На самом краю

Марк Воронин, 2023

Главный герой в силу обстоятельств попадает в некую параллельную реальность, где обнаруживает, что наряду с привычной ему "советской цивилизацией", существуют и ряд других, которые тщательно скрывают свое присутствие. Окончательно прибившись к одной из них, он становится участником странных и удивительных событий далеко за пределами Земли, и находит ответы на целый ряд важнейших вопросов…

Моей любимой жене, с огромной благодарностью за неоценимую помощь и поддержку…

Часть 1

Исход

Глава 1

Андрей встал из-за компьютера и потянувшись, резко выдохнул. В спине что-то хрустнуло. Решение, над которым он сидел уже четвертый час к ряду, похоже, стало просматриваться. За окном падал снег, и оттого, казалось, что в комнате стояла какая-то особенная, почти как в батискафе тишина, отчего было хорошо и одновременно как-то странно на душе.

— Надо же, все дело в этих паршивых указателях! — размышлял он о своей задаче, — Сделал приведение к нужному типу данных — и все тебе дела. Кто бы мог подумать. Да уж, в природе нет места сложностям.

С этими мыслями он выскочил из-за стола на кухню: «Чаю хочу!».

Окна на кухне были заиндевелыми настолько, что свет, падающий из-за окна, казался голубоватым и очень холодным. Андрей пошарил по полкам, но нашел лишь пустую коробку из-под «Краснодарского особого».

— Это еще откуда? А, наверное, Катька купила, а я как-то и не заметил раньше. Может быть, кофе смолотить? Нет, не то! Чай! Только чай! Ладно, все равно перерыв надо сделать. Выскочу, пожалуй, в магазин на секунду, — он пошел в спальню, где и высился довольно старый, благородного дерева гардероб.

Он мигом надел джинсы, и свитер, в прихожей натянул куртку и сапоги, а затем, свистнув престарелому спаниелю Жорке, стал спускаться по лестнице. Жорка, ворча трусил сзади. Андрей еще раз нащупал в кармане несколько купюр, подтянул куртку и, пихнув облезлую дверь, решительно ступил на снег. Жорка помчался к ближайшему дереву и, задрав заднюю лапу, надолго замер в полнейшей задумчивости. Андрей шел медленно, поскрипывая свежим снежком и удивляясь своему открытию. «Надо же! Сколько возился, а тут такая ерунда! Даже стыдно сказать кому-то».

Около магазина он приказал Жорке сидеть и ждать, а сам быстро купил заветного индийского «Слона» и направился к выходу. Андрей попытался толкнуть дверь, но она не поддавалась. «Примерзла что ли?» Тогда он привалился плечом, и, пару раз толкнув, вылетел на улицу. Жорки на месте не было. «Вот старый черт! О душе бы своей собачьей подумал, а он все по бабам бегает! Ладно, явится, не впервой»

Андрей шел в обратном направлении и все также медленно и размышлял. Вдруг он остановился и осмотрелся. Что-то вокруг было не так, что-то, безусловно, изменилось, но что именно — непонятно. Поначалу это было как мелькание на уровне бокового зрения: какие-то невнятные ощущения, но теперь он стоял и видел двор между домов и горы снега, и вроде бы придраться было не к чему… Видимо, сам опасаясь подобной странности, Андрей двинулся дальше, стараясь больше не думать о подступившем наваждении. «Все-таки странно, — изо всех сил размышлял он, — почему в матрице преобразований нет ни одного решения?»

Андрей вошел в парадное и, поднявшись по лестнице, подошел к квартире. Он машинально поднял руку и позвонил: «Черт! Кому это я звоню, дома же никого!»

Он тотчас полез в карман за ключами. Однако, в тот же момент, в квартире кто-то завозился, заворчал и зашаркал, и вскоре дверь отворила сухая сгорбленная старуха. Она окинула Андрея ненавидящим весь мир взглядом и с какой-то невнятной фразой типа того, что, мол, ходят тут всякие, удалилась в темноту коридора. Затем хлопнула дверь дальней комнаты и все стихло. Андрей остолбенел. Он стоял перед открытой дверью и в голове проносились мысли одна нелепее другой. «Ограбили квартиру!» «Кто? Старуха? Тогда зачем она дверь открывала?» «Нет, я, очевидно, не туда попал!» — мелькнула радостная идея. Андрей тотчас прикрыл дверь чуть шире и уставился на знакомую табличку «58». Спасительная идея рухнула. Тогда он неуверенно ступил в темный коридор, дощатый пол которого был почему-то покрыт грубой ковровой дорожкой, а все пространство от пола до потолка было заполнено множеством незнакомых предметов. Где-то на самом верху висело оцинкованное корыто и рядом с ним велосипед. Чуть поодаль, почти около двери в большую комнату стоял внушительных размеров комод, на который был возложен стол без ножек. В углу было почему-то установлено целых три электрических счетчика, а стены над дверями были сплошь исполосованы скрученными проводами.

На кухне никого не было, а две комнаты из трех заперты на ключ. Андрей постучал в третью комнату, где, вероятно, и жила старуха. Никакой идеи о том, как начать разговор не было, и потому он понадеялся на стресс, который иногда рождал нетривиальные решения.

В комнате заворочались, и шаркающие шаги направились к двери.

— Чего надо? Кто там?

— Я… — Андрей замялся — Из собеса.

Дверь отворилась. Старуха уже не казалась ненавидящей весь белый свет, но и особенной доброжелательностью она тоже не светилась.

— Ну, и чего теперь вам не достает?

— Да так, сущий пустяк. Формальность. Напишите расписку, что вы не возражаете, если вам пенсию будут приносить домой. Только адрес не забудьте написать. — Андрей даже не подумал в этот момент, что за чушь он несет. Впрочем, тот самый стресс, на который была надежда, как раз и сработал, отбив всякие способности мыслить в отношении себя критически.

— Домой? — старуха прищурила глаз. — Это что ж за честь такая?

— Да не в чести дело. — Продолжал молоть ерунду Андрей, — Просто постановление вышло. 115 дробь «ж». Так что теперь положено на дом приносить. Тем, кто захочет…

Старуха с готовностью села за обшарпанный стол с дерматиновым верхом и, вырвав листок из ученической тетради, принялась медленно водить по нему химическим карандашом, время от времени слюнявя его языком.

— Имя отчество полностью писать?

— Да, обязательно. Не забудьте расписаться и число поставить.

— Ладно. Не учи тут! Сама знаю. — огрызнулась она.

Старуха крапала расписку минут десять, а затем протянула Андрею желтоватый тетрадный листок.

«Я, Лучкова Евдокия Петровна, не возражаю, но напротив, очень даже желаю, чтобы пенсию мою — 350 руб. Приносили бы домой по адресу г. В…, ул. Петровская 6 кв.58.

Подпись. 12.1.1956»

Андрей несколько раз прочитал листок, бросая короткие взгляды на старуху.

— Ну, чего? Не так что ли?

— Да нет, все нормально. Только улица не «Петровская», а «Петровского».

— Ты мне голову не морочь! Как на доме написано, так я тута и написала.

— А, ну и ладно тогда, — промямлил Андрей, складывая вчетверо листок.

Он положил его в карман и стал пятиться к двери. Что делать и говорить дальше он совершенно не представлял, но какое-то неизвестное чувство подсказывало, что происходит нечто весьма странное и, более того — очень опасное. Это чувство рекомендовало срочно отбежать на безопасное расстояние, а там уже размышлять, что к чему. В общем, нужно было быстро скрыться, найти подходящее место с тем, чтобы обдумать все, произошедшее за последний час, и случайно не наломать дров. Тоже чутье подсказывало, что нужно было быть очень внимательным и осторожным, дабы ненароком чего-нибудь не задеть или, не дай бог, не разрушить, и в результате не стать причиной какой-то непоправимой беды.

Он задержался на секунду в двери, глуповато улыбаясь, а затем повернулся и выскочил на лестничную клетку. «Что же делать? Что же делать?» Он хлопнул парадной дверью, и затем почти бегом пересек двор, где на асфальтовой площадке стояли штабелями деревянные ящики. Перевернув один из них, он сел. Пошарив в карманах, достал сигарету и закурил.

— Что все это может значить? Тоже мне вопрос… Значится так. Начнем с фактов. Квартира очень похожа на мою, но не моя, это — ясно. Улица похожа как две капли, но тоже не моя. Что еще? Ага, вот еще — год нынче, если верить старухе, пятьдесят шестой! Следовательно, я должен родиться через шесть лет. Ха-ха!.. Это особенно весело.

А если серьезно! Что все это может значить? Нет, этот вопрос задавать нельзя. Денег у меня нет, документов тоже. Одежда совсем не здешняя. Вот об этом, кстати, и следует думать в первую очередь… Что же делать? Как я сюда попал — неважно. На этот вопрос все равно ответа не будет. Видимо, какая-то энергетическая воронка или что-то в этом роде. Так, в фантастике называют подобные штуки… А если так, то надо больше думать о хлебе насущном, а не о философии, черт бы ее побрал.

Катька с ума сойдет… Ничего, разгребется, как-нибудь… Нет, сейчас важно, друг мой, думать о том, как в тюрьму не попасть и с голоду не подохнуть. Это задача минимум, которая, кстати, и максимум тоже. Хорошо. Если я не жертва некоего уникального явления, а попросту природа сыграла злую шутку, то тогда, возможно, кто-то уже попадал в подобные ситуации. Это первое. Надо подумать, как можно отыскать себе подобных. Ай, опять ерунда! Много я видел таких прежде? Или хотя бы слышал что-то отдаленное? То-то! Во-вторых, что в моем положении хорошо, а что плохо? Плохо все. А вот что хорошо? Хм… Ну, например, хорошо, что это не сорок второй, не сорок третий, не тридцать седьмой годы… Действительно, а что происходило в пятьдесят шестом? Нет, не помню.

Андрей отбросил сигарету в сторону.

— Впрочем, задача самого минимума — это как не замерзнуть этой же ночью. В самом деле, как? Надо найти ночлег. Причем засветло. Это более вероятно, что ли… Где искать? Так… Версия «командировочный»… Ну, типа того, что, мол, приютите, Христа ради, гостиницы переполнены… Или «любовник»… Хм, хорошо. А еще? Ну, скажем — «собутыльник» или «обиженный муж»… О! Последняя лучше всего. Первая требует документов, вторая денег и времени, третья просто плохая, а вот «обиженный муж» — это дело тонкое. Какая одинокая женщина не кинет камень в огород другой женщине, тем более, замужней, согласившись приютить ее мужа? Это надо попробовать. Причем сразу понятно, почему ни денег, ни документов. Следовательно, надо разыскать одинокую женщину, завести разговор, а там как повезет.

Андрей встал и ощутил дрожь в коленях. Хотелось заорать, но он лишь стукнул себя кулаком по лбу, зашипел непонятно на кого, а затем, отряхнувшись от прилипшего снега, двинулся в сторону универмага. Было одиноко, страшно и противно. Пронизывало мерзкое ощущение, будто тебя ограбили на городском пляже, не оставив даже носков. И вот в таком виде надо добраться в противоположный конец города, уговаривая себя, что никто на тебя внимания не обращает. Он прошел два квартала и свернул за угол. Здесь улица должна была сливаться с проспектом. Однако, проспект оказался совсем не похожим на себя. Нигде не было деревьев, и посередине грохотал маленький трамвай. Было полно снега, и унылые дворники медленно сбрасывали его лопатами в кузова небольших грузовиков. Пройдя еще квартал, Андрей понял, что уже миновал то место, где должен был бы находиться универмаг, а потому он сделал вывод, что его еще не построили. «Странно, я всегда считал, что он сталинской застройки…»

— Куда же теперь? На базар! — Андрей страшно обрадовался своей идее и тотчас свернул направо, в сторону центрального рынка. Его проводил взглядом какой-то прохожий, и Андрей тотчас шмыгнул в первую же подворотню. «Да, надо держаться подальше от больших улиц. Как еще до сих пор-то не поймали!». Андрей миновал три или четыре проходных двора, сплошь заваленных снегом, и вышел на небольшую улицу. Отсюда уже виднелся центральный рынок, расположенный на небольшой площади. Андрей пересек улицу и площадь и окунулся в людскую толчею.

Он потолкался какое-то время, высматривая кого-нибудь, с кем хотелось бы заговорить. Люди не проявляли к нему особого интереса, но временами все же окидывали его любопытным или подозрительным взглядом с головы до ног.

Вдруг кто-то сзади дернул его за рукав. Перед ним стоял молодой человек, примерно того же возраста и комплекции, что и Андрей.

— Мужик, стильная у тебя курточка! — он несколько оттопырил губу, видимо, показывая свое восхищение, — Шестьсот даю! Продай, а!

Андрей немного опешил от неожиданности, но потом сообразил, что это большая удача, и ответил:

— Нет. Давай так. Шестьсот и твое пальто.

— Не-е-е! За даром пальто не отдам! Давай так — четыреста и пальто.

— Ладно. Покажи деньги! — потребовал Андрей.

Молодой человек достал портмоне и отсчитал четыреста рублей. Андрей взял и стал смотреть водяные знаки, на которых просматривался герб СССР.

— Снимай пальто, — сказал он, и принялся доставать из карманов куртки их содержимое.

Молодой человек стал делать то же самое, выкладывая все на стеклянный прилавок давно закрытого цветочного ряда. Протянув друг другу куртку и пальто, они переоделись и вновь рассовали извлеченные предметы по карманам.

— Ну, все, бывай! — сказал молодой человек. — Козырный у тебя куртяк! Порадовал!

— Носи на здоровье, — ответил Андрей с некоторым облегчением. — Может, сапоги хочешь померить? — он повертел носком сапога. — Хорошие…

— Да нет, в другой раз. Денег нет больше.

— Ну, тогда — пока, — сказал Андрей и зашагал прочь, туда, где пестрели красным мясницкие ряды.

Он еще походил по базару, поинтересовался ценами, из которых заключил, что молодой человек, скорее всего, его обдурил. Впрочем, эта мысль не угнетала, но, напротив, он теперь чувствовал себя значительно спокойнее и увереннее. «Надо купить газету! Вдруг что-то тут не так!» Он побежал к ларьку и купил «Известия» за 30 коп. «Хм! Выходит, что цены дореформенные…» Андрей расплатился, бросил взгляд на первую страницу и уже, скорее с удовлетворением отметил, что дата там, как и предполагалось — 12.1.1956. «Что пишут? Так… Товарищ Маленков принял делегацию… Товарищ Молотов подписал ноту… Шахта «Заря» перевыполнила план прошлого года…» Андрей закрыл газету, скрутил ее и сунул в карман. «Да-с, господа. Против «Известий» не попрешь. Центральный орган как-никак. Опечатки исключены». Он двинулся обратно к рынку. «Короче говоря, надо ночлег искать. Иначе — совсем плохо». Он остановился у ворот и огляделся. Мимо него, опустив голову, осторожно семенила по льду женщина лет тридцати, согнутая под двумя огромными авоськами. Она бросила на Андрея короткий взгляд, и вновь стала внимательно глядеть под ноги.

— Простите, не вы ли сдаете комнату? — Андрей и сам не знал, почему он к ней обратился. Наверное, скорее, ради тренировки перед будущими беседами.

Женщина остановилась.

— Чего-чего?

— Простите, это не вы комнату сдаете?

— С чего ты взял?

— Да, я тут должен встретиться с женщиной, которая комнату сдает.

— А ты что, приезжий что ли?

— Да нет. Так. Семейный конфликт. Жить вот негде.

— А… — Женщина внимательно разглядывала Андрея. — Ну, я могу сдать… Только не комнату, а угол скорее. Живи сколько надо, а найдешь чего получше, так съедешь.

— Сколько стоит?

— Я знаю? Сотню в месяц сможешь?

— Может, восемьдесят? Угол все-таки…

— Ладно. Пошли, — вздохнула женщина.

Андрей забрал у нее авоськи, и они пошли к трамвайной остановке.

— А далеко это?

— Да нет, тут рядом. На Масловке. — ответила женщина.

— На Масловке? — это название было Андрею незнакомым. — Ну и хорошо.

Они еще ехали минут пятнадцать, переваливаясь на поворотах от одного трамвайного борта к другому, прижимаясь к сидениям, давая возможность пройти другим людям. Вскоре женщина сказала:

–Все, наша следующая. — И Андрей засуетился, продвигаясь к выходу.

Он вывалился из трамвая вместе с авоськами, поставил их на снег и, разминая руки, стал ждать женщину. Она наконец-то протиснулась и, словно бы по инерции, подбежала к Андрею.

— Тебя как звать-то?

— Андреем, а тебя?

— Меня — Шура. Ладно, пошли, — она едва заметно качнула головой, обмотанной пуховым платком.

— Пошли, — ответил Андрей, и, оторвав авоськи от земли, двинулся вслед за Шурой в глубину уходящей аллеи.

* * *

Шура жила в двухкомнатной квартире с соседом — худощавым, совершенно седым стариком. Когда они вошли, старик как раз выходил из кухни, держа в руках стакан свежезаваренного чаю. Он слегка кивнул, что-то сказал, шевеля губами, и удалился к себе.

— На кухне авоськи поставь, — сказала Шура, разматывая платок.

Андрей повиновался. Затем он вернулся и стал раздеваться. Он отметил про себя, что Шура не была ни красавицей, ни уродиной, что она обыкновенная и, судя по тихому голосу, наверное, очень даже хорошая.

— Есть будешь? — спросила она, выходя из ванной.

— Ну, не откажусь, — пожал плечами Андрей. — Помочь может чего?

— Нет, не надо. Иди вон пока осмотрись, «Огонек» полистай.

Шура развернулась и ушла на кухню. Андрей вошел в комнату. Она была довольно просторная, чисто прибранная. Возле большого окна стоял письменный стол, у стены в углу сервант — довольно обшарпанный, но в целом аккуратный. В другом углу стояла тумбочка с телевизором. Вернее, Андрей даже не сразу понял, что это телевизор. Это был огромный деревянный ящик с малюсеньким, словно у осциллографа, экраном. «Надо же!». В дверь постучали, и Андрей обернулся. На пороге стоял старик-сосед и как-то странно улыбался.

— Можно вас на минуточку, молодой человек? Вы в электричестве понимаете?

— Да так, в общих чертах. А что случилось? — ответил Андрей немного смущенно.

— Да что-то вот лампочка не включается. Может, глянете?

— Отчего же нет? — Андрей пошел следом за стариком.

Они зашли в комнату, и старик закрыл за собой дверь с некоторой даже излишней тщательностью. Внезапно он переменился в лице, подскочил к Андрею и притянув его к себе, очень отчетливо заговорил прямо в лицо:

— Значит так, ушелец! Слушай сюда и запоминай. Если не хочешь неприятностей, чтобы через день-два дня тебя здесь не было! Понял?

Андрей опешил, но все же, стряхнув с себя руки старика, выдавил нечто невнятное:

— Чего-чего? Какой еще ушелец? Вы что это, гражданин? С ума сошли?

— Ты кончай мне баки забивать, понял? Ты с кочевниками или так — сам по себе? — шипел старик прямо в лицо Андрею.

— Гражданин, вы в своем уме? Какие кочевники? Дайте мне выйти!

Но старик встал на проходе, а затем потащил Андрея к окну. Он поставил его против уже тускнеющего света и стал пристально смотреть словно бы сквозь него. Затем пробубнил:

— Хм…Неужто ошибся?

Затем потер бороду и воскликнул:

— А штаны-то! Штаны! Неужто на барахолке такие купил?

Андрей отодвинул старика и направился к выходу.

— Ну, раз ты не ушелец, а просто Шуркин дружок, то милиции тебе бояться нечего. А я щас прямо туда сообщу!

Андрей резко обернулся.

— Ага! То-то! Будет он мне тут!.. Значит, смотри. Я к тебе по-человечески, так и ты не наглей. Два дня тебе вполне хватит, чтобы убраться.

— Почему это я должен убираться? Я угол у Шуры снимаю!

— Да потому, что два ушельца под одной крышей жить не могут. Или иди к своим кочевникам. Тем все равно.

— Вы знаете… — Андрей вдруг понял, что старик владеет какой-то очень важной информацией, а потому стоило попробовать попытаться с ним поговорить и разузнать, что получится. — Я действительно попал в странную историю, но я не понимаю, что произошло. И я не знаю никаких кочевников или ушельцев. Пришел просто в свою квартиру, а она чужая и все. Решил хотя бы ночлег найти.

— Ой ли…-Старик прищурился.

— Может быть, вы мне что-нибудь расскажете, что не секрет, а я тогда пойму, что со мной приключилось. И откуда, например, вы знаете про ушельцев и прочее?

Из кухни послышался голос Шуры:

— Андрей! Иди руки мой. Ужин на столе.

— Ладно, иди. — сказал старик. — После поговорим.

***

Андрей быстро поел, поблагодарил и встал из-за стола. Затем нарочито громко произнес:

— Ну, давайте дальше разбираться, что у вас там с лампочкой.

Старик открыл дверь и впустил Андрея в комнату. Он указал на стул, и Андрей молча сел.

— Рассказывай. — потребовал старик.

— Что именно?

— Все по порядку. — сказал тот немного усталым тоном.

— Да, собственно, и рассказывать тут нечего. Вышел чаю купить, возвращаюсь — квартира не моя, улица чуть иначе называется, а так, все — похоже, как две капли, только время другое. Я из девяностого сюда попал…

— Непосредственно перед выходом из дома, было что-то странное?

— Нет. Ничего такого.

— Ну, может позвонил кто-то, или предмет какой-нибудь появился, в общем, это может быть и мелочь какая-то.

— Да нет, хотя, я вместо обычного «Слона», который мы покупаем, нашел пустую пачку «Краснодарского особого». Мы его не покупали никогда… Я думал, может, жена купила, а я не заметил.

— Что жена купила? — прищурившись спросил старик, — Пустую пачку?

— Действительно… Не могла же она за вечер всю пачку выдуть. Я как-то не подумал сразу. — ответил Андрей.

— Ну, хорошо. Я понял. Тебе ситуацию как, сразу обрисовать? В доступной форме, так сказать: «от простого к сложному», или для начала резюме подвести?

— Не знаю, давайте, может, с резюме начнем, а потом уж вы мне подскажете, как из этого дерьма выбираться, если известно, конечно.

— Резюме такое. Забудь свое прошлое. Оно тебе больше не понадобится. Вернуться назад невозможно, по целому ряду физических законов. А произошло следующее. Видишь ли, это явление было открыто очень давно, и было известно во многих местах и племенах. У майя это называлось «священным уходом», на Тибете, кажется, э-э — нет, не помню… Но не важно. Да, так вот, если собрать вместе несколько определенных проводников силы, и прийти с ними в нужное время и в нужное место, то ты переносишься в другую реальность. Заметь себе, не в другое время, а в другую реальность. Хотя, это и не каждому дано, к слову. Да, так вот, она, эта новая реальность, может более или менее отличаться от той, в которой ты привык жить, но это принципиально другое. Вот вкратце и все. Вернуться в прежнюю реальность практически невозможно. Во всяком случае, я не слышал, чтобы у кого-то получилось. Да и зачем?

— Что же мне делать?

— Ничего. Живи как есть. И все. — ответил старик, пожав худыми плечами.

— Но у меня ни денег, ни документов, ничего. Вот, слава богу, хоть пальто местное раздобыл.

— Это уже твое дело. — Старик развел руками, — Скажи, а тебя не удивляет, что ты вообще оказался здесь, и беседуешь с человеком, который в курсе твоих дел, и что ты не остался на ночь на морозе?

— Действительно, странно. А кто вы? — согласился Андрей.

— Я, — старик многозначительно улыбнулся, — такой же, как и ты — ушелец. Дело в том, что всякий ушелец создает вокруг себя некий ореол, силу, вроде магнитной. Оно настолько мощное, что два ушельца непременно встречаются. Как два намагниченных шара. Рано или поздно, но встречаются. С одной стороны — это неплохо. Один другого может сориентировать по месту и вообще ввести в курс дела, так сказать. Но, с другой стороны, когда ушельцев два и больше, это становится заметным для непосвященных. Они начинают беспричинно нервничать, беспокоиться. Обращаются к врачу или даже в милицию. А мне, знаешь ли, реклама не требуется. Так что, будь добр, найди себе другую берлогу. А вопросы возникнут — я тебе телефон оставлю, или письмо пришлешь. Лады?

— Кто такие кочевники? — спросил Андрей, откашлявшись.

— Кочевники — это такие кланы ушельцев. Они существуют во многих реальностях. Помогают друг другу. Но суть их идеологии состоит в том, что нельзя существовать в одной реальности долго.

— Почему? — удивился Андрей.

— Я не знаю. — старик поморщился, — Я с ними никогда не общался. Я попал в эту реальность, как и ты, случайно, и мне претит всякое движение. Я домосед. Раздобыл документы, стал работать, смирился со своим положением.

— Скажите, а я не могу попасть в реальность, где мне, скажем, пять лет?

— Нет. Ты вообще не можешь попасть в реальность, где ты уже есть. Это также невозможно и абсурдно, как пытаться в некую точку засунуть еще одну. Понимаешь?

— Вы физик? — спросил Андрей спокойно.

— Ну… — старик сделал странное движение пальцами, — В некотором роде.

— Вы знаете кого-нибудь из кочевников?

— Знаю. Только я с ними не контактирую. Не люблю я их… Да и боюсь, наверное.

— Почему? — удивился Андрей.

— Не знаю, не знаю… Хотя… — старик пожевал губами, — Может, действительно тебя с ними свести?

— А как?

— Я подумаю, — сказал старик и царственно махнул рукой, — Ступай теперь.

Старик открыл дверь и шепотом сказал: «Меня зовут Дмитрий Петрович». И уже громко добавил: «Спасибо тебе! Экая молодежь нынче грамотная! Пришел, увидел, починил, понимаешь… С такими и коммунизм построим!»

— Не за что, — выдавил из себя Андрей.

Он вошел в комнату Шуры. За окном уже совсем стемнело, и снег по-прежнему неторопливо кружился, рождая ватную тишину. Андрей отметил, что справа была разложена и застелена раскладушка, и кроме того, вокруг нее была выставлена японская ширма — старенькая и изрядно обшарпанная, как и вся мебель в комнате, но все еще не лишенная красоты и изящества. Шура лежала на кровати, завёрнутая в халат и читала какой-то журнал. На Андрея она не взглянула, хотя и в этом отсутствии взгляда чувствовалась некая напряжённость.

Андрей моча зашел за ширму, разделся, и скрипнув пружинами, улегся и вскоре заснул.

***

Утро, судя по всему, уже наступило. Протерев глаза, Андрей перевернулся с боку на бок и, затем, снова скрипнув визгливыми пружинами старенькой раскладушки, перевернулся на спину. Затем он открыл глаза окончательно. Было часов восемь, судя по сероватому свету, падающему из окна. Спать уже совсем не хотелось. Он сел, снова заставив пружины издать тихий визг, и положил голову на руки. Шура, по-видимому, уже ушла на работу. В комнате, и вообще в квартире, было очень тихо, и лишь кухонные ходики тикали, размахивая жестяным маятником туда-сюда. Андрей встал, сунув ноги в ветхие комнатные тапки, надел джинсы и свитер, и вышел в коридор. В комнате старика было также тихо. Он прошел на кухню и посмотрел, чего бы можно было съесть. Один холодильник был заперт на ключ, а другой был почти пуст, и лишь в крохотной морозилке лежало что-то маленькое и заиндевелое. «Дрожжи, наверное», — подумал Андрей. Он поискал хлебницу, открыл и достал полукруглую краюху еще не совсем очерствевшего темного хлеба.

Чаю не оказалось, и Андрей вспомнил, что в пальто у него должна была быть пачка «слона», принесенная, если верить старику, из прежней реальности. Он вышел в коридор, нашел на вешалке среди прочей рухляди свое, не менее задрипанное, пальто и стал шарить по карманам. «Слон» исчез. «Что за черт!» Исчезло вообще-то много чего — ключи, теперь уже, впрочем, бесполезные, кое-какая мелочь. Однако деньги, вырученные за пальто, и газета были на месте. «Странно…», — подумал Андрей. — «Надо у старика спросить. Может, это эффект какой-то, сопутствующий…» Он постучал, но никто не ответил. Тогда Андрей потихоньку провернул ручку и толкнул дверь. Она отворилась без скрипа.

— Заходи-заходи, — услышал Андрей откуда-то из глубины комнаты.

Старик сидел за столом, спиной к двери и рассматривал в лупу пачку того самого «чайного слона».

— Заходи-заходи, — снова сказал он, не поворачиваясь. — Я думал, это Шурка, так поначалу и решил не отвечать, а потом вспомнил, что четверг же сегодня.

— А что, у вас тут по четвергам карманы принято чистить, пока люди спят?

— Ага, — ответил старик, нисколько не смущаясь. — Тебе, я полагаю, будет интересно знать, благодаря чему тебя сюда выперло-то?

— А что, это возможно понять? — ответил Андрей не без сарказма.

— Понять можно все, молодой человек, — ответил старик развернувшись. — Во-первых, как я понимаю, вся эта петрушка с тобой приключилась уже после того, как ты чай купил. Следовательно, я предположил, что данная пачка стала окончательным, завершающим, так сказать, звеном. — Старик торжественным жестом отложил «слона» на край стола.

— Далее, — продолжал он, — предметы-проводники силы, становятся реальными проводниками только тогда, когда имеют между собой нечто общее. Я не могу сказать точно, какая именно комбинация этих предметов, — он указал через плечо на стол, где лежала связка ключей и несколько монет, — сыграла с тобой эту шутку, но ключи, мне кажется, тут ни причем. Скорее всего, это какие-то из медных монет. Таким образом, береги все это как зеницу ока, ибо, я думаю, что не в последний раз тебе переходить пришлось. — Старик подмигнул, и даже изобразил улыбку, но глаза его при этом оставались неподвижны и холодны.

— Я тут звонил утром знакомцу одному… — сказал он, приподнимаясь, — Сходим сегодня к нему. Тебе полезно будет.

— Когда? — спросил Андрей.

— Да хоть бы и сейчас, — ответил старик, расправляя худые плечи. — Иди, собирайся. И штаны вот возьми!

Старик протянул Андрею серые клетчатые брюки, — Мы с тобой почти одного роста, так что сойдет пока что. А то, сам понимаешь…

— Ладно, спасибо, — кивнул Андрей и взял далеко не первой свежести брюки.

— Иди, собирайся, — коротко приказал старик.

***

Дорога оказалась дальней. Они несколько раз пересаживались из одного трамвая в другой, иногда шли пешком, минуя замерзшие пруды, которые, должно быть, к вечеру превращались в шумные катки, дающие о себе знать по всей округе хрипловатой музыкой. Последний трамвай, скрипнув тормозами, остановился где-то на окраине города. Большие дома уже закончились, и здесь был сплошь одноэтажный частный сектор, чадящий печными трубами. Отсюда, с бугра, было хорошо видно, где заканчиваются разбросанные, словно бы и вовсе без улиц, редкие домики, и начинается бескрайний синеватый лес.

Старик ловко соскочил с подножки и пошел вперед.

— Далеко еще? — спросил Андрей.

— Да нет, почти пришли уже.

Вскоре они подошли к одноэтажному дому с высоким крыльцом под выступающей крышей. Саму крышу дома венчал деревянный конек, а все окна и края дома были украшены резными планками. Дверь была открыта, и они, не стучась, вошли. В сенях было сыро и холодно, полно какой-то рухляди, пахнущей чем-то кислым. Старик толкнул вторую дверь, и они вошли в небольшую комнату.

— Бросьте пальто на диван, — послышалось из темной кухни.

Они повиновались.

— Сапоги снимать? — шепотом спросил Андрей.

— Да ладно, отряси ноги просто, да и все. Тут отродясь не прибиралось.

Старик почему-то криво усмехнулся. Из кухни, опираясь на единственный костыль, вышел пожилой одноногий мужчина, одетый в ватные штаны и байковую зеленую рубаху, воротник которой был засален настолько, что блестел черным.

— В комнату проходите, — махнул рукой хозяин. — Садитесь, а я сейчас чаю соображу. Чайник уж почти закипел.

Он заковылял на кухню, и вернулся спустя минуту с дымящимся чайником. Старик подвинул Андрею стул:

— Садись, чего стоишь?

Андрей послушно сел.

— Это одноногий Берци, — старик показал в сторону вернувшегося с чайником, одноногого хозяина дома. Тот кивнул, наливая кипяток в заварочный чайник. Затем он поставил чайник на керамическую подставку и уселся напротив Андрея, слегка улыбаясь. Старик, спустя минуту налил себе заварки, и разбавив ее кипятком из чайника, стал шумно прихлебывал из блюдца. Берци поглаживая рукой скатерть, рассеянно глядел мимо Андрея.

— Ну, так и будем молчать? Или, может, расскажете, чего звали? — начал было Андрей.

— Что скажешь? — спросил старик, обращаясь к Берци, и не обращая внимания на реплику Андрея.

— А черт его знает… Может ты и прав, но как-то боязно мне.

— Чего боязно? Пусть хрóны и возятся. Наше дело — сторона. Верно?

— Какие еще хроны? — Андрей встал. — Что значит «возятся»?

Берци и старик молчали, ехидно усмехаясь. Андрей направился к двери, затем повернулся и сказал:

— Значит, так, родные мои, я думаю, что я и без вас обойдусь. А ты, сморчок старый, если вздумаешь на меня навести, то я тебя за собой утащу. По крайней мере, пару обысков я тебе гарантирую. Понял? И ты, одноногий, тоже далеко не ускачешь, в случае чего. Так что, ребятки, вы уж тут без меня ребусами занимайтесь.

Он уже собрался было, хлопнуть дверью, как услышал твердый окрик старика:

— Сядь! — он смотрел в упор, будто оценивая что-то или выжидая, — Сядь и не рыпайся! Без нас ты здесь не жилец. Это первое. Второе — никто тебе плохого не желает. Наоборот, нам надо, чтобы ты довольный ушел, чтобы все чин-чинарем. Понял?

— Тогда чего туману напускаешь? — почти прикрикнул Андрей, — Говори все как есть.

— Да какого там туману! Молодой ты еще, зеленый. Не знаешь ни хрена. Как тут про все расскажешь. Сиди, короче говоря, и слушай, ума набирайся.

— Кто такие хроны? — снова спросил Андрей, присаживаясь у самого ближнего угла стола.

— Кочевники такие, — пожав плечами ответил одноногий.

— Ладно. Давай сначала и по порядку. — Андрей махнул рукой и положил руки на стол.

— Что возьмем за начало? — поерзав, и приставив костыль к стене, серьезно спросил Берци.

— Ну, хотя бы, как вы сюда попали?

— Ну, что, Удод, ты сперва поведаешь, или как? — спросил Берци, обращаясь к старику.

— Ладно, чего там… Я монахом был. В прежней реальности у меня был 1814 год. Духовник мой, когда помирал, секрет передал. Я здесь уже четвертый десяток, прижился…

Удод отхлебнул чаю, мокнул в чашку окаменевшее печенье, пожевал и продолжил:

— Там у нас кладовка была. Только духовник туда и ходил — вино для причастия там держали. Так вот там иногда почему-то проход и открывался. Вот собрал я чего отец Таисий — так духовника звали — велел, помолился на дорогу и скакнул в год 1919. Там “гражданка”, неразбериха. Документики раздобыл по счастью, и живу вот теперь — поживаю.

— А ты? — Андрей посмотрел на Берци.

— Я примерно из того же времени скакнул. Моя реальность была в году 1815. Ногу мне на войне с Наполеоном оторвало… Потом госпиталь… Долго… Рядом со мной помирал солдат Рябов. Сильно его шрапнелью порубало. А когда пришел в сознание ненадолго, рассказал, что сам из года 1972-го, и что где-то на дороге из Тамбова в… должны стоять два столба. Сказал, что, ежели повезет попасть в год 90-й или, скажем, еще дальше, то ногу мне там новую приделают. Вот я уши-то и развесил, собрал, чего он велел, и вот он тута я.

— Как отыскивают проходы? — спросил Андрей, обращаясь к Удоду.

— Я не знаю. — ответил тот, — Я ведь всего-то один раз и перешел. Надоело мне в монастыре, а расстригой становиться было боязно. Сам понимаешь. Но говорят, что кочевники умеют проходить, когда захотят, и что вроде бы даже у них есть карты с известными проходами.

— Почему нельзя попасть туда, где я уже есть?

— Не знаю, — пожал плечами Берци, — Закон какой-то.

— А вот, скажем, как мне быть? Родился я в 1962, и, следовательно, до моего рождения осталось шесть лет. Что будет, когда я подойду к дате своего рождения?

Удод и Берци переглянулись.

— Ты это… правду говоришь? — спросил Берци, почему-то понизив голос, — Или так — для примера?

— Правду, — удивился Андрей.

— Тогда тебе, милок, мотать отсюда надо. И побыстрее.

— Да, — серьезно добавил Удод, — и чем быстрее — тем лучше!

— Почему это?

— Потому что в 1962 наступит конфликт реальностей, и ты уйдешь в полное небытие. Но конфликт, тем не менее, обычно наступает лет за семь до твоего присутствия. Стало быть, уже имеет место быть. Скоро ты начнешь болеть, попадать в жуткие передряги, — Удод почему-то сладко заулыбался, — тебя будут пытаться убить, и тому подобное. Другими словами, природа будет пытаться тебя устранить «естественными» способами.

— А вдруг, в этой реальности меня нет? — спросил Андрей.

— Вряд ли, — пожал плечами Берци.

— Почему вряд ли? — спросил Андрей.

— Видишь ли, — Удод почесал подбородок, — Я в этих вопросах не очень силен… Здесь опять же кочевники большие знатоки. Но то, что я знаю… Короче говоря, не затрачивая дополнительной энергии, ты можешь перейти только в одну из пограничных реальностей, а они весьма схожи с исходной.

— И уж во всяком случае, ты там есть, — добавил Берци, для убедительности мощно кивнув головой.

— Следовательно, я могу вернуться в исходную реальность? — в голосе Андрея прозвучала надежда.

— Я такого не слышал ни разу, — пожал плечами Берци. — Пограничных реальностей очень много. Но, в любом случае, тебе стоит поговорить с кочевниками.

— Чем занимаются кочевники? — спросил Андрей.

— Разным, — ответил Удод, — Есть, например “Клоуны”. Те стараются переноситься в реальности более низкие по времени, и работают там предсказателями, гадалками, и тому подобное. Воры — те и того хуже. — он в сердцах плюнул прямо на пол, — Эти перетаскивают разные предметы из реальности в реальность — в основном краденное, конечно, — и там перепродают. Эти как раз — полные идиоты. Предметы ведь тоже создают конфликты реальностей. Вот и гробятся ни за грош. Хотя, с другой стороны, о переходах они знают очень много…

— А кто такие Хроны? — спросил Андрей прямо.

— Хроны, — Удод многозначительно посмотрел на Берци, — самые закрытые из кочевников. О них мало кто знает. Но, по-моему, они самое серьезное впечатление и производят.

— А откуда ты тогда о них вообще знаешь? — спросил Андрей с некоторой иронией.

Берци хмыкнул, прокашлялся, и как-то нехотя и немного насупившись, сказал:

— Я работаю на них иногда. А они мне платят помаленьку.

— Что значит «работаешь»? — переспросил Андрей.

— Видишь ли, им люди нужны толковые, грамотные и спокойные. Если им человек подошел, они мне сто целковых отваливают. Но сами людей себе не ищут. Все через кого-то.

— Кто же это им нужен? Профессионалы, или просто «не дураки»?

— Не знаю, я ищу таких, чтобы мне понравились, а кто им нужен — бог их разберет. Они не говорят, а я и не лезу. В общем, так: я с ними свяжусь и через Удода дам тебе знать. Понял?

— Понял, — Андрей кивнул.

— И не валяй дурака, без самодеятельности давай! — вставил Удод, — ноги тебе уносить отсюда надо. Ой, как надо, — он не то закряхтел, не то захихикал, но глаза его бегали и кололись недобрыми огоньками.

Берци встал и заковылял на кухню. Удод, опершись на стол, тоже поднялся, и мотнул головой в сторону двери — пошли, мол.

— Пойдем, пожалуй, — сказал он в сторону кухни, — ты не провожай нас.

— Ладно. Жди звонка, — ответил негромко Берци, гремя посудой.

Они оделись и вышли на скрипучий снег. Было уже совсем темно и в воздухе пахло печным дымом.

— Хроны… — подумал про себя Андрей, тряхнув головой, — Надо же…

На улице не было ни одного целого фонаря, но дорога виднелась вполне отчетливо, и слышно было как где-то грохотал по рельсам одинокий трамвай.

Глава 2

Пейзаж в черно-серых тонах.

Других цветов нет.

Наверное, пора.

Неизвестный автор

Андрей проснулся оттого, что кто-то отчаянно тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел, что над ним склонился не на шутку взволнованный Удод.

— Что случилось? — испуганно спросил Андрей, тотчас усевшись, скрипя пружинами, на раскладушке. — Который час?

— Семь уже. Вставай! Берци только что звонил. Хроны встречу назначили, понял?

— Когда? Сегодня?

— Сегодня, сегодня, когда ж еще? В девять. Вставай по-быстрому! Пока то — да — сё, пока доберемся… Одним словом, через полчаса будь как штык. Чаю тебе поставить?

— Ага, поставь. Я быстро.

Андрей вскочил и пошел в ванную, совмещенную благодаря чьей-то странной фантазии с туалетом. Небо уже серело и крохотное окошко у самого потолка ванной комнатки уже не казалось мертвой дырой в открытый космос. Теперь создавалось впечатление, будто бы оно занавешено чем-то вроде влажной папиросной бумаги. Андрей включил свет и наскоро умылся: горячей воды, как всегда, не было. Шура уже давно ушла на работу, и Андрей передвигался по квартире в трусах, нисколько не стесняясь Удода. Он быстро оделся и вернулся в кухню, где старик уже наливал в стаканы кипяток.

— Слушай, ты мне хоть хлеба на дорогу дай, а?

— Не надо, — бурчал Удод, — Если хроны тебя к рукам приберут, то будет все путем. Не боись! Они своих не обижают, говорят.

— Слушай, а как с Шурой быть? — спросил, усаживаясь, Андрей.

— А как с ней быть? Или ты с ней уже закрутить успел? — Удод удивленно приподнял бровь.

— Та нет! Ничего такого! Ну, надо же хоть попрощаться, спасибо сказать, денег, может еще оставить?

— Я передам все. Нечего тебе сюда возвращаться. Каждый день тут может, как бочка пороховая сыграть, говорю же тебе?

— Ладно. Передай, мол, я к себе домой вернулся. Я сказал, что меня жена прогнала…

— Передам, передам.

— И денег я ей должен немного… Вот все, что есть… — Андрей достал несколько рублей.

Глаза Удода загорелись:

— Ага, передам. Давай сюда.

— Та нет, не надо. — Андрей поспешно спрятал деньги обратно. — Я себе лучше чего-нибудь пожрать в дорогу куплю.

Удод пожал плечами и отвернулся: ладно, мол…

Отодвинув от себя стакан в дешевом алюминиевом подстаканнике, мол — пусть остынет немного, Андрей встал и без лишней суеты направился к себе в комнату. Прикрыв дверь, он нашел клетчатый, неаккуратно выдранный тетрадный листок и написал записку:

«Уважаемая, Шура!

Большое спасибо, что Вы поддержали меня в трудную минуту. Однако обстоятельства мои уже наладились, и я должен Вас покинуть. Спасибо Вам еще раз. Оставляю Вам все деньги, что у меня остались. Извините, если что-то было не так.

С уважением,

Андрей Б.»

Затем он сделал из записки нечто похожее на небольшой пакет, вложил туда все деньги, оставив себе на всякий случай лишь один рубль. Он сунул пакет под подушку на ее кровати.

— Ну что ты там возишься? — послышался ворчливый голос Удода. — Пора выходить уже!

— Да, — ответил Андрей, — Собираюсь. А далеко это? Ну, место встречи.

— Берци велел к машиностроительному подъехать. Памятник там есть. Туда около часа езды, ну и еще полчаса на всякий случай надо припасти — мало ли что? Садись давай, чай остыл уже…

Андрей похлебал по-быстрому бурую сладковатую жидкость, и, поставив стакан в раковину, направился в прихожую.

Они вышли на улицу, когда рассвело уже, можно сказать, окончательно. Мороз как будто стал крепче, но холод не пробирал, а только сильно щипал нос и уши. Андрей шел, не замечая глубокого снега под ногами, который ленивые дворники чистили лишь иногда, под редкое настроение. Он шел и удивлялся своему странному состоянию: казалось, что впереди была лишь какая-то черная кричащая пустота… Андрей ее чувствовал и немного боялся. Видимо так «кричит», изрыгая тишину открытый в ночное небо люк самолета, перед которым ты стоишь с парашютным мешком за спиной.

Всю дорогу он молчал, лишь поеживаясь иногда от накатывающих мыслей. Молчал и Удод: говорить, в сущности, было не о чем. Все, что было важно и нужно, Удод уже сказал, прочее же казалось нелепым и совершенно бессмысленным.

Они долго ехали в одном трамвае, затем пересаживались и снова окунались в толчею и холод такого же дребезжащего вагона уже с другим номером. Помнится, что уже почти в самом конце, трамвай перевалил через какой-то широкий мост и вскоре въехал на кольцо конечной остановки неподалеку от пыхтящего громадными трубами машиностроительного завода. К самому заводу Удод не пошел, но махнул рукой Андрею, и они двинулись чуть в сторону, где посреди маленького, заваленного снегом сквера, возвышался памятник какому-то человеку, задумчиво развалившемуся в чугунном кресле.

— Слушай, может в магазин, какой зайдем? — спросил Андрей — Задубеем тут за полчаса.

— Ничего, авось не задубеешь, — усмехнулся Удод.

Андрей злился, на тупость и упрямство Удода, и на то, что ему в чесанках и тулупе легко говорить: «авось не задубеешь!» Андрей бессильно злился на мороз, который давно уже забрался под пальто; на то, что хроны вовсе не собирались появляться раньше, и вообще… Он также заметил, что если еще утром он и боялся этой встречи, или, скорее неизвестности, которую она за собой влечет, то теперь все это казалось даже желательным: побыстрее бы все кончилось, что ли…

Внезапно к ним подошел человек и, обращаясь к Удоду спросил на непонятном языке:

— Алух кацуп?

— Хай бацэ, — ответил тот невозмутимо…

Человек кивнул головой в сторону и, взглянув на наручные часы, не торопясь пошел куда-то по улице. Удод трусил за ним следом, волоча при этом за рукав Андрея. Через два квартала человек остановился и ткнул пальцем Удода в плечо: «Все! Уходи! Дальше он сам, понятно?» Удод равнодушно кивнул, и, не сказав ни слова на прощание, без лишних вопросов и пожеланий, ушел в обратном направлении и вскоре затерялся в толпе.

Затем незнакомец сделал приглашающий жест, слегка махнув рукой, и, развернувшись, пошел куда-то проходными дворами. Незнакомец шел молча. Андрей пытался пару раз что-то спросить, но тот никак не отзывался, и лишь шагал себе, иногда в узких местах уступая дорогу встречным пешеходам. Так они шли около получаса, время от времени, то выходя на какие-то незнакомые улицы и маленькие площади, а то снова сворачивая в проходные дворы. Вскоре они оказались около невзрачного пятиэтажного дома, выкрашенного когда-то давно желтой краской. Человек остановился у подъезда, достал из кармана бумажку, сложенную вчетверо, протянул ее Андрею, а затем, развернувшись, пошел прочь. Андрей, остолбенев, стоял с минуту, а после развернул оставленную записку. На ней было отпечатано на машинке: « кв.52 звонить два раза». Андрей вошел в подъезд. Квартира 52 оказалась на четвертом этаже. Он позвонил два раза, как и было велено в бумажке, но ничего не произошло. Он позвонил еще раз, но с тем же результатом.

— Следуйте за мной, — вдруг услышал он за спиной тихий голос и, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в сером изрядно поношенном пальто и немного помятой серой меховой шапке из кроличьего меха. Андрей открыл — было рот, но человек его перебил.

— Не бойтесь. Следуйте за мной. Если по дороге произойдет что-то экстраординарное — я вас не знаю, вы — меня. Просто уходите. Ясно?

Андрей ошарашено кивнул.

Человек в сером пальто повернулся и пошел вниз по лестнице. Андрей следовал за ним. Они снова вышли на улицу и снова шли около получаса или чуть меньше. Вдруг серый человек снизил темп, и, поравнявшись с Андреем, стал говорить:

— Сейчас мы придем на место. Ничего не бойтесь и отвечайте откровенно. Вам ничего не угрожает, и потому, чем откровеннее вы будете, тем легче нам будет найти общий язык и, в конечном итоге, помочь вам. Понятно?

— Понятно. Но кто вы такие?

— Ну, я полагаю, вам уже все рассказали, не так ли?

— В общих чертах, — кивнул Андрей, — но, я так понял, что мне рассказывали лишь то, что вы бы хотели, чтобы мне рассказывали. Нет?

— Разумеется. Но в целом, все, что вам уже удалось узнать, соответствует действительности. Детали не важны пока что. Да и не разобраться вам сейчас во всех тонкостях. Однако главное вы уже поняли.

Вскоре они подошли к четырехэтажному зданию, построенному, видимо, еще в прошлом веке. Молча, они поднялись на третий этаж и позвонили в одну из дверей. Она открылась тотчас. На пороге стоял бородатый человек в свитере, темных брюках и комнатных тапочках на босу ногу. Оглядев пришедших с ног до головы, он коротко сказал:

— Входите, — и отошел от двери, давая возможность пройти.

Андрей и серый человек вошли.

— Проходите, — сказал бородатый, указывая в комнаты. — Обувь можно не снимать.

Они прошли и сели за стол, повесив пальто на спинки стульев. Бородатый сел на другом конце стола и тотчас уставился на Андрея. Затем повернулся к серому и спросил:

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Хорошо… Впрочем, не важно, пока… Итак, молодой человек, — сказал бородатый, обращаясь к Андрею, — расскажите, будьте добры, откуда вы, как оказались здесь, каковы впечатления, ну, и так далее…

Андрей кашлянул от смущения и стал рассказывать про свой поход за чаем, про то, как все изменилось вокруг, про встречу с Шурой, затем с Удодом, после о Берци…

— А теперь вот, я здесь, — подытожил он свой рассказ.

— Понятно, — ответил бородатый, — понятно… И что вы намерены делать?

— Как что? Удод говорил, что вы мне можете чем-то помочь? Он говорил, что мне уходить отсюда надо, потому как, что-то со мной случиться может…

— И как бы вам виделось наше участие в вашем деле?

— Не знаю, если честно. В идеале, я бы хотел вернуться туда, откуда пришел, но Берци говорил, что это невозможно… Хотя… Может быть, вы и знаете, как это сделать?

— Нет, это точно невозможно. Не потому, что мы мало знаем. Как раз наоборот. Мы знаем достаточно, чтобы утверждать, что это невозможно в принципе.

— Но уходить мне все равно надо? — спросил Андрей.

— Да. Увы, но это так. — кивнул Бородатый.

— Значит, я бы хотел получить от вас совет как мне уйти и, что потом делать?

— Да. Понятно. — Бородатый, заложив руки за голову, и откинувшись на спинку обшарпанного кресла, уставился в потолок. — Понятно…

— Ну а что дальше? — спросил серый человек Андрея.

— Не знаю, — признался тот. — Вы поймите меня правильно, я про такое как со мной случилось, даже не слышал никогда… Откуда мне знать, что и как? Я и так бога благодарю за то, что меня не забрали сразу по прибытии… Сами понимаете, какая на мне одежда была и все такое… А что дальше — это как раз и понять бы. Я думал, что, может быть, вы подскажете… Берци говорил, что вы много знаете об этом.

— Берци болтает, сам не знает, что, — бросил серый человек.

— Как так? — удивился Андрей. — Зачем же я тогда здесь?

— Зачем? — спросил Серый, пристально рассматривая Андрея. — А затем, что с себе подобными общаться как-то веселее, чем с себе различными… Не так ли?

— И это все? — удивился Андрей.

— Ну, в известном смысле… Просто мы пока в слово «общение» вкладываем разный смысл. — ответил серый человек, вздохнув.

— И все-таки, что же мне делать?

— Уходить, — ответил Бородатый. — Но на этот раз вы будете уходить под нашим наблюдением, чтобы максимально снизить вероятность конфликта реальностей. Вы получите все необходимые инструкции, и с богом. На другом конце вас встретят.

— И все-таки, что я должен буду для вас сделать?

— Не сделать, — твердо сказал серый человек, — а делать. Чувствуете разницу?

— Допустим. И что я должен буду делать?

— Жить, наблюдать, помогать другим. Изучать, анализировать, записывать и быть по возможности продуктивным, — ответил за серого бородатый.

— Это все?

— Это гораздо сложнее, чем вы себе можете представить. Это очень трудная, но при этом безумно интересная жизнь. Впрочем, как трудность это воспринимается лишь поначалу, когда идет ломка стереотипов. Не все, знаете ли, способны жить в дороге.

— Почему в дороге? — удивился Андрей.

— Ну, потому что, это будет не последний ваш переход, — ответил Бородатый.

— Мы надеемся, во всяком случае, — добавил Серый.

— Когда я должен буду уйти? — спросил Андрей.

— Завтра, видимо. — Ответил Бородатый. — Но вы пока еще никак не высказались.

— О чем, собственно? — удивленно спросил Андрей и пожал плечами, — Выбора у меня, как я понимаю, нет, все равно. А по остальному поводу я не знаю, что сказать… Может, мне стоит немного в себя прийти, что ли…

— О, это сколько угодно. Но не торопитесь, мы еще встретимся. Вы должны все понять, все взвесить, почувствовать и решить для себя. В конце концов никто не доказал, что жизнь, скажем, Берци хуже моей или вашей прежней. Просто «люди в дороге» — это образ жизни и мышления, если хотите. Подумайте, какая свобода открывается перед вами! Вам не нужно думать о накоплении чего-либо, поскольку следующий переход всегда не за горами, а взять с собой вы все равно ничего не сможете… Вы можете взять с собой только свои мысли и записи — это единственное, что не создает конфликтов реальностей… Даже, беря с собой одежду, вы рискуете… Не сильно, но тем не менее.

Андрей задумался…

— Странно как-то… Это значит всю жизнь прожить без семьи, не оставив после себя никого…

— Ну за все в мире нужно платить. Всякий образ жизни имеет стороны, которые кому-то могут показаться нелепыми, — вздохнул бородатый. — Вас же не удивляет образ жизни монахов, например, или, скажем солдат римской армии, или просто разведчиков… У каждого свой путь. Вы должны на что-то решиться. В прежнюю реальность попасть уже нельзя, да и бессмысленно, скорее всего…

— Что значит «бессмысленно»? — возмутился Андрей.

— Успокойтесь, молодой человек, — вмешался Серый. — Бессмысленно — это значит — «лишено смысла». Дело в том, что, судя по всему, вы — ушелец третьего типа — наиболее редкого. — Он поднял руку, как бы останавливая новый поток вопросов.

— Ушельцы первого типа переходят полностью и в прежней реальности от них ничего не остается. При этом в смежных, относительно близких реальностях почти всегда существуют их двойники. Ушельцы второго типа весьма схожи с первым, но энергия их перехода крайне ограничена. Потому они могут переходить только в самые близкие реальности. Ушельцы третьего типа — самые энергонасыщенные. Это явление еще предстоит постичь, но они оставляют после перехода в базовой реальности свою копию. Таким образом, они создают наименьший конфликт между реальностями. Более того, в смежных и около смежных реальностях они существуют крайне редко. Они как бы вбирают в себя энергию всех своих копий и существуют, таким образом, практически в единственном числе. Понятно?

— Не знаю еще… — тихо ответил Андрей. — Привыкнуть надо ко всему этому… Значит, мне возвращаться нет смысла, потому что я там остался?

— Не «нет смысла», а невозможно в принципе. Я уже говорил, — ответил бородатый. Но в целом ты прав: жена твоя там по моргам не бегает. Потому как незачем.

— И я должен во все это поверить? — как-то обреченно спросил Андрей.

— Пока что — да. Сам понимаешь, что за час я тебе всю теорию не изложу. Но все открыто. Захочешь — сам во всем разберешься со временем. В любом случае. Здесь тебе оставаться нельзя. Несмотря на то, что в этой реальности тебя, скорее всего, нет, но есть нечто другое, что все равно создает конфликт. Он не такой мощный, но достаточный. Это что-то вроде информационного фантома. Это непонятно, я знаю, но — не важно пока. Не забивай себе голову пока что. Давай лучше о ближайшем твоем распорядке потолкуем.

— Можно еще вопрос? — попросил Андрей.

— Валяй, — разрешил Бородатый.

— Откуда вы знаете, что я там третьего типа, а не второго, например?

— Ушельцы второго типа не бывают большими, — веско сказал Серый, — Первого типа бывают. Но ты не первый. Поверь моему опыту. Я это шестым чувством вижу. Другая энергия у них.

— А вас что же, только третий тип интересует?

— Да, — глядя прямо в глаза Андрею, ответил бородатый, — только третий.

— Почему?

— Потому что общаться с себе подобными, в нашей ситуации, правильнее, чем с себе различными. Я уже сказал. — Веско ответил Серый.

— Ладно… — Андрей задумался. — Можно еще вопрос?

— Можно, можно… — улыбнулся Бородатый.

— А зачем все-таки переходить из реальности в реальность? Вот, скажем, попал я на двести лет назад… Возможно?

— Вполне, — пожал плечами Cерый.

— Конфликта же не будет, верно? То есть, у вас передвижение по реальностям — это как самоцель, что ли?

— Не верно. Конфликт будет все равно. И потому для нас — это не самоцель. Это способ выживания. — ответил бородатый, откинувшись на спинку кресла и закинув руки за голову, — Конфликт наступает неизбежно, независимо от времени.

— Почему? — удивился Андрей.

— Это еще до конца неясно, — ответил Бородатый.

— Это, по-видимому, как-то связано с информационным фантомом, — сказал серый. — Но точно не знает никто пока.

— А почему Удод себя нормально чувствует? — удивился Андрей.

— Потому что Удод — ушелец второго типа, — по-прежнему, развалившись и прикрыв глаза отвечал бородатый. — У них все иначе. Они конфликтуют только со своими копиями…

— Хм… А как же узнать, что конфликт вот-вот начнется? — спросил Андрей, и добавил, — Или даже уже начался?

— Очень просто, — с готовностью ответил Серый, — на тебя наваливается депрессия. И чем дальше, тем пуще… Хоть стреляйся, порой.

— Потому, — вставил бородатый, — умнее всего этого не дожидаться, а уйти загодя. Скажем, раз в три-пять лет надо менять реальность.

— Интересно… — задумчиво сказал Андрей.

— Еще бы, — с энтузиазмом подхватил Бородатый, — Еще бы! Каждые три-пять лет твоя жизнь меняется и подчас радикально. Сегодня ты, скажем — профессор, а завтра — смотритель городского коллектора, — серый хихикнул, — а после ты уже водитель грузовика… Или кто хочешь… И главное — это состояние покоя, которое не снилось ни одному из оседлых жителей любой реальности…

— Ничего себе — покой… — пробурчал Андрей, — каждые три года с якоря сниматься…

— Именно, — сказал Серый. — Именно! Основное беспокойство, неуверенность в завтрашнем дне исходит от вещей: машина сломалась, за дом надо платить, а работы нет и так далее. У тебя этих проблем не будет. Прокормиться ты всегда сможешь, а больше тебе и не надо — с собой же ничего не возьмешь кроме своих мыслей и записей — это единственное, что не создает конфликтов. Понимаешь? Вот тебе и свобода — ты сам по себе, а мир сам по себе…

— Ладно… — Угрюмо сказал Андрей. — Расскажите лучше, куда я еду, и что я должен буду делать?

— Уходишь ты, видимо завтра пополудни, — ответил Бородатый, — Попадешь ты примерно в 2055 год. Плюс — минус, два года… В той реальности нам как раз нужен наблюдатель. Ты вполне подойдешь. Так что, согласен?

— А, скажем, в какой-нибудь год поближе сюда, никак нельзя? Скажем, в 65? Вы же говорили, что моей копии там нет, значит можно?

— Во-первых, нельзя, поскольку конфликт все-таки наиболее вероятен в тех годах, где ты уже жил. Во-вторых, я ведь сказал, что нам нужен наблюдатель там, куда мы тебя направляем. Дело ведь не только в тебе, надо ведь и о других думать…

— А как мои наблюдения попадут к вам?

— Очень просто, через три-четыре года, тебя заменят, и ты передашь свой дневник пришедшему. Когда придешь, ты получишь записи своего предшественника. Его зовут Игнат.

— Где я буду ночевать сегодня?

— Здесь, — ответил Серый. — А рано утром будь готов.

Андрей как-то обреченно вздохнул и посмотрел в окно. За окном тихо падал снег…

***

Андрей открыл глаза и увидел на темном потолке мелькающие тени — огромные серые силуэты веток, качающихся в свете уличного фонаря. Над городом висела ночь. Впрочем, светало в эти дни еще довольно поздно, и потому, это вполне могло быть и просто раннее утро. Он попытался снова заснуть, но тотчас понял, что это уже более не удастся — на душе было как-то тревожно, хотелось скрутиться и замереть. Но это тоже не помогло. Он встал с дивана и на цыпочках направился в ванную. Открыл потихоньку воду и стал пить, выгнув ладонь корытцем. После побрызгал на лицо, вытерся колючим вафельным полотенцем и выпрямился. В зеркале виделось слегка помятое лицо с немного всклокоченными волосами и поросшее уже двухдневной щетиной: бороду отрастить что ли? Он оскалился, повертелся на свету туда-сюда, пожалел уже второй раз, что так и не раздобыл зубную щетку — вряд ли бы Удод пожалел несчастных 20 копеек — и, погасив свет, вышел в темную прохладную комнату.

Бородатый завозился на своем диване, затем перевернулся на другой бок, и снова засопел. Андрей тихо на цыпочках прошел на кухню и аккуратно, так, чтобы не разбудить Бородатого, прикрыл за собой дверь и включил свет. Он не очень представлял, зачем сюда пришел, но выбор был небогат: в ванной он уже побывал. Осмотревшись, в надежде найти что-нибудь полистать, Андрей обнаружил на маленьком округлом, желтоватом от старости холодильнике почти такой же желтоватый журнал"Огонек". Сомнительная свежесть журнала никакого значения не имела: в его ситуации, пресса даже годичной давности представляла такой же интерес, как и свежая, и потому, поблагодарив судьбу за то, что не оставила скучать, Андрей уселся на табурет подле маленького стола, покрытого дырявой голубой клеенкой.

На обложке красовался какой-то государственный человек в дорогом двубортном коричневом костюме, в окружении чумазых рабочих, по-видимому, шахтеров. Андрей перевернул страницу, затем другую, третью… Ничего интересного в журнале не было. Ну, то есть эффект был бы тот же, как если бы он читал некую районную многотиражку: все фамилии были совершенно не знакомы, и при этом каждая статья страшно пыжилась от собственной важности. Правда, иногда всплывали в памяти слегка знакомые фамилии, которые неведомо, почему отпечатались в памяти благодаря полузабытым лекциям по обществоведению на первых курсах института.

Андрей добрался до предпоследней страницы и обнаружил кроссворд, впрочем, уже слегка почерканный. Он задумался над тем, чтобы могло быть ядовитым кишечнополостным животным из шести букв, но, не придумав ничего, закрыл журнал, тем более что карандаш все равно найти не удалось.

Было уже, по-видимому, около половины седьмого. Трамваи за окном стали бегать чаще и агрессивнее, и уже более четко стал подниматься к окнам городской шум, пока еще робкий и незначительный, сшитый из шагов, негромких разговоров, хлопанья дверей парадных, шуршания колес и многих-многих других звуков, на которые никогда не обращаешь внимания, переступив за черту, под названием «утро».

Андрей задумался:

— Вот сегодня я ухожу… Это будет, наверное, очень похоже, на то, как улетают из родной страны навсегда. С той разницей, что никто не будет провожать, ну, разве что Бородатый. Не будет никаких слез и тяжелых повисаний на шее, не будет похлопываний по спине и ненужных фраз вроде:"Ну, ты пиши, старик, не забывай…"Кстати, обычно, именно эти люди сами перестают писать уже через пару месяцев… Нет, а в этом что-то определенно есть: вот так встать, и, не хлопая дверью уйти… Навсегда. С тем, чтобы начать все с начала, а потом снова и снова… И опять молча, не ожидая слез и прощаний… Интересное чувство… — Андрей подпер голову кулаком. — Мне ведь сейчас хочется кому-то рассказать, что вот, мол, уезжаю я… А точнее, исчезаю… Не поминайте лихом. И чтобы ошарашенный собеседник, выкатив глаза, пробубнил что-то вроде:

— Куда это ты исчезаешь?..

И тогда с выражением, c каким говорят лишь морские волки ответить:

— Не могу объяснить… Может, со временем ты сам все узнаешь…

И это будет абсолютная ложь, поскольку собеседник никогда не доживет в своем времени до того момента, когда все станет ясно, и скрывать очевидное более уже не будет иметь никакого смысла. Но почему все-таки хочется рассказать? Интересно, что это? Дефицит внешней оценки? Детские комплексы вины? Возможно… — Андрей потянулся. — Хотя, надо понимать, что от неуемной коммуникабельности, судя по тем, кто привел меня сюда — тот же Бородатый — быстро излечиваются… Иначе вряд ли бы все эти люди долго продержались бы на плаву…

Он встал, зажег плиту и поставил чайник. Затем отыскал заварку, сахар и прихватил зачерствевшую серую горбушку, одиноко стареющую в деревянной хлебнице. Шарить в холодильнике он не стал: неудобно, как-то…

Небо стало сереть, кое-где погасли фонари и падающий снег, как бы исчез: перестал быть виден, почти слился с небом и одинаковыми домами. Андрей насыпал в чашку заварки и налил кипятка. И тотчас кухня наполнилась запахом прелого сена. Он подождал минут пять, и стал вгрызаться в горбушку: есть хотелось отчаянно. Ужина, можно сказать, не было вовсе: все тот же грузинский чай с маленькими бубликами, а на прежних удодовых харчах тоже потолстеть шансов было не много.

В комнате заворочался Бородатый, затем он как будто резко встал и через секунду стало понятно, что шаги направлялись к кухне… Дверь, резко отворилась и Бородатый подслеповато уставился на Андрея:

— Ты чего? — сонным голосом спросил он.

— Что чего? — ответил Андрей вопросом на вопрос.

— Чего не спишь-то?

— Да так… Не спится. Журнал вот листаю… Ничего?

— Ладно… Я еще поваляюсь — рано еще… — с этими словами Бородатый захлопнул дверь. Шаги стали удаляться и через пару секунд стихли.

* * *

Автобус прикатил на какую-то маленькую грязноватую станцию, и водитель объявил, что это — конечная. Малочисленные пассажиры: пожилые женщины с корзинами и мешками, быстро высыпали наружу и стали бойко двигаться к привокзальному базару. Бородатый молча вышел и, бросив взгляд на Андрея, стал шагать по единственной улице, уходящей от станции куда-то к пустырям. Они прошли два квартала. Андрей не догонял, шел шагах в двадцати и беспечно смотрел по сторонам. Затем, Бородатый его обождал и дальше они пошли уже вместе.

— Все проверил?

— Ну да, ты же сам потом проверял еще раз. — ответил Андрей.

— Запомнил, что и как?

— Да.

— Повтори.

— Ну, я же уже тебе пять раз повторял!

— Надо будет, и десять повторишь. Повтори, говорят тебе.

— После того, как я пройду между двух столбов, я не должен оглядываться, вертеть головой и не должен делать резких движений. Пройдя шагов десять, я должен вложить в один карман: медную цепь, что ты мне дал, ключи и бутылочку из-под валокордина. Затем, еще через десять шагов нужно согнуться, как будто съезжаешь с горы на лыжах, и пройти так еще шагов десять. Я должен почувствовать внезапную жару. Когда станет жарко, можно разогнуться и осмотреться. Ожидается, что в той реальности будет примерно 2055 год — плюс-минус, июль-август месяц. Следует раздеться, зимнюю одежду спрятать в укромном месте и вернуться в городок. Там разузнать, как доехать до центра. Добравшись до центра, прийти по адресу: улица Колесова, дом 16 квартира 2. Спросить Болотова Сергея Петровича. Там ответят, что его пока нет, и что ему передать? Тогда следует, ответить, что он интересовался чипами на сто экзабайт. После предложат войти. Это свои люди и им можно доверять. Дальше они все объяснят.

— Хорошо. С богом! Ступай. — И Бородатый обнял Андрея за плечи.

— Спасибо тебе, — сказал Андрей как-то смущенно.

— Ничего. Не за что, — Бородатый улыбнулся. — Ступай. Передавай там привет. И записывать не забывай. Это мы все должны делать. Понимаешь?

— Понял, понял, — ответил Андрей и зашагал к двум столбам, торчащим поверх хилых деревьев лесополосы.

Он сделал все, как было велено, согнулся, затем ощутил головокружение и спустя секунду последовал жаркий плотный удар горячего воздуха в лицо…

Глава 3

Андрей стоял на коленях, посреди обширного пустыря, заваленного старой, давно уже мертвой, воняющей застарелым маслом техникой. Солнце затапливало все вокруг густой вязкой жарой. Андрей также отметил, что отчетливо чувствуется запах пыли, а также еще что-то резкое, и неприятное, похоже, это был запах горелой органики. Возможно, где-то рядом жгли резину или же обрывки старых кабелей. Он осторожно огляделся по сторонам, и, убедившись, что вокруг никого нет, с облегчением сбросил на землю пальто и шапку. Затем, он аккуратно скатал все это в тугой сверток и, встав почти в рост, снова огляделся. Было тихо, и лишь легкий ветер приносил откуда-то издалека едва различимые звуки. Хмыкнув, Андрей подтянулся и залез в кабину большого проржавевшего насквозь экскаватора, с опущенной в землю стрелой. В кабине было довольно просторно, и на удивление все окна, хоть и были почти непроницаемо грязные, но при этом оказались полностью целы, и даже дверцы вполне исправно открывались и закрывались. Над рычагами машиниста висело выгоревшее цветное фото, с почти исчезнувшим уже изображением какой-то женщины в купальнике. Андрей подмигнул ей, и, приподняв уцелевшее сидение, сунул в проем скатанный из пальто валик. Теперь он остался в одной рубашке, очень ветхих брюках, подаренных от щедрот Удодом, и черных ботинках со сбитыми носами, которые ему отдал Бородатый. По его словам, эти ботинки не должны вызвать подозрений, потому что могут выглядеть как зимними, так и, скажем, осенними.

Вылезая из экскаватора, Андрей еще раз на всякий случай огляделся по сторонам, и, убедившись, что за ним никто не следит, двинулся в сторону, где, казалось, должна была бы пролегать улица. Поскольку ни денег, ни документов у него по-прежнему не было, он решил передвигаться к улице Колесова пешком, и по возможности раздобыть какую-нибудь туристическую карту города. Преодолев метров сто-двести, перепрыгивая через ямы и завалы, он действительно вышел на дорогу, по которой, очевидно, уже никто не ездил довольно давно: она была покрыта несколькими толстыми слоями высохшей грязи. Здесь, похоже, довольно давно никто не ездил, во всяком случае, с момента последнего дождя.

Куда идти было решительно непонятно, и Андрей, недолго думая, повернул направо, как он всегда это делал, продвигаясь по лабиринтам компьютерных игр. Он сделал несколько шагов по такому же нехоженому, залепленному высохшей грязью тротуару, когда вдруг из-за угла на основную улицу, стала выворачивать колонна, человек двести, с плакатами и транспарантами. Колонна голосила, выкрикивала какие-то лозунги, махала плакатами и оглушительно дудела в дудки разного размера. Некоторые в этой толпе несли портреты, перечеркнутые красной линией. Другие — напротив, несли тщательно отретушированные и лакированные портреты какого-то явно государственного человека. Андрей, немного ошарашено, отошел в сторону и прислонился к стене. Толпа повернула за угол и направилась по улице, в сторону противоположную от места, где стоял Андрей.

Вскоре людской поток иссяк и почти сразу одна за другой по соседней улице понеслись милицейские машины, но почему-то у них на боку вместо слова «милиция» было по-русски написано: «полиция». Андрей огляделся по сторонам и стал передвигаться в ту сторону, куда ушла колонна, и куда направлялись полицейские. Не успел он пройти и десятка шагов, как сзади, взвизгнув тормозами, остановился серый УАЗик и из него выскочили двое в черной форме. Они накинулись на Андрея и ловко уложили его лицом на капот.

Одни из них был, похоже, сержант, а другой — капитан.

— Этот, что ли? — спросил сержант, обращаясь к офицеру.

— Нет, кажись. Тот поменьше и потолще был. И с усами, кажется… — неуверенно ответил капитан.

— Так что? Отпустить? — немного удивленно осведомился сержант.

— Ладно, давай отвезем в отделение, а там разберемся, — ответил капитан, после чего на Андрея мгновенно надели наручники и запихнули в УАЗик.

— Этого мне только не хватало… — подумал Андрей с ужасом.

Он совершенно не представлял, что говорить и как себя вести, понимая при этом, что наверняка будет выглядеть со стороны нелепо, чтобы ни говорил и как бы себя ни вел.

Доехали минут за пять и сержант, открыв дверцу машины, коротко приказал выйти. Андрей, поерзав, опустил на асфальт правую ногу, а затем вылез полностью. Сержант слегка ткнул его в спину, подталкивая к двери. Когда вошли в комнату, капитан уже сидел за столом, и, кивнув в сторону стула, предложил садиться. молча сел.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения… — начал капитан.

— Бондарев Андрей Петрович, одна тысяча… — Андрей прикусил язык.

Капитан поднял на него глаза, мол, чего замолк? Андрей молчал, потирая лоб. Он не знал, какой теперь год, и потому не знал, что сказать, так, чтобы не вызвать подозрений.

— Так какой год рождения? — переспросил капитан.

— Две тысячи тридцать… восьмой, — тихо ответил Андрей.

— Что-то староват ты для пятнадцати лет, — капитан засмеялся.

«Ага! — пронеслось в голове, — Значит сейчас 2053 год!»

— Извините, — сказал Андрей, — просто в тридцать восьмом я чуть не умер, потому иногда называю этот год, как второй год рождения. А вообще-то я в две тысячи двадцатом родился.

Капитан недоверчиво посмотрел на Андрея и затем стал что-то записывать.

— Национальность, — сказал капитан без всякой вопросительной интонации.

— Русский, — ответил Андрей.

— Место жительства.

— У меня вообще-то нет дома, — сказал Андрей.

— Понятно, — сказал капитан задумчиво, и добавил, кивнув, — бомж… А где ты был двенадцатого июня, около восьми вечера? — Спросил он холодно.

— Нигде… Собирался ночевать на пустыре, как всегда.

— На каком пустыре? — уточнил капитан.

— На том самом, возле которого вы меня взяли. Там еще техники полно разной ржавой… Если очень холодно или дождь, то я в кабине экскаватора сплю…

— Видел тебя там кто-нибудь? — осведомился капитан.

— Нет, я там один обычно.

— Понятно, — капитан достал из стола несколько фотографий и протянул Андрею, — Твоя работа?

Андрей взял фото и ужаснулся. На них с разных ракурсов был изображен убитый мужчина, на туловище которого было не менее четырех ножевых ранений.

— Кто это? — только и сумел сказать Андрей, подняв глаза на капитана.

Тот ухмылялся.

— Сразу признание подпишешь? — спросил капитан, закуривая. — Или помочь тебе?

— Я вас не понимаю… — ответил Андрей и тотчас ощутил страшный удар по спине, а затем и по голове. Он упал на пол, а сержант, который все это время находился сзади, подскочил к нему и с размаху врезал Андрею сапогом в бок. Андрей пытался закрываться руками, но мешали наручники… И тут все вдруг стало тускнеть, и он увидел, как летит по какому-то коридору, выложенному коричневым и белым кафелем. А затем исчезло и это: он потерял сознание.

Очнулся он на каменном полу в камере. Было темно. Все тело болело, во рту чувствовался привкус крови. Он кашлянул и тотчас взвыл от боли: очевидно, были сломаны ребра. Поерзав, он придвинулся к стене, и, привалившись на нее, сел. Очевидно, в камере было еще человек пять. Все спали. Затем он попытался встать, но резкая боль пронзила все тело, и он снова уселся, привалившись к стене.

***

Андрей очнулся от того, что кто-то бил его по щекам, но не больно, а лишь так, чтобы разбудить. Он, видимо, сполз по стене, и уже полулежал на боку, все еще опираясь головой и плечом о стену. Над ним склонился немолодой человек с худым небритым лицом.

— Ты кто таков? — спросил он.

— Был — человек, — ответил Андрей и попытался встать, — а теперь не знаю…

— А имя у тебя есть, человек? — ухмыльнулся собеседник.

— Есть… Андрей я…

— Понятно… Мусора отделали? — спросил небритый.

— Ну, больше некому, вроде… — ответил Андрей кряхтя.

— А что такое? Бузить начал? — поинтересовался небритый.

— Никак нет… Хотели, чтоб я в убийстве сознался. — С трудом выдохнул Андрей.

— А ты убил что ли? — удивился небритый.

— Еще чего… я этого убитого и в глаза никогда не видел…

— Ага, все так говорят, — усмехнулся небритый, — Ладно, вставай, давай помогу.

Он приподнял Андрея подмышки и попытался поставить на ноги, но едва он его отпустил, как Андрей тотчас покачнулся, и чуть было не упал снова. Небритый ловко ухватил его за талию и усадил на лавку у стола. Андрей вскрикнул: тело снова разразилось болью.

— Тебя как называть-то? — спросил Андрей Небритого, все еще морщась от боли.

— Юхой зови: погоняло мое такое, — сообщил тот.

Андрей кивнул.

— А ты сам-то откуда будешь, Андрюха-без-кликухи? — поинтересовался Юха.

— Издалека я… — туманно ответил Андрей, — в тех местах мало кто бывал…

— С Севера, что ли? — уточнил Юха, прохладно улыбаясь.

— Можно и так сказать, — ответил Андрей. Говорить ему не хотелось, да и больновато было: челюсть тоже, видимо, приняла на себя несколько серьезных ударов.

— Не хочешь говорить? — Юха вроде как обиделся.

— Не обижайся, — сказал Андрей, ощупывая челюсть, — я бы рассказал, да ты все равно не поверишь… Да, по правде сказать, я и сам не поверил бы…

— Да ну! А может, все ж попробуешь? — ухмыльнулся Юха и потер нос краем рукава. За стол подсели еще двое: один был угрюмый коренастый, но видимо, очень крепкий мужчина лет сорока. Он был в черных штанах, которые явно прежде являлись частью какого-то спец-костюма, вроде тех, какие, носят шахтеры или металлурги. Кроме того, на нем была надета лишь некогда белая, но давно нестиранная майка. Руки коренастого, были сплошь в корявых татуировках: мечи со змеями, перстни и тому подобное. Лицо же ничего не выражало, и единственной достопримечательностью на нем был ужасающе проломленный нос. Глаза коренастого были пустые и холодные, смотреть в них было нетрудно, но и удовольствия это тоже не доставляло.

— Это — Степка, — представил Юха коренастого. Тот кивнул, но руки не подал. — А это — Юрка — Бычок, — Юха кивнул на второго. Тот тоже кивнул и тотчас почему-то засунул руки подмышки.

— Так как, расскажешь, может? — ухмыльнулся Юха.

— Ладно, — равнодушно ответил Андрей, — как хотите. Только я предупредил: все это очень странно, и я сам не понимаю многого.

— Валяй, не робей, — буркнул Степка, — скнокаем как-нибудь.

— Ну, короче говоря… я вообще не отсюда… Я из другого времени.

Настала пауза. Бычок попытался заржать, но Юха врезал ему подзатыльник и тот смолк.

— Продолжай, — велел он.

— Я жил в восьмидесятых. Сам я родился в шестьдесят втором… И вот, пошел я в магазин за чаем.

Степка хмыкнул и облизнулся.

— Купил пачку… выхожу на улицу, а город — другой… У нас там вообще зима была… а тут — лето… Я кое как перемыкался, что смог из зимней одежи продал за дешево… Потом меня менты замели…

— Хм… да уж… — Юха потер пальцем висок, — нетривиально, слов нет.

При слове «нетривиально» из уст Юхи, Андрея немного передернуло. Тот заметил и засмеялся…

— А, понимаю, ты думал тут все с тремя классами, да? Нет, пацан, жизнь сложнее. У меня вообще-то универ московский за спиной… Филолог я, если знаешь, что это… Ну как, филолог… Я, конечно, не как профессор Розенталь, базара нет, но все же и не как Бычок: Лермонтова от Бродского отличить смогу. И к слову, ты не заблуждайся! Если что — рыло начистить по серьезному, филолог тоже может! Верно, Степка?

— Это верно, — равнодушно кивнул тот, явно со знанием дела.

— Да ладно, чего там, продолжай, я просто балдею, когда мне врут про такое, — он снова засмеялся. Степка и Бычок сидели и угрюмо молчали.

— Так, я же сразу сказал, что в это трудно поверить. Не хочешь — не слушай! — Андрюха ойкнул, из-за того, что, выпрямившись, снова ощутил боль в спине.

— Ты это, пацан, не дергайся, — Юха посуровел, — говорят — рассказывай дальше. А трудно поверить или нет — мы потом решим.

— Так, а что рассказывать? Это все, — ответил Андрей, — я вообще случайно узнал, что сейчас пятьдесят третий год… Ни документов, ни денег… Никаких идей…

— Ты сколько здесь? — спросил Юха.

— Да пару дней, а что?

— Да ничего, подумать надо. Ладно, иди, полежи пока — Бычок койку покажет, а к разговору мы вернемся еще, — Юха вдруг стал очень задумчив.

Андрей поднялся, и опираясь на Юрку — Бычка стал ковылять к койке.

— Не болтай больше про это, — шепнул Бычок, — плохо будет!

— Почему? — тоже шепотом спросил Андрей.

— Тихо! Я потом объясню. А пока — помалкивай. Не болтай больше, чем уже рассказал. Понял?

Андрей не без труда кивнул. Дойдя до нар, он улегся, сбросив ботинки. Медленно ворочаясь, он нашел положение, когда все болело не очень сильно, и почти тотчас уснул.

***

Проснулся он оттого, что кто-то тянул его за руку и что-то орал. Он очнулся. Это был давешний сержант:

— А ну встал быстро! На допрос давай! И шевели поршнями поживей! — он пихнул Андрея ногой под зад, отчего тот чуть не упал.

Когда шли коридорами, сержант несколько раз рявкнул, чтобы Андрей держал руки за спиной. Шли довольно долго, и Андрей сразу понял, что это не отделение, куда его привезли. Это, очевидно, СИЗО, и, видимо, доставили его сюда, покуда он был без сознания.

Наконец, они пришли. Сержант втолкнул его в комнату, где сидел невысокий, лысоватый человек в коричневом костюме. Очевидно, это был следователь. На Андрея он не смотрел, и все также, не отрывая глаз от бумаг, тихо сказал:

— Прошу садиться.

Андрей сел на привинченный к полу табурет.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения… — сказал человек, перелистывая бумаги.

Андрей все повторил, как и на первом допросе.

— При вас не обнаружено никаких документов… — не то спросил, не то просто констатировал человек.

— Да, документы пропали… — туманно ответил Андрей.

— Пропали… — тихо повторил человек, — И почему вы здесь, вы, конечно, не знаете?

— Нет, не знаю, — ответил Андрей.

— А все между тем просто… — человек, наконец, поднял на Андрея глаза, — вы обвиняетесь в убийстве гражданина Синицына Е.В.

— Вот как? — Спокойно спросил Андрей, — И кто же этот Синицын Е.В.? И каковы были мои мотивы, так сказать?

— Да какая разница? — ухмыльнулся человек в костюме, — Важно то, что на ноже ваши отпечатки пальцев…

— Это когда же с меня отпечатки-то сняли? — поинтересовался Андрей.

— А вот вопросы, гражданин, здесь задаю я, — твердо сказал следователь.

— Ну, как угодно, — пожал плечами Андрей.

— Да, так вот, каковы были ваши мотивы в убийстве гражданина Синицына?

— Я не знаю никакого Синицына, и я никого не убивал, — ответил Андрей.

— Понимаю, — покивал следователь, — хотите поиграть со мной. Хотите еще раз сутки отлеживаться? А потом еще? Только я не уверен, что на третий раз от вас что-то останется, понимаете?

— Понимаю, — ответил Андрей, — но помогать вам клепать эту липу я не буду.

— Ну что ж… — следователь нажал кнопку, установленную на столе.

Вошел сержант и вопросительно посмотрел на следователя.

— Я выйду, кофе выпью, пожалуй, — следователь встал, — а вы побудьте с подозреваемым, а то он тут грозился руки на себя наложить.

— Так точно, — хохотнув, ответил сержант.

Следователь вышел и запер за собой дверь.

— Ты что, гнида, — начал наступать на Андрея сержант, — права тут качать вздумал?

Он с размаху врезал дубинкой Андрея по плечу. Боль пронзила все тело, но Андрей стиснул зубы и закрыл глаза. Когда-то давно, в каком-то случайном самиздате он прочел у какого-то позабытого автора-лагерника, что терпеть надо насколько вообще возможно. Слезы и сопли пытаемых только раззадоривают садистов и палачей. Стойкость приводит их в ярость, но при этом почему-то также и охлаждает их активность.

Удары сыпались просто градом. Андрей как мог, закрывал голову, но руки были сцеплены наручниками, и потому это удавалось не вполне. В конце концов, он снова упал с табурета и увидел кафельный полутемный коридор и где-то вдали свет какой-то тусклой лампочки…

***

Он снова очнулся под утро на полу, но на сей раз к нему подошел Юрка-Бычок.

— Не боись, думаю, что твое дело в шляпе! Я сегодня откидываюсь, ухожу, короче… Есть один человечек, я ему шепну, он тебя вытащит. Продержись только пару дней, ладно?

— Какой еще «человечек»? — простонал Андрей.

— Не боись, говорю. Надежный человечек, и не из наших. Он мне обещал хороший куш, если встречу такого, как ты. Но только смотри, если брехал, что ты из этих… восьмидесятых… то не знаю, как он с тобой поступит. Он вообще суров, это точно.

— Не брехал я… — снова простонал Андрей, — если бы решил брехать, чего-нибудь поумнее придумал бы…

— Ну и хорошо. Ты держись, короче, время тяни, с мусорами не заедайся, требуй чего-то, мол, а что мне за это будет, если подпишу? И тому подобное. Показания меняй, в общем — продержись пару дней. Пока я его найду, пока он что-то сделать сумеет, но уж потом, думаю, все у тебя будет путем. Лады?

— Лады… — тихо выдохнул Андрей, и снова почувствовал во рту вкус крови.

Глава 4

Андрей лежал с полуоткрытыми глазами, и ему казалось, что мир остановился. У него не было никаких мыслей, точнее они текли как-то отдельно от него. И еще сильно болело вывихнутое на вчерашнем допросе запястье. Как и советовал Юрка — Бычок, он старался не злить своих палачей, и это, в общем, помогало, хотя и не полностью. Все-таки в конце сержант его снова избил, хотя уже и без былого энтузиазма, а скорее, так — для порядка.

Вдруг дверь камеры распахнулась, и на пороге появился все тот же сержант, но на его лице уже не было той мерзкой нагловатой ухмылки, скорее напротив, он казался даже как бы немного испуганным: помог Андрею встать, не пихался и, что было особенно странно — не требовал держать руки за спиной. Андрей шел, пошатываясь, иногда хватаясь за стены, но сержант молчал, не тыкал дубинкой в спину и это тоже было удивительно. За время своего недолгого вынужденного пребывания в этом заведении, Андрей утвердился в мысли, что это толстое, тупое животное, плоскостопо, шумно топающее за его спиной, попросту питается его болью, и потому причиняет ее с огромным наслаждением и при всяком удобном случае. Но сегодня все было явно иначе. Что-то случилось Хорошее или же совсем плохое, и возможно сейчас ему предложат последнее желание или, что совсем уж маловероятно, рассыплются в извинениях и сообщат, что произошла досадная ошибка, и что он должен подписать вот эту бумагу, что претензий он не имеет. И Андрей прекрасно понимал, что подпишет, если только такой случай вообще предусмотрен Вселенной. И будет потом долго, наверное, до конца жизни оправдываться перед самим собой, по вечерам попивая коньячок или пиво, что его подпись не была проявлением холуйства, свойственного всякому homo soveticus! Нет это, мол, был разумный компромисс, а то ведь, заартачься он в том момент, так ведь можно было и вовсе из этого учреждения не выйти… Случаев история знает ого-го сколько — на большую энциклопедию хватит… И это, надо признать, тоже, увы, правда…

Они пришли в допросную комнату, где, стоя к окну лицом, стоял не очень высокий худой человек в дорогом сером костюме. Он был совершенно седой. Когда Андрей вошел, сержант тихо кашлянул, и человек обернулся. У него было какое-то серое ничем непримечательное лицо со впалыми щеками и серыми же не то усталыми, не то просто безразличными глазами.

— Вы свободны, — сказал он сержанту негромко, и тот, молча, ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

— Садитесь, — сказал человек с серыми глазами Андрею, указывая на табурет, — И не бойтесь ничего. Больше вас никто не тронет. Я обещаю.

Андрей безразлично кивнул и сел.

— Через час вы будете свободны… — констатировал он.

— И чем я обязан столь чудесному спасению? — спросил Андрей, с трудом шевеля разбитыми губами.

— Да как вам сказать… — ответил человек все тем же бесцветным голосом, — Просто меня заинтересовала ваша история. И я попросил бы вас повторить ее для меня. И если можно — подробнее.

— Нельзя ли мне сначала показаться врачу? — спросил Андрей, — Похоже, у меня несколько переломов… и вывихов тоже…

— Вот как? Какие мерзавцы… Совсем распустились… — сказал седой почти искренне, — Да, конечно, я отвезу вас, как только будут готовы ваши документы. Примерно через час, как я и сказал. Потерпите? Или может дать обезболивающее?

— Было бы неплохо, — кивнул Андрей.

Безликий человек стал шарить в ящиках стола, и вскоре, достав пластиковую баночку, поставил ее на стол. Затем он встал и подошел к окну, где на подоконнике стоял наполовину заполненный граненый графин и стакан тонкого стекла. Он налил в стакан воды, и, подойдя к столу, протянул его Андрею. Тот взял его левой рукой — правая раздавалась жуткой болью при малейшем движении — и поставил на стол, а затем, вытряхнув из баночки таблетку, запил ее водой.

— Выпейте две, — посоветовал человек, и тогда Андрей забросил в рот еще одну таблетку. — Итак, вас, кажется, зовут Андрей?

Тот кивнул.

— Расскажите все по порядку, — сказал седой и, уперев локти в стол, сцепил пальцы. — . Прошу вас

— Как мне вас называть? — спросил Андрей.

— А вам надо непременно как-то меня называть? — удивился человек.

— Ну, вообще-то — да — хотелось бы знать, к кому я обращаюсь и вообще, с кем имею дело, так сказать… — ответил Андрей довольно бесцветным голосом. Боль понемногу стала отпускать, и он вдруг почувствовал необыкновенную усталость.

— Зовите меня Приамом, если хотите, — сказал человек, не моргнув глазом.

— Приамом? — удивился Андрей, — Почему Приамом?

— Ну, а почему нет? — в свою очередь удивился человек по ту сторону стола.

— Ладно, не хотите назвать свое имя — как хотите. Мне все равно.

— Ну и отлично, — улыбнулся Приам, — Так вы расскажете о себе? Собственно, это в ваших интересах. Так мне будет легче понять какого рода помощь вам нужна, ну, кроме медицинской, разумеется.

— Да тут и рассказывать-то особенно нечего… — начал Андрей, — Вышел я за чаем, и вдруг оказался здесь… Там была зима 1982 года, тут — лето 2053, верно?

— Это верно, но меня интересуют подробности. И потом, сдается мне, что попали вы сюда далеко не сразу после покупки чая, не так ли? — Приам улыбнулся.

Андрей, немного замявшись, уставился на собеседника.

— Почему вы так считаете? — спросил он.

— Да все просто, — Приам довольно дружелюбно улыбнулся, — вы — ушелец, это — ясно как день. И вы совсем «зеленый», это тоже достаточно очевидно. В большинстве случаев, «зеленые» попадают сюда с третьей, а то и с четвертой попытки. Так что — выкладывайте, не стесняйтесь.

— Ладно… — Андрей словно бы выдохнул, потом поерзал, словно бы находя более удобное положение, а затем рассказал все, как было, за исключением адреса, по которому нужно было явиться.

— Понятно, — сказал Приам и ненадолго задумался. — Теперь я вами доволен. И, как говорится: добро пожаловать в клуб!

— Какой еще клуб? — насторожился Андрей.

— Этот самый. Клуб ушельцев. Здесь вы найдете полное взаимопонимание и содействие.

— То есть?.. — Андрей все еще не понимал, что именно происходит.

— Ну, то есть, сейчас я отвезу вас к врачам, а потом мы поговорим на темы, интересующие нас обоих. В каком-то смысле это будут разговоры на темы о смысле жизни. Но, не забегайте вперед, прошу вас. Вам уже ничего не угрожает, а потому, расслабьтесь, как говорится, и получайте удовольствие от жизни.

В дверь кто-то заглянул и тотчас же ее закрыл. Андрей не заметил, кто это был.

— Ну, что? Пойдем, пожалуй? — Приам встал.

Андрей тоже встал с некоторым трудом, опираясь левой рукой о столешницу.

— Вам нужна помощь? — осведомился Приам с некоторой долей беспокойства.

— Нет, — ответил Андрей, — Дойду, если не очень далеко.

— Метров двести, это как, не очень далеко в вашем состоянии? — уточнил Приам.

— Да, нормально, — ответил Андрей, усмехнувшись, — почти как до камеры, — и затем направился к выходу.

Они шли минут двадцать унылыми полутемными коридорами, стены которых были выкрашенными до уровня плеча синей или зеленой масляной краской. Время от времени Андрей останавливался и приваливался к стене, пытаясь отдышаться:

— Извините, — говорил он тогда Приаму, — погодите немного.

Приам молча останавливался и лишь понимающе кивал головой, при этом он пару раз едва слышно шептал: «Вот же ж уроды, слов нет просто!» А затем они снова продолжали движение. Спустя минут двадцать или тридцать, они, наконец-то вышли к проходной. Приам показал бумаги, которые получил прямо в коридоре от какого-то субъекта с бегающими глазками, и их пропустили без каких-либо вопросов. За проходной простиралась довольно обширная парковка, но машина Приама стояла совсем рядом, на разукрашенном ярко-синей краской асфальте, где на каждом прямоугольнике, явно предназначенном для отдельной машины, почему-то была нарисована большая надпись «VIP». Андрей пока что вопросов задавать не стал. Он, молча, подошел, и, подавляя внутреннее стеснение, сел в очень роскошную — это было очевидно — машину с каким-то странным трезубцем на бампере.

Приам, молча, завел двигатель, но, в отличие от ожидаемого взревывания и завывания, тот отозвался едва слышным бархатным бормотанием, а затем Приам очень мягко вырулил на близлежащую дорогу. День явно клонился к вечеру, и Андрей внезапно ощутил какой-то невероятный, подавляющий всякие мысли голод:

— Не могли бы мы заехать куда-то поесть? — спросил он тихо.

— О, да, конечно, — ответил Приам, — куда хотите?

— Что значит «куда»? — просил Андрей, — Здесь у вас, что ли большой выбор? С меня бы и пельменей хватило…

— Да, я вас понимаю… — кивнул Приам, — сложное наследие и все такое, но постарайтесь мыслить шире. Вы когда-нибудь ели суши, например?

— Суши, — переспросил Андрей, — а что это?

— Исторически — японское блюдо для бедных, но теперь в нем высшие слои находят нечто изысканное. Но, как по мне — рис с сырой рыбой. Вкусно, питательно и не очень дорого. Хотите?

— С сырой рыбой? — переспросил Андрей.

— Да, это вполне понятно. Вы не готовы. Хорошо… Вы любите острую еду?

— Ну… — Андрей немного растерялся.

— Хорошо, — сказал Приам, — я понял. Пока что обойдемся без экзотики. Поедем в «Самовар». Хороший ресторан, я ручаюсь.

Андрей все еще, немного испытывая боль, хмыкнул и, как мог, пожал плечами.

***

Когда обильная трапеза окончилась, и Андрей, немного смущенно отдуваясь, откинулся на спинку кресла, Приам спросил:

— Как вам здешняя кухня? Понравилось?

— Не то слово! — сказал Андрей искренне, — ничего подобно я не ел прежде…

— Ну и отлично, — улыбнулся Приам, и затем, после некоторой паузы спросил, — каковы ваши планы, я могу поинтересоваться?

— Планы? — переспросил Андрей, — Насколько я понял, что раз уж вы меня освободили, то теперь мои планы, так сказать, будут целиком зависеть от вас? Я не прав?

— Нет, не правы. — Ответил Приам сухо, — Вы можете встать и идти восвояси прямо сейчас. Но я не гарантирую, что вы снова не окажетесь в том же заведении. Этот мир, знаете ли, до невозможности туп, жесток… И вообще — у них за душой ничего, кроме денег… Вообще ничего, понимаете? У вас хоть была вера в светлое будущее. Верно? А тут… Пустота! Все мысли только лишь о том — как обобрать какого-нибудь ротозея и затем слетать с какой-то бабой на Мальдивы… Понимаете?

— Мальдивы? — переспросил Андрей.

— Да, есть такие острова в Индийском океане, — ответил Приам.

— И зачем туда нужно слетать? — спросил Андрей растерянно.

— Не торопитесь, — ответил Приам и хватил еще рюмку водки, — Все сразу вам понять не удастся. Так что — выпейте, расслабьтесь. Я понимаю, что после произошедшего вы более не верите никому, но как я вам мог бы доказать, что мне от вас ничего не нужно? В материальном, так сказать смысле.

— Я не знаю… — сказал Андрей, ему было не по себе.

— А вы спрашивайте, не стесняйтесь… Быть может не прямо сейчас, но я обещаю быть с вами предельно откровенным.

— Знаете, — сказал Андрей, — похоже, обезболивающее перестает действовать, нельзя ли мне все-таки к врачу? А то как-то не до философии мне теперь…

Приам, словно спохватившись, позвал официанта и потребовал счет.

— О, простите меня! Конечно! Поговорим после… Вот же ж… Как же это я… — И они спешно вышли на улицу и снова уселись в машину.

Глава 5

Доктор, в который раз поцокал языком и, затем помолчав немного, сказал, что нужен покой, малоподвижный режим и хотя бы раз в день — хороший куриный бульон. Приам поблагодарил и пообещал, что все сделает, как велено. Андрей же тем временем медленно одевался. Всякое движение по-прежнему давалось с тупой, почти невыносимой болью во всем теле.

Через полчаса они уже медленно двигались вдоль каштановой аллеи к выходу из клиники. После осмотра, где доктор изрядно промял ребра и спину Андрея, он двигался с куда большим трудом, чем до всех этих процедур.

— Ну, слава богу, внутренности целы, а это — главное, — сказал Приам улыбнувшись.

— Куда мы идем? — спросил Андрей.

— Сначала мне нужно вас познакомить кое с кем, а дальше он уже вами займется, и в частности, отвезет на квартиру, где вы поживете какое-то время, — ответил Приам, уже не глядя на Андрея.

— А что потом? — снова осведомился Андрей.

— Знаете, — сказал Приам, замедлив шаг, и посмотрев на Андрея с улыбкой, — давайте все-таки не забегать вперед. Неужто вы думаете, что я спас вас лишь затем, чтобы ввергнуть в другой катаклизм? Зачем мне это?

— Я не знаю, — ответил Андрей, — я вообще мало что понимаю.

— Это естественно, — кивнул Приам, — ничего удивительного. Столько всего навалилось и все за пару-тройку дней… У любого крыша поедет.

— При чем тут «крыша»? — выдохнул Андрей немного нервно.

— Это — современная идиома, — пояснил Приам, снова улыбаясь, — значит что-то вроде как «с ума сойти можно». В ваше время она, видимо, еще не была в ходу.

— А, понятно… — сказал Андрей тихо и остановился. — Подождите, минутку… Мне бы присесть…

— О, да, конечно, — Приам подвел Андрея к скамейке у большого раскидистого дерева.

— Спасибо, — сказал Андрей, усаживаясь, — Даже не верится, что все это пройдет когда-нибудь…

— Что, настолько плохо? — спросил Приам сочувственно, — может, вас сводить к еще одному доктору?

–Там видно будет… — ответил Андрей, — дней через пару… Но те гады в тюрьме свое дело хорошо знают…

— Это, увы, единственное, что в этой стране делать умеют хорошо, если так можно выразиться, — ответил Приам, грустно улыбнувшись. — Знаете, вы посидите тут, а я через минуту подъеду за вами на машине. Хорошо?

Андрей кивнул.

— Только давайте без глупостей, ладно? В таком состоянии вам все равно не сбежать, да и незачем. Я уж не знаю, как вас убедить, что я вам зла не желаю совсем.

— Да, нет, конечно, — пообещал Андрей, — я не сбегу… с чего вы взяли?

— А с того, что вы мне по-прежнему не доверяете, — серьезно ответил Приам.

— Ну, а как можно доверять человеку с вымышленным именем? — ответил Андрей тихо.

— А вы не допускаете, что у человека, может быть, несколько подлинных имен? Для нескольких параллельных жизней, так сказать? — парировал Приам.

— В том-то и дело… — ответил Андрей, — у меня — одна жизнь, и всего одно имя…

— Ну, знаете ли… Просто на вас не лежит такая ответственность, как на мне, только и всего… Причем я ответственен за очень многое и в самых разных плоскостях бытия, так сказать… Смею вас заверить!

— Вы КГБ-ист, что ли? — спросил Андрей немного настороженно.

— Что? — удивился Приам. — Ах, да, я понял, о чем вы… Нет, что вы! Бог с вами, как можно? До такого я бы и в кошмарном сне не дошел. Тут совсем другое, но я полагаю, что улица и даже эта аллея — не лучшие места для подобных бесед. Дайте мне шанс вас спасти окончательно, и обещаю ответить на все вопросы. Хорошо? Если понадобится беседовать сутки — я заранее согласен.

Андрей кивнул, и Приам, поглядев на Андрея так, будто пытался разглядеть цвет его глаз, молча, развернулся и зашагал уверенным шагом прочь и не оглядываясь. А минут через десять действительно подкатила его машина, и Приам из-за ветрового стекла махнул рукой, приглашая садиться.

***

Ехали они около получаса по какой-то скоростной трассе, и по мере этого дома по сторонам дороги становились все приземистее, покуда Приам не съехал с трасы и не стал въезжать в какой-то спальный район. Подъехав к одной из унылых, словно клонированных шестнадцатиэтажек, он припарковался прямо на дороге и пригласил Андрея выйти.

Тотчас, как Приам вылез, к нему подбежал какой-то мальчишка лет восьми, и молча, протянул руку. Приам тоже молча, положил в нее небольшую монету. Мальчишка кивнул и тотчас исчез.

— Вы дали ему деньги? — спросил Андрей ошарашенно. — Зачем?

— Ну затем, чтобы его дружки, пока нас не будет, не поцарапали машину, — спокойно ответил Приам.

— Вы боитесь вот этой мелюзги? — почти возмутился Андрей.

— Как вам сказать… Не то, чтобы боюсь, но мне дешевле заплатить ему пару монет, чем потом платить за ремонт тысячу, а то и больше. Понимаете? Хотя, в ваше время, такого рода бизнес, видимо, еще не существовал…

— Бизнес? Вы серьезно? Да это вымогательство просто, — снова возмутился Андрей, — Да я бы его за шиворот и к родителям…

— В том-то и дело… — тихо ответил Приам, — Я даю вам гарантию, что либо этот мальчик вообще беспризорный, либо на этот бизнес его, с большой долей вероятности, толкают родители — алкаши или наркоманы… Ну, или дружки, что ничем не лучше.

— Как это? — Андрей был обескуражен.

— Ладно, я вам и это тоже после объясню, — мягко сказал Приам, улыбнувшись, — а пока давайте займемся вашими делами. Надеюсь, вы не собираетесь переделывать существующий мир прямо сейчас?

Они прошли к подъезду, а затем вызвали лифт. Это была явно очень продвинутая машина, но невероятно загаженная. Плафон под потолком был разбит, металлические кнопки кто-то явно пытался выкорчевать отверткой, и при этом стояла невыносимая вонь.

— Что в ваше время в лифтах не гадили? — поинтересовался Приам.

— У меня в доме не было лифта, — ответил Андрей уклончиво.

Приам нажал кнопку последнего этажа, вставленную заподлицо с панелью, и лифт тихо тронулся, а уже через секунду также тихо остановился и раскрыл двери.

Андрей уже не удивлялся ни техническим новинкам, ни тому, что, даже через семььдесят лет в этой стране, даже самый красивый и совершенный лифт все равно оказался загажен…

Пройдя от лифта в небольшой коридор, как ни странно, чистый, разве что стены его были изрисованы мелом, Приам нажал на кнопку звонка в торцевой квартире.

Затем он сделал знак, что нужно отойти, но при этом повесил на ручку какой-то шнурок. Когда они вышли к лифтовой площадке, Андрей услышал, как дверь отворилась, а затем также быстро и закрылась. Приам знаком показал следовать за ним. Он быстро подошел к двери. Насколько заметил Андрей, шнурка на ручке уже не было.

Приам позвонил два раза коротко и один чуть длиннее. Прошло минуты две, после чего за дверью послышалась какая-то неторопливая возня. Затем дверь приоткрылась и в щели, шириной с ладонь показалось худое небритое лицо:

— Заходите, — коротко сказал человек, очевидно, хозяин квартиры и открыл дверь, приглашая войти…

— Разуваться не надо… — шепнул Приам.

Андрей кивнул, и снова надел только что снятый башмак.

Они вошли в гостиную. Это была довольно большая и очень чистая комната, обставленная, видимо, очень современной мебелью. Пол был устлан большим одноцветным серым ковром, лишь местами прочерченным тонкими черными линиями. Окна были прикрыты пластиковыми жалюзи, но было при этом вполне светло. Хозяином оказался немолодой человек, примерно возраста Приама, но не седой, а просто лысый. Голову он, видимо брил. Кроме того, от Приама его отличали пышные усы с закрученными кончиками. Одет он был, как и Приам весьма элегантно, но пиджака на нем не было, впрочем, как и галстука. На нем была надета странная темно-синяя рубашка с очень маленьким воротником, который торчал вверх. Андрей видел нечто похожее на фотографиях японцев и китайцев. Хозяин привстал, и прищурившись, посмотрел на Андрея. Затем он сел в кресло и придвинулся к большому письменному столу, красного дерева с резьбой, вероятно, под старину.

— Прошу садиться, — хозяин указал на два кресла недалеко от стола. Затем снова уставился на Андрея и удивленно произнес:

— Позвольте… он что же… естественный?

— Сам видишь… — констатировал Приам.

— А с чего это он такой побитый?

— У ментов я его отбил, — невозмутимо ответил Приам.

— Вот как… Ну тогда, дело вообще другое. — протянул хозяин квартиры. — И куда думаешь его определить? В проходчики?

— Ну, все с этого начинают… Почему нет? — ответил Приам. — Ну и с прицелом на то, о чем мы говорили.

— Понимаю… — протянул хозяин, и затем обратился к Андрею, — Молодой человек, какое у вас образование, можно спросить?

— Высшее, ответил Андрей неохотно и почему-то поежился.

— А точнее? — спросил хозяин.

— А нельзя ли для начала узнать, где я и кто вы такой? — Андрей немного злился: уже третьи сутки длились одни и те же допросы и при этом ситуация отнюдь не собиралась становиться яснее.

— Ах, да, конечно! — спохватился хозяин, — Зовите меня Маргадон! И вы… как бы сказать попроще… «Он из какого года?» — спросил Маргадон Приама.

— Из восьмидесятых, насколько я понял… — ответил тот.

— Да? — повернувшись, спросил Маргадон. — Из восьмидесятых?

— Ну, да… а что? — Андрей поерзал в кресле. Он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Понятно. Тогда считайте меня начальником отдела кадров! — Маргадон осклабился. — В те годы, кажется, еще существовала такая должность.

— Чего? — Андрей даже чуть не засмеялся, — Меня что же, на работу привезли устраиваться?

— Ну… в известном смысле, — кивнул Маргадон. — А что? Вам же нужно дальше как-то существовать? Или вы всерьез намерились податься в бомжи?

— И что за должность? — немного иронично осведомился Андрей.

— Пока еще не знаю, что именно вам предложить, поскольку вы пока не ответили на мой вопрос о вашем образовании, — вполне серьезно ответил Маргадон.

— Да что там… Мехмат МГУ… — пожал плечами Андрей.

— А по какой теме диплом писали? — не отставал Маргадон.

— Алгоритмы сортировки и резервирования данных в сверхбольших объемах… Да кому это интересно сегодня? — Андрей почти возмутился.

Маргадон медленно перевел взгляд с Андрея на Приама.

Тот немного стушевался, но затем собрался и выдал:

— Да брось! Я же его сам от ментов отбивал! Посмотри на него!

— Ага… есть такая стратагема, «вывернутый мешок» называется… — спокойно ответил Маргадон, — Ну, ты-то, понятно, не в курсе, а вот молодой человек, видимо, должен бы…

— Какой еще мешок? — Андрей вдруг почувствовал, что ему снова становится плохо, видимо, стало проходить действие обезболивающего.

— А тот самый, — на лице Маргадона проступила иезуитская улыбочка, — это когда долго колошматят, а потом устраивают что-то вроде побега, ну, типа, как повезло, а на самом деле — «побитый» сбегает к противнику, как обиженный… Ну, предполагается, что ему сразу поверят и все такое… — затем он повернулся к Приаму и на одном выдохе сказал, — короче — нет, Я не согласен.

— Ты сбрендил что ли? — возмутился Приам. — Да я сам протоколы читал. Куртку его нашел под сидением экскаватора…

— Хорошо подготовились, значит… — констатировал Маргадон, доставая из пачки сигарету.

— Обожди! Я настаиваю! Покажем его… ну, ты понял? Да? — Приам посерьезнел. Он явно не ожидал такого поворота дела.

— Да зачем!? Ну посуди сам: нам был нужен человек с аналитическим складом ума, желательно, с хорошим образованием, а тут — бац — и нате вам! Да еще и естественный! Ну ты сам-то веришь в такие совпадения?

— Ты хочешь сказать, что у нас крот? — почти возмутился Приам, — но у нас уже года три ни одного провала!

— Верно… — согласился Маргадон, — и ты хочешь все поставить под удар?

— Слушайте, — вмешался Андрей, — идите вы на хер со своими тайнами, мне это все совершенно не интересно! Мне было сказано прийти по определенному адресу, где мне будут верить. И это все! Я понятия не имею, что тут у вас происходит, да и мне, повторюсь — по хер, если честно. Я хочу найти какую-то среду, где можно будет спокойно отсидеться до следующего перемещения и все спокойно обдумать. Короче, я ухожу, а вы катитесь ко всем чертям! — Андрей повернулся и направился к выходу.

— Стой! — скомандовал сзади Маргадон сурово.

Андрей остановился, но лишь слегка повернул голову:

— Чего еще?

— Да ни хера, выражаясь, вашим же языком. Вернитесь и поговорим серьезно. Кажется, я склонен согласиться с Приамом, что стоит рискнуть.

— Да неужели? — хохотнув спросил Андрей и повернулся, — С чего бы это?

— Ну, как вам сказать… — пожал плечами Маргадон, — не то, чтобы тут что-то личное… но сами согласитесь, как математик… Впрочем, об этом после… Сядьте и поговорим спокойно.

— Зачем? — снова ухмыльнулся Андрей.

–Ну, во-первых, если вы отсюда уйдете, вас, с большой степенью вероятностью снова повяжут менты, а тогда уж, боюсь сломанным ребром не отделаетесь…

— Почему это они меня снова повяжут? — уже менее иронично спросил Андрей.

— Да потому что вы — другой. Просто другой. — Ответил Маргадон и, чиркнув спичкой, зажег, наконец сигарету. — Для них вы мало отличаетесь от какого-то подозрительного, с их точки зрения, гастарбайтера.

— Гастар… чего? — переспросил Андрей.

— Про штрейкбрехеров слышали? — спросил Приам.

— Ну, да… — немного растерявшись, ответил Андрей. — А причем тут это?

— Ну, это, в сущности, то же самое, только наем их на работы идет из-за границы. Бесправные, несчастные, в общем-то люди, готовые работать за копейки, поскольку в их странах и того не платят.

— А менты тут причем? — удивился Андрей.

— Ну, как тебе сказать… — Маргадон вдруг перешел на «ты», — среди этих приезжих тоже есть свой процент сволочей: ворье, и все такое прочее. Вот менты и вешают на них всех своих «глухарей», чтобы не париться на манер Шерлока Холмса.

— Глухарей? — переспросил Андрей.

Маргадон и Приам переглянулись.

— Ну, это — нераскрытые дела, которые, в сущности, раскрыть и невозможно. — Пояснил Приам. — Такое и на тебя хотели повесить, так что… сам понимаешь…

— Не понимаю… — мотнул головой Андрей, — но ведь признание само по себе мало, что значит. Его же все равно доказать нужно…

Маргадон и Приам снова переглянулись. Маргадон хмыкнул, а Приам примирительно поднял ладонь.

— Нет, — ответил на сей раз Маргадон, — сегодня ситуация такова, что достаточно одного признания.

— То есть им важно посадить абы кого? — Андрей явно не верил.

— Примерно так. — Констатировал Приам. — За пять минут мы тебе не сможем изложить все проблемы, навалившиеся на страну за пятьдесят с лишним лет постсоветского времени, но потихоньку, думаю, за несколько дней, это было бы реально.

— И все равно, почему я должен вам верить?

— Ни почему, — отрезал Маргадон, — Вера — это очень тонкая штука. Так, например, ребенку стоит верить доводам родителей, которые обычно ему зла не желают. Верить потому, что родители не в состоянии за минуту вложить в маленькую головку весь имеющийся у них жизненный опыт. Более того, человеку стоит верить в бога, поскольку вдруг он действительно существует, пусть и в каком-то совершенно ином виде, не таком, как его представляют. А тогда вера — это единственный компас в этой жизни, поскольку бог не может вложить в наши примитивные мозги знание обо всем безмерном многообразии мира, которое имеется. Понимаешь? Поэтому стоит верить его заповедям. Если ты не шпион, а это скоро выяснится, то место, где ты сейчас находишься — лучшее из всех возможных, и в это тебе стоит пока что просто поверить. Поверить, поскольку мы не можем адаптировать тебя к этому миру мгновенно. Это потребует определённого времени.

Конец ознакомительного фрагмента.