Великая Октябрьская. Послесловие к трагедии

Марк Золотаревский

Тема книги – революция в России 1917 г. и ее место в русской истории. Или, более осторожно, – события, именуемые революцией, приведшие в результате к установлению невиданного ранее режима советской власти. А в конечном счете – и к исчезновению по следам всего этого с лица Земли целой цивилизации, кропотливо создававшейся /выстраивавшейся буквально по кирпичику/ на протяжении всего предшествующего тысячелетия. Хотя до последнего момента, казалось, ничто не предвещало такого развития событий…

© Марк Золотаревский, 2019

ISBN 978-5-0050-2033-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Марк Золотаревский

ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ

Послесловие к трагедии

Иерусалим

2019

Марк Золотаревский

ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ

Послесловие к трагедии

© Все права принадлежат автору

На обложке: В. И. Ленин. Москва, 1 мая 1920 г.

Нашему поколению удалось выполнить работу, изумительную по своей исторической значительности. Вынужденная условиями жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понято, все!

В. И. Ленин

ПРЕДИСЛОВИЕ

С чего начать? — один из нелегких вопросов, которые приходится решать авторам, приступающим /автору, приступающему/ к изложению предмета с подобной объемной проблематикой. Каждый, понятно, решает его по-своему, руководствуясь, опять же понятно, какими-то своими соображениями /резонами/. В качестве примера и в порядке разминки перед тем, как я перейду уже к изложению своего понимания заявленного здесь предмета, приведу цитату из П. Н. Милюкова, его «Истории второй русской революции» с его решением вопроса «с чего начать?». Выбор оправдан, конечно, в первую очередь общностью проблематики /во всяком случае, как это можно было бы заключить из названия/, с которой предстоит разбираться и нам в данной работе. Но также — и личностью самого автора, зарекомендовавшего себя как замечательного специалиста в области русской истории и культуры. /Зарекомендовавшего себя еще и в качестве политика — участника обсуждаемых здесь событий, нельзя обойти этого обстоятельства или, лучше сказать, нельзя не упомянуть, но это отдельная тема/. Скорее изложение, чем цитата в принятом значении этого слова, потому без кавычек. И еще одно отступление от традиции — размеры цитируемого таким образом отрывка, но он того стоит. Итак.

С чего начать историю второй революции? Тот, кто будет писать эту историю, должен будет, конечно, искать ее корни глубоко в прошлом, в истории русской культуры. Ибо при всем ультрамодерном содержании выставленных в этой революции программ, призывов и лозунгов, действительность русской революции вскрыла ее тесную и неразрывную связь со всем русским прошлым.

Сразу скажу /это уже мой текст/, согласен с одной оговоркой: то же следует повторить по поводу корней любой революции, их связи с прошлым народов, которым довелось пережить это несчастье. В том числе — и Великой Французской, сравнению с которой уделено немалое внимание в предстоящем изложении. Но продолжим.

Как могучий геологический переворот шутя сбрасывает покров позднейших культурных наслоений и выносит на поверхность давно покрытые ими пласты, напоминающие о седой старине, о давно минувших эпохах истории Земли, так русская революция обнаружила перед нами всю нашу историческую структуру, лишь слабо прикрытую поверхностным слоем недавних культурных приобретений. Изучение русской революции тем самым приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, оказавшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого.

Так основная черта, проявленная нашим революционным процессом, составляющая и основную причину его печального исхода, есть слабость русской государственности и преобладание в стране безгосударственных и анархических элементов. Но разве не является эта черта неизбежным следствием такого хода исторического процесса, в котором пришедшая извне государственность постоянно опережала внутренний органический рост государственности? А другая характерная черта — слабость верхних социальных слоев, так легко уступивших место, а потом и отброшенных в сторону народным потоком? Разве не вытекает эта слабость из всей истории нашего «первенствующего сословия»? Разве не связан с этим прошлым, перешедшим в настоящее, и традиционный взгляд русского крестьянства на землю, сохранившую в самом названии «помещичьей» память о своем историческом предназначении? А почти полное отсутствие «буржуазии» в истинном смысле этого слова, ее политическое бессилие, при всем широком применении клички «буржуй» ко всякому, кто носит крахмальный воротничок и ходит в котелке? Да и как могло быть иначе, когда и развитие русской промышленности, и развитие городов явилось в сколь-нибудь серьезных размерах плодом последних десятилетий и когда еще 30 лет назад серьезные писатели глубокомысленно обсуждали вопрос о том, не может ли Россия вообще миновать «стадию капитализма»?

С двумя отмеченными чертами: слабостью русской государственности и с примитивностью русской социальной структуры — тесно связана и третья характерная черта нашего революционного процесса — идейная беспомощность и утопичность стремлений русской интеллигенции. Да и как может быть иначе, когда вся наша новая культурная традиция /с Петра/ создана всего лишь восьмью поколениями наших предшественников и когда эта работа резко и безвозвратно отделена от бытовой культуры того периода. За что Россия поплатилась неудачей двух своих революций и бесплодной растратой национальных ценностей, особенно дорогих в небогатой такими ценностями стране.

Конечно, несовершенство и незрелость политической мысли на почве безгосударственности, слабости социальных прослоек не могут явиться единственным объяснением неудач, постигавших до сих пор наше политическое движение. Другим фактором являются бессознательность и темнота русской народной массы, которые, собственно, и сделали утопичным применение к нашей действительности даже идей, частью уже и осуществленных среди народов, подготовленных к непосредственному участию в государственной деятельности. Этот народ, сохранивший мировоззрение иных столетий, предстал перед наблюдателями его психоза почти как какая-то другая раса. Интернационалистическому социализму было легко провести на почве образовавшейся культурной розни глубокую социальную грань и раздуть в яркое пламя социальную вражду народа к «варягам», «земщины» к «дружине», выражаясь славянофильскими терминами. И т. д. /следует ряд соображений на которых я здесь останавливаться не буду/.

Повторяем, философ истории русской революции не сможет обойти всех этих глубоких корней и нитей, связывающих вторую русскую революцию со всем ходом и результатом русского исторического процесса. Но наша задача гораздо проще. Мы ставим себе целью возможно точное и подробное фактическое описание совершившегося на наших глазах. Конец цитаты.

Далее подробности того, что под этим подразумевается и как это осуществляется в данной работе.

Поворот, надо признаться, после всего сказанного достаточно неожиданный. Мы здесь, напротив, в эти подробности углубляться не будем, поскольку не они являются предметом нашего изложения, а те самые корни и нити, связывающие русскую революцию со всем русским прошлым, от которых уходит в своем изложении Милюков. Во всяком случае, декларирует свой уход в этом введении после всех рассуждений о корнях, частично, по крайней мере, выше процитированных.

И еще от чего уходит Милюков — от определения предпосылки перечисленных им особенностей русской истории, той самой, которая делает неизбежными эти особенности, а с ними вместе — и особенности всей состоявшейся русской истории в целом. Чему также будет уделено здесь необходимое внимание. С чего и начнем.