты сразу двоих мне выродишь?

— Милый, да я хоть пятерых вырожу — только бы можно было бы…

— Сколько будет, столько и будет. Перебьемся.

— Ты соображаешь, что говоришь? Я, что кошка тебе, каждый год рожать?

— Ах, ты милая моя кошка! Да о чем ты говоришь? Все образуется…

— Ну, да, ты же у нас мужчина опытный… С женщинами дело уже имел… Ой, Юрочка, прости, пожалуйста! Прости меня, дуру глупую! Было — значит было, так теперь-то нету… Нету?

— Дашенька, милая, у меня никого нет, кроме тебя. Жаркая моя…

— Просто положи руку, и пусть она себе лежит… Если двигать начнешь, я опять зайдусь — не уймешь…

В спальню она пришла поздно, вернее, рано и, счастливо улыбаясь, вынула из кармана халата злополучную кофточку.

Ольга исподтишка наблюдала за ней.

«А не надень я эту кофточку — сколько бы он еще собирался…» — подумала Даша снимая халат. Груди еще хранили, казалось, его прикосновения, и она их легонько погладила.

И счастливо, но чутко заснула.

К СВИРИДОВУ с ЗАЯВЛЕНИЯМИ

Суковицина положила перед Свиридовым конверт посетителя, на нем было написано «Воложанин».

— Зови! — удивился Свиридов. Капитан Воложанин входил в число лиц, имевших право входить к нему в любое время без доклада.

— Здравия желаю, товарищ командующий!

— Здравствуйте, Юрий Николаевич. Прошу.

Свиридов вышел из-за своего стола и сел напротив Воложанина.

Тот вынул пачку листов и положил перед Свиридовым.

— Так, значит. Свадьбы у нас намечаются. Это — дело хорошее. Заявления от офицеров, но я надеюсь — невесты не возражают? Да, заявление капитана Воложанина и лейтенанта Огородниковой — вместе. Я тебя поздравляю, Юра. Рад за вас — такая хорошая пара получилась. Таким образом формальный момент разрешен — командование в моем лице не возражает и даже приветствует.

— Как устраивать семейную жизнь, командир? Хоть народ и без особых претензий, но не хотелось бы по общежитиям ютится.

— Пойдем-ка с тобой, поглядим… А потом побеседуем.

Свиридов привел Воложанина на третий этаж 400-го корпуса, взял у дежурных ключи. Пройдя в самый конец коридора он открыл дверь последнего номера.

— Вот, смотри. Однокомнатная квартира. Прихожая, ванна с туалетом, большая комната с кухонным уголком, спальня, лоджия. Здесь на этаже десять таких номеров. Как смотришь, годится для молодой семьи?

— Совсем неплохо, командир! А дети?

— Пойдем. Там, в начале коридора, три типовых распашонки — трехкомнатных номера. Один — для неженатых офицеров твоего отряда, один — для детей. В коридоре комнат свиданий устраивать не будем, там пусть ребятишки занимаются, читают, мастерят. Думаю, пока им лучше побыть вместе, но если захочется — всегда можно убежать к маме с папой. Как мыслишь?

— Вы заранее все предусмотрели, командир? Мне нравится.

— Мне тоже. Очень хочется, чтобы вам всем было хорошо. А кончим работу здесь — там, у себя, в Москве, получите все по отдельной квартире. Если кучу детей к тому времени не нарожаете — трехкомнатную!

— Думаю, дети будут. Мы с Дашей… планируем.

— Не познакомился еще с родителями?

— Нет, собираюсь.

— Кого в сваты хочешь пригласить?

— Вас, командир. Больше некого…

— Спасибо. Своим-то написал?

— Написал. Думаю, возражать не будут — все равно показать не смогу. Тем более Даша торопит… Нет, вы не подумайте чего, командир — просто она побыстрее хочет.

— Да и другим-то чего тянуть. Давайте соберемся вечерком, покумекаем — что да как. У Даши хоть ее родители тут, под боком, а у других никого рядом нет. Пусть особенно не переживают, что фотографий послать не могут — глядишь, в отпуск съездят, познакомятся. А ваша с Дашей квартира — вот эта, поближе к отряду. Там внутренняя дверь есть — прямой проход мимо коридора. Ну, как?

— Благодарю, командир. От себя и от имени всех… заинтересованных лиц.

— Будет вам хорошо — и мне хорошо. Но вас всего восемь — а остальные? Вас пятнадцать, без Ольги — четырнадцать, без вас — шестеро. Они-то как?

— Я не скажу, что все они аскеты или монахи… Но у некоторых девушки остались в Москве. У других процесс знакомства… протекает не так быстро, как… как у других. Но исключать возможность женитьбы я бы не стал…

— Понятно. Но вы, женатики, не обижайте их, не отталкивайте от себя.

— Что вы, командир! Они пасутся у нас… то есть я хотел сказать — у женщин в комнатах, как свои там. Правда, до ревности и там всяких глупостей не допускаем. Ольга сейчас очень хорошо помогает — она так смотрит за ребятами! В курсе всего, ребята советуются с ней по самым щекотливым вопросам…

— Молодчина Ольга! Пусть группу спецподготовки с мальчиками организует — она это умеет. Да и отвлечется от московских воспоминаний. Так до встречи?

— Ждем вас, командир!

ЭКСПЕРИМЕНТ с ЛЕНОЙ

#Лена, ты где? — Свиридов мысленно позвал Карцеву.

#Я у грузовых ворот, в приямке. Что, Толя? — тотчас же откликнулась Лена.

#У меня есть свободные полчаса — не попробуем телекинез?

#Прямо тут? Давай. Только я вылезу из этой канавы.

#Поднимайся в комнату отдыха, я буду ждать тебя там.

Лена пришла вся в космах паутины, скинула халат.

— Грязи там! Трубы надо менять — проржавели все.

— Здравствуй, занятая женщина!

— Здравствуй, Толя! Что, прямо здесь и попробуем?

— Ты оставайся здесь, а я пойду в камералку. И скажу, чтобы в эти комнаты не ходили.

#Ну, как, ты готова?

#Готова. А что делать будем?

#Что-нибудь такое, что оставляет безусловные следы.

#Возьмешь что-нибудь или передашь?

#Это не очень надежно — мало ли что, это могло быть передано заранее.

#Ты собираешься доказывать кому-то?

#Нет. Для начала давай попробуем установить контакт рук.

#Я пытаюсь.

Свиридов представил себе Лену, ее руки, протянул свои и ощутил прикосновение ее рук. Глаза его были закрыты, но он видел Лену, ее руки и ощущал их тепло и движение.

Он погладил ее пальцы.

#Как хорошо… Ты тоже чувствуешь? Я закрыла глаза и вижу тебя.

#Я тоже вижу тебя. У тебя на блузке верхняя пуговка расстегнута.

#Расстегни дальше… Ну, что ты? Ты начал меня стесняться?

Свиридов начал расстегивать пуговицы на ее блузке, открылась светло-сиреневая комбинация.

#Вижу сиреневую комбинацию.

#Правильно. Сними с меня кофту. Снимай, снимай!

Она повернулась спиной и помогла ему стащить за рукава кофту.

#Раздевай меня… Толя, ну это же эксперимент!

Свиридов чувствовал руками ткань блузки и комбинации, и нежную теплоту кожи, и нервную дрожь ее тела. Он осторожно спустил с плеча бретельки.

#А теперь расстегни…

Свиридов провел руку ей за спину, нащупал застежку и расстегнул бюстгальтер. Освободил ее увядшую и немного отвислую грудь.

#Все это ты могла неосознанно сделать сама…

#У тебя есть шариковая ручка? Распишись прямо на груди.

Свиридов сунул руку в карман, достал ручку. Приподняв ее левую грудь он расписался на ней и еще раз ниже.

#Ой, щекотно! А теперь укради у меня что-нибудь.

Свиридов потянул к себе бюстгальтер. Пришлось снимать его с другого плеча, освобождать из-под комбинации. Лена послушно поворачивалась под его руками. Он скомкал бюстгальтер и спрятал его в карман.

#Поцелуй меня… Пожалуйста.

Свиридов обнял ее за обнаженные плечи и поцеловал в губы. Лена ответила ему, и поцелуй получился совсем не такой, каким они иногда обменивались при встрече. Свиридов чувствовал на своей шее ее руки.

#Утащи и ты что-нибудь.

Рука Лены прошлась у него под пиджаком, нащупала в нагрудном кармане кучу ручек и карандашей и вытащила один.

#А теперь иди ко мне.

Она ждала Свиридова обнаженная по пояс и с зеркальцем в руке.

— Смотри, вот твои подписи, мне их видно только в зеркало.

Свиридов увидел на ее обнаженном теле две свои подписи.

— Бессовестный соблазнитель… Отдай лифчик! — Лена чуть прикрыла обнаженную грудь рукой. — Ну, что ты так меня разглядываешь — голую бабу не видел? Что ты чувствовал, что видел? Вот твоя ручка — я ее все-таки утащила!

Свиридов отдал ей бюстгальтер и Лена стала одеваться.

— Думаю, наши ощущения были весьма близки — и друг другу и реальности. Например, у тебя вот тут шершавая кожа. Так?

— Так… Я даже не замечала… Но когда ты меня хватал за грудь…

— Ну уж и хватал!

— Еще как — по-хозяйски! Но мне все равно это было приятно…

— Что — телесекс?

— А почему бы и нет? Может, попробуем? Извини, глупости говорю, но по существу… По существу это может быть… сам понимаешь… Это тебе не виртуальная реальность, а кое-что похлеще…

— Да, тут кое-что похлеще, ты права.

Свиридов помог ей надеть кофту.

— Не забудь смыть следы преступления, а то Саша меня прибьет.

— Знаешь, я своим дряблым телом перед ним не хвастаюсь… Смою, смою! А ты не хочешь попробовать на расстоянии? Тут все было рядом.

— Попробуем.

В машине Свиридов подумал о необходимости проверить две вещи — возможность сексуальных действия и возможность физических воздействий в условиях невозможности непосредственного контакта и значительной отдаленности от объекта.

И главное — если объект такими телекинетическими способностями не обладает.