Книга о моем убийстве

Марк Маффин

Когда твоего брата-близнеца находят мертвым возле психбольницы – это ужасно. Пусть вы и не общались пятнадцать лет. Но что, если в убийстве подозревают тебя? Если у следователя с тобой личные счеты? Если твоя жена ведет себя странно, а по квартире будто бродят призраки? И если все, что брат тебе завещал – пропавшая рукопись романа «Книга о моем убийстве»? Книга содержит нецензурную брань.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

1

— Почему Лурц? — спросил Дима.

Откинулся на сиденье. У Шигорина — удивительно — была иномарка. Неплохая. Дождь взял передышку. За окном было серо и свежо. И лужи на дорогах — Дима, как в детстве, с интересом смотрел на брызги, летящие из-под колес.

Они ехали в больницу Егора. За город.

— Вас что-то смущает? — сказал Шигорин.

— Он хороший врач. И Егору нравился. Его раньше силой брали — он в квартире баррикадировался и угрожал взорвать газ. А как Лурц появился, сам просил его отвезти.

— Хороший врач и хороший человек — разные вещи.

Шигорин тормознул, давая перейти шоссе какой-то сельской бабке с тележкой. Бабка посмотрела на машину и погрозила кулаком.

— Я встретился с коллегой, — вновь газанул Шигорин. — Он специалист по вопросам дееспособности. Вы знаете, что Лурц раньше возглавлял клинику в столице?

— Да.

— А знаете, почему перестал возглавлять?

Дима промолчал.

— Его уволили. За злоупотребления, — сказал Шигорин.

— Злоупотребления?

— Да. У моего коллеги была клиентка. Ищеева. А у той сестра. И трехкомнатная квартира в центре. Потом Ищеева познакомилась с молодым человеком. Решила переехать к нему. И предложила сестре разменять квартиру.

Шигорин притормозил. Снова бабка. Наверно, новая. Но почти неотличимая от старой. И тоже погрозила кулаком.

Как в ужастике про временную петлю.

— Сестра, — поехал Шигорин дальше, — была против. Ищеева решила продать свою долю. А сестра «поговорила» с Лурцем и тот упек ее в ПНИ.

— Какие пни? — спросил Дима.

Поля сменились лесом, росшим возле больницы. Обстановка навевала.

— Психоневрологический интернат, — объяснил Шигорин. — Ищеева проторчала там три года. Вышла благодаря журналисту, который делал репортаж о психиатрических учреждениях. Обратилась к моему коллеге.

— И?

— Часть квартиры вернула. Лурц признал ошибку, но умысла доказать не удалось — его адвокаты напирали на то, что он добросовестно заблуждался. Говорят, правда, что заблуждался он уже не раз. Лурц написал по собственному. Теперь вот у нас всплыл.

Вдалеке показалось здание больницы. Они подъезжали.

— При этом, — сказал Шигорин, — нам совершенно не важно, реальны ли были претензии вашего брата к Лурцу. А знаете, почему?

— Потому что даже беспочвенные подозрения в халатности поставят на карьере Лурца жирный крест?

2

— Куда? — встал на их пути бритый наголо молодой санитар.

Почесал наколку на руке. Какую точно — Дима не рассмотрел, но видел что-то похоже в детстве по НТВ.

Шигорин объяснил ситуацию.

— Позвоню, — сказал санитар и отправился на вахту.

Дима осмотрелся. Когда он в последний раз навещал Егора, фойе было заставлено строительными лесами. Теперь леса убрали, а побеленный потолок прямо бросался в глаза. На стенах вывесили новую агитацию. Как обычно, про вред алкоголя и курения, но новую, в аккуратных рамках и под стеклом.

— Можешь проходить, — кивнул санитар Диме. — А вы… — посмотрел он на Шигорина.

— Я адвокат.

— Адвокат — это ролик на ютубе. А у меня — распоряжение начальства.

— Речь идет об уголовном преступлении, — попытался объяснить ситуацию адвокат.

— Тем более, — ответил санитар и начал набирать номер Лурца.

Потом велел Диме купить в автомате пятикопеечные бахилы — это тоже было новшеством — и провел в кабинет Лурца.

***

— Чай, кофе, сок? — улыбнулся Лурц Диме.

Тот помотал головой. Сел в погрызенное молью кресла напротив врача. Он почти никогда не общался с Лурцем, перекидывался парой слов, проявляя вежливый интерес к болезни брата, а в кабинете главврача не был и подавно.

Уютно. Умиротворяющие картины на стенах. Полки, заставленные разноцветными папками. Запах кофе.

— Как скажете. Поднимаем культуру обслуживания в психучреждениях восточной Европы, — пошутил Лурц.

— Рад за вас.

— Простите, что не пустил вашего адвоката — с определенных пор я их не сильно люблю.

— Вы про случай с Ищеевой?

— Да.

— Вам же удалось…

— Удалось, — кивнул Лурц. — Но никто — даже мой адвокат — не поверил, что я не виновен.

— Складно говорите. Готовились?

Лурц рассмеялся.

— Ага. Узнав о смерти Егора, я подготовился к вопросам со всех сторон. У меня даже есть релиз для прессы.

— Так что с Ищеевой?

— Я ошибся. Потому что сам стал жертвой обмана.

— Неужели.

— Представьте себе ситуацию. У вас есть брат…

Лурц замолчал.

— Простите, — сказал он. — Представьте ситуацию. Есть два брата — Петя и Вася. Петя не любит Васю и каждый день сыпет ему в суп пурген. Вася жалуется на понос врачу. Что должен сделать врач?

— Назначить анализы.

— А если на дворе девятнадцатый век, анализов нет и можно полагаться только на жалобы пациента?

— При чем тут девятнадцатый век?

— Девятнадцатый век — это состояние современной психиатрии. У нас нет анализов, нет точных методов исследования. Я мог полагаться лишь на слова Ищеевой, которая сама была уверена, что сходит с ума.

— Сама?

— Это называется газлайтинг. Психологическое насилие, когда агрессор создает у жертвы ощущение, что она сходит с ума.

— Как-то…

— Сложно?

— Неправдоподобно, — ответил Дима.

— Это вы зря. В легкой форме с газлайтингом сталкивается каждый. Муж раскидывает по квартире носки. Жена говорит, что он ведет себя как свинья. Муж заявляет, что она сошла с ума на пункте чистоту. Еще вариант. Девушка изменяет парню. Тот что-то подозревает. Она заявляет, что у него паранойя.

— Понятно.

— С Ищеевой было хуже. Сестра подмешивала ей в еду трициклики с галлюциногенной побочкой. Прятала вещи. Переводила стрелки часов. Рассказывала общим знакомым, что Ищеева ведет себя странно. И те заметили странность. Говорили Ищеевой, что ей пора бы обратиться…

— А Ищеева?

— Ищеева злилась — как любой, кого называют психом. Но мы же уверены, что психбольные никогда в этом не признаются. Окружающие расценивали ее «всплески» как признак безумия. Слухи дошли до начальства. Ищееву уволили. А сестра завладела телефоном Ищеевой, и стала переписываться с ее молодым человеком.

— Хотела поссорить?

— Слишком просто. И подозрительно. Наоборот — писала от лица Ищеевой СМС-ки, полные любви.

— Зачем?

— Вы когда-нибудь читали свои сообщения, которых вы не писали?

Дима вздрогнул.

— Когда сестра Ищеевой обратилась ко мне за помощью, та была уже «готова».

Лурц отхлебнул воды из стакана.

— Поэтому да, я совершил ошибку. Которая стоила человеку трех лет жизни. Но девяносто девять процентов моих коллег поступили бы точно так же. Вы мне верите?

Дима молча смотрел на Лурца.

— Мой адвокат тоже не поверил, — рассмеялся Лурц.

— У меня ощущение, что вы оправдываетесь.

— Да. И у меня есть резон.

— Какой?

— Не прикидывайтесь. Мы оба знаем, что в убийстве Егора вы подозреваете меня.

— Да. Вы боялись, что Егор подаст против вас судебный иск. И даже если в случае с Ищеевой вы ни при чем, иск Егора все равно бы похоронил вашу карьеру.

— Разумно. А вы считаете, что Егора убили?

— Да.

— Вы немного похожи на того следователя, что меня допрашивал. А хотите, я назову вам главную причину почему я не убивал Егора?

— Допустим.

— Да или нет?

— Да.

— Назову. Но за одну услугу.

— Услугу?

— Да, — сказал Лурц. — Расскажите о себе.

3

Женя сидела в кабинете у начальника и готовила Димины костюмы к отправке в химчистку. Уже часа полтора. Дело было ответственное — Дима терпеть не мог электронные записные книжки. И вообще блокноты. Записывал все на клочках бумаги. Как школьник. Прятал в карманы пиджака и благополучно о них забывал.

А потом просил Женю разобрать все эти завалы бумаг перед отправкой пиджаков в химчистку.

Выкинуть бумажки скопом было нельзя — на некоторых записывалась важная информация. Оставить — тоже: Дима не переносил завалы и злился, когда Женя сохраняла ненужную информацию. Надо было изучить каждую бумажку по отдельности и решить, нужна она начальству или нет. В такие дни Женя чувствовала себя Золушкой, перебирающей крупу.

Записки с номерами телефонов Женя сохраняла в первую очередь. Обладателя номера указано, как обычно, не было. Женя понимала, что завтра придется сесть на телефон, позвонить по каждому номеру, извиниться и уточнить с кем имеет честь. Дурдом.

Следом шли записки, даже неразборчивые, содержащие фигурные восклицательные знаки или жирные подчеркивания. К категории важных относились также бумажки, на которых отдельные слова были написаны жирно или печатными буквами — так Дима записывал очередные пришедшие ему в голову бизнес-идеи.

В топку Женя отправляла совсем уж «туалетные» клочки со словами типа «зубной» и парикмахерская» и датами визита. Зачем Дима все это записывала, Женя не знала — все равно приходилось по десять раз напоминать самой.

Она уже справилась с двумя пиджаками. Оставался третий, самый сложный. Тот, в котором Дима в последний раз навещал брата и который носил вплоть до похорон. Дима мог сколько угодно храбриться, но Женя знала — смерть брата нанесла ему серьезный удар, сделав записи еще менее разборчивыми, чем обычно. Сейчас Женя завидовала героям американских детективов, которые в сложной ситуации могли обратиться к стороннему специалисту. Например, по древней клинописи.

Она вывернула содержимое пиджака на стол. Всмотрелась. Записки. Пустая пачка сигарет. Упаковка орбита с двумя подушечками. Другие вещи, которые Дима на автомате положил в карман.

И одна вещь, которую в карман пиджака положил явно не Дима.

4

— Рассказать о себе? — спросил Дима.

— О вас, — улыбнулся Лурц.

— Зачем вам это?

— Хочу восполнить пробелы в истории болезни Егора. Чувствую вину за его смерть. Если бы я разобрался в причинах его помешательства, все могло бы повернуться иначе.

— Вы что-то недоговариваете.

— Не скрою. Есть еще одна причина, но о ней я расскажу позже. Ну так как, побеседуем?

— А мне от этого какой прок?

— Вы подозреваете меня в убийстве Егора. Я могу доказать, что я не убивал вашего брата. А могу и не доказать — и в таком случае вы зря потратите время, ища доказательства моей вины. Вы согласны?

Дима помолчал.

— Смотря что вы хотите узнать, — сказал он.

— Вы часто думаете о брате?

— Ну…

«Часто. Разве что на месте Иры его не представляю».

— Как когда, — ответил Дима.

— Какие эмоции вы испытываете?

— Смешанные.

— Какие эмоции?

— Смешанные.

— Ирония, сарказм?

— Да.

— Ясно.

Дима исподлобья посмотрел на Лурца.

— Зачем вам я, если вы и так всё…

— А вы, — перебил Лурц, — думали, почему смерть брата вызывает у вас…

— Иронию? Нет.

— Замечательно.

Лурц сделал на бумажке какую-то пометку.

— Зачем вам это? — спросил Дима.

— Вы знаете, почему я решил стать психиатром? — спросил Лурц.

— Потому что любите отвечать вопросом на вопрос?

— Нет, — засмеялся врач. — Потому что я психопат.

Повисла пауза. Звенящая. Сквозь которую Дима услышал, что на улице снова стал накрапывать дождь. Сколько можно…

— Странное заявление для человека…

–…которого подозревают в убийстве?

— Да.

— Я люблю театральные эффекты, — засмеялся Лурц. — Знаете, в чем главная проблема психопатов?

— Они задают слишком много вопросов?

— Они не способны испытывать эмоции. Моя мама — у нее было биполярное расстройство — могла с утра подарить мне машинку. А вечером — швырнуть ее в стену. Но я ничего не чувствовал по этому поводу.

— Вас пожалеть?

— Я задумался, — продолжил Лурц, — что со мной не так. И нашел ответ — я не понимал маму. Вообще не понимал. И весь мир — тоже, он казался мне непредсказуемым и абсурдным. А к тому, чего не понимаешь, невозможно испытывать эмоции. Я стал психиатром, чтобы понимать людей, чтобы научиться чувствовать.

— Зачем вы мне это рассказываете?

Дима посмотрел в окно. Посмотрел на часы. Посмотрел куда угодно — лишь бы не видеть глаза Лурца, которые выворачивали его, Диму, наизнанку.

— Я стал психиатром, чтобы понять людей и научиться чувствовать к ним хоть что-то. Вам нужно сделать то же самое с собственным братом.

— В смысле?

— У вас нет целостного образа Егора. Вы хотите сопереживать ему, но не можете. Вам нужно понять, кем он был, но осколки памяти, которые остались от Егора — острые, режутся. Вы кутаете их в обертку иронии, но безрезультатно.

— Приму к сведению — о Егоре лучше не думать.

— О Егоре нужно думать. Нужно — иначе вы не испытаете горя.

— Не вижу в этом ничего плохого.

— Зря. Горе помогает справиться с утратой, отпустить человека, которого мы потеряли.

— Может, я хочу, чтоб Егор навеки остался со мной.

— Не хотите, — сказал Лурц. — Я потерял мать много лет назад. Я не смог ее понять. Она сниться мне каждую неделю. Постоянно швыряет о стену ту чертову машинку. Но у вас ситуация куда сложнее.

— Правда?

— Сарказм. Вы знаете, что психические заболевания имеют генетическую природу?

— К чему вы клоните?

— Вы с Егором — братья-близнецы. Я долго думал, почему вы не лежите в соседних палатах. Потом понял — Егор декомпенсировал развитие вашего заболевания, взял на себя этот крест, позволил вам нарастить защитную скорлупу жизни. Вы не сошли с ума в пику Егору, чтобы не быть похожим на него.

Дима закашлялся. Чтобы не выдать себя выражением лица.

— Теперь о проблемах. Егор умер. Вы больше не можете выстраивать свою анти-идентичность. И если вы не сможете отпустить его образ, станете пациентом моей лечебницы.

— А у вас есть платные палаты?

— Снова ирония.

— Смех — лучшая защита, — сказал Дима. — Это, по-моему, Фрейд?

— Фрейд. Но фраза выдернута из контекста. С точки зрения психоанализа, защита — это плохо. Мы смеемся на тем, что должны принять.

— Интересная мысль. Поставлю себе в статус.

— Помните, я говорил, что есть еще одна причина моего к вам интереса?

— Вы не хотите, чтобы я занимал лишнюю койку в вашей больнице?

— Да, — засмеялся Лурц. — Нас и так недофинансируют, а тут еще вы. Подумайте над моими словам. Вы всегда знаете, где меня найти.

— У вас еще есть вопросы?

— Есть. Один. Но вы на него не ответите. Из-за чего вы поссорились с братом?

— Вы правы. Не отвечу.

— Я так и чувствовал. Егор тоже не хотел отвечать.

— У меня ощущение, что вы могли убить Егора просто потому, что он не дал себя вылечить.

Лурц расхохотался:

— Простите. Разворчался как старый дед. Профессиональная деформация. В конце концов, вам решать. К тому же схожие болезни проявляются не у всех близнецов.

— Если вопросов больше нет, прошу исполнить вашу часть договора.

— В смысле?

— Вы обещали рассказать, по какой причине вы не могли убить Егора?

— Чуть не забыл, — сказал Лурц. — Тут все просто. Допустим, Егор хотел подать против меня иск. Тогда бы что?

— Тогда бы вас ждали серьезные проблемы.

— Абсолютно верно. И я бы вполне мог его убить. Я же психопат. Да?

Дима кивнул.

— И вот здесь загвоздка. Если бы я хотел убить Егора, я бы его убил. Я бы не стал имитировать самоубийство. Ни один иск в суд не создаст мне таких проблем, как самоубийство пациента. Меня уже вызвали в областное отделение минздрава, и у меня есть ощущение, что если вы, вслед за братом, сойдете с ума, вас будет лечить другой доктор, а я — подметать пол у вас в палате.

5

Шигорин мрачно курил на больничном крыльце. Под табличкой «Не курить». Дима усмехнулся.

— Ну как прошло? — спросил Шигорин.

Дима пересказал разговор, опустив касающуюся его самого часть.

— Звучит логично, — сказал Шигорин. — А мы можем пообщаться с кем-нибудь из персонала? Узнать, не было у Егора с кем конфликтов?

— Нет. Лурц сказал, что беспокоить пациентов вопросами об убийстве можно только через его труп.

— Но…

— Он еще добавил, что никаких конфликтов у Егора не было. Что, вопреки стереотипам, психбольные совершают преступления реже рядовых граждан.

— Проблема, — сказал Шигорин.

Они спустились вниз и направились по размытой дождем тропинке к выходу с территории.

Дима бывал тут редко. Слишком редко для брата. Если Егору было что-то нужно, посылал кого-то из фирмы. Посылал Женю. Даже Ира ездила пару раз.

Аллея вдоль тропинки была засажена чахлыми деревьями. Справа, метрах в десяти, стояла покосившаяся и промокшая беседка, где в спортивных костюмах и болоньевых куртках сидели пациенты. Сидели на клеенках, но Дима знал — даже эту привилегию нужно было заслужить кротким нравом.

— А что, если завербовать шпиона? — спросил Дима.

— Что?

— На лапу дать кому-нибудь из этих — чтоб они для нас информацию пособирали.

— Это неэтично. Они больные люди. К тому же легко себя дезавуируют.

— А санитаров?

— Которые первыми стукнут Лурцу? Дима, это нерабочий план. Хотя…

Шигорин посмотрел куда-то вдаль. Дима проследил за его взглядом. С задней стороны больницы мужичок в трениках, подтянувшись на руках, заглядывал в окно.

Шигорин быстро пошел в его сторону. Дима — за ним.

Мужичок, почувствовав взгляд, обернулся. Спрыгнул вниз. И как бы незаметно посеменил от них по больничной тропинке. Шигорин ускорил шаг.

— Веня, стой! Разговор есть.

Мужичок вздрогнул, перешел на бег и скрылся за углом больницы.

— Скотина, — пробормотал Шигорин.

Адвокат перешел на предпенсионную рысь и побежал следом.

Дима бросился за ними.

6

«Шигорин, собака», — думал Веня, улепетывая от адвоката и его спутника.

К адвокату, в целом, он относился уважительно, но сегодня Шигорин был не в масть: любопытный адвокат мог нарушить привычный и наконец устоявшийся ход Вениной жизни.

В больнице ему «шлепнули» генерализованное тревожное расстройство. Потому что вздрагивал от каждого шороха. Потому что в своей ситуации не мог иначе. Диагноз был липовый, и Веня это знал. Веня должен был находится здесь по другой причине.

Веня был клептоман.

Почему — фиг знает. Может, гены. Может, воспитание. Отец пил. Отец колотил мебель. Мать била отца и выводила из запоев. На Веню всем было плевать. Как цыпленок, который, увидев первую несушку, считает ее матерью, Веня мог увидеть отца, несущего в ломбард телевизор, и понять, что так оно и надо. А кореш по камере, фанатевший от «Капитана Врунгеля», считал, что Веня Сорокин просто не может не воровать.

Вене была безразлична вся эта психология. Но он точно помнил, когда украл и получил удовольствие.

Первый класс. Веня грязный. Веня — в обносках. С ним никто не хочет дружить. Общаться. Даже бить не хотят — чтобы не зашквариться. До образа полноценного «петуха» ему не хватало лишь дырявой ложки.

Первая учительница — страшная стерва, ненавидимая всеми. Учениками. Родителями. Даже школьной администрацией. Когда к ним должна была прийти практикантка из педа, учительница сказала:

— Кто доведет эту сучку до слез, поставлю пятерку.

Так и сказала. Веня даже спросил как-то бывшего одноклассника — может, ему показалось. Но нет, было. Подтвердил.

У учительницы был горбатый нос. Роговые очки. Кривые пальцы с длинными ногтями. И шариковая ручка Паркер — которая в глазах учеников стоила целое состояние.

Если у Вени будет такая ручка, окружающие к нему потянутся…

Спереть ручку удалось на пятый день слежки. После уроков, когда учительница пошла в туалет, непредусмотрительно оставив ее на столе.

На глазах у одноклассника, который в это время дожидался бабушку.

Назавтра о том, кто спер ручку у стервы, знал весь класс. Веня понял, что попух. Его не любят. Его сдадут.

Когда с разборками пришла директриса, все случилось иначе. Она говорила, что никому ничего не будет. Что лучше признаться самому. Что они все к чертям вылетят из школы.

Не помогло — одноклассники молчали как партизаны, которых разметало по лесу танковым снарядом.

Потом к Вене подошел главный мальчик в классе:

— Ты крут, — сказал он.

Веню угостили конфетами. Девочки дали заполнить свои анкеты с вопросами о любимом цвете. Одна даже чмокнула в щеку.

С ним начали дружить, но это было не главное. Он никогда не забудет эмоции, которые испытал на директорском допросе. Пот, текущий под рубашкой. Ягодицы, сжимающиеся от мысли, что с ним сделает мать, если все раскроется. Приятная дрожь во всем теле.

Тогда Веня впервые испытал эрекцию.

Со временем секс и страх разоблачения сплелись в тесный клубок удовольствия. Он крал. Сначала у одноклассниц. Потом, став постарше — у девушек на улице. По мелочи. Просто так. Дрожал при мысли, что схватят за руку. Томился от растерянности на их лицах.

И учился. Хорошо. Лучше всех в классе. И лучше Светки, которая была тупа как пробка, но притягивала Веню натуральными (не вата) грудями, топорщащимися под блузкой.

Когда в восьмом классе Светку решили сбагрить в хабзу, Веня выкрал журнал и сплавил по реке со всеми Светкиными двойками.

Вора вычислили быстро — слухи ходили давно, учителя просто не давали им ходу. А теперь дали, и вместо Светки в ПТУ пошел Веня.

Там тоже было нормально — пока Веня не согласился пошабашить с другом у пожилого профессора и не спер с серванта флакончик духов его молодой жены.

— Я просто хотел сохранить на память ее запах, — сказал Веня своему первому адвокату Шигорину, и тот назначил психиатрическое освидетельствование.

Пообщавшись с Веней, психиатр сказал:

— Вы настоящий, ядерный клептоман.

— Меня не посадят? — обрадовался Веня.

— Посадят.

Веня — тонкая натура — чуть не заплакал:

— Но почему?

— Это очень редкий диагноз. И если я, молодой врач, вам его поставлю, а вышестоящая комиссия опровергнет, то сами понимаете.

Веня не понимал. Веня рассказал все Шигорину, но тот ничего не смог сделать — тогда он был менее влиятельным защитником.

Веня загремел в тюрьму. Благодаря неконфликтному нраву легко адаптировался. Получил на базе двух ПТУшных лет профессию медвежатника. Выйдя, стал вести двойную жизнь — крал ради денег и таскал по мелочи для души. Шигорин, чувствуя вину за то, что Веня пошел по кривой дорожке, защищал его бесплатно, даже когда раскрутился.

Потом Веня снова сел. Потом вышел. К своим тридцати так и не обзавелся женой — не потому, что был «законным», а потому, что возбуждался только в плохо охраняемых магазинах женского белья.

«Откинувшись», Веня решил завязать. Но попал в ситуацию, и теперь Веню искали серьезные люди. Которые перевернут весь город. Заглянут под каждую лавку. Будут искать везде, кроме этой больницы.

Больницы, в которой Веня встретил её.

Он не знал, как ее зовут, называл про себя Светой — как ту самую, из-за которой…

Она была молода и богата. Лежала в платной палате. С телевизором. Душем. Без запаха мочи.

С нестрашным диагнозом Веню отпускали гулять по больнице одного. Он нашел ее корпус, нашел окна и стал наблюдать за ее жизнью.

Шигорин нарисовался в самый неподходящий момент — ближе к обеду Света мылась. Мылась, оставив приоткрытой дверь. Чтоб не было жарко. Наверное. В течении жизни Веня не раз видел, как моются другие люди. Тогда — боялся уронить мыло. Сейчас — наблюдал, как девушка нежными движениями покрывает гелем свое молодое тело.

Сегодня Света оставила открытым окно. Веня хотел залезть и украсть у нее какую-нибудь вещь. Это было опасно, но игра стоила свеч — если план сработает, то запершись после обеда в больничном туалете Веня достигнет самого яркого оргазма в своей жизни.

А тут Шигорин.

Собака.

Адвоката Веня не боялся. Но у него ситуация. Шигорин — как минимум — его узнал. Еще мужик какой-то. Знают двое — знают все. Надо бежать. Без оглядки. И схорониться где-то еще. Иначе его ждут куда более серьезные последствия, чем внутримышечный магний, которым санитары наказывали за нарушение режима.

7

Шигорина хватило секунд на тридцать. Теперь поимка свидетеля — осведомителя, шпиона? — была полностью в Диминых руках. Он ускорился.

Больница.

Заборчик.

Клумба.

Перемахнул.

Снова.

Свернул за угол.

Веня. Перелезает через забор. Бежит на волю.

За ним.

Грязь.

Поскользнулся. Встал.

Вперед.

Забор. Ухватился. Подтянулся.

Гвоздь.

Поранил руку.

Мать твою.

Веня бежит к лесу.

За ним.

Хруст веток. Остановись.

Остановился.

Огляделся.

Гуща — он даже не знал, что такие бывают в пригороде. Легко затеряться, но слышно каждый шаг.

Прислушался.

Вокруг тишина.

Веня затаился. Понял свою ошибку.

Ступая как можно тише, Дима пошел вперед. Поломанные ветки. Во мху чавкает вода. Каждый звук слышен за километр, но судя по окружающей тишине, Веня не двигается.

Выжидает.

Пень.

Прогрызенный муравьями. Или еще кем-то.

Задел головой ветку. Капли дождя градом обрушились за шиворот.

Холодно. Как Егору. В ту ночь, когда его убили.

В этом лесу.

Не отвлекайся.

Веня и ты — как Егор и его убийца.

Он тоже шел тихо. Крадучись.

А Егор прятался, дрожа от страха.

Бред.

Ему нужно поймать Веню.

Справа — хруст веток. Веня?

Веня. За деревом виден синий рукав фуфайки.

Старается не двигаться. Не знает, что его уже…

Так. Идешь аккуратно.

Дима, крадучись, направился к дереву, за которым прятался беглец.

Не спугни. Внезапность — твой козырь. У него есть причина дать тебе серьезный отпор.

Полтора метра до цели. Еще шаг — услышит.

Дима собрался с силами. Вдохнул.

Прыгнул.

Схватил рукав торчавшей из-за дерева куртки.

Пустой рукав.

Удар по плечу. Сзади. Дима рухнул на землю.

Перекатился на спину.

Веня, держа в руках огромную орясину, замахнулся ей снова.

— Не двигайся, — сказал Веня дрожащим голосом.

Дима замер. Оценил ситуацию.

Веня сбил ему «дыхалку». Тело разрывается от боли. Левая рука, куда пришелся удар коряги, по сути недееспособна.

Но Веня — не умеет драться. Совсем. Дрожащие руки. Искривленное от напряжения лицо. Дима когда-то ходил на «рукопашку». Дима знал, как ведут себя салаги.

Веня не ударит.

Веня боится.

— Не двигайся, — повторил Веня.

— Окей.

Дима отполз назад.

— Не двигайся, — сказал Веня в третий раз. Даже взвизгнул.

— Не двигаюсь.

Дима начал подниматься. Веня замер. Он — в трансе, он не понимает, что происходит.

— Что тебе нужно? — Веня направил сук острым концом на Диму. Решил договориться.

— Хочу задать тебе пару вопросов, — спокойно сказал Дима.

Прикинул план действий.

— Каких? — голос Вени дрожал.

— Кто такой Джон Голт?

От удивления Веня опустил орясину. Дима бросился вперед.

Рухнули на землю. Дима чертыхнулся. Все-таки задел своей корягой — распорол штанину, распорол кожу на бедре.

Плевать.

Дима придавил Венины руки к земле. Тот завизжал. Дима посмотрел ему в глаза. И понял, что бой не закончен.

Как загнанная в угол крыса, Веня собрал последние силы.

Вырвал руки. Схватил Диму за голову и надавил на глазные яблоки. Дима попытался вырваться.

Веня с силой ударил коленом в пах.

Дима, схватившись за причинное место, перекатился на спину.

Сука.

Веня попытался встать. Димины глаза застилали слезы боли, по лицу катился пот. Собрав последние силы, он ухватил противника за ногу.

Веня попытался ударить другой ногой по лицу. Дима закрылся. Веня упал.

Дима ухватил Веню покрепче и, чувствуя своими гениталиями каждый сантиметр движения, пополз в его сторону.

Веня завизжал. Попытался вырваться. Дима поднял голову. Веня схватил какой-то камень — как только поднял? — занес вверх.

Дима понял, что проиграл — сил защититься от удара уже не было.

— Веня!

Они оба повернули голову в сторону.

Шигорин. Опирается на березу.

— Веня, если ты прикончишь мне подзащитного, я точно сдам тебя Гнилому.

***

— Что за Гнилой? — спросил Дима, когда они с Веней поднялись с земли.

Сейчас главное правильно встать. Чтоб пах не разрывался от боли.

— Гнилой. Геннадий Нилов. Бывший авторитет. В двухтысячных легализовал бизнес.

— А при чем тут этот? — кивнул Дима не Веню.

— Веня — медвежатник…

— Завязавший!

–…а у Нилова — швейцарский сейф. К которому он забыл пароль. Профильная компания сказала, что сейф надежный. Можно только распилить. Но жалко. Нилов обратился к Вене. За сколько ты, кстати, справился? — посмотрел Шигорин на Веню.

— Тридцать одна пятьдесят две, — с гордостью сказал он.

— Вот. А потом Вене захотелось в туалет. Его пустили в хозяйский и там Веня спер у жены Нилова…

— Давайте опустим эту информацию, — встрял Веня.

— Давайте, — сказал Шигорин.

Дима промолчал. Ему было интересно послушать, но еще интересней — покончить с разговором и наконец поискать лёд.

— В общем, — продолжил адвокат, — Нилов очень обиделся. И пообещал серьезную сумму любому, кто нашего Веню найдет. Поэтому, если хотите отомстить за доставленные неудобства, вам достаточно…

Веня побелел. Диме даже стало его немного жалко. Пока между ног не взорвалось от очередной волны боли.

— Вы уж меня извините, — пробормотал воришка.

— Пошел ты, — отмахнулся Дима, аккуратно ощупывая промежность.

— Не соглашусь, — сказал Шигорин. — Веня вполне может отработать…

— Он первый начал, — возмутился Веня.

— Справедливо, — кивнул адвокат. — Поэтому если ты окажешь нам небольшую услугу, я поговорю с Ниловым и постараюсь уладить ваш конфликт.

— Что за услуга? — недоверчиво спросил Веня.

— Надо собрать кое-какую информацию по больнице.

— Нет. Это слишком рискованно.

— Жаль, — Шигорин задумался.

Помолчал.

— Вень. Ты пойми. Я тебя не сдам. Но и помогать просто так не буду. От твоего решения зависит жизнь человека. И да — если ты поможешь, проблему с Ниловым беру на себя.

Веня облизал губы. Нервно.

— Что конкретно вам нужно?

***

Дима с Шигориным ехали назад. Дима вздрагивал от каждой неровности дороги. Веня, сука…

Ежевечерние игрища с Ирой придется отложить. До завтра.

Минимум.

Но в больницу съездили не зря. Если Вене удастся…

…Узнав Димину ситуацию, Веня даже проникся сочувствием. Пообещал узнать, с кем общался Егор. С кем дружил. Ссорился.

Оставалась одна проблема — связь.

Телефоны в больнице запрещены. СМС-ки — запрещены. Даже письма — запрещены, а корреспонденцию, посылаемую из больницы, цензурируют.

— Любая негативная информация, — пояснил Веня, — может сказаться на психологическом состоянии заклю… пациентов.

— Разберемся, — проворчал Дима.

— Будете заезжать, — сказал Веня. — Апельсинов привезете…

Так что все в целом неплохо. Сейчас бы в ванну, смыть грязь и…

Зазвонил телефон. Дима поднял трубку.

— Это Гладышев, — заявили на том конце.

— Узнал.

Дима сморщился. Дима понял, что ванну примет не скоро.

8

— «Убитый Егор Кузнецов регулярно посещал офис своего брата Дмитрия и, пользуясь внешним сходством с братом, проникал к нему в кабинет и похищал из сейфа крупные суммы денег», — зачитал Гладышев.

Отложил лист в сторону. Посмотрел на Диму

— Как вы это прокомментируете?

Дима молча смотрел на следователя. Семен…

— Вы проводили официальный допрос свидетеля? — вмешался Шигорин.

— Нет. Мы беседовали. В ресторане. Но у меня не отнялись руки, и я смог записать все, что он сказал.

— Тогда вы должны понимать, что эти показания…

— Тогда вы должны понимать, что на суде все подтверждают свои показания

— Но…

— Подождите, — перебил Дима.

Посмотрел на Гладышева. Тот улыбнулся:

— Ну-ка, ну-ка…

Дима откашлялся.

— Все изложенное Семеном не имеет отношения к реальному положению дел компании. Это слухи.

— Слухи?

— Да. У нас как-то дебет с кредетом не сошелся. Я задержал зарплату юристам. В частном разговоре с главным бухгалтером пошутил, что можно свалить вину на Егора. Типа он украл деньги. Очевидно, нас подслушали, и…

— У ваших подчиненных хорошая фантазия.

— Да. Я горжусь креативностью своих подчиненных, — нагло сказал Дима. — А учитывая, что все знали про наши с Егором натянутые отношения…

— То есть это не Егор Кузнецов, а Дмитрий, — Гладышев опустил глаза в свои записи, — «ввалился в офис в состоянии сильного алкогольного, извлек деньги из сейфа, ущипнул за попу юриста…»

— У всех свои слабости.

— Мы можем идти? — спросил Шигорин.

Гладышев кивнул.

Дима встал. Направился к двери. В сознании барахталась лишь одна мысль.

Гладышев не поверил ни единому слову.

9

Шигорин подвез Диму к дому. Дима вылез из машины. Вразвалочку — по-другому он сейчас не мог — пошел к подъезду.

На полпути обернулся. Помахал Шигорину рукой.

Тот кивнул в ответ, и разбрызгивая дворовые лужи, поехал домой.

Дима бросил взгляд вверх. В кухонных окнах горит свет — Ира дома. Готовит ужин.

Дима достал сигарету. Закурил. Ира терпеть не могла табак, а ему было нужно подумать.

Адреналин в крови упал. Боль в промежности усилилась.

Плевать. Он ходил на секцию. Первые полгода его били. На тренировке. И в раздевалке после душа. Полотенцами — это больнее, чем звучит на словах. Кожаными ремнями с тяжелыми металлическими бляшками. Ногами. Четыре раза тушили о тело сигарету — до сих пор шрамы на спине, Ира любит их рассматривать.

Дима терпел. Прятал побои от родителей. Пока в один прекрасный день не смог проломить череп зачинщику.

И вообще — из всех институтов «мужской социализации» он не прошел только армию.

Из-за «условки».

Из-за нее же не смог устроиться в нормальную компанию. Пришлось открыть свою.

Боль в промежности — фигня. Хуже было другое…

Дима затушил сигарету и закурил новую.

Хуже было другое — сегодня он впервые соврал на допросе.

На что он рассчитывал? Что про воровство Егора никто не узнает? Глупости. Надо было обсудить все с адвокатом. Выбрать стратегию. Придумать правдоподобную ложь…

— Почему вы сразу ничего мне не сказали? — спросил Шигорин после допроса, когда Дима рассказал ему про Егора.

Дима промолчал.

Потому.

Потому что от мысли, что его обворовывал родной брат, было мучительно стыдно.

И сосало под ложечкой от уже подзабытого чувства бессилия.

Егор просто притворялся им, проникал в кабинет и воровал деньги. Притворялся. Проникал. Воровал. Помешать — невозможно. Разработать систему паролей, по которым коллеги будут распознавать Диму? Чушь. Поползут слухи.

К тому же Егор «раскусит» систему паролей.

Раскусит.

Он же как-то узнал шифр от сейфа.

В первый раз это была их с Егором дата рождения. Которую знал каждый. Многие. Дима тогда даже не подумал на Егора. Почти не подумал. Поменял шифр. Выбрал ту дату. Дату, которую после смерти родителей знали лишь они с Егором.

Дату их ссоры.

Когда шифр подобрали вновь, у Димы не осталось сомнений.

— От тебя не убудет, — нагло сказал Егор.

Сволочь хотелось задушить. Не из-за денег — Егор таскал по мелочи — а от бессилия. От того, что пришлось тащиться к нему на квартиру через весь город. От того, что, открывая дверь, он не удосужился одеться — вышел голый, разминаясь и почесываясь. Наверно, пялил кого-то в дальней комнате.

От того, что если б Егор попросил, Дима дал бы денег просто так…

Дима поменял шифр снова. Сгенерировал методом случайных чисел.

Егор подобрал.

— Как? — спросил Дима в трубку. Решил не ехать. Устал.

Егор ответил просто:

— Я тебя чувствую.

Егор пояснил:

— Захожу в кабинет, становлюсь перед сейфом. Минута — и я будто становлюсь тобой, помню, какие цифры набирал вчера, позавчера, и…

— Не неси чушь.

— Зачем мне врать? Чувствовать себя на твоем месте — занятие не самое приятное.

Бред. «Я будто становлюсь тобой»…

Но других объяснений у Димы не было.

От мысли, что кто-то — возможно — присваивает его личность, было противно. От мысли, что это делает Егор — противно вдвойне.

Они братья. Между ними есть связь.

Была.

Лурц прав. Он не может думать о брате. И не думать не может.

Психические заболевания наследственны?

Что ж. В таком случае в его мозгу — бомба замедленного действия. Которая уничтожит его жизнь. Которая уничтожила жизнь брата. В переносном смысле. Возможно — в прямом.

Егор умер. Фитилёк подожжен…

Дима затушил — уже третью — сигарету.

Чушь.

Пиликнул смартфон. Дима посмотрел на экран.

СМС-ка.

От Иры.

«Скоро буду дома. Тебе что-нибудь купить?».

Дима поднял взгляд вверх. Свет на кухне резко погас.

10

Дима пулей ворвался в подъезд. Остановился. Прислушался. Сверху — шаги? Или кажется? Шум из квартиры? Сложно понять. В этом «элитном жилье» чихнуть нельзя, чтоб весь подъезд не узнал.

Скрипнул лифт. Починили. Скрипнул сверху. Дима затаился у входа. Подождал.

Напугал дядю Витю, который вышел из лифта с собакой.

Напугал собаку, которую и так «кошмарили» все дворовые коты.

Забежал в лифт. Нажал кнопку своего этажа.

Нажал. Нажал. Нажал. Нажал.

Поехали.

Быстрее.

Он совсем забыл про чердак. Который всегда нараспашку. Через который легко перебраться в соседний подъезд.

Его этаж. Его квартира.

Дима с силой дернул ручку. Заперта. Ключи. Телефон, пачка сигарет, жвачка…

Вот они. Открыл дверь. Зашел в квартиру. Замер на пороге.

Что делают в таких ситуациях? Звонят в полицию?

Ага.

Не включая свет, Дима крадучись пошел в сторону кухни. Вспомнил школу. Вспомнил, как зимой задержался на факультативе по программированию. Как пообещал учителю самостоятельно закрыть кабинет — дома компьютера не было, а хотелось опробовать одну штуку. Как просидел до одиннадцати, а потом четыре этажа спускался вниз. Освещая дорогу кнопочным телефоном. Чувствуя в каждом темном углу призраков…

Вот и кухня. Дима замер перед дверью. Прислушался. Ни шороха. Сквозь стекло в двери ни черта не видно. Выключатель, как назло, внутри.

Чувствуя себя десятилетним пацаном, Дима набрался смелости, резко открыл дверь и щелкнул выключателем.

Ничего не произошло.

Дима пощелкал выключателем туда-сюда — тот не работал.

Сзади раздались аккуратные шаги. Дима взял со стола доску для разделки мяса. Замахнулся. Пошел на звук.

Шаги стихли. Дима замер.

— Кто здесь? — наконец прозвучал нерешительный голос.

Знакомый голос. Серьезно? Дима расхохотался.

— А-а! — завизжала Ира, услышав, как из глубины темной квартиры приближается чей-то хохот.

11

— Ты чего дверь не закрыл? — спросила Ира. — Я уж думала полицию вызывать.

— Бывает, — решил не вдаваться в подробности Дима.

Все просто. Ира забыла погасить свет. Лампочка перегорела.

В доме никого не было.

Никого.

— И свет не включил, — Ира щелкнула выключателем в прихожей.

Конец ознакомительного фрагмента.