Концерт Патриции Каас 3. Далеко от Москвы. Город Солнечный

Марк Михайлович Вевиоровский, 2016

В книге вы встретитесь с обыкновенными и неординарными людьми, которые мало отличаются от нас с вами, но живут удивительной жизнью. Действие происходит в узнаваемых обстоятельствах и даже с участием реальных лиц. Паранормальные способности некоторых героев позволяют причислить книгу к произведениям фантастическим, но уж если это научная фантастика, то фантастика социальная, затрагивающая некоторые основы нашей реальной действительности с необычной стороны, но неизменно с любовью к человеку.

Это только кажется,

что чем дальше —

тем спокойнее.

Лирическое отступление

То место, о котором Гриша Свиридов под большим секретом рассказывал своей Уле, называлось по разному.

Гриша называл это «поселком Солнечный», где-то это называлось «пгт Солнечный» («пгт» означает «поселок городского типа»), в некоторых документах писали даже «город Солнечный», а на самом деле…

На самом деле все обстояло несколько иначе.

Достаточно сказать, что закрытая засекреченная зона появилась в этом месте очень давно, и связано это было с добычей золота. А раз золото и весьма неприветливый, мягко говоря, климат, то появились и лагеря, заключенные и все такое прочее.

Затем рядом с малоперспективными разработками появился военный завод, лагеря из системы Главного управления лагерей передали Главному управлению исполнения наказаний, сменился контингент заключенных, а рядом с заводом выросли жилые дома и это по сложившейся традиции получило наименование «соцгород».

И значительно позже участок тайги вдали от шахт и соцгорода отвели под создание научной организации, где развертывали исследования какие-то физики…

И строго говоря наименование «Солнечный», мелькающее в открытых документах, относилось к этому засекреченному почтовому ящику, а не ко всему конгломерату в данной географической точке, где кроме шахт и лагерей, крупного машиностроительного завода с соцгородом еще были и воинские части, и военный аэродром, и всякая прочая инфраструктура…

И именно этот засекреченный почтовый ящик, давший свое имя всему вокруг, определил степень секретности всего объекта с дополнительной секретностью и защитой внутри «приморского поселка Солнечный» — такое наименование тоже иногда возникало в открытой документации.

Но продолжим повествование о событиях, происходивших так далеко от Москвы…

Нина самохина

ЗВОНОК КОНОПЛЕВА

— Галина, я в штабе. С десяти — разговор с новым начальником лаборатории… памяти академика. Новый начальник — Скворцов Виктор Антонович. Подготовьте на него все бумаги — приказ, распоряжение о допуске и так далее. В двенадцать — новый уполномоченный контрразведки подполковник Чибрыкин Емельян Никанорович. На встречу с ним пригласите майора Рахматулина.

В штабе Свиридов внимательно просмотрел перечень непоставленного оборудования, последние еще не выполненные заявки на материалы, обратил внимание на заявки по медикаментам и медицинской технике.

Здесь его застал звонок из города.

— Товарищ Свиридов? Здравствуйте. Коноплев Алексей Васильевич, председатель комиссии партийного контроля из Москвы.

— Здравствуйте, товарищ Коноплев. Слушаю вас.

— Вы знаете, по какому поводу мы прибыли. Есть необходимость побеседовать с вами. Не возражаете?

— Ничуть. Когда и где вам удобнее?

— Часа в три вас устроит? Я приглашу майора Брызгу. И вместе побеседуем. Приезжайте в горком, я пока здесь в кабинете первого секретаря обосновался.

— В пятнадцать часов буду у вас.

Прихватив с собой Евменова Свиридов проверил, как подготовлен корпус для медиков и остался им доволен.

РАЗГОВОР со СКВОРЦОВЫМ

Ровно в десять Свиридов вернулся к себе и пригласил в кабинет Скворцова.

— Как спалось на новом месте?

— Тихо тут у вас! Спал, как суслик.

Они сели в кресла в углу кабинета.

— Завтракал? Хорошо. Сейчас — разговор о деле. По душам поболтаем потом, время будет. — но Свиридов не удержался. — Это здорово, что ты приехал!

— Ты в Москве несколько раз высказывал замечания по поводу получаемых нами данных о свойствах новых материалов. Мы их получали отсюда. Ты не знал, где ведутся эти исследования, да и я только мог предполагать… Просмотрев отчеты здесь, я убедился в их некорректности и неполноте. Исправлять это придется тебе. Есть большая лаборатория, большой коллектив, современное оборудование. Есть груда отчетов, но нет результатов. Нужно все критически пересмотреть, многое просто переделать, что-то делать по другим методикам… Все. Видишь, как просто?

— Куда проще. Но это же чистое металловедение, точнее — материаловедение. Думаешь, потяну?

— Я помню, что про тебя говорили наши ребята в группе. Он может сделать все, что нужно. А тебе всего-то нужно поставить сотрудникам задачу, мобилизовать их, заставить работать, определить план дальнейших действий — и вперед.

— Совсем чуть-чуть. Это же работа на целую жизнь.

— Нет, столько времени я тебе не дам. Пару дней — разобраться с персоналом, еще дня три на выработку методов ревизии полученных результатов и отчетов, и немедленно — первые результаты по ранее выпущенным работам. Отчет на Ученом Совете. Так и запишем — через неделю твой доклад на заседании Ученого Совета. Кстати, тебя туда тоже введем.

— Оттого, что ты меня куда-нибудь введешь, лучше не будет…

— Помнишь?

— А как же! Почти все, встречая его, вспоминали, что он — введенный член Ученого Совета, и улыбались! Ладно, а кто меня введет — тьфу, черт, опять вводить будут! — введет в курс дела в лаборатории? Передаст дела?

— Считай, что прежний начальник лаборатории — доктор наук, профессор, член-корреспондент — скоропостижно исчез. Нет его и не будет. В лаборатории есть такая дама — Верещатская Валерия Осиповна, кандидат технических наук, женщина толковая и хорошо знающая дела лаборатории. Потолкуй с ней, тебе имеет смысл назначить ее своим заместителем. Другого человека подбери заместителем по экспериментальным установкам — там большое хозяйство, нужен дельный механик. А дальше — сам. И не стесняйся. Нужно стенку сломать — сломаем, нужно дом построить — построим.

— Ну, эти-то твои штучки я еще не забыл. Здесь опять режим военного времени? И военной диктатуры?

— А как же! А об основных работах я тебе расскажу в другой раз.

— Что значит — об основных? А материалы — это не основное?

— Материалы — это такие мелочи по сравнению с основной задачей… Просто я не мог пройти мимо этих глупостей — они потом могут ох как отозваться! Но несмотря на то, что твои работы — не основные, помощь тебе будет оказываться в полном объеме.

— Ладно. Ругаться с тобой буду потом. Библиотека-то тут хоть есть? У меня голова — не библия, я всех премудростей не помню.

— Все есть, а чего нет — достанем. Скажи только, что нужно. Вопросов у тебя будет еще много — потерпи, поднакопи. А пока моя секретарша Галина Климентьевна тебя проводит в твои владения. До вечера?

— До вечера…

РАЗГОВОР с ЧИБРЫКИНЫМ

— Разрешите, товарищ полковник?

— Заходите, Емельян Никанорович. Располагайтесь. Как устроились, как спали на новом месте?

— Устроился прекрасно, спал неплохо — с учетом разницы в часовых поясах.

— Майор Рахматулин, заместитель начальника объекта по безопасности, фактически подчиненный ваш и мой.

— Майор Рахматулин, Сергей Мунирович.

— Подполковник Чибрыкин, Емельян Никанорович.

После обмена рукопожатиями все уселись.

— Побеседуем? — начал Свиридов.

— Да, конечно. Прошу вас.

— Может быть начнем с вопросов? Работа для вас привычная или вы ранее такими делами не занимались?

— Приходилось. Может быть, не в такой ситуации дела принимал, но приходилось. А вопрос всегда один и тот же — с чего начать?

— Да, вы правы — всегда один и тот же вопрос. С чего начать, что является наиглавнейшим и решающим. Так вот, с моей точки зрения наиглавнейшим вопросом является вопрос налаживания нормального режима секретности на объекте. И его безусловного функционирования.

— А его нет? Я имею в виду режим секретности?

— Он формально есть и даже формально исполняется… в некоторых частях. Но установлен он был так давно, что никто сейчас не в силах вспомнить, почему и как были установлены эти правила. Например, отчеты о работах лаборатории исследования материалов недоступны — формально — даже сотрудникам лаборатории, если они не принимали участие в данном разделе исследований. А фактически — все отчеты лежат в открытую в шкафу в лаборатории. Помещения вычислительного центра снабжены шифрзамками, но открывают их любому, если позвонить. Формально — и я считаю, что в этом действительно есть глубокий смысл — персонал охранных подразделений не должен контактировать с научным и обслуживающим персоналом, а фактически — в клубном помещении охраны на вечерах и танцах присутствуют научные сотрудники. Архивные научно-технические материалы распылены между архивом первого отдела и архивом НТО первого отдела, поисковый аппарат отсутствует, найти что-нибудь — проблема.

— Степень закрытости материалов принята одна — секретно, и все. А это на самом деле далеко не так… Я могу перечислять долго, но суть всего сказанного одна — нужен нормальный и действенный режим секретности. Попробуйте оценивать эту проблему с точки зрения агента, проникшего к нам на объект. Тем более, что это к какой-то мере соответствует действительности — теперь у нас на территории секретного объекта два иностранных агента.

–!?

— Вот вам еще одна проблема. Вернее, две. Первая — использование этих агентов в контригре, если на это пойдет руководство.

— Мне специально подчеркнули, что окончательное решение при любом варианте, разработанном с их использованием, будете принимать вы, товарищ полковник.

— Да, я знаю. И второе — их адаптация. Худобин — наш разведчик, но и он чувствует некоторое недоверие к себе, а что же тогда говорить об Уайттеккер. Ограничение их осведомленности не должно носить характер дискриминации, или это нужно объяснять им каждый раз очень подробно и тщательно.

— Да, это проблема общая. Уже приходилось сталкиваться. С чего посоветуете начать практически — режим секретности с наскока не решается.

— Очень хорошо, что вы оцениваете это трезво. Начните с архивов — и всем понятно, и постепенно можно выйти на нормальные условия и ограничения доступа, и снятия ограничений, и выработки нормального режима внутреннего документооборота, и внешней секретности.

— Понял вас. Еще мне сообщили, что здесь на территории центра проводится некоторая спецоперация, связанная с разоблачением преступной группы в городе. И что степень моего участия в этой операции решаете вы лично.

— Да. Вы не принимаете участия в самой операции, это согласовано с руководством, а лишь фиксируете ее результаты… когда они будут. Эта ваша некоторая отстраненность обусловлена оперативными соображениями. Еще вопросы?

— Возможно, они появятся в ходе работы.

— Тогда успеха вам. Сергей Мунирович вам поможет.

Офицеры откланялись.

— Василий Андреевич, введите в состав штаба подполковника Чибрыкина Емельяна Никаноровича, уполномоченного контрразведки, и проинструктируйте его.

С НИНОЙ САМОХИНОЙ

— Толя, мне надо с тобой поговорить! — Нина перехватила Свиридова в коридоре, когда он вышел от мальчиков.

Она заметно нервничала последние дни.

— Ну, пошли.

В светлой пустоте комнаты для свиданий она встала лицом к стеклу и сказала сквозь слезы, с трудом выдавливая из себя слова.

— Мой Коля… он такой хороший… и с Васильком они так… сдружились… а я беременна… третий месяц…

Свиридов положил ей руки на плечи.

— А разве это плохо, сестренка? Я думаю, что это хорошо!

— Правда? — Нина повернулась и уткнулась мокрым лицом ему в грудь. — Ты правда думаешь, что это хорошо? А как же… Коленька?

— Конечно хорошо. Ребенок — это счастье…

— Да… Счастье… А если… А когда он узнает… и Василек…

Из ее всхлипываний Свиридов только понял, что отец ребенка — гад и подлец, что Нина очень хочет ребенка и очень боится — всего и всех, и вообще она такая счастливая, такая несчастная… И что ей делать — она не знает, а сказать Коле Петрову — боится пуще всего.

Свиридов, как мог успокаивал ее, гладил по спине.

— Так скажи…

Она плача замотала головой.

— Боюсь…

— А чего боишься?

— Боюсь…

— Хочешь избавиться от ребенка?

— Да ты что — как можно!?

— Ну, и что делать будем?

— Не знаю! — она заплакала навзрыд.

— А кто отец ребенка? — Нина отчаянно замотала головой и Свиридов, решившись, прикоснулся к ее сознанию.

— Он, что, — гад и подлец?

— Еще какой…

И Свиридов «увидел» этого подлеца — прямо ему в лицо противно и самодовольно улыбался профессор Оратынцев. Свиридов прервал контакт.

— Как же ты… с ним?

— Ты… узнал, кто, да? Он… сказал, что если… я не стану… с ним… он меня… снимет с допуска… придется уехать… а Василечек останется здесь… — Нина заревела с новой силой.

— Ну, хватит! Ну, уймись ты! Как я сам не догадался, что ты беременна, — он вспомнил полуодетых мам в сушилке интерната. — Оделась тепло — береглась, и груди стоят, словно пушки…

— Правда… как пушки? Ой, мамочки…

— Да не реви ты! Ты даже не представляешь, как это прекрасно. Женщина расцветает, она — царица, ее тело ликует!… Но ты должна хотеть ребенка и уже сейчас любить его. И он должен знать об этом… А ну, пошли!

— Куда?…

— Идем, идем, — Свиридов провел ее коридором и привел к себе.

— А у нас радость — у Нины будет ребенок!

Нина испуганно взглянула мокрыми глазами на жену Свиридова.

— Нина, милая ты моя, как хорошо! — Тоня обняла ее и повела к дивану. — Садись скорее. Как это хорошо — будет маленький человек… Рассказывай!

— Что рассказывать? — испуганно спросила Нина.

— Все рассказывай — какой срок, когда ждем, кого хочешь?

— Ой!.. — теперь Нина плакала на груди у Тони.

Гриша принес воды.

— Вообще-то я хотел бы сестренку… Мне очень хотелось иметь младшую сестренку… — Гриша сказал это очень тихо и очень серьезно,

— Но Тоня не может… Ничего, пусть будет мальчик!

— Я тоже… хочу мальчика… еще одного… и боюсь…

— Папа, пусть у тети Нины будет мальчик!

— Ты так говоришь… как-будто твой папа может это…

— Ну, я не знаю… Но мой папа может все!

— А Коля уже знает?

Новый приступ рыданий потряс Нину, и теперь ее утешали Тоня и Гриша.

— Тетя Нина, ты кончай плакать, а то нос покраснеет! — очень серьезно сообщил Гриша. — И вообще, скажу я тебе…

Нина, утихая, промокала платком глаза.

— Скажу я тебе вот что… Если дядя Коля тебя любит, и ты его любишь тоже… То вы будете любить сына вместе… Хотя все это не так просто… Я-то знаю!

Теперь досталось и Грише — Нина его тоже всего залила слезами.

— Я пошла?

— Иди и ничего не бойся. Легко не будет… Только не говори Николаю кто отец. А то… Я бы на его месте… убил бы гада…

ВАСЕНЬКА, У МЕНЯ БУДЕТ РЕБЕНОК

— Васенька, ты знаешь… а у меня будет маленький ребеночек!

— Я знаю, мама. А дяде Коле ты сказала? Надо сказать.

— Я боюсь…

— Зря. Чего бояться? Он тебя любит. Ты же не по доброй воле…

— Ты знаешь?!

— Мама, успокойся. Мало ли чего я знаю. Ты расскажи дяде Коле. Или, хочешь, я расскажу?

— Да ты что? Как можно… Пойду, расскажу… Не бросит он меня, нет?

ЧЕРНОМЫРДИН о СИСТЕМЕ

— Анатолий Иванович, это же полный бедлам, а не система! Это же уму непостижимо — такое наворотить!

Черномырдин кричал и размахивал руками, но Суковицина уже не так удивленно смотрела на него, а просто закрыла незакрытую им дверь.

— Вы присядьте, Семен Гаврилович. Присядьте.

— Да, да, спасибо, Галина Климентьевна, я сяду. Но безобразия от этого не уменьшатся!

— Семен Гаврилович, если вы будете так эмоционально выражать свои мысли, то я ничего не пойму, — улыбнулся Свиридов, — А хотелось бы понять. Тем более, что по пустякам вы кричать не умеете. Я не прав?

— Вы правы, Анатолий Иванович, вы как всегда правы. Прошу прощения за крик, но дело действительно безобразное.

Он начал излагать свои соображения так же эмоционально, и Свиридову несколько раз приходилось утихомиривать Черномырдина, но все же в конце концов удалось понять, в чем дело.

Так или иначе все работающие в научном центре делились на две большие, но неравные группы — научно-технический персонал и обслуживающий персонал.

Затем шло деление научно-технического персонала на основной и вспомогательный.

Затем основной научный персонал делился на персонал теоретического обоснования, персонал экспериментальных установок, камеральный состав и архив.

В группу вспомогательного научно-технического персонала входили аналитики всех уровней, электрики и электронщики, сотрудники вычислительного центра, проектно-конструкторского отдела, механической службы обслуживания экспериментальных установок, механических мастерских по обслуживанию экспериментальных установок, отдела снабжения экспериментальных установок, библиотеки, профилактория и НТО первого отдела…

Свиридов прервал Черномырдина.

— Разыщите Рожнова. Я его жду.

Структурные деления обслуживающего персонала было запутаны и усложнены до такой степени, что Черномырдин для простоты и наглядности привел примерную схему так, как она у него получилась. Он всех разделил на внешних и внутренних — во внешние подразделения у него попали охрана периметра, персонал контрольно-пропускных пунктов, цензура и управление. Внутренние структуры обслуживающей группы так же содержали охранные подразделения — охраны территории, отдельных объектов на территории и постов.

А еще там была дирекция — не имеющая отношения к научно-техническому персоналу; администрация, так же не имеющая к этому отношения; персонал медико-санитарных учреждений; персонал многочисленных пищеблоков и буфетов; персонал многочисленных служб общетехнического назначения; целый букет подразделений бытового обслуживания — торговля, стрижка, починка, уборка помещений, стирка и чистка; культура — снова библиотека, биллиардная, спорткомплекс, оздоровительный центр; персонал поэтажного обслуживания корпусов, персонал администрации корпусов, персонал групп контроля и еще куча надзорно-контролирующих подразделений, связанных с первым отделом, с управлением режима, с управлением контрразведки и еще черт знает с чем. Здесь же был и первый отдел.

— Я видел схему у Шабалдина — она ничего общего не имеет с тем, что я перечислил. Суть же в том, что в зависимости от того, в какую клеточку попал человек, будет зависеть система и величина оплаты труда, социальные привилегии и всяческие льготы. Система построена на полной дискриминации человека! Сотрудник из штата профилактория — а это относится к вспомогательному научно-техническому персоналу — совершенно не адекватен сотруднику подразделения медико-санитарного подразделения из группы обслуживающего персонала. И оплата труда совершенно разная, и льготы по обслуживанию. Анекдот — два врача, выполняющие одинаковую работу, но состоящие в штатах разных подразделений имеют разные системы оплаты и льгот! Один получает полное обеспечение бесплатно, а зарплату на личный счет, а другой — получает зарплату деньгами, и все его льготы — это продукты без очереди и по льготной цене. У одного — полный пансион, жилье, инфраструктура гостиничного типа, а у другого — наемная квартира или комната и инфраструктура городского типа. Причем перейти нельзя. Например, из первого отдела группы обслуживающего персонала нельзя перейти в аналогичную структуру в группу научно-технического персонала — там все системы материального поощрения разные, и уровни разные. Думаете, внутри групп системы социально-бытового обслуживания одинаковы? Ничуть не бывало! Электронщики могут пользоваться услугами магазина — того, что называют «супермаркетом», а электрики — не могут. Аналитики, сотрудники вычислительного центра — могут, а сотрудники НТО первого отдела и работники механических служб — не могут. И так далее. Если пересчитать в условную заработную плату, то в результате я получил разницу в оплате труда за одинаковый труд в пять раз!

Рожнов уже сидел за столом и слушал Черномырдина.

— Семен Гаврилович, а как сложилась такая система? — спросил он.

— А системы нет. Есть фрагменты, узаконенные распоряжениями, приказами, постановлениями, а единой системы — нет. Даже документа такого нет — структуры и ее дробления!

— И как же вы раскопали все это? Да так быстро.

— У меня свои методы. Когда идешь от зарплаты, то быстро выходишь на структуру. Есть цифры, есть данные… — закончил Черномырдин, возмущенно и растерянно разведя руками.

— Это — серьезно. С этими вещами я уже сталкивался. Вам вместе подготовить доклад на мое имя и начать разработку более рациональной структуры, в том числе систем материального поощрения и льгот. Меня тревожит наш жилой фонд в городе и его обслуживание, обратите на это особое внимание. А вам, Семен Гаврилович, большущее спасибо за проделанную работу.

ПАПА, Я НАПИСАЛ ПИСЬМО

— Папа, я написал письма, ты посмотри. Поправь, если я чего не так написал, я перепишу.

Свиридов развернул листок.

«Привет, Никанор! Привет тебе с жаркого юга. Я уже загорел за эти несколько дней и начинаю прятаться от солнца. Но вода такая приятная, что вылезать не хочется, но меня пасут и вынимают силой. Но с Олегом мы находим скрытые пути и уходим от наблюдения. Не думай, что мы уж очень разгулялись тут — ничего подобного, меня тут учить взялись всерьез. Тиранят вовсю! Видела бы ты, что со мной делают! А грозятся, что будет еще тяжелее и еще строже. Хорошо, что приехал Семен Гаврилович, он и к Олегу, и ко мне очень добр и всегда нас защищает, только вот от него самого уже теперь никакого спасения нет. Раньше хоть ты меня защищала. Как ты живешь, какие у тебя новости? Никого еще не загрызла? Как родители? Не очень тиранят тебя? Я тебя частенько вспоминаю, когда рисую или когда выбираю натуру. Мне Тоня позировала для портрета, заодно я попробовал нарисовать ее с косами (как у бабы Гали), а потом тебя с прической, как у Тони. Получилось очень интересно, мы с Тоней даже удивились — у тебя такая солидность появляется. Поэтому учти — если хочешь выглядеть солидной старой лоханкой, сделай прическу, как у Тони. Только вот у Тони эта прическа ее не молодит — я попробовал удлинить ей волосы, и она сразу выглядит старше. Она этому тоже удивилась, и мы даже поиграли с ней с прическами и волосами. Папа много работает, но позагорать и поплавать с нами время находит. Он мне разрешил немного поездить за рулем, но дороги здесь плохие, и особого удовольствия мне это не доставило. Тут интересные ребятишки живут, местные, мы подружились и теперь у нас своя кампания — все-таки веселее. Пиши, что нового у тебя и как ты живешь. Все приветы Семен Гаврилович довез в целости и сохранности. Приветы тебе от папы и от Тони.

Обнимаю тебя. Твой Гриша.»

Второе письмо было адресовано Галиным.

«Здравствуйте, баба Галя и деда Вася! Я уже без вас скучаю, а когда вы получите мое письмо, буду скучать еще больше. Живем мы хорошо, каждый день купаемся и загораем. Купаться мне очень нравится, только меня из воды все время вытаскивают и говорят, что хватит. Будто я сам не знаю, когда мне хватит. Вон папа и Тоня купаются много больше меня и ничего. А еще мы едим всякие фрукты и пьем парное молоко с настоящим черным хлебом. Никогда не думал, что это так вкусно. Корову еще не видел, надо будет сказать ей спасибо за такое вкусное молоко, а может быть даже подарить ее портрет. Немножко рисую, потому что меня старательно мучают всякими занятиями и грозятся устроить экзамен на всхожесть, который называется экстерн. Наверное, что-то противное, но пока точно не знаю. Папа много работает, Тоня осваивает иностранную швейную машинку, а так все в порядке. Как дела у вас? Как давление у деда? Баба Галя, ты ему там спуску не давай, пусть только попробует не прочесть тебе это! Я тогда приеду и разберусь с ним. Что там поделывает вся окружающая среда? Семен Гаврилович привез нам все приветы от вас, и мы с радостью посылаем вам свои, и передавайте их всем, кто нас знает. Отдельные приветы разбойникам Скворцовым и всем другим разбойникам, а также бандитам из лесной школы. У нас тут леса нет, так, мелкие кустики и вся тень искусственная, поэтому даже в тени загораешь, как на сковородке, а из животного мира один верблюд (чучело) и много ящериц (нарисованных). Вам привет и всякие хорошие пожелания от папы и Тони. Веронике я написал письмо с кучей приветов, но все равно поцелуйте ее от меня.

Я вас обнимаю и крепко целую. Гриша.»

— Мне твои письма понравились. Ты все написал правильно — мы же на юге загораем. А почему ты Уличке ничего не написал? Или считаешь ненужным?

— Нет. Просто пока не получается… А вспоминаю ее все время — невольно как-то получается… А письмо не выходит…

Вечером по заведенному порядку Свиридов просматривал документы в штабе.

В материалах, полученных из Москвы, его внимание привлекла шифрограмма с неприметным текстом. Но прочитав ее внимательно Свиридов понял смысл — генерал Сторнас информировал его о возможном приезде генерала Нефедова.

НИНА САМОХИА ЖДАЛА НИКОЛАЯ

Нина Самохина ждала Николая Петрова на улице.

— Ниночка, что-нибудь случилось? Что это Василек меня вызвал?

— Пойдем, пройдемся.

— Ты, что, плакала? Не надо, нет ничего стоящего, чтобы тебе плакать.

— Ой, Коленька… Хотелось бы…

Они прошли молча до конца корпуса и повернули в лес.

— Коленька, выслушай меня… Только не перебивай… Я к тебе очень серьезно отношусь… И к нашим с тобой отношениям тоже очень серьезно отношусь… Я тебя полюбила…

— Я к тебе тоже серьезно отношусь, и люблю тебя…

— Не перебивай, пожалуйста! Только у меня есть сын…

— Ну, не дури! Вася мне не чужой, он твой сын, значит… Да и мы с ним…

— Коленька! Да беременная я! На третьем месяце!

Нина хотела вырвать руку и убежать, но Николай не дал, и ей пришлось идти дальше рядом с ним.

— Не было у меня никого, — не выдержав продолжила Нина, — Меня этот гад силой взял… изнасиловал… А теперь третий месяц…

Они опять шли молча и опять Нина не выдержала.

— Я виноватая перед тобой… не знаю, в чем, но виноватая… Прости меня, если сможешь…

— В чем ты передо мной виноватая — я знаю… В том, что сказать боялась. Стало быть, мне не верила… Это, стало быть, первое…

Нина замерла и сжалась.

— И опять же мне не верила… Если я тебя люблю… если ты меня любишь… то как я могу не принять твоего ребенка? Ну, объясни?

Нина ревела в голос, пыталась что-то сказать, а Николай вытирал ее лицо платком и обнимал.

— Прекрати рев. Ему вредно.

— Что? Что ты сказал?

— Я сказал — ему вредно. Прекрати. Успокойся. И пошли в тепло, а то сопли замерзнут.

— Коленька!

Они, не раздеваясь, поднялись на второй этаж, нашли свободную комнату, закрыли дверь.

Нина обессилено опустилась на диван, но Николай поднял ее.

— Разденься хоть.

Он помог ей снять полушубок и усадил. Потом стал снимать сапожки. Нина тихонько счастливо плакала. Он так осторожно разувал ее, так нежно гладил ее ноги.

— Тебе не будет жарко? Давай, сниму рейтузы.

— Давай…

Она почувствовала его руки на поясе, на бедрах. Он осторожно стал стягивать рейтузы, стараясь не стащить с нее одновременно и трусики, а Нина привстала и помогла ему.

— Ты из-за него мне… не позволяла? — он так и не сел рядом, а устроился около ее ног на полу и стал целовать ее колени.

— Врач сказал — дней через десять уже можно будет… Уж три прошло…

— Подождем… Где же он там у тебя?

Нина вытянулась, отдаваясь его руке.

— Коленька, милый… Ты взаправду не винишь меня? Мне ведь знать надо…

— Не береди… Сама сказала — силой взяли… Чем ты виновата? А он чем виноват? — и он нежно погладил то место, где, как он думал, уже находился неведомый никому еще человечек.

ПРИЛЕТЕЛИ УМАРОВ и ИВАНИЩЕВА

Прилетевших Умарова и Иванищеву Свиридов встретил в главном административном корпусе, в штабе.

— Ангелина Митрофановна, позвольте представить вам полковника Свиридова.

— Свиридов Анатолий Иванович. Очень приятно. — Свиридов поцеловал протянутую руку.

— Ангелина Митрофановна Иванищева.

— Здравствуйте, Эрнест Умарович!

— Здравствуй, Свиридов, здравствуй. Мы здорово устали с дороги.

— Комнаты вам подготовлены, все разговоры завтра. А сейчас по кружечке парного молока со свежим хлебом? Пойдемте в буфет.

Приехавшие с удивлением осматривались в буфете — уютно, небольшие столики под накрахмаленными скатертями, мягкий свет, сверкающая стойка, такие милые и домашние девушки с косичками и главное — под белыми салфетками оказались глиняные кружки с настоящим парным молоком, а хлеб был ржаной, духовитый.

— Анатолий Иванович, это ваш агитпункт? — с удовольствием вдыхая запах хлеба спросила Иванищева.

— Нет, Ангелина Митрофановна, это наш штабной буфет. В корпусе, отведенном для вас и ваших сотрудников, есть и такой же буфет, и столовая с таким же молоком и хлебом. И множество всяких других приятных удобств. Когда приедут ваши сотрудники?

— Часть должна прилететь послезавтра, остальные — попозже. Я хочу разобраться, насколько Эрнест Умарович прав, что здесь уже есть фронт работ.

— Вот завтра мы с вами побеседуем и разберемся, с чего начать и кто понадобиться в первую очередь. А сейчас, если вы не возражаете, вас проводят в вашу квартиру. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Иванищева в сопровождении Суковициной вышли.

— Как дела, учитель?

— Это я у тебя должен спросить, Свиридов — как дела?

— Для медиков большинство оборудования уже прибыло, можно начинать монтаж. Но для них появилась срочная и не запланированная нами ранее работа. Может быть, завтра? Вы устали.

— В двух словах.

— Детей, таких, как Олег Ерлыкин, оказалось больше, еще семеро. Таким образом мы имеем восемь матерей и восемь мальчиков. Одна пара — сопряженные телепаты, как мы их назвали, остальные матери такими способностями не обладают. Из отцов в живых пятеро, все работают в городе рядом. Надо исследовать эту группу подробнейшим образом.

— Да, материал интересный. Давай завтра все обсудим вместе с Иванищевой — она женщина серьезная, хоть и с заскоками. Ученица Тимофеева-Ресовского, чем весьма гордится.

— Того самого?

— Того. А сейчас — спать хочу. Проводи меня. Как там Антонина? Как Гриша?..

ВЕЧЕРОМ СО СКВОРЦОВЫМ

— Ну, как, познакомился с коллективом? Как Верещатская?

— Знакомлюсь. А она ничего, деловая. Только серьезная очень — шуток не понимает. Ладно, поживем — увидим… Ты-то как?

— Соскучился без тебя. Ей богу!

— Тоню не обижай — разве она ни все время около тебя?

— Что ты! Тоня… Тоня — это такой подарок судьбы… А ты — это ты.

— Давай по маленькой?

— Давай.

— Ну, рассказывай. Ты так тогда умчался, ничего не объяснил. Как дела-то?

— Сложно. Сколько времени прошло… По работе, вроде бы, все идет путем, из графика не выбиваемся, но вокруг… Я тут такого наворотил…

— Давай, давай, выкладывай.

— Я тут настоящей мафии на хвост наступил. Ненароком. А раскрутилось такое… прямо как в жизни — только тронешь, так потом не остановишь. Было все чинно-благородно — закрытый город, а при закрытом городе — закрытый научный центр. Ты теперь понял, откуда все наши разработки пришли? Отсюда.

— Но то, для чего ты сюда приехал, не конструкционные материалы?

— Новый проект? Нет, но это — потом. Так вот: копнул я случайно. Или не случайно — нарушение установленного порядка было формальным, а по существу весьма серьезным. Так и оказалось. И за жабры я — опять случайно? — взял серьезную рыбу. Чтобы его освободить дружки его подельники организовали захват Тони в заложницы.

— Ну!? Серьезно!? Как она… То есть — все нормально? У них не вышло? Ее не захватили? Да говори ты!

— Не дергайся. Она тебе сама расскажет. Но захватить ее они сумели, только я освободил ее очень быстро… Испугался — ты себе не представляешь… Без жертв не обошлось… Но все это вскрыло такой нарыв!

— Все-таки, как она? Как она пережила это?

— Витя, она — профессиональный разведчик. Ты понял это давно, хотя вот так, в лоб, никогда мы тебе этого не говорили. А профессионалу приходится и не такое…

— Все равно, Толя, она — женщина. И это надо учитывать, неужели непонятно…

— Да все понятно. И я, и Гриша потом старались вовсю, чтобы ее успокоить. Гришка от нее не отходит, я даже ревную — они вместе времени больше проводят, чем со мной…

— Ну и дурак. Ревновать такую женщину! Хотя только такую и ревновать — без повода, без причины, просто так, потому что любишь… Ты еще ко мне ее приревнуй. Серьезно. Я к ней очень тепло отношусь, с любовью, она меня тоже считает близким человеком, делится со мной своими заботами… Ладно. Давай дальше. Не получился у них захват заложника…

— И проявились все заинтересованные лица. И проявился мой характер — бить, так уж как следует, чтобы не встал. С десантниками, с оперсоставом горотдела ликвидировали всю преступную группировку под корень. Тоже без стрельбы не обошлось, но кончилось все малой кровью. И их, а не нашей. Оказалось вовлечено в дело столько всякого разного народа, столько всяких связей повылезло! Свидетелей с большим запасом опасной информации уже начали убирать, ведомства забеспокоились — прислали своих следователей, приехала комиссия партконтроля… Связей много оказалось, и не только в преступном мире.

— А чем они промышляли? Какие цели у них были, чем занимались?

— ЗАТО — закрытое административно-территориальной образование, со своими законами и ограничениями. Например, уезжая отсюда нельзя с собой увезти недвижимость и драгоценности. Золотишко там, украшения. Только деньги. Преступная группа занималась вывозом отсюда этих запрещенных изделий — от конкретных лиц конкретным лицам. Но это было не основным, а побочным занятием — основным была транспортировка наркотиков, героина.

— Наркотики? И куда же их перевозили? Зачем?

— Святая простота. Наркотики — самый выгодный и дорогой товар, и наркодельцы — самые богатые люди в мире. А наш рынок — неосвоен и необъятен, лакомый кусок. Вот и создали здесь группу для переправки наркотиков, используя недосматриваемые спецгрузы, военно-транспортную авиацию. И все под крылышком начальственных чинов из… из серьезных ведомств. Группа для захвата Тони была сформирована из уголовников начальством местного лагеря. В городе функционировал дом терпимости с девочками и наркотиками под видом женского общежития местного завода. Городской прокурор там был завсегдатаем…

— Слушай, да об этом роман можно писать! Но когда ты успел — за какие-то два месяца?

— Так это же далеко не все — я же тебе мелкие подробности не рассказываю, а они сами по себе тянут тоже на многотомный роман каждая. Но при этом, учти, никто с меня основной работы не снимал.

— И когда же ты со всем этим управился?

— Трудно сказать. Пытаюсь управиться. Только времени не хватает. Вот сегодня приехала одна очень важная женщина — биолог. Без нее вся наша работа никому не нужна. Вот теперь можно разворачиваться как следует. Но про все про это я расскажу тебе в другой раз.

ЗАПИЛ СВАРЩИК

— Анатолий Иванович, Музыкантов!

— Да, Михеич. Слушаю тебя. Да не части ты! Ну… Ну… Ну……..

— Я сам съезжу! Работай! Резерв есть? Заменить его, говорю, есть кем? Все!

— Двое, видео, машину! Галина Климентьевна, я в город отлучусь.

Машина долго пробиралась по нерасчищенным улицам.

— Тут бы нашего «козлика» надо, куда этой японской красотуле… — ворчал водитель.

Но все же они добрались — почти на самом конце улицы, упиравшейся в сплошную стену тайги, за повалившимся забором стоял ветхий домик. Пес тявкнул и спрятался под крыльцо. Ступеньки жалобно заскрипели под ногами Свиридова и его спутников.

— Дома есть кто? Здравствуйте.

Провисший потолок, покосившаяся печь в трещинах и совсем не к месту полированная мебель и ковры — на полу, на стенах. Двое ребятишек в теплых костюмчиках, уцепившиеся за нарядную юбку матери, неяркий свет через маленькие окошки, наполовину завешенные богатыми занавесками.

— Здравствуйте…

— Андрей где?

— Да вон лежит, как с вечера принял лишнего… Нет, вы не подумайте, он не пьяница, нет… А вы кто будете?

— Я полковник Свиридов, начальник научного центра. Эти товарищи со мной. Попробуйте его отрезвить, — кивнул он сопровождавшим его офицерам. — А вас как величать?

— Варвара Самсоновна.

— Анатолий Иванович. Сядем, Варвара Самсоновна. Пока там его пытаются привести в чувство, поговорим. Смотрю, дом у вас неважнецкий…

— Так из-за этого, он, почитай и напился вчера. Михеич говорил — не надо, сходи к Свиридову… то есть к вам, выходит? А мой-то…

Она заплакала и Свиридов решился и вошел в ее сознание. Оказалось все до глупости просто — переселили их при расширении завода, даже дом не дали разобрать и перевезти из-за срочности, обещали дать жилье, а пока поселили в этой развалюхе, даже корову негде поставить, Андрюша ходил-ходил по начальству жилищному, да что толку — нет возможности, нет денег, нет материалов. Сам бы поправил — так материалы нужны, да и на работе с утра до вечера, пока оттуда доберешься, до затемно встать надо — до автобуса минут сорок пешком идти-то. Вчера снова пошел к этому инспектору, а тот ухмыляется и на взятку намекает, да еще нос воротит — пахнет от тебя что-то нехорошо, как ты посмел прийти такой-сякой! Конечно, деньги собрать можно, Андрюша хорошо зарабатывает, вон и мебель купили, да уж очень погано это… Что это столько важных людей понаехало, как бы Андрюше плохого не сделали, прогулял ведь…

— Посидите с детишками пока тут. А я посмотрю ваш дом. Снимать!

Стены кое-где в углах заиндевели. На коврах, что висели по стенам, виднелись белые полоски инея, потолок провис и держался на подпорках.

С улицы ввели расхристанного сварщика со снежинками и каплями талого снега в волосах.

— Анатолий Иванович… Анатолий Иванович! — бухнулся тот на колени.

— Тебе бы не на колени вставать по пьяному делу, а головой маленько поработать — глядишь, и толк был бы… Смирнов! Валиков!

— Да, командир.

— Поезжайте в горсовет и привезите сюда председателя горсовета Забалуева. Добром не поедет — силой привезти. Исполнять.

Сварщик так и сидел на полу, опустив голову.

— Ты говорить-то можешь?

— Могу…

— Почему терпел?

— Так обещали… Власть…

— Ты к Шабалдину ходил? Ко мне пришел?

— Так мы городские — нами только горсовет занимается… Центр нам не помогает… И жилья не дает…

— У кого вчера был? У какого инспектора? Помнишь хоть?

— Сейчас… Рожа такая раскормленная, так и хочется к печке приложить… Пашкаев его фамилие…

— А чего напился?

— Так… Я вкалываю… А он в теплом сортире цельный день сидит и еще измывается, гад… Давить таких надо… А тут Варя, детишки… Придешь домой — руки опускаются…

— Сказал бы я тебе, да жена твоя услышит… Грамотный? Писать-то можешь? Вот и напиши все, как есть. И почему напился, и как дошел до жизни такой.

Свиридов еще раз прошелся по комнатам, прикидывая, что и как можно подправить. Потом прошел на улицу, вышел на дорогу. Лес стоял тихий, ветер гулял где-то в вышине. До леса по улице стояли еще два дома, ненамного лучше по внешнему виду. Пес осмелел и вышел познакомиться с гостем.

Натужно воя мотором показался белый джип, из него вышел Смирнов.

— Товарищ командующий, гражданин Забалуев доставлен!

— Здравствуйте, Владислав Галилеевич. За способ доставки — прошу простить, но думаю, что на этом ваши неприятности на сегодня не кончатся. Прошу осмотреть жилое помещение и дать оценку пригодности его к проживанию.

Забалуев прошел в дом, Свиридов подождал его и когда тот вышел — кивнул видео-оператору.

— Что скажете?

— Жилье в аварийном состоянии, для проживания практически непригодно. У нас в городе в так называемом частном секторе вашего центра таких домов много, хотя этот, наверное, из самых плохих.

— Так. Почему гражданину Летюхову было отказано в помощи?

— Я не в курсе. Это дело жилотдела… Зачем он снимает?

— Сколько домов в аварийном состоянии в составе жилого фонда завода?

— Но у них же нет частного сектора… И аварийных зданий нет…

— Таким образом вы утверждаете, что ветхий жилой фонд с домами в аварийном состоянии есть в городе только для работников научного центра?

— Ну, зачем же так формулировать… Научный центр последнее время не выделял средств на обслуживание жилого фонда. А средства завода мы не могли…

— Вы представитель Советской власти или завода? Вы, если мне не изменяет память, председатель городского Совета депутатов трудящихся. Советская власть. Так почему у вас одни советские граждане белые, а другие — черные? Почему об одних вы заботитесь, а о других — нет?

— Но горком партии…

— С вами ясно. Поехали к вашему сотруднику Пашкаеву домой, а потом на работу. Хочу посмотреть на его жилищные условия и на него.

Квартира у Пашкаеву была недалеко от главной площади в капитальном трехэтажном здании. В уютной и просторной трехкомнатной квартире их встретила жена Пашкаева — крепко сбитая полная крашеная блондинка в китайском цветастом халате. Оказалось, что детей у них с мужем нет, а она не работает, так как для нее, специалиста по культуре (как она выразилась) в городе просто нет работы.

Сам Пашкаев оказался полненьким коротышкой, угодливым до приторности и готовым выполнить любое распоряжение начальства. Он ничего не отрицал, ни в чем не оправдывался, а все обещал сделать завтра, сейчас же, сию минуту…

Разговор продолжился в кабинете Забалуева.

— Что делать будем, Владислав Галилеевич? Снять вас с председателей горисполкома — дело нехитрое, раз плюнуть, как говориться. Горком партии вам тут не поможет — им бы самим уцелеть, к ним сейчас такие зубры из комиссии партконтроля ЦК приехали… Хотя там и без зубров и иных прочих зверей им ничего не светит, кроме…

Свиридов прошелся по кабинету председателя.

— Работать будете? Без дураков? В чем-то помогу, в чем-то прижму, но работать вы, как мне представляется, умеете и можете. Будете ли?

— Буду. Но ведь не вам это решать, не так ли?

— Сейчас — мне. Договорились. Я приеду к вам послезавтра, поговорим о жилье и строительстве. А пока — Пашкаева уволить. Из квартиры выселить. Ни на какую руководящую работу не принимать — пусть дворником идет к Дерендяеву. Заартачится — объясните ему, что про его взятки я все знаю, и если он начнет рыпаться, то придется отвечать по всей строгости закона. А квартиру — переселенческий фонд у вас есть? Вот в этот фонд и передайте. А если кто протестовать будет — присылайте ко мне, я о них позабочусь…

РАЗГОВОР с ИВАНИЩЕВОЙ

— Ангелина Митрофановна, давайте начнем с того, что командующий полковник Свиридов с его полномочиями и возможностями имеет две ипостаси. Первая — я должен сделать все, что требуется, для вашей плодотворной работы. Это не ваше дело — думать о том, где посадить сотрудника, где он будет спать и что он будет есть, во что и как он будет одет… Это мое дело, и я должен сделать все так, чтобы полностью вас и ваших сотрудников обеспечить всем необходимым. В производственном и бытовом плане.

— Но это же чудесно! А развлекать вы нас тоже будете?

— Обязательно. А вторая моя ипостась — тоже как командующего — осуществлять руководство вашей работой так, чтобы эта работа была направлена на решение заданной проблемы и с наибольшей отдачей. С максимальным эффектом.

— Это уже интересно! Как же вы предполагаете руководить нашей научной работой? Построите нас по росту? Вы ученый? Вы специалист в вопросах генетики? Или хотя бы общей биологии?

— Видите ли, в последнее время я больше интересовался работами зарубежных специалистов — Европа, США. Вот в Техасском университете…

Минут через двадцать Иванищева остановилась на полуслове и вдруг поняла, что она увлеченно спорит с этим полковником по сугубо научным, очень близким ей и вообще мало кому понятным вопросам.

— Стоп! — она перевела дух. — Это что такое? Как вы меня спровоцировали на научную дискуссию? И откуда вы все это можете знать?

— Но вы-то можете?

— Ну я… А это аргумент! Но мы еще поспорим… то есть я хотела сказать — поговорим об этом?

— Естественно и многократно. Пока посмотрите перечень зарубежных изданий, которые мы начнем получать в ближайшее время.

Иванищева стала просматривать листок, переданный ей Свиридовым, то и дело удивленно поднимая на него глаза.

— И все это мы будем получать? — с величайшим удивлением спросила она. — Некоторые из этих изданий я не могла заказать даже через Ленинку. А это что?

— Это? Это препринты университетов, там бывает много занимательного. У нас уже кое-что есть в библиотеке, посмотрите, может быть и найдете что-нибудь полезное. Обратите внимание на работы по созданию ячеек памяти с использованием молекул ДНК. Да, да — в Санта-Фе уже додумались и до этого, и по нашим данным у них кое-что получается.

— А я вас предупреждал, Ангелина Митрофановна! — в первый раз за весь разговор подал голос Умаров. — Тут лаптей не плетут!

— Я так понимаю, Эрнест Умарович, что замечание насчет лаптей следует понимать, как призыв быть ближе к делу? Давайте. Вот вам, Ангелина Митрофановна, для затравки. У сотрудниц, работающих на наших установках, рождаются дети, обладающие аномальными способностями. Во-первых, они телепаты. Общаются между собой в словесно-смысловой и образной форме. Это им было настолько присуще, что они даже говорить в звуковой форме не считали нужным.

— Это правда?… На самом деле?… — Иванищева была настолько ошарашена, что не знала, что спросить.

— Это далеко не все. Эти дети — а выживали только мальчики, девочки умирали при родах — получили способность устанавливать эмоционально-знаковую связь со своими матерями еще до своего рождения. И это полное информационное единство матери и ребенка продолжается уже семь лет — это наибольший возраст мальчика, обладающего такими способностями.

— Что вы называете информационным единством? Что это такое?

— А это когда все чувства одного полностью доступны обоим, все до мельчайших эмоций.

— Этого быть не может.

— Совершенно с вами согласен — этого не может быть потому, что этого не может быть никогда. Но это — есть. Добавьте к этому способность этих детей к обучению, к чтению мыслей окружающих и к проникновению в их информационные поля…

— Полнейшая чушь!

— Вот именно. Вам представится возможность самостоятельно убедиться в этой чуши — мальчики пороются у вас в памяти и достанут оттуда такое, что кроме вас никто и не знает. С вашего, естественно, согласия и разрешения.

— Постойте, Анатолий Иванович… Вы же серьезный человек… И вы хотите меня убедить, что какие-то мальчики не просто бытовые телепаты, а еще и информационные экстрасенсы? И еще эмоционально-чувственно связаны со своими матерями?

— Вы в этом будете убеждаться сами, без моей помощи. А смысл всего, что я вам пытаюсь объяснить, один — надо произвести серьезнейшее обследование детей и родителей, и найти, в чем тут дело.

— Так… Но ведь это где-то совсем рядом с тем, о чем говорил мне Эрнест Умарович — воздействие непонятных мне излучений на наследственно-генетический механизм?

— Не рядом. А именно то самое и есть. Просто объекты появились неожиданно — о существовании мальчиков с их особыми способностями стало известно недавно. До этого было известно о существовании только одного такого мальчика, а теперь их восемь. Вот вам и поле для работы, для развертывания исследований.

— Подробнейшие биологические и генетические исследования… Вы знаете, сколько это стоит? Ах, да, это не мое дело. Когда я смогу начать? Можно увидеть этих мальчиков?

— Да хоть сейчас. Они гуляют вон за тем корпусом.

— Или лучше подождать, пока приедут мои помощники? И развернуть все как следует? Черт знает что, я уже начала советоваться с вами, Анатолий Иванович!

— Познакомиться с мальчиками можно и сейчас. Пугать их исследованиями сразу не стоит, хотя они примерно знают об этом — как, Эрнест Умарович? Подведите их к этому постепенно, а пока попытайтесь освоится с их способностями — к ним, действительно, нелегко привыкнуть.

— А может быть, даже нельзя привыкнуть. — дополнил Умаров. — Вы не расстраивайтесь, Ангелина Митрофановна, Свиридов умеет вышибить из седла любого. Если учесть, что он еще далеко не все сказал…

— Что!? Он еще не все сказал!?

— Анхелина, ты еще прекраснее, когда сердишься! — ответил ей Свиридов на немецком языке.

Умаров рассмеялся.

— И он еще ругается на иностранных языках, — улыбнулась Иванищева, — Ну, что за мужчина — просто душка. Будем считать, что вы ничего плохого про меня не сказали, не так ли?

— Вам перевести? Свиридов сказал, что вы еще прекраснее, когда сердитесь.

— Я же говорю — душка… Так я подумаю, как лучше организовать обследование — психологические, физиологические, генетические… И приду к вам, коварный мужчина… Не сердитесь, привыкайте — я тоже не сахар… Мне почему-то кажется, что лучше всего будет, если с этими мальчиками познакомите меня вы. Я не права?

— Как же такая изумительная женщина может быть неправа? Этого просто не может быть. Она может только заблуждаться…

В ГОРКОМЕ

В здании горкома партии было удивительно тихо и все ходили на цыпочках.

В кабинете первого секретаря их встретил коренастый мужчина с хитрым крестьянским лицом, с простецкими манерами и удивительно цепкими внимательными глазами.

— Коноплев, Алексей Васильевич, — представился он. — Председатель комиссии партийного контроля, созданной специальным решением Центрального Комитета.

Усадив гостей Коноплев раскурил трубочку.

— С Назаром Захаровичем мы уже немного знакомы, — начал он, — А вот с вами, товарищ Свиридов, мне очень хотелось поговорить. С материалами дела я знаком, по отдельным моментам к вам вопросы будут у моих помощников. А у меня один общий вопрос. Как такое могло случиться? Ну, кто из вас первый?

— Давайте я попробую, — начал Брызга, — Мы несколько раз пытались заслать своих людей в преступные группировки, и все безрезультатно. Если бы мы были более настойчивы, более успешно…

— Нет, пожалуй это не ответ. А вы, Анатолий Иванович, как считаете?

— Думаю, проблема значительно сложнее. И значительно проще. Значительно сложнее — очень много всяких факторов сыграли свою роль в образовании и разрастании преступной группы. Значительно проще — ничего бы подобного не было, если бы была налажена работа с людьми. Все аспекты этой работы — и политико-воспитательная, и культурно-массовая, и работа с молодежью, и с неработающими, и с разнообразным контингентом бывших заключенных и условно расконвоированных… Работа с людьми — основа нормального функционирования, здорового функционирования любой системы, включающей человека…

— Интересно. Значит, вы считаете, что недостатки в политико-массовой работе явились причиной рассматриваемых нами преступлений?

— В принципе — да. Когда функциональные части системы перестают выполнять свои функции, а принимаются работать для своего воспроизводства — начинаются сбои в системе. Только сегодня утром мне пришлось столкнуться с таким проявлением деятельности городских властей, когда вместо выполнения своих прямых обязанностей чиновники занимались и взятками, и устройством своих личных дел. Я, например, внимания горкома к своим заботам не чувствовал — я имею в виду заботы научного центра. И партийная организация центра такого внимания тоже не ощущала.

— Вы член горкома — как же так.

— Я не член горкома! И был я тут один раз — когда представлялся как член партии.

— Не может быть!!! Вы же… У вас толковый секретарь?

— Нет, у нас старательный, но совершенно неопытный человек. Еще немного — и я привезу своего комиссара. Запрос в ЦК я уже направил, но не хочу проявлять самоуправство.

— Похвально. Особенно если учесть вашу славу неуправляемого диктатора. Но все же, не можете ли вы более подробно дать картину появления здесь такого махрового клубка преступлений?

— Попробую. Только прошу учесть, что многие моменты — секретны, и говорить о них я буду с большими ограничениями.

— Ну, вы говорите с председателем комиссии партийного контроля Центрального Комитета.

— Если я получу прямое указание моего руководства, и не иначе. Дело еще не кончено.

— Тогда — насколько можно на сегодняшний день.

— Преступная группа появилась в городе не случайно. Где-то и кто-то — для простоты опустим — разработал план создания перевалочной базы. Имелось в виду транспортировка наркотиков от оптовых поставщиков с юга к оптовым покупателям центра. Для осуществления плана кем-то — опять опустим — сюда стали поступать соответствующие кадры по каналам Управления исполнения наказаний МВД. Под чужым именем прибыл и был расконвоирован матерый уголовник для руководства всеми делами. Ему передали связи. Интересно, что в этих мероприятиях принимала участие не только наша система МВД, но и американское ЦРУ. Это для вашего сведения, в материалах дела вы этого не прочтете.

— Это действительно так?

— Еще бы. По каналам наркомафии ЦРУ внедрило в наш закрытый город своего агента. И торговые связи ему выделило от своих щедрот. Но пойдем далее. Почему преступная группа так быстро смогла здесь развернуться? Именно потому, что работа с людьми велась формально, для галочки — начальство лагеря воровало в открытую, строило себе загородные особняки, а этого якобы никто не видел. Почему? Почему должностные лица не проявляли элементарной бдительности? Почему прокурор города шлялся в бордель и приобщался там к наркотикам, а этого никто как-бы не замечал? Почему в городе процветало неравенство работников машиностроительного завода и научного центра в бытовом обслуживании? Опять никто не видел? Почему из ЗАТО можно было отправить посылочку с героином или с золотишком куда угодно? Опять никто не знал? В моем материале, переданном в ЦК, специально есть перечень тех, кто посылал отсюда незаконные посылочки на большую землю. И перечень этот далеко не полный. Бездеятельность, самодовольство, пустопорожнее словоблудие вместо дела — вот вам питательная почва, на которой и расцвела малина преступной группы. Оттуда ей помогли образоваться, а тут ей совершенно не мешали.

— Мрачную картину вы нарисовали. Там помогли, тут не мешали… Все кругом самодовольные болтуны…

— Далеко не все! Но, к сожалению, многие власть имущие. Вон Назар Захарович сколько рейдов проводил, сколько набегов устраивал на дом терпимости до меня. И организаторам все сходило с рук — его просили не мешать нормальной жизни обычного женского общежития машиностроительного завода. А покровители были такие, с которыми ему спорить было несподручно… Вы посмотрите, сколько начальников оказалось причастными к этим делам — хотя бы только во внутренних войсках. А если бы мы привлекли к операции внутренние войска, а не десантников, что бы было? Все бы концы были спрятаны.

— А на чем же, все таки, вы их зацепили? По материалам дела мы этого никак не можем установить. Расскажите, если можно, конечно.

— Тут сработала случайность, ускорившая развертывание событий. Один офицер совершил должностной проступок. Можно было не придавать особого значения и спустить все на тормозах, но я попытался установить причину. И раскрутилось — стоило зацепить, как началось такое! Заключение офицера под стражу привело в движение всю систему. Произошла попытка захвата заложника, при этом погибли люди. Потом вооруженное сопротивление в городе — это все вы можете прочесть в материалах горотдела. Ну, а агентурные данные — да, были и есть агентурные данные. И очень интересные и достаточно подробные. На сегодняшний день в материалах дела около трех с половиной сотен фамилий. Это — прямые участники. А косвенных не считали, это дело следствия. Вы знаете, все затронутые ведомства прислали свои следственные бригады.

— А у вас в центре? Многие оказались вовлеченными в преступную группу?

— Упомянутый офицер, хотя и имел отношение к центру, в нашем штате не числился. Серьезно вовлечен один человек — хранение наркотиков и еще кое-что. И несколько человек, воспользовавшиеся его услугами для переправки на большую землю золота. Его любовницы. Но со своими, учитывая секретность наших работ, мы разберемся сами.

— А установлено ли наличие — или отсутствие утечки секретной информации из научного центра? С машиностроительного завода?

— Пока таких фактов не установлено.

Свиридов и Брызга вскоре вышли из кабинета, а председатель комиссии партийного Контроля Центрального Комитета долго еще сидел в глубокой задумчивости.

ДНЕВНИК ДАШИ

— Анатолий Иванович, здравствуйте!

— Здравствуйте, Дарья Федоровна. Как ваши успехи?

— Какие там успехи… Я вот стала записывать про мальчиков, вроде дневника… Как умею, плохо, наверное… А Юра… то есть Юрий Николаевич говорит, надо вам показать. Вот! Только не ругайтесь очень, я как умела…

— Вы молодец, Дашенька. Ругаться не буду — обещаю. Ваши наблюдения могут оказаться очень полезными. Скоро мальчиков начнут обследовать, вам работы прибавится.

— А это… не больно? Жалко мальчиков, они такие хорошие!

— Я почитаю и завтра к вам забегу. До завтра, Дашенька.

— До свидания, Анатолий Иванович.

У себя в кабинете Свиридов первым делом открыл переданную ему Дашей тетрадь.

Круглым аккуратным почерком были плотно исписаны листы толстой тетради в клеточку.

«В моей жизни произошли перемены. Из интерната привезли семерых мальчиков — сыновей наших сотрудниц, и я теперь буду за ними ходить.

Мальчики совсем маленькие, хотя им уже по пять — шесть лет, а выглядят как трехлетние. Это по виду. Только они особенные. Мне Полина Олеговна объяснила, только я не все поняла пока. И дневник этот не про меня, а про этих мальчиков — может, потом пригодиться.

NN. Их семеро: Саша Кузовенин, Боря Васильев, Сережа Вознюков, Дима Толоконников, Петя Ложников, Вася Самохин и Олег Дзюбановский. Они разные и похожи на своих матерей, но не совсем. Вежливые, аккуратные, очень добрые. Когда Полина Олеговна присматривалась ко мне, я сперва не поняла, зачем это. Но она сказала, что у этих мальчиков отняли несколько лет детства, и новый начальник хочет попробовать вернуть. Мне так жалко их стало, так бы всех обняла бы. А они ласковые и внимательные — чуть что помогают. Даже когда балуются, то слушаются. Полковник Свиридов Анатолий Иванович мне хорошо про них объяснил, и я теперь вижу, с кем они разговаривают молча. У всех их мам есть кавалеры, и мальчики их знают и отличают. Верно знают они много, чего я не знаю, но не хвастают и не смеются надо мною. Очень любят, когда им рассказывают или читают. Сами уже читают легко и быстро, но любят больше, когда им читают. Еще любят, когда приходит кто из особенных, я их теперь знаю, и обучает их. Как они понимают все эти премудрости — ума не приложу, я-то со своим образованием не понимаю, а они-то совсем маленькие! Но понимают.

NN. У нас все время дежурит кто-нибудь из отряда капитана Воложанина — тот говорит, что это объект охраны. Сам он человек еще не старый, приветливый и уважительный, несмотря на… Это к делу не относится, это уже не про детей, и писать про это я не буду. И еще все время мне помогают их мамы — то одна, то две, то трое возятся с мальчиками. Они молодцы, потому что ходят за всеми, а не за своими. Я со всеми подружилась, и с мальчиками из отряда Ю.Н. тоже. Они тоже ходят за всеми, а сыновья их симпатий относятся к ним по-родственному. Мальчики Ю.Н. относятся ко мне, как к своей сестренке, поэтому мне с ними легко и с мальчиками они помогают.

Как мальчики обрадовались валеночкам! Не просто обновке, но рады были и благодарили, как новой неизвестной им вещи. Все им надо знать — а как их делают? А из чего? Такие милые любопытные мордочки. А когда Коля Петров подшил валеночки, как они удивлялись — вроде просто, а как удобно! Когда кто из дежурных начинает какое рукомесло, их не оторвешь.

NN. Мои мальчики растут как на дрожжах. Первый день Гриша, сын полковника Свиридова, казался взрослым перед ними, даже сын Полины Олеговны, которого все зовут просто Мальчиком, хотя он Олег, был много выше, а теперь они подравниваются. Я тут писать не буду, а в конце тетрадки перепишу все данные про них — а их взвешивают, меряют, смотрят каждый день. И они не капризничают, вот что изумительно! Сегодня полковник Свиридов спел им песенку про страну Бразилию и про черепах. Песенка веселая, мы все уплясались под нее. Потом мальчики запросили книжки про страну Бразилию и про черепах, и читали эти книжки. Я бы не стала писать, только книжка про черепах была написана на английском языке — и Петя Ложников разобрал текст и прочел всем, и другие тоже понимают. Хотя с ними по языку не занимались. Я с ними только гимнастикой занимаюся, куда мне больше. Полковник Свиридов обещал, что приедет воспитательница из Москвы, чтобы с ними заниматься, они ни сказок, ни детских стишков не знают. Я помаленьку им рассказываю, что помню, стишки учу с ними, песенки пою. Только я не полковник Свиридов, по ихнему мысленно не умею и мне потом приходится объяснять все, чтобы они поняли.

NN. Сегодня собрались в бассейн, а у меня купальника нет! Вера Ложникова за руку отвела меня в подвал, где всякая одежда, и там намеряла на меня купальник. Вера только кажется грубой, шумит, а сама добрая-предобрая, просто притворяется. У нее кавалер и близкий дружок старший лейтенант Кулигин Никита, так она ему в рот смотрит, только скрывает. В бассейне было много нервов и шума — мальчики Ю.Н. стали учить моих мальчиков по-своему. Мамы благим матом орали на бережку, а я обмирала в воде. Так и хотела отнять и самой на руках по воде пронести. Но все обошлось и мальчики мои поплыли, мамы успокоились, а что купальник у меня был очень наглый открытый никто и не посмотрел. Мальчики сохнуть под кварцем легли не с каждой своей мамой, а кучкой около меня, а все кругом. И послушно переворачивались. И так смешно ныли — просились еще в воду, к мамам с их кавалерами.

Мне тоже хотелось еще поплавать, но я осталась лежать с мальчиками. Когда мы уходили, то встретили полковника Свиридова, и мальчики ему похвастались про свои успехи.

NN. Каждый день узнаю про моих мальчиков новенькое, даже трудно записать. Вот они никогда не соревнуются и не играют — кто первый, кто быстрее. Почему? Бросаем мяч в корзинку, кто быстрее попадет — так они начинают помогать, кто неловко бросает. Наперегонки бегать не получается — бегут кучкой, все вместе, никто вперед не бежит. Гриша Свиридов рисует с ними — ни разу не слышала, чтобы он говорил, кто лучше рисует. А сам он рисует от бога, какие портреты нарисовал.

На улице мальчики ведут себя смирно, но если с ними начать играть и баловаться — то держись, всю тебя снегом закидают да еще кучу устроят. А потом так заботливо помогут отряхнуться и в тепле раздеться — смех да и только! Я их раздеваю и ругаю, что мокрые, а они мне помогают снять с меня мокрое и тоже на меня ругаются. Сперва я их стеснялась — как ни говори, мальчики, но потом перестала — они с матерями привыкли. Спим в одной комнате, спят они спокойно, только иногда Боря Васильев ночью плачет во сне, а так они очень спокойные. Ночью на горшок встают сами, и если не помогать, то вполне управятся, уже в туалет начинают ходить.

NN. Купаю их каждый день — им нравится. Стала в налитую ванну сажать всех сразу, а потом по одному мылить и споласкивать под душем. Смеются и повизгивают, довольные, как поросятки. Они помогают мыть друг дружку, да еще кто-нибудь из мам придет. Был большой конфуз — я когда мою их, раздеваюсь, чтобы не намочится, а помогать пришел Коля Петров, дружок Нины Самохиной. Вот мы с ним моем мальчиков, моем, а потом я спохватилась — батюшки, я же раздетая! Хорошо хоть не до гола разделась — лифчик и трусики оставила. А он ничего, ни словом не показал, и никому потом не сказал. Я к дежурным стала относится как к своим братьям, мало ли какая неловкость бывает. Они ко мне тоже по-родственному относятся, не обижают. Когда я с Ю.Н. гуляю — за детьми посмотрят, и ни смешка, ни ухмылочки.

NN. Полковник Свиридов приходит почти каждый день, или на прогулке с детьми поговорит. Песенку спел нам про Бричмуллу — это кишлак, поселок такой в Узбекистане, около горы Чимган. Там в песне есть слова, которые не для детей — а они все поняли. Это я к тому, что мои мальчики что-то знают про взрослую жизнь. Тут у Гали Вознюковой нелады вышли с Сашей Хитровым, а потом все уладилось и такая она благостная пришла, такая довольная. А Сережа мне и говорит — у мамы с дядей Сашей все наладилось. Откуда он знает? Или когда Елена Архиповна с ними занимается, всякие там книжки и атласы смотрит — кто ей говорит, что Васе нужно пойти пописать, он может заиграться?

Подружились мои мальчики не только с Гришей Свиридовым, Олегом Ерлыкиным, но и с Владиком Медяковым — он наполовину парализован, на коляске ездит, ему уже почти шестнадцать. Ходят к нему в лабораторию, учатся на компьютере. Меня пытаются научить — и толково так объясняют, я все понимаю.

NN. Гриша Свиридов готовится сдавать в школе экстерном, то есть учит все сам. С ним занимаются и Баранов, и Потапович, и Карцева, и Антонина Ивановна (жена Свиридова), и Худобин — много. А теперь придумали учить их вместе — моих мальчиков и Гришу с Мальчиком. Пока им нравится. Владика на коляске мои мальчики уже вытащили на улицу — как же тот был доволен! А тут еще из Москвы приехал интересный человек Семен Гаврилович Черномырдин и Мальчик привел его к нам. Привел и говорит про то, что Семен Гаврилович попросил у него руки его мамы и он дал согласие, стало быть отдал свою маму Семену Гавриловичу в жены. Где это видано? У маленького мальчика просить руки его матери? Только мне все меньше странного во всем происходящем кажется — почему бы это? Совсем не удивлюсь — хоть и стыдно мне — если мои мальчики знают все про нас с Ю.Н. Не просто, что мы с ним гуляем, а про все-все-все. Сама не пойму — я никому не рассказываю, да и не смогу, а вот то, что мои мальчики могут все это знать — не климатит. Меня куда больше заботит, когда кто из мальчиков начинает слишком прыгать верхом на животе своей мамы или на ее кавалере — как бы не упал, как бы не уронили, как бы не зашибся.

NN. Семен Гаврилович детей любит и очень серьезно к ним относится, и иногда мои мальчики над ним подшучивают. Но как они потом все вместе радостно хохочут. Он с ними разговаривает о музыке, приносит флейту, играет. Вроде бы с детьми говорить не умеет, говорит по-взрослому, а мои мальчики слушают. Я тоже слушаю и понимаю. Глядишь, и музыке научатся. Надо бы танцевать их научить — все в жизни пригодится. Самой страсть как хочется потанцевать! Мальчики будто поняли и просятся в наше кафе — послушать музыку. Глядишь, уговорят — они такие.

NN. Мои мальчики прекрасно разбираются в технике — с компьютером они управляются запросто, а вот животных не видели — только на картинке. Особо я почувствовала сегодня, когда они увидали живую собаку. Патруль с овчаркой зачем-то завернул к нашему корпусу и мальчики собаку увидали. Они сделали стойку совсем как охотничьи собаки делают и тогда овчарка обратила на них внимание. И вырвалась.

Как она вырвалась — не знаю, но тогда я не испугалась, что собака бежит к мальчикам, а мальчики бегут к собаке. Я не могу объяснить, почему я испугалась потом, когда собака уже ушла. Но собака не бросилась на мальчиков, а остановилась и стала вилять хвостом и обнюхивать мальчиков. А они гладили ее и что-то ей говорили. Когда я подбежала они все вместе сидели на снегу и собака давала им лапу. И улыбалась. Коля Петров может подтвердить — он тоже подбежал и видел.

Мальчики говорили что-то про уши, лапы, зубы и собака им показывала то, что они хотели — ей богу! И когда подошли патрульные и позвали ее, она встала и пошла за ними, но она оглядывалась и махала хвостом! А мальчики звали ее приходить еще. Только когда собака и патрульные отошли далеко я увидела, что у Коли пистолет на боевом взводе и он ставит его на предохранитель. И тут я испугалась.

После этого разговору было про собак! Книги достали про собак, меня спрашивали про нашу собаку.

Хочу пойти к полковнику Свиридову, ведь мальчики ни кошки не видели, ни козы, ни коровы, ни лошади — как такое можно? В городе Москве и то небось и собаки есть, и кошки, и всякие птицы и другие. А у нас тут даже птиц сейчас нет — холодно, зима, а зайцы, лисы, волки, медведи, белки, горностаи — в тайге, они по дорожкам-то не ходят.

NN. Удивительное дело — собака пришла в гости сама. Не увидела бы — не поверила бы ни в жисть! Она шла спокойно и солидно, и только совсем уж близко побежала, потявкивая.»

Дочитав до конца Свиридов протянул руку к телефону.

МОЖЕТ, ПОСИДИМ СЕГОДНЯ В ТЕПЛЕ?

— Может, посидим сегодня в тепле? — сказала вечером Воложанину Даша, и добавила, смущаясь, краснея и опуская глаза, — Целоваться-то на морозе плохо…

Они вместе проверили уснувших мальчиков и вместе вошли в комнату свиданий. Прямо у двери Даша коротко поцеловала его и задвинула щеколду.

— Ой, Юрий Николаевич, что же это вы со мной делаете! Чтобы девушка да сама дверь замкнула, чтобы не помешали — ну, уж это просто я не знаю что…

— Даша, а тебе не кажется, что это нормально? Ты считаешь, что сделать нужно именно так, и все. Такая ты мне нравишься еще больше!

— А я вам нравлюсь, Юрий Николаевич? Взаправду?

— Взаправду. А я тебе?

— Что уж тут спрашивать…

Сидя рядом целоваться было не очень удобно, и сперва он повернулся к ней и обнял ее за плечи, потом она развернулась к нему.

— Интересно, а как другие целуются? — она встала и одернула платье.

— Как это как?

— У вас же были… женщины, с которыми вы целовались? Как они целовались?

— Женщины-то были, верно… Но так сладко, как ты, никто не целовался.

— Уж будто бы!

— Дай проверю!

Даша наклонилась к нему, подставила губы, а потом села к нему на колени, обняла горячей рукой за шею.

— Никак не пойму, что это со мной такое… Ведь сама к тебе на колени села, никто не толкал… Стыд и срам! — шептала она ему на ухо, — А мне не стыдно… Объясни, почему?

Воложанин гладил ей плечи, спину. Его руки опускались все ниже, но Даше это не казалось нескромным. Она устроилась поудобнее у него на руках, и когда его рука коснулась ее колена, она не замерла, а даже сделала движение навстречу его руке.

Сидеть у него на руках и целоваться было очень приятно, и Даша даже подумала, что опытная Валька такого блаженства не знала.

Положив голову ему на плечо Даша наблюдала, как его рука путешествовала по ее ноге от щиколотки вверх, до колена, и потом еще чуть-чуть вверх. Она внутренне замирала и ждала, когда же его рука… но рука поднималась до края чулка, нахально выставившегося из-под платья, и останавливалась…

— Юра, Юрочка, милый ты мой… Как мне с тобой хорошо… Расскажи еще про своих родителей, уж очень хорошо ты про них рассказываешь…

ОФИЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

На этот раз Воложанина не было несколько дней и Даша, сама того не замечая, стала даже нервничать и думать — а не случилось ли там чего-нибудь.

Но он появился, правда довольно поздно, когда спали не только мальчики, но и сама Даша. Она проснулась от его взгляда. Он просто стоял рядом с ее кроватью и смотрел на нее.

Даша открыла глаза, увидела его и улыбнулась. Первым ее движением было протянуть ему руки, чтобы он нагнулся и поцеловал ее, но она застеснялась, застыдилась своих оголенных плеч, но не закрыла их, а прошептала.

— Иди, я сейчас… — она встала, накинула халатик и вышла к нему.

Они обнялись прямо в коридоре.

— Я совсем еще не проснулась, — сказала Даша, уткнувшись носом у него за ухом. — Как у тебя дела?

— Нормально. А у тебя?

— Я скучала без тебя… Если хочешь, пойдем погуляем. Только я оденусь…

— Я с дороги, две ночи не спал, устал, как бобик. Посидим немного?

— Давай…

Они устроились на диване. Даша прикрыла халатиком голые ноги и прислонилась к нему.

— Знаешь, я все еще сплю и ты мне только снишься, — она положила голову ему на плечо. — Вот так совсем хорошо, снись мне дальше…

Он взял ее руки, погладил их и поцеловал, а она стала рассказывать обо всем, что произошло за его отсутствие. Но голос ее становился все тише, глаза закрывались.

— Дашенька, да ты заснешь сейчас!

— Я сейчас… — она придвинулась поближе и удобнее пристроилась у него на плече. — Я… сейчас…

Воложанин отнес Дашу в спальню, снял с нее халатик и уложил ее в кровать.

— Ты снись мне дальше, — улыбнулась она ему с закрытыми глазами.

День был светлый, погожий, хотя солнца, как всегда, видно не было. Но мороз немного спал и ребятишки с удовольствием катались на санках с горки. С ними вместе и с неменьшим удовольствием катались Зина и обе Веры, а Даша стояла в сторонке.

— Дарья Федоровна, здравствуйте.

— Здравствуйте, Юрий Николаевич. Ну, никак не могу привыкнуть, что вы вот всегда так… незаметно…

— Не пугайтесь, прошу вас…

— Я и не пугаюсь… Чего пугаться-то…

Они медленно пошли рядом.

— Я хотел сказать вам, Дарья Федоровна…

— Так скажите, Юрий Николаевич…

— Я так много думаю о вас…

— А я спросить вас хотела… Вчера я заснула прямо… Вы меня в кровать уложили… Как вы меня укладывали?

— Вы так спать хотели, что было грех вас… разгуливать. Я и уложил вас.

— Какая жалость, что я спала и не видела… не чувствовала, как вы это делали… Развязали поясок на моем халате?

— Развязал.

— Сняли халат?

— Снял.

— Ой, мама!.. — Даша искоса поглядела на него, но не смущенно, а улыбаясь, — Дальше что делали?

— Посадил на кровать.

— Дальше.

— Снял тапочки.

— Дальше…

— Уложил на подушку. Укрыл одеялом.

— И не поцеловали?

— Поцеловал.

— Один раз?

— Несколько… в разные места.

— И в какие же? Сознавайтесь!

— Коленки поцеловал. Плечи поцеловал. Щеки.

— Мне все это снилось… А еще снилось, что вы рядом со мной лежите… — тут Даша не выдержала, немного смутилась, и мельком взглянув на него добавила, — И что я вас обнимаю…

— Дашенька, да это же… Мне тоже снилось, что ты рядом, и что ты обнимаешь меня!

— Вот видишь…

— Дарья Федоровна, я хочу сказать… Я хочу сделать вам официальное предложение… Давайте спать в одной кровати, будьте моей женой. Пожалуйста…

— Да, Юрий Николаевич, задали вы мне задачу, — начала было Даша, но не выдержала, — Юрочка, милый, да хоть сейчас! Давай скорей поженимся, нет никакой мочи больше!

Она повернулась к нему, готовая тут же обнять и расцеловать его, но, увидев мальчиков на санках, остановилась.

— Даже поцеловать тебя сейчас неудобно… Милый мой!