Когда тени вернутся

Марк Веро, 2021

В V веке Римская Империя оказалась на краю гибели: Восток и Запад разделились, Галлия охвачена восстанием, варвары требуют земли и деньги, грозя гибелью Рима, а в окружении императора заговор.В тревожное время из забытых богами средиземноморских лесов в цивилизацию римлян приходит пилигрим – юная девушка Лаура, обладающая таинственной силой. Она выбралась из подземного города и ищет артефакты, которые снимут проклятие ее народа и спасут жизнь мамы. Лаура находит новых друзей среди римлян. Но никто не ожидал, что предстоит долгое путешествие по Империи на самый ее край. И на пути их ждет встреча с легендами.

Часть 1. Пилигрим

Глава 1. Две грации

Ясный июльский вечер. Что может быть лучше? В меру томный, в меру прохладный. Комары от близости Адриатического моря и далеких болотистых местностей, защищающих новую столицу потомков Ромула и Рема — Равенну, — дурели и налетали подобно коннице, едва не сбивая с ног усталых путников.

А усталость волей-неволей, но нагоняла любого, кто преодолевал такой длинный путь, как путешественница на красивом гнедом скакуне фессалийской породы. Потому девушка так обрадовалась, когда мильные столбы Фламиниевой дороги наконец после долгих 200 миль привели в Ариминиум — некогда простую колонию, основанную римлянами за сотни лет до гибели Цезаря, а нынче — крупный узел на пересечении трех главных путей стонущей Империи: Виа Эмилия вела далеко на северо-запад, через Геную и Медиолан в Массалию в лесную страну галлов, Виа Попилия — на северо-восток в Равенну и дальше к Вероне, чтобы затем уткнуться в непроходимые Альпы, за которыми бродили непокорные племена германцев, и Виа Фламиния, по которой ехала незнакомка.

— Тише, Стаций, тише! — девушка потрепала взмыленного коня по загривку. — Тише, мой верный друг, смотри: похоже, там мы найдем и ночлег, и пищу, и воду.

Римская красавица указала нежной молочной рукой на видневшийся вдалеке приземистый дом, который, как муравейник, притягивал к себе людей.

Конь прибавил ход, почуяв близость ночлега. На развилке дороги от сторожевого поста к ней наперерез выдвинулся вигил в простом бронзовом шлеме и худенькой накидке — молодой юноша с детскими чертами лица.

— Кто ты, странница? И куда путь держишь? — задал вопрос караульный.

— Разве так положено встречать патрицианку, измученную трудностями недельного пути? — ответила вопросом на вопрос путешественница и властно спросила: — Где тут ночлег?

Впрочем, в глазах у нее блеснула не надменность, а то нежное женское очарование, от которого так часто и легко теряют голову и опытные мужчины, что уж говорить о юношах? Хватило одного взгляда, чтобы тот покорился ее воле: красота богини, изысканное одеянье (не потерявшее всех красок после долгой дороги), медные браслеты с головками змей на точеных ручках, кольцевидные серьги из тонкой проволоки с фигурками из бирюзы. Городской страж подтвердил ее догадку, указав на то же здание.

— Как вас звать, прекрасная незнакомка? — спросил напоследок юноша.

— Аврора, — бросила она ему через плечо и направила коня дальше.

Станционный дом-гостиница на окраине города оказался самым типичным и самым невзрачным термополием из всех, которые она видела за свою бурную молодость. А повидать ей довелось их ой как много! Молодость еще не прошла, а опыт и усталость от избытка эмоций сплели рисунок на красивом аристократическом лице. Опыт говорил, что в подобном заведении нечего рассчитывать на пышный прием и удобства. Подозрительного вида глашатай, метрах в десяти от заведения, уныло зазывал посетить"лучший в городе термополий". По его изможденному виду было ясно, что на"живой рекламе"заведение сэкономило. Впрочем, на белых стенах надписи кое-где выцарапаны, кое-где нанесены масляной черной или красной краской, да и над входной дверью висело кое-как грубо сделанное изображение Бахуса, бога виноделия.

— Приехали, Стаций! — уверенно произнесла путешественница и соскользнула с коня, как делают это изысканные барышни.

Стаций негромко фыркнул и повел ушами. Аврора потрепала его за холку и привязала к дорожной коновязи, предварительно пододвинув ведро с водой.

— Жди меня здесь, — дала команду хозяйка.

Распахнула двери таверны и… стала свидетелем сцены, при которой трудно остаться безмолвным зрителем. Мы увидим все происходящее собственными глазами, если окажемся внутри чуть загодя.

А происходило вот что. Таверна гудела полифонией многоголосья. Кого только не было в этом огромном плавильном котле, каких только национальностей: помимо строгих лиц италийцев, которые могли оказаться чиновниками в разъезде (судя по аккуратным лацернам¹1), неопрятных, со всклокоченными волосами, галлов, орущих праздные песни, молчаливых беженцев далекого Египта, охваченного беспорядками, здесь были также готы в простых туниках из грубой шерсти и штанах, спускающихся чуть ниже колена, и белотелые вандалы, никогда не знавшие горячего южного солнца.

За столиком недалеко от главного входа сидели и общались двое.

— Ты взаправду пришла из пещерного города? Ха! Как тебя величать?

— Нас называют теми, кто живет в ночи, глубоко под землей: троглодитами, пещерными жителями, гномами, орками — добровольными слугами самого властителя подземного царства — бога Орка. Но так было не всегда! Мы знавали и лучшие времена, и лучшие часы! Да… — курносая девушка в истрепанной тунике запрокинула рыжую челку назад свободной рукой; в другой она держала бокал дешевого, низкопробного вина, разбавленного горячей водой.

Бородатый мужчина напротив, ее собеседник, любовался тонко очерченным девичьим профилем: красота нимфы сочеталась в нем с пляшущими огоньками сатиров или чертиков. Бородач не мог разгадать: она так вела себя из-за суровой жизненной школы или из-за позерства?

Он не успел выяснить: кто-то из пьяной братии задел стол собеседников, и Лаура (а девушку звали именно так) схватилась за горящую свечу, отчего та моментально оплавила воском цепкие, лишь с виду хрупкие девичьи пальцы. Вино расплескалось по столу. Мужчина прыснул со смеху.

— Чего загоготал? Спасибо, конечно, за угощение, но ты так отвратительно выглядишь, как, как… — девушка никак не могла подобрать верное слово.

— Как пьяный галльский буккеларий²2! — уверенно закончила за нее фразу вошедшая Аврора.

Половина посетителей таверны (в общем гуле брошенная фраза мелькнула как молния) обернулась и уставилась на нее десятками глаз, подозрительных, выискивающих, высматривающих. Новоприбывшая разительно отличалась от местного сброда. Нечасто им доводилось видеть такую красоту и такую дерзость в одночасье. Точно луна со своим великолепным серебристым сиянием возымела бы наглость взойти над дремучими раскидистыми лесами и топкими болотами Романьольского побережья дважды за один вечер.

— С дороги так устала, а девушке столик тут освободят? — Аврора зашла не церемонясь, отряхивая дорожную материю.

Несколько готов, узколицых, крепкоплечих, схватились за фибулы, скреплявшие плащ, руками, точно в почтении матроне, и уступили свое место. Один из них, с прямыми черными волосами, покрывающими высокий лоб, подошел к стойке и потребовал вина для посетительницы.

— Да куда ты льешь-то мимо, трактирщик? Не расплескивай так! Пожалей напиток!

— Отстань, гот! — запротестовал трактирщик, продолжая лить часть вина мимо чаши. — Осенью я с одного гектара виноградного поля получу три тысячи литров вина, а такую красоту когда еще здесь увижу? Само очарование!

И то правда — к Авроре тут же подсели несколько италийцев, представились и пустились в расспросы:

— Откуда вы?

— Из Рима.

— Как доехали?

— Выехала по дороге, начинающейся от самой стены Аврелиана, а дальше — по прямой…

— Не сбились?

— Дорожные знаки почти через каждую римскую милю³3 указывали направление, так что проще заблудиться в самом Риме, чем за его пределами.

— Устали?

— Да, но Стаций, мой конь, устал больше.

— Многие прибыли сюда на лошадях, — сказал один италиец.

— Многие, но не все, — добавил другой, косясь взглядом на Лауру, чья белизна, даже розоватость тела, превосходила все ухищрения ars ornatrix⁴4 знатных матрон. Никакие румяна и белила не могли бы посоперничать с какой-то детской, необожженной красотой.

— Куда вы путь держите? — спросил первый.

— В Равенну. Отдохну здесь эту ночь, дам коню набраться сил — и в путь!

— Да здесь всего час езды! Может, составить вам компанию на эту дорогу или этот вечер? — не отступал первый италиец, в то время как второй любовался ее украшениями.

— Предпочитаю путешествовать одной, — отрезала Аврора. — Мне пора, после дороги хочу отдохнуть. Трактирщик! Напои и накорми моего коня. И покажи мне комнату для ночлега. Вот тебе за труды! — и она бросила несколько звонких монет.

Трактирщик, кланяясь, увел за собой знатную посетительницу. Лаура, как и все в помещении, проводила ее взглядом, и таверна продолжила заливистое гудение. Сгущались краски, колесница луны катилась по чернеющему небосводу в таком же одиночестве.

Во втором часу ночи Лаура проснулась от смутного зова. Встала, прислушалась. Тихо. Но что-то явно тревожило ее. Точно кошки скребли на душе, а отчего — непонятно. Томимая гнетущим чувством, девушка вышла прогуляться, подышать свежим воздухом. Спустилась по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. В таверне было тихо и пусто, стулья кое-где валялись, пустые бутылки лежали недвижно в ожидании утренней уборки. Лаура вышла через черный ход. Лишний раз выставляться напоказ она не любила, и теперь корила себя за то, что вечером под действием винных паров сказала больше, чем нужно.

Но что это? Те два приличных италийца держат девушку, один с ножом ей угрожает, а другой зажал ладонью рот и шипит ей на ухо:

— Ты нам скажешь, где все твои сбережения! Этих побрякушек мало, — при этом он сжимал в руке снятые украшения. — Или назовешь того, кто заплатит за тебя выкуп? Ну, скажешь?

Аврора сопротивлялась из последних сил. Ужас искажал красивые до того черты лица. Лаура не сомневалась. Как можно бросить в беде человека, пусть и незнакомого? Она двинулась смело и решительно, но не напрямик к ним, а скользя вдоль боковой стены таверны, на которой крупная афиша гласила"Последний бой лета на Via Vezia, все — в Амфитеатр!"

— Я потеряла своих родных, оставьте меня, — молила римлянка.

— Тогда ты потеряешь и себя, — произнес италиец с ножом.

Он поднял руку с острым кинжалом, но не успел опустить на жертву: жгучая боль полоснула его по запястью, обожгла и заставила выронить оружие. Все произошло моментально. Его напарник, будто от сильного толчка, отлетел в сторону. Из-за их спины выскочила Лаура и схватила за руку жертву, увлекая за собой.

— Спасибо, спасибо! Что за дикость тут? — римлянка пришла в себя.

— Бежим, бежим, пока они не опомнились! — взволнованно тараторила Лаура.

Но Аврора на бегу поправила синюю столу⁵5 с золотистой драпировкой, едва не споткнулась и замедлилась. Освещенный фонарем вход в таверну был совсем рядом. Но и преследователи дышали в затылок.

— Нет, не сюда! — крикнула Лаура. — Здесь слишком ярко. За мной, туда, в тень! — И она показала в направлении темной рощи за таверной.

Римлянка не сопротивлялась. Они побежали. Низкие кустарники цеплялись за ткань, раздирая ее, ветки и листва так и норовили растрепать пышную прическу, распустить заплетенные в корзинку мелкие косички. Но Лаура все кричала"дальше, не останавливайся", и они бежали. Хруст за ними говорил, что была погоня. Наконец роща стала гуще, свет от звезд и от таверны не доходил сюда.

— Спрячься под этот куст, мигом! — скомандовала Лаура.

Аврора беспрекословно подчинилась. Так далеко от дома она еще не бывала. На кону стояла не только жизнь, но и ее честь. Листва окончательно скрыла напуганную девушку.

Лаура круто развернулась на месте и стала лицом к нападавшим. Два италийца с кинжалами приближались, как два хищных зверя, настигающих добычу.

— Вон она! — крикнул первый.

— Вижу! — взвопил второй, направляя острие клинка вперед. — Она поплатится за мою руку.

Аврора краем глаза видела всю сцену: вот клинок второго прорезал воздух в том месте, где маячила темная фигура новой знакомой. Он, чертыхаясь от промаха, с разбега врезался в крепкий ствол дерева.

— Что с тобой, Клавдий? — зовет его товарищ.

— Теперь я и ногу себе расшиб, не могу пошевелиться, Друз! — Клавдий валялся у корней гигантской пинии — местной сосны с густой шевелюрой, под которой мелькали, словно жучки, фигуры людей. — Держи ее! Она позади тебя! Берегись!

Ловкая подножка — и Друз кубарем полетел в кустарник, царапая себе щеки и пальцы.

— Чтоб ее! — заорал, в свою очередь, Друз, вскакивая.

Аврора наполовину высунулась из тайника. Лаура стояла в десяти шагах от нее и в нескольких от Друза. Вот нападавший вновь бросился на ее темную фигуру, но разрезал только воздух — Лаура оказалась сбоку него и двинула локтем в затылок, отчего тот влетел в другую сосну и рухнул, теряя сознание. Клавдий тихонько постанывал, не горя желанием подниматься.

Лаура подошла к Авроре, точно вынырнув откуда-то.

— Идем, новая знакомая! Здесь нам оставаться не следует. Ночь скоро закончится!

Аврора взялась за поданную руку, с любопытством рассматривая только что приобретенную подругу: невысокая ростом, стройна, но физически крепка, особенно выделялись пальцы с каким-то птичьим хватом, широкие плечи, выступавшие как крылья, бедра — тоже струна мышц.

— Куда мы идем? — спросила римлянка.

— Подальше отсюда. В Равенну.

— И мне туда!

— Не иначе — рок! Не зря я сюда пришла. Еле раздобыла эту жалкую одежду, чтобы не так выделяться.

Аврора посмотрела: в самом деле — не туника, а лохмотья какие-то.

— До тебя ее носила, кажется, целая центурия!

— Центурия? — переспросила Лаура.

— Ну да. Человек сто. Такая порванная и тут, и в этом месте, — Аврора опытным женским взглядом оценивала увиденный экземпляр, — а тут, сдается мне, кого-то пороли ремнями.

Лаура подняла голову к звездному небу. Цикады завели ночную песнь, прерванную людской беготней.

— Это ничего. Это не главное. Однако, нам пора спешить. Забирай свои вещи, и быстрее из таверны!

— Дай мне час, — Аврора потянулась.

— Никакого часа! — строго произнесла новая подруга. — Минута, самое большое — три. Я в свою комнату сейчас, а ты — в свою. Если через три минуты тебя не будет у входа — твой выбор!

И она, не мешкая, устремилась в самый дальний и самый дешевый угол таверны. У Авроры, напротив, комната была с краю, лучшая из представленных в заведении.

— Быстрее, быстрее… — передразнивала римлянка нищенку. — Те два осла сняли с меня все украшения. Как мне теперь выехать в дорогу без наряда? Да и прическа растрепалась.

Тем не менее, она побросала мелкие вещи в дорожный мешочек, пришитый к поясу: деньги, скребок, ленты, украшения, духи, румяна; а провизию, сменную одежду, запасные сандалии и капюшон — в дорожную сумку, которую вез Стаций. Не прошло и пары минут, как через приоткрытую дверь в комнату залетело едва различимое дуновение — воздух завибрировал еле уловимым шепотом. Но когда нервы натянуты, как тетива лука, то на малейшее изменение среды реагируешь чутко. Так и Аврора — схватила последнее, что нашла на кровати, и стрелой вылетела наружу.

Лаура стояла за поворотом, там, где освещаемая пламенем от факела земля постепенно терялась в зыбких ночных тенях. Казалось, еще чуть-чуть и она сольется с ними.

— Подожди меня! — испуганно зашептала Аврора, все еще чувствуя след от кинжала на своей шее.

— Не мешкай! — отозвалось эхо.

Аврора забросила дорожную сумку через седло, отвязала ремни от коновязи, взяла коня под уздечку, вывела на протоптанную дорожку и, ясно разглядев Лауру, спокойно устроилась в седле.

— А где твой конь? — вполголоса спросила римлянка.

— Я не так давно вообще узнала о их существовании, — глядя в сторону произнесла Лаура.

Патрицианка недоверчиво покосилась на селянку (если судить по внешнему виду).

— Забирайся ко мне. Стаций нас двоих спокойно и с удовольствием повезет. Да, Стаций? — и, наклонившись, она заглянула коню в глаза; тот тихонько профырчал. — К тому же, я обязана тебе жизнью! Только скажи, чем могу отплатить, клянусь, что готова на все! Пусть многие из моего окружения и разговаривать бы не стали с плебеем, я — не такая, как они! Садись!

Лаура внимательно выслушала щедрое и искреннее предложение, молча кивнула, подошла к крупу лошади и попросила:

— Помоги мне подняться, не знаю, как это делается. Едем отсюда. Я принимаю твое предложение. Видно, сами боги послали тебя мне на помощь!

— Сама так думала про тебя! — усмехнулась Аврора. — Едем!

Топот скакуна потонул в тихих улочках Ариминиума.

Глава 2. И тайное станет явным

Они миновали пятиарочный мост Тиберия, пересекающий полноводную реку Мареккья, и, как только город пропал из виду, расположились на берегу, утопающем в камышах. Звезды тихо мерцали с далеких высот. Отовсюду, насколько хватало глаз, струился их серебристый, тонкострунный зов. Словно мать зовет свое нерадивое дитя, сбежавшее из родного дома.

Искры от костра завершали пламенную речь и стихали, выдыхая последние огненные знаки.

— Да, Лаура, может, это и опасно после всего пережитого, но по крайней мере я согрелась и не умру ледяной мумией.

— Ты не представляешь, как здесь тепло, под открытым небом! — восхищенно сказала Лаура и поймала на себе косой взгляд римлянки. — Какое это обволакивающее до глубины души чувство! Но, прежде чем мы заснем, хочу услышать твою историю. Я говорю с каждым, кого вижу, и не могу наговориться. Бывает у тебя так?

Аврора задумчиво смотрела на непроницаемый водный край: будто черная олива разлилась из непомерного сосуда на мокрую землю и покрыла ее, утопив всю боль, всю тоску.

— Чувствую себя такой одинокой, — вымолвила наконец римлянка, — точно весь мир закрылся толстой непроницаемой пленкой. А я в него стучусь, кричу изнутри, но мой голос тонет в какой-то вязкой тине. И вроде все близкие люди и друзья по меркам Империи недалеко. А что-то изнутри гложет, съедает, точно ненасытная утроба, поглощая в себя все наилучшие мысли, все сокровенные мечты и стремления. От отчаяния готова на отчаянные меры.

Аврора прилегла на дорожную сумку, лежавшую рядом на земле. Запасные туники, накидки хорошо подходили в качестве заменителя подушки, набитой гусиными перьями.

И хотя Лаура на два года была младше римлянки, но по зрелости обогнала ту, а потому легонько, как старшая сестра младшую, поглаживала по голове, проводя по волосам, по растрепанному кокошнику, успокаивая волнующие мысли, точно выбившиеся пряди. Аврора взглянула на догорающие угольки так, словно увидела в них чей-то образ.

— Брат мой, милый брат! Я помню тебя, такого близкого ранее и такого далекого теперь. Помню тебя мирно играющим с деревянным мечом отца, который он получил на свое шестнадцатилетие. А ты доставал его из сундука, когда наш родитель уходил на службу народу римскому. Как это было давно! И где ты теперь?

— Ты не знаешь, где твой брат? — тихо спросила Лаура.

— Да… как раз на его поиски я и отправилась из Рима.

— Мы найдем его! — смело воскликнула селянка.

— Хотя не только из-за брата, — римлянка, казалось, целиком погрузилась в свои мысли. — Я бы не смогла долее находиться в городе, в котором потеряла столько близких мне людей…

— Что с ними случилось?

— О нет, ничего. Наверное. Ничего такого, что отправляет нас в царство теней. Но я потеряла близость с ними: отец мой, видный сенатор, об одной политике и думает, до близких ему нет дела, он и сына-то выслал из города из-за какого-то там политического дела; мать моя развлекается с другими, пока отец на службе, и до меня ей тоже нет дела; любимый мой, который провел со мной ночь, на утро испарился восвояси, потому что он служитель культа, и ему непозволительна любовь к женщине.

Уголек в костре треснул и выстрелил язычком пламени.

— Вот и скажи мне, — продолжила Аврора, — что это за участь такая у меня?

— На все — воля богов, — твердо произнесла Лаура. — Может, все эти события были тебе уготованы не просто так, а для какой-то цели?

— Мне кажется, я разуверилась в их существовании, — сокрушенно всхлипнула патрицианка. Эхом по водной глади прокатился ее стон. Где-то вдали, за сотни метров, раздался утробный звук.

Лаура посмотрела в том направлении, вдыхая воздух, помедлила чуть и принялась вновь гладить волосы римлянки.

— Никогда не спеши этого делать. Если бы не они, точнее, не она… — Лаура чуть замялась, — не было бы меня здесь, рядом с тобой.

Аврора сладко-сладко зевнула, ресницы задрожали в сиянии звезд, желая полностью сомкнуться.

— Расскажи мне о себе, Лаура, — попросила римлянка, преодолевая накатывающую дремоту из последних сил. — Ведь я дала клятву помочь тебе. И пусть я стала сомневаться в богах, нарушить клятву для истинного римлянина — самое позорное!

Селянка тихонько усмехнулась.

— Я спою тебе, дочь Рима, расскажу про песнь, где мало света, — нежно запела девушка, точно убаюкивая, — расскажу про место, где нет лета… закрывай глаза, забудь тревоги дня, просто слушай меня.

Аврора закрыла глаза. Лаура завела песню протяжно, убаюкивающе, точно колыбельную, которых в детстве римлянка не дослушала: мать уделяла мало времени, а гречанка, вольноотпущенница, которая пела ласковые, мягкие песни и играла на лире в лидийском ладу, ушла на естественный отдых на закате своих дней.

Какой приятный тембр у этой селянки! Точно далекое клокотанье горного ручья, который набегает протяжной волной, обволакивает, кружит в тысячах мыльных пузырьков… те лопаются над зыбкой, меняющейся пленкой воды и рассеиваются в воздушной пене.

Перед глазами поплыли разноцветные круги, большие, маленькие, лазуревые, фиолетовые, наконец, серые и черничные. На какой-то миг, в одном стремительном мгновеньи, перед мысленным взором пронеслась вся родня: мать, отец, изгнанный брат, бывший возлюбленный, все те, кого она когда-то знала; потом Аврора почувствовала, что летит в темный колодец, в пропасть без дна, куда едва долетал далекий свет звезд, и вот все перевернулось, мир поплыл, теряя прежние очертания и обретая новые.

— Где я? — крикнула римлянка.

"Ея, ея, ея" — отозвалось отовсюду.

Кромешная тьма, выступавшие грани невидимых препятствий, блуждающие в воздухе частицы — такое место, точно из страшных кошмаров.

— Кто здесь? — девушка испугалась, и мир зазвенел.

"Есь, есь, есь" — сквозь звон и мерцанье донеслось до ее взволнованного слуха.

"Не бойся, — вдруг вкрался нежный голос, прерывая цепочку эха, — слушай мой голос и успокойся, дочь большого города, слушай, слушай чутко!"

— Лаура, это ты? Я узнаю твой дружеский напев! — обрадовалась девушка в темноте.

— Да, это я, — отозвался голос из ниоткуда и отовсюду одновременно, отражаясь от незримых стен, но не звеня, а шелестя, точно мягкая трава в ночном поле.

— Где ты? Я не вижу тебя!

— Иди прямо, не спеши. Пусть страх уступит место новому и незнакомому. Самая непроглядная тьма отступит перед смелостью. Что видишь?

Аврора ступала поначалу еле-еле, осторожно, буквально взвешивая каждый свой шаг. По мере того, как слова невидимой спутницы проникали в ум и наполняли тончайшие струны души тем вдохновением и отвагой, которые иногда приходят вместе с верой другого человека в нас, поступь римлянки становилась тверже, глаза всматривались в окружающее пространство с интересом, а мысль работала яснее. И мир ответил взаимностью. Из мрака, из черной пустоты проступили контуры пепельно-серой стены карстовой пещеры с ее рытвинами, червеобразными желобами известняка, с гладкими, точно водопадными, струями мрамора, лепестками гипса вокруг твердой поры, пятнами соляных отложений. В воздухе замелькали прозрачные кристаллики испарений, стены ожили, окрасившись где в золотисто-зеленые уборы, где — в фиолетовые и медные; несколько грибных комаров, почуяв пришельца, испуганно полетели в направлении редких лучиков света. И как его можно не видеть, оставаясь слепой? Туманный, далекий, но все же свет! Всепроникающий, отражающийся от перламутровых листочков слюды, как от множества крохотных зеркал, он заливал тонкими нитями все пространство, выявлял скрытые тропы, едва заметные среди нагромождения камней и конусов известковых сталагмитов.

— Вижу! — обрадовалась римлянка. — Теперь вижу! Столько всего, что не хватит слов, чтобы описать. Но как? Откуда это взялось? Мне это кажется, или я сплю?

— Ты на верном пути! Шагай дальше, — раздался звонкий и ласковый голос где-то спереди, из проема в стене.

Аврора пошла смелее. Удивительно, но нога чувствовала твердый камень через кальцеоли — сандалии из мягкой светлой кожи, украшенные крохотными алыми жемчужинами.

Сразу за проемом глазам изумленной римлянки открылось зрелище, которое она не ожидала увидеть во мгле пещерных тоннелей: яркие пучки света из неведомых вершин ослепили изобилием белого и залили россыпью звездных бликов просторную каменную лужайку. Целое селение, целая деревня возникла из ниоткуда, точно зыбкий мираж в раскаленных песках пустыни. Здесь были и"поля", изобилующие неизвестными растениями, и шаткие на вид строения формы приплюснутого шара, и овальные озерца, точно сотни колодцев, усеявшие все, что только можно, как черные квадраты шахматную доску. А по белым клеткам сновали туда-сюда — Аврора не могла поверить своим глазам — самые настоящие люди! Или так казалось издали (римлянка вышла из проема стены, возвышающегося метров на пятнадцать над поселением, и чуть в отдалении)? Некоторые из них ходили, пригибаясь к земле, таща за собой какие-то вязанки, другие шли ровно и неспеша, не отвлекаясь на крики детей, которые разбегались перед ними, будто стая всполошенных голубей.

От неожиданности девушка оступилась, и острый кусок сталагмита процарапал голень. Резкая боль запульсировала в висках, римлянка пошатнулась и неизвестно чем бы все закончилось, если бы что-то не схватило ее за руку, удержав от падения с большой высоты.

— В моем мире ты бы долго не прожила с такими навыками! — раздался все тот же мягкий, обволакивающий голос.

— Лаура!

— Да?

— Где ты?

— Я рядом с тобой, часть твоего зрения, часть твоего обоняния, часть твоего слуха.

— Ты снова спасла меня!

— Верно! — в голосе раздались мурлыкающие нотки довольного зверя.

— Теперь я — дважды твоя должница!

— Верно, — снова отозвался голос, — именно поэтому я и привела тебя сюда. Иди дальше. Но на этот раз смотри под ноги и по сторонам.

— Но куда мне идти?

— Видишь вон тот проем в стене у склона, между трех колодцев?

— Да. Нам туда? И что там мне нужно увидеть?

— То, ради чего мы здесь. Ты поклялась, что сделаешь все, чтобы помочь мне. Я приняла твою помощь. Вот теперь пора узнать, чего стоит твоя клятва.

— Хотелось бы тебя увидеть сейчас. Посмотреть тебе в глаза. Чтобы ты увидела мои, — Аврора гордо вскинула голову, являя собой дух давно забытых римских традиций и ценностей, — тогда бы ты не говорила так.

— Скоро увидишь.

— Как?

— Со стороны. Ты здесь для этого. Ну же, не медли, спускайся, у меня уходят силы, нужно успеть.

Аврора закрутила головой по сторонам, но так и не увидела источник голоса. После глянула себе под ноги, заметила тропку, которая зигзагами шла к подножью странной подземной деревни, и устремилась вниз. К счастью для резвой скалолазки без опыта за плечами, тропа шла полого, извиваясь между нагромождением застывших каменных усов, точно нить между волос бороды великана.

Спуск занял не более десяти минут. Хотя само понятие времени здесь отсутствовало: испарения от воды и от подземных источников, просачиваясь сквозь щели в камнях, капельками легкого тумана взмывали к проемам где-то в далекой вышине, откуда неслись посланцы света. И сталкиваясь между собой где-то посередине, две стихии смешивались, кружились в танце вечности, позабыв о ходе минут и часов. Римлянка и сама себе дивилась: сколько она здесь пробыла? Минуту? Час? Половину дня? Как она здесь очутилась? И почему задает такие вопросы?

— Не отвлекайся, мы близко, — донесся знакомый голос.

— Вот это да! — воскликнула пораженная римлянка, когда спустилась: прямо перед ней ожил неизведанный мир — мимо прошмыгнули двое заросших мальчишек, гонясь за таким же третьим. Аврора тихонько прошептала:"А они меня не заметят?"

— Нет, — отозвалась подруга, — не переживай. Ты для них — такой же сон, как и они для тебя. Может, ночью, когда сомкнутся их отягченные глаза, ты им приснишься… Как нечто далекое, прекрасное… Как некая богиня из иллюзорного мира, который в глубине их сердец бьется жгучей мечтой, невыполнимой, неосуществимой… Практически ни для кого из них… — Лаура умолкла на мгновенье, послышался тяжкий вздох, — но все равно я хочу показать им звезды!

Аврора не успела ничего ответить: на нее едва не налетел какой-то лохматый мужчина с воспаленными глазами, в шерстяной накидке настолько замусоленной, что грязно-жутковатые пятна не имели собственного оттенка. За собой он поволок тощего мальчишку лет семи, у которого выпирали ребра с обеих сторон. Мужчина скрылся в одной из хижин неподалеку, с грохотом закрыв за собой увесистую рычажную дверь: конусообразный валун тут же привалил вход в нее.

— Идем отсюда дальше, не задерживайся.

— Что тут происходит? — заволновалась римлянка.

— Тебе лучше не знать этого, — в голосе новой подруги послышалась грусть.

Аврора встала как вкопанная, сдвинув брови.

— Я не сдвинусь дальше, пока не узнаю! Хватит того, что отец все от меня скрывал, мать только смеялась, ничего не открывая мне, брат — тот с детства был философского склада ума, слова не добьешься, а теперь вот ищи! Так теперь и тут новые тайны? Довольно!

Прошло несколько долгих, гнетущих секунд. Наконец раздался голос:

— Хорошо. Я расскажу тебе. Только не останавливайся здесь, идем!

Аврора послушалась, обошла странный запертый дом и пошла в направлении дальнего проема, стараясь прижиматься к стене.

— Эта площадь, — продолжила Лаура, — место старейшин и родовых вождей. Шаман племени живет отдельно. Вся подземная страна разбита на множество"домов-пещер". Каждый из них — вырубленный в скале широкий грот с узким проходом. Там живут до трех-пяти семей, пятьдесят человек где-то. Тесно, томительно, скучно. А временами и опасно. Хотя в нашем роде старались людоедством не промышлять, но дети временами пропадали. Как знать, зачем этот вождь поволок того мальчишку? Но таких"личных"домов не так и много!

Аврора оглянулась: да, на площади их было всего ничего — чуть более десятка.

— И вождь какого это рода? — спросила римлянка.

— Не знаю. Да и зачем? Все они на одно лицо! — с грустью в голосе произнесла Лаура. — Видишь вон проход в пещеру?

— Да, — сказала Аврора, когда разглядела слева от себя в двадцати шагах какое-то углубление.

— Загляни одним глазом.

Уговаривать любопытную девушку долго не пришлось. Едва ли не вприпрыжку подскочила та к узкому проходу, который терялся в тенях от нагромождений камней. Пару шагов, чуть вытянуть голову — и вот обстановка жилища как на ладони: вперемешку спали женщины с детьми, а у их ног, точно охраняя, — мужчины с каменными орудиями. Какие-то лохмотья, шкуры, кочерыжки, объедки, сгнившая древесина лежали ближе к середине так называемого"помещения". Там же на треногах тускло мерцали светильники.

— Откуда этот свет? — тихо прошептала девушка.

— Рыбий свет… — негромко произнесла спутница. — Рыбаки ловят их, соскабливают с них слизь — она-то и дает нам свет.

— А вдали еще одна такая же дыра?

— Да. Из одной пещеры попадаешь через такой лаз в другую, из той — в третью — целая сеть бесчисленных пещер! Но почти везде одно и тоже: все любят спать, есть, пить здешнее вино…

— У вас есть вино?

— О, конечно, оно не идет ни в какое сравнение с вашим! Это небо и земля! Хотя… так оно и есть! Мы тут выращиваем далеко не виноград! Теряю силы, идем!

— Извини. Конечно!

Из пещеры так никто и не вышел, только сонный храп да кряхтенья долетали до ушей. Не останавливаясь, Аврора обошла домики с приплюснутыми крышами стороной. Это место стало неуютным и навевало тоску и безысходность. Кто жил долгое время на одном месте, лишенный всяких дел и надежды, — тот знает, как сильно давит подобная обстановка на нервы!

На миг глаза заволокло дымчато-бирюзовой пеленой, по телу пробежали мурашки, волосы выпрямились.

— Что происходит? — испугалась юная матрона.

— Поспеши, — с трудом выговорила Лаура, — у меня недоброе предчувствие, и силы на исходе!

Скорей. Скорей к проему вдали! Римлянка позабыла о своей важности и осанке и помчалась так, как некогда бегала с братом наперегонки в детстве, или как когда бежала по римскому рынку, думая, что увидела его в толпе незнакомых лиц. Что за тайна исчезновения? Может, в этом проходе лежит разгадка? И откуда только взялись силы!

Вот, все ближе и ближе! И почему она должна увидеть там брата? Что за глупые надежды? Аврора при всем желании не ответила бы себе в эту минуту. Осталось пролезть через узкий пролом, не расцарапать себе лицо и кожу, не изодрать наряд, настолько не подходивший, как наряд ласточки не подходит нарядам летучих мышей в затхлой пещере. Еще один коридор, еще уже, так что для двоих места не было ("удобно оборонять" — прошептало внутреннее чутье), вот и голову приходится пригибать к туловищу, чтобы волосы не цеплялись за острые зубы-пики, растущие сверху тоннеля естественного происхождения — повсюду виделись следы от множества ударов кирками, которые день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем вгрызались в каменную породу, пока не сделали в ней этот ход.

Повеяло холодом. И одновременно стало больше света от рыбьих фонарей. Мерцающие блики отражались от всех стен. Коридор вывел в новый грот, впечатлявший одними своими размерами: свод простирался на высоте двадцати метров, заканчиваясь загадочным отверстием; сверху донизу, кружась, тянулась лента, вырубленная в мраморе и слюде; несколько площадок образовали своего рода уровни, этажи — и на каждом из них располагалась словно некая обсерватория.

— Мы почти на месте, — произнесла Лаура, — теперь иди туда и поднимайся выше.

Аврора подчинилась. Первый «этаж» оказался забит всякой рухлядью: ящиками, мешками, бочками с рыбой, судя по всему, просоленной до края, какими-то рогатинами, цепочками — своего рода хозяйственный двор. На втором"этаже"обнаружился стол, поросший мхом, а над ним висели на крепких жилах диковинные растения, о существовании которых римлянка и не догадывалась, стояли чаны, котлы; из некоторых шел тоненький дымок черничного цвета. За столом начинался следующий подъем наверх. Дорожка метра два шириной круто вздымалась и заворачивала на площадку выше. Оттуда доносились голоса. Слов не разобрать. Один голос, явно женский, отвечал второму, требовательному, басистому. Отчего-то мурашки забегали по телу девушки. Воздух вновь моргнул нездешними переливами. Аврора взяла себя в руки и, превозмогая страх, двинулась на голоса.

"Нет, это не брат!" — только и подумала она, когда заглянула за поворот дорожки. На широкой площадке, среди каменных скамеек и стульев, пары круглых столов со склянками и дымящимися флаконами, целой бадьи с останками неведомых животных, стояли двое. Дородная спина первого заслоняла собой все. Облаченный в накидку рыжего цвета, с висящими обрубками ткани, он стоял, точно застывший истукан, который врос мясистыми ногами в камень. Его рука простиралась над другим существом, кулак сжимался и разжимался, грозя раздавить того, как надоедливую муху. Издали казалось, что по его жилам разливается горючая смола. Со сводов пещеры капало склизкими темными пузырями.

— Не убил тебя лишь потому, что ты должна принести пользу своему народу!

— Так я за этим и вернулась, Моран Могучий! — раздался приглушенный голос за спиной гиганта.

— Ты вернулась! Ха-ха, хаха-ха-аха, — его смех, точно ужимистые прыжки грузных гиппопотамов, забился волнами по пещере.

Аврора крадучись пошла вперед, огибая гиганта с дальнего края площадки. С боку он выглядел не менее впечатляющим, чем со спины: на коротких рукавах ходуном ходили мышцы, с предплечий щетиной свешивались костные шипы хвостовых плавников глубинных рыб, кисти рук увенчаны наростами, пальцы скрюченные, но не дряблые, шея как у быка, голова под стать туловищу, волосы кусками прядей разлетались от каждого движения, густая щетина от ушей переходила в волчью бороду — жесткую, острую, темную; лицо оказалось измождено морщинами от подбородка до лба, возле глаз набухли желваки — да и нос, и толстые губы, и замирающие, как у рептилии, глаза — все было покрыто какой-то старческой корой, но при этом бурлило скрытой силой, точно жгучая лава бродила под давно застывшим жерлом спящего вулкана. Если не видеть формы и борьбы мышц, то на вид этому исполину римлянка дала бы не меньше ста лет.

— Тебя вернули! Верней так сказать, — продолжал орать громогласный старик. — Или ты думаешь, что стала изгнанницей своего рода случайно? Что своим поискам свободы и верхнего мира ты обязана одной лишь своей воле? Что ты случайно нашла выход?

— Нет! — твердо возразила та, которую старик словами хотел будто придавить, уничтожить. — Во тьме мертвых камней, в беспросветных ночах наказаний мне многое открылось из того, что неведомо было моему роду. И моей маме…

Авроре показалось, что девушка смахнула слезу с лица, и тут римлянка убедилась, что это — никто иная, как Лаура, видимая, реальная. Но какая-то другая! Сердце забилось сильнее."Не пугайся, это случилось месяц назад, — прозвучал голос Лауры настоящей. — Теперь это прошлое, и ты мне должна помочь найти решение к загадке! Смотри и слушай внимательно!"Странно звучал один и тот же голос почти в одночасье с двух разных мест — голова шла кругом. И этот пещерный смрад, и эта капель со сводов. А Лаура, которая стояла рядом с гигантом, продолжала:

— Ты — шаман нашего племени, Моран почитаемый, Моран всемогущий, ты знаешь мою маму, знал моего деда! Я помню его восхищенные рассказы о тебе! Кому как не тебе возликовать, что я открыла путь к свободе всего нашего народа! Долгие столетия мы прозябали в мраке пещер, под землей, без света! А там… О, там столько света! Днем он там повсюду, он заливает весь горизонт от края до края! Он в парящих облаках, он в далеком море, он в колышущемся поле, в густых чащах и открытых дорогах! Он — в человеческих глазах! Он…

Не успела она договорить, как получила звучную пощечину. От неожиданности девушка рухнула, а гигант стоял над ней, сжимая и разжимая пальцы.

— Ты ничего не знаешь о силах, действующих в этом мире! Но еще узнаешь! Ты думаешь, мы — такие же, как и те, что наверху? Что мы так же рождаемся, так же живем, так же едим, спим? Сколько ты там пробыла наверху? — рявкнул он.

— Не больше дня, — всхлипнула девушка, сжимая ладошкой опухшую щеку.

— Не больше дня… — задумчиво повторил шаман. — Все равно удивительно, как ты выжила. Видно, ты, в самом деле, необычная жительница нашего рода! Говоришь, тебя твой род записал в"очумленные"?

— Да, это случилось месяца три-четыре назад, — вспоминала Лаура, — когда племя застало меня за тем, что ночью я выбралась из пещеры, дождалась, пока наш караульный задвинет массивный камень у входа…

— И полезла по вертикальному стометровому лазу, который никто за столетия не одолевал, и выбралась на самый верх колодца?

— Долгие месяцы ушли у меня на это. Я и палец ломала, и до крови стирала костяшки, — уверенно ответила смелая девушка, смотря прямо в глаза тому, от одного взгляда которого другие падали ниц. — И если это будет стоить мне жизни, я готова: я увидела нечто такое, что другие здесь и за целые десятки лет однообразия и скуки никогда и не увидят, и не помыслят о существовании таких чудес!

— Твою мать я знаю. А кто твой отец, девочка? — шаман смягчился в голосе. Руки опустились на пояс и замерли в позе того, кто привык распоряжаться жизнью и смертью других людей.

— Мама никогда не любила говорить на эту тему, а в последние месяцы, после того как меня изгнали из рода, — и подавно! Благодаря ей я и осталась жива.

— К"очумленным"никто не смеет притрагиваться! Таковы древние законы нашего племени! Их можно учить словом, можно ругать, можно насмехаться над ними, можно не обращать внимания, как на ящерицу, ползающую где-то далеко под пещерным сводом! — голос шамана набирал силу и громкость звучания. — Они должны жить за пределами наших пещер, предоставленные сами себе и своему выбору! Обратно вернувшихся ждёт…

— Смерть, — могильным голосом продолжила Лаура в ухо Авроры, отчего та вздрогнула.

— И никто не смеет их трогать! — вновь повторил Моран. — За нарушение древних традиций и законов твою мать ждет смерть после суток заточения среди мертвых камней, чтобы она успела все хорошенько осознать!

Голос шамана гремел, сотрясая своды. И так же вторили ему слезы девушки, точно второй голос в дуэте, пытающийся изо всех сил умилостивить разгневанное божество.

— Клянусь, она не дотрагивалась до меня! Только приносила еду — и мне было что есть! Вот и все, что я хотела сказать!

— Твои слова ничего не значат. Нарушение закона есть нарушение закона.

— Прошу тебя, могучий Моран! Умоляю если не жизнью своей, то… даже не знаю чем… Смилостивься! Пусть мое сердце съедят, а тело отдадут на удобрение наших злаков! Я готова отдать жизнь ради матери!

Шаман смотрел на нее свысока. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Мне от тебя нужно нечто другое, моя пещерная дочь!

Ниц возлежащая дева обхватила стопы шамана.

— Молю тебя Оркусом, хранителем нашего мира и народа, господин, только скажи, что я должна сделать, не губи родную душу!

Улыбка торжества проскочила на древнем лице Морана, но тут же скрылась за глубокими морщинами.

— Вижу твои слезы, дочь, и доволен ими. Они искренни и чисты! Ты хочешь спасти свою жизнеподательницу?

— Превыше себя!

— Хорошо! А спасти свой народ готова?

— За этим и вернулась сюда, Моран почитаемый!

— Не с того ты начала! Потому и схватила тебя стража! Ты посмела кричать у входа в пещеры и звать народ за собой, якобы на"волю"…

— Но там и вправду воля!

–… а на самом деле, — продолжил Моран, — на смерть!

— Как, почему? — ахнула дева.

— Потому, глупая, что я живу так долго, что тебе и не снилось, и не ты первая, не ты последняя, кто за столетия находит выход, но никто еще до тебя не смог выжить после такой воли! — Моран совершенно успокоился и, придвинув себе массивный стул, продолжил. — Я сам был вожаком такой вылазки. Нас было двенадцать! А внизу собралось все племя! Но как только мы выбрались наружу, и утренний свет бросил на нас первые лучи, то сперва один, затем другой мой сородич, затем третий… — шаман стряхнул со лба капельки пота, — все они обернулись серым пеплом, разлетаясь по ветру, как сухие листья от жара костра! Я пошатнулся, время точно замерло. Тогда-то я и услышал впервые зов Оркуса, его утробный голос… Он воззвал ко мне из оставленного колодца. Я это чувствовал затылком! В те секунды моя жизнь колебалась, как струна лиры под рукой неопытного музыканта, который должен определиться с ладом песни… И тогда я стал его добровольным слугой, а он даровал мне новую жизнь. Я летел обратно в колодец. Все сто метров лаза отзывались болью внутри меня, точно вырывая какое-то сухожилие, точно вплетая в меня другую нить… Когда я рухнул в воду колодца, брызги окатили всех собравшихся. Та сила, что пришла ко мне, отозвалась и во всем племени. То было так давно, что я и не упомню…

Шаман вздохнул, набрал полную грудь затхлого пещерного воздуха и выдохнул с тяжким сопеньем.

— Но я призвал тебя сюда не для этого, дочь нашего племени. Теперь-то ты понимаешь?

— Теперь понимаю, — завороженно отозвалась Лаура.

— И жизнь твоей матери, и свобода нашего племени — теперь все в твоих руках! Ты — та, которая каким-то образом оказалась не подвержена давнему проклятию.

— Какому проклятию? — глаза девушки блеснули, а ум, позволивший найти выход, никогда не дремавший, встрепенулся, как ястреб, почуяв трепыханье в траве.

— Слушай меня, слушай главное! Остальному — время придет! Главное — то, что свет не превратил тебя в пепел! А значит — ты ходишь по земле, как простые люди, ты видишь рассветы и закаты, ты не привязана к пещерным ходам! Все эти тоннели мы рыли не просто так. Но так и не смогли добраться до заветной цели. А ты сможешь!

— Говори!

— Даю тебе один год на то, чтобы найти и уничтожить золотую буллу — шар, полый внутри, вылитый в форме сердца, на золотой цепочке. Дар Рима, он стал нашим проклятием.

Своды пещеры громыхнули.

— Как его уничтожить? — решительно взглянула Лаура.

— Для этого тебе понадобится пугио с запекшейся в стали кровью!

— Кинжал римлян? Оружие наших врагов?

— Римляне раньше были более сведущи в колдовстве. Их предметы наполнены силами, о которых они ныне не имеют ни малейшего знания.

— Где мне искать?

— Наши легенды донесли смутные обрывки. Из уст в уста, поколение за поколением мы передавали то немногое, что с каждым следующим редело и тускло, как рыбьи фонари со временем. Вот что дошло до меня, что говорят об этом сказания:"И буллой, и кинжалом владел Квинтилий Вар. Но другу своему, которого любил как сына, он даровал шар золотой. Когда же в час решающий тот предал вдруг, вонзил в себя кинжал военачальник гордый, прокляв в тот миг его". Дальше известно только то, что шар должен покоиться там, где последний день жизни застал принявшего в свое время подарок Арминия, — где-то там, в районе Тевтобургского леса, среди болот с мертвецами, где пали три римских легиона.

Лаура изумленно смотрела. Легкое ее облачение трепыхалось от частого дыхания, волосы прядью падали на один глаз, завиваясь нежной спиралью.

— А ты думала, куда мы числом двенадцать собирались отправиться в тот проклятый день? — взвыл Моран. — Мы тоже некогда мечтали об освобождении нашего народа из этого заточения под землей! Но никому не удалось пробыть снаружи дольше первых лучей света! А тебе это удалось! Теперь это — твоя цель жизни!

Моран насупился, чуть привстав, но взял себя в руки и опустился на каменистый стул.

— Кинжал подобрал, конечно, победитель. Вот так магические предметы одного стали достоянием другого. Впрочем, что они ему принесли? Гибель от рук своих же? Отправляйся в далекую Германию, чтобы раздобыть их. Хотя… сперва иди туда, где император — в Рим! Стань тенью ночи, броди, слушай, распытывай! Где еще больше разузнаешь, нежели в столице всего мира? Выясни все про эти предметы, про их свойства, почему они стали нашим проклятием и как его снять — вот твоя первая цель! И вот еще что…

Перед глазами Авроры все поплыло, точно синь морская разлилась по зрачку глаза и его раек стал из нежно-голубого цвета пронзительно-синим с накатывающимися волнами.

— Бутимас! Проводи! — словно издалека донесся голос шамана.

От боли девушка сомкнула глаза. И тут в ушах раздался не зов, а крик:"Аврора, проснись!"

Глава 3. Первая угроза

Раздалось тревожное конское ржание. Аврора с большим трудом открыла глаза. Но тут же пожалела об этом. Все тело болело нестерпимо. Так бывает, когда спросонья сунул руку в огонь, но не понимаешь этого, — та болит нестерпимо, тысячами иголочек отдавая по всей коже, добираясь до мозга. И только лишь увидев, поняв причину боли, в какой-то невыразимо краткий миг понимаешь весь ужас ситуации и отдергиваешь руку! Но куда там? Поздно! Она обуглилась и со всей открытой ясностью бьет сотней кинжальных стрел!

Так и к римлянке осознание пришло мгновенно: картина мира завращалась, закружилась! В секунду мозг выстроил многоярусную цепь произошедшего: рука от конвульсии дернулась и смела костер, цепляясь за жгучие угли, — боль пронзила пальцы и кисть; волосы растрепались по влажной от ночной росы земле, оставляя полутораметровый след; голова шла кругом — перед глазами мелькала то густая трава, хлестая по щекам, то черное беспросветное небо, утыканное иглами звезд.

Аврора закричала. По крайней мере, ей так показалось: так кричат рыбы в немом ужасе, тараща глаза, когда неведомая сила подсекает их и, причиняя страшную боль, стремглав тянет из родной стихии. Так тянули и ее по береговой линии реки Мареккья: камыши от быстрого движения отпружинивали, подгибались, отзываясь гулкими ударами по телу, клочья влажной земли вырывались из-под пальцев, оставляя кровоподтеки. Где-то в мелькающей круговерти картин римлянка видела, как за ней мчалась очнувшаяся Лаура с круглыми глазами. Вот совсем рядом заплескались воды реки. На смену влажному грунту пришел илистый песок. Еще три-четыре таких рывка — и было бы поздно! Лаура подскочила в самый последний миг, страшным ударом тяжелой палки обрушившись на ее ноги. Только тут Аврора поняла, что не чувствует ног! Переход от сна к жуткой действительности был слишком быстр. Она взглянула и наконец увидела причину всех бед: огромное, склизкое трехметровое чудище рывками тянуло ее в воду, заглотнув широкой пастью обе ноги девушки. Удар, еще удар! Перед Авророй мелькала тупая щучья голова темно-красного цвета без видимых отверстий для глаз. Длинное угревидное туловище извивалось из стороны в сторону как змея, уворачиваясь от разящих ударов Лауры. Но напрасно! Жительница пещер знала свое дело и рубила наверняка. Был бы у нее меч в твердых руках — речное чудище давно отправилось бы к праотцам. А так — получив достаточное количество увесистых оплюшин, оно недовольно мотнуло головой, отчего спина Авроры лишний раз протерла песок, и выплюнуло обслюнявленные ноги страдалицы.

— Помоги, помоги! — вырвался наконец крик измученной римлянки, когда опасность миновала. Точно отпустило что-то, и комок отошел от горла.

— Пошла прочь, иди к себе домой! — горланила боевая подруга.

Амфибия, пятясь задом, крутя головой, на маленьких коротких лапках отступала к зыбкой кромке воды. Удивительно, как такую массивную голову и длинное тело с несколькими рядами жабр удерживали такие слабые, непригодные для этого ножки. Наконец, она булькнулась в реку, скрывшись в ее темных водах.

— Фух, — выдохнула Лаура. — Видно, она нечасто выбирается на сушу. Как ты, подруга?

Аврора тяжко постанывала, приходя в себя.

— Сможешь встать? Нельзя на этом месте долго оставаться.

Римлянка пошевелила одной ногой, потом другой, попробовала подвигать руками.

— Все тело ноет. А эти царапины! Какой кошмар, — затянула она, взглянув на ноги, — все в этой мерзкой слизи.

— Вроде все цело, — пощупала подругу Лаура, — а в травмах, поверь мне, я кое-что понимаю!

— А тут будут синяки! Почему я не взяла свои мази? Так спешила уехать из Рима! Была полна решимости найти брата во что бы то ни стало. А теперь вот… Трижды обязана тебе жизнью, Лаура, кто бы ты ни была! — Аврора вперила в нее взгляд, полный решимости.

— Да, идем зализывать раны!

Лаура помогла ей подняться, придерживая за локоть.

— Отойдем подальше от реки. Я вижу вдалеке лавровую рощу. Там, в прохладе, ты сможешь восстановить силы и наконец заснуть крепким сном.

— Странно, я ничего не вижу в такой темноте.

— До утра еще далеко.

— Как теперь уснуть? — встав и собрав вещи, Аврора взяла коня за уздцы.

— Я постою на страже. Поверь, мне не привыкать к ночным караулам!

— Спасибо, — произнесла римлянка, когда они двинулись к роще. — Но что это за зверь? Почему он напал на нас, откуда он взялся? Никогда не слышала ни о чем подобном!

— Сидя в одном месте, многого не увидишь. Всю жизнь я провела в пещерах под землей…

— Так это был не сон?! — не удержалась от восклицания Аврора.

— Нет… И эти недели, которые я провела под небесами, живя подобно богам (о таком многие из нашего племени и не мечтают!), показали мне, что мир — огромен, что в нем есть столько всего, о чем мы там и не догадывались! Хотя знахари нашего рода многое из увиденного описывали в сказаниях, но одно дело слышать об этом на словах и совсем другое — увидеть воочию!

Аврора зевнула.

— Прости.

— Ничего. Это хорошо, — успокоила Лаура. — Видно, ты сбросила напряжение. Пошло обновление сил. Сейчас вот здесь расположимся, ты отдохнешь.

Они привязали коня к стволу лавра. Стаций не возражал, тихонько фыркнул, словно подтверждая, что рад отойти подальше от реки, где водятся такие обитатели.

— Видно, в тебе тоже разбужена какая-то сила, — задумчиво произнесла Лаура, укладывая хворост для кровати девушки. — Это чудище — не простая речная амфибия или рыба! И она не выползает из воды вопреки своей природе.

— О чем ты говоришь? — Аврора повела бровью.

— О том, что мы встретились не случайно.

— Мой брат Авл, тот еще философ, сказал бы, что все встречи не случайны.

— Не буду с ним спорить. Но наша встреча — тому подтверждение! Через тебя проявляется сила, которой ты не управляешь. И каждый раз, проявляя ее, ты естественно вызываешь к жизни ее обратную сторону.

— Как не бывает аверса без реверса?

— Это что?

— Стороны одной монеты, — римлянка потянулась в кошелек и достала серебряный сестерций с изображением императора на одной стороне и лавровым венком с буквами на другой. Лаура с интересом рассматривала его при тусклом свете звезд. — А у тебя что таких монет нет?

— Нет.

— А медные ассы?

— Тоже. А зачем нам монеты, если весь род наш живет в одной пещере, занимается одним трудом. Что наработали — то наше! То и едим, на том и спим. Все распределяем по справедливости: кто больше трудится — тот больше получает, кто по заслугам лет не способен — тому каждый отдает свою часть как дань уважения и потому что знает: придет и его черед! Кто мал — тому еще надлежит себя показать. Рождается у нас много. Но и смертей до поры юности много. Не каждый доживает, — Лаура замялась, — по разным причинам… Но доживают сильнейшие рода, не жалеющие ни себя для труда, ни врагов. А у нас их, поверь, там хватало! Так зачем нам эти медные кругляшки, скажи мне, жительница земли, когда мы, вгрызаясь в камень, находили целые пласты и этих розоватых руд, переливающихся на свету, и тех солнечных, от которых люди в ваших тавернах готовы зарезать один другого?!

— А на что ты пировала тогда в термополии? — удивилась римлянка.

— На угощения добрых людей. И за слова восхищения, и за слова восторга. Я не могу насмотреться на ваш мир! А вы не видите его красоты! Вот о ней как говорю, так меня зовут за стол. Я и сама люблю общаться. Меня все интересует. Как долго я провела в молчании камней! Как долго была оторвана ото всех, кроме матери! Но она общалась со мной с опаской быть схваченной, застигнутой точно на месте преступления! А кроме того, — Лаура чуть приподняла изношенные тряпки, показывая крепкие девичьи бедра, на которых перевязью с пояса крепилось по маленьким мешочкам, — я кое-что прихватила из дома, когда поняла, что это имеет у вас цену.

И Лаура, развязав туго затянутый мешочек, показала блестящие кусочки золотых шариков. Аврора, привыкшая к виду золота, подняла брови, закатив глаза.

— Ты для меня — настоящая загадка! — заметила будущая матрона.

Лаура поправила ей постель из хвороста.

— Располагайся и отдыхай, залечивай раны, — дала напутствие жительница пещер, — нам предстоит трудный путь, если в самом начале подстерегают такие опасности!

Аврора пробормотала что-то неразборчивое и погрузилась в сладостный сон без сновидений.

Проснулась она на этот раз от легкого толчка в спину. Буйная зелень проступила из тьмы — лавровая веточка мелькала перед ее лицом.

— Просыпайся, — прошептала Лаура, держа веточку и улыбаясь своей затее, — ночь отступает, через час взойдет солнце. В вашем мире оно еще ни разу не заставало меня спящей. Как можно пропустить такой миг? Не могу насмотреться на это дивное зрелище!

— Вот бы и смотрела сама, — проворчала римлянка, поправляя спутанные локоны. — Чего я там не видела? У отца только слуги да рабы просыпаются в такую дикую рань!

— Разве у вас люди не свободны? — выдохнула чужестранка, указывая на бескрайние поля и далекий берег реки. — Когда вокруг столько свободы, разве кто-то хочет оставаться в одном месте и быть рабом?

Внезапно из недалеких пастбищ раздалось блеянье овец, и пара ласточек взвилась в воздух, оглашая всю округу своим криком. Пока Аврора протирала глаза, Лаура любовалась зрелищем полета птиц.

— Сколько себя помню, всегда хотела и мечтала о свободе! Я всюду совала свой нос, заглядывала во все углы подземелья, во все колодцы, во все проходы. Мать места себе не находила и часто наказывала меня в детстве, запирая в самом темном углу подземного колодца — среди трех слюдяных стен, сходившихся клином над головой так, что просвет оставался только со входа, который и запирался валуном.

— Какой ужас! — римлянка невольно сжала пальцы.

— Я не держу на нее зла. Таков был наш уклад. Жизнь под землей иная, чем жизнь на земле. В кромешной тьме у ребенка, предоставленного самому себе, было всего три пути: стать смирной, как все дети, оставив бесплодные надежды и мечтания на другую жизнь, погибнуть в протестах и бессильной злобе то ли в мрачных камнях, то ли в хищных лапах сородичей, и, наконец, — найти в себе скрытые силы, чтобы выжить в условиях жажды, голода и темноты, но не отречься от стремления к идеалу. Так я нашла…

Лаура не успела закончить. До слуха путешественниц долетело далекое ржание. Стаций в ответ ему затоптался на месте, подергивая головой.

— Тише, тише, — зашикала Аврора, встав рядом с конем и поглаживая того по могучей гриве.

— Не стоит нам тут задерживаться, — подвела черту Лаура.

Девушки спешно собрались, забросили пожитки через седло, Аврора помогла Лауре забраться на коня — в этот раз у ней получилось проворней, да и Стаций привык к новой наезднице. В утреннем тумане их силуэты едва-едва проступали.

— Что ж, — ответила Аврора, — чем раньше доберемся до Равенны, тем лучше: горячие термы заждались меня! Показываться в таком неубранном виде могут позволить себе только селянки и попрошайки.

Лаура посмотрела как-то искоса, точно думая о чем-то своем, но промолчала.

Стаций нервно вздрогнул массивным крупом. Слева от дорожки закончилась рощица лавровых деревьев и пошли более редкие представители лиственной растительности. Но и они остались позади. Только редкие-редкие деревца встречали их, как одинокие острова посреди моря зарослей и кустарников. Извилистая змейка реки потерялась в степи. Вскоре причина беспокойства прояснилась: впереди надвигалась темная масса, словно валуны ожили и зашагали по лужайке, переминаясь неуклюжими подошвами.

— Что это? — удивилась жительница подземного города, ранее никогда не видевшая подобного зрелища.

— Кажется, я догадываюсь, — прошептала римлянка.

— Свернем?

— Я хоть и аристократка, но от слуги отца, почтенного годами Фруги, кой-что знаю о жизни в полях. Возьмем чуть правее разве что.

Стаций нехотя свернул, но под властной рукой хозяйки, как он знал, не забалуешь. Пару раз только фыркнул, но больше для приличия. Как ни странно, масса впереди точно эхом донесла его фырчанье.

— Теперь ты гляди, — Аврора подмигнула подруге, — такое точно не каждую ночь увидишь!

Еще несколько томительных минут прошло, прежде чем обе девушки разом охнули и разглядели наконец разгадку: огромный табун лошадей топтался на просторной поляне, образуя своеобразный, почти непрерывный круг. Мордами они смотрели в центр круга, а заднюю часть выставили наружу. Хвосты их, точно верхушки деревьев, болтались из стороны в сторону, то и дело обрабатывая поясницу соседа.

— Фруги рассказывал, что такое увидеть редко случается: необъезженный табун норовистых лошадей, скачущих по своей воле, но, когда такое происходит, в дикой природе у них почти нет естественных врагов. Самые крепкие особи образуют внешний круг, а во внутренний сбиваются молодые лошадки и больные, те, кто сами себя или еще, или уже не в силах защитить. Стадо их бережет и не бросает. Да вон смотри сама!

Лаура посмотрела туда, куда указывала знатная спутница: двое серых бродяг, волков, то ли отбившихся от стаи, то ли напротив — из передового отряда, лихо подскакивали в воздух, рассекая зубами одни лишь холодные ночные песчинки, — большего им не позволяли. То и дело то один конь, то другой, как щитоносцы, подбрасывали задние ноги в сторону зверей, стараясь поразить их копытами. Те ловко уворачивались до поры до времени, но после одного меткого удара, полученного в бок, заскулили почти разом и бросились врассыпную. Табун еще минут десять переминался с места на место, поднимая клуб степной пыли, пока внешний круг успокоился. Лаура охала и сверкала глазами, прижимаясь к мощному крупу Стация. Аврора улыбнулась, достигнув желаемого.

— Я тебе еще и не такое покажу! — волосы римлянки взмыли вверх, подхваченные стремительным порывом ветра. — Дай только случай!

— Но прежде — к нашей цели — в Равенну, туда, где император! Как Моран ошибался!

— Твой шаман из сна? Что он вообще может знать, просидев, где бы это ни было, всю жизнь?

— О, не спеши так говорить… Ты многого не знаешь, — заговорщически понизила голос Лаура.

— Ну, ладно, — решила не спорить аристократка. — Но то, что император не в Риме, — он не знал.

— Рим — вечный город? — спросила путешественница то ли всерьез, то ли с издевкой.

Аврора, как истинная римлянка, почувствовала (или придумала) укол, точно иголкой попали в уязвимое место.

— Рим — величайший город Империи! Он был таковым, есть таким и будет таким! Пока стоит Рим — стоит мир и держится какой-никакой порядок на всех землях, от жарких аравийских пустынь до холодных британских ветров! И статуса столицы он лишился совсем недавно — в 395 году, когда сыновья Феодосия взяли и разделили нашу родину на две части — будто так можно сделать?! Мой отец, Валерий Татий Цетег, политик старой закалки, долго не мог прийти в себя, говорил, что — "попробуйте разорвать одного человека на две части, дайте каждому свое поле, и смотрите, кто из них сколько напашет!"А мой отец в политике соображает больше, чем в семейных узах! Тогда-то и пришел к власти наш нынешний властитель, Флавий Гонорий. Столица перешла в Медиолан. Ну, тогда ему было всего одиннадцать — поговаривали, что Стилихон, настоящий правитель, опекун, генерал, все решил самолично…

— Стилихон? — задумчиво повторила Лаура. — Правитель?

— Да, Флавий Стилихон, наш вандал-полководец, женившийся на племяннице Феодосия… Феодосий завещал ему заботиться о Гонории, получившем в наследство Рим! Прежде великий муж сражался с варварами, отдавал свои плоть и кровь за одно лишь право называться римским гражданином! Веками так было! Пока варварам не стали давать наше римское гражданство, не стали пускать в наши семьи, в нашу армию, наконец, в наш сенат, и, о боги, хранительницы Рима, в наши императоры!

Щеки Авроры порозовели и не скажешь, что дело в светлеющей заре нового дня.

— А шесть лет назад, весной 402 года, вечный противник нашего великого варварского полководца, король готов Аларих, осадил Медиолан. Гонорий, как говорят, был в ужасе от пережитого, и перенес столицу в неприступную Равенну.

— Куда мы и направляемся, — подтвердила Лаура. — Там император?

— Верно, — кивнула римлянка. — Но дух Империи — в Риме! Отбери у нас Рим — и никакая Равенна не выстоит против кризиса государства — так мой отец говорит!

Лаура смотрела на легкие облачка, которые южный ветер гнал на север, в сторону города, где, быть может, ждала золотая булла. Она еще хотела спросить про Квинтилия Вара, но Аврора, отпустив поводья, легко ударила по бокам коня, и тот перешел на полевую рысь, оставляя далеко позади табун диких, необъезженных животных. Которые не знали счастья подчинения. Таким выдалось утро нового дня: все трое — Аврора, Лаура, и даже конь Стаций, — думали о своем.

Глава 4. Под мышкой гадость, а сверху сладость

Местность менялась удивительно быстро. Солнце на далеком горизонте всходило, прорезая низкое зеленое марево, от которого заклубились клочки липкого тумана. Насколько хватало глаз, представала одна и та картина: колышущаяся густая трава бурого цвета, пожухлая от жаркого летнего солнца, да степь кругом. Взор ни за что не цеплялся, и от этого становилось дурно, кружилась голова и плыли мутные круги перед глазами.

— В какую дыру мы забрели, Стаций? — Аврора отказывалась верить глазам, которые привыкли к мраморной белизне терм и дворцов.

Подступало чувство безысходности. Так бывает и в пустыне, когда один бесконечный цвет, один бесконечный пейзаж тянется вне времени и пространства. Так было и тут. Только вместо ослепительно-раскаленных песков в глаза била смесь рыже-зеленого цвета с серо-безнадежным.

— Какие огромные края! — тихо прошептала Лаура. — И ни души!

— Все потому, — вздохнула Аврора, — что за ночь мы сбились с единственной дороги, которая от Ариминиума ведет к Равенне. И, если мы не найдем ее вскоре, то нас ожидает печальная участь!

— Почему? — удивилась спутница. — Не вижу ничего опасного в этой степи!

— Это пока что, — вымолвила аристократка. — Не зря наш великий император, который уже в два года стал консулом Империи при отце…

— В два? — переспросила Лаура.

— А почему ты удивляешься? — искоса повела бровью Аврора. — У нас на земле развитие идет не то, что у вас, под землей!

— Это я как раз заметила, — как ни в чем не бывало ответила девушка, словно не заметив остроты.

Пока дамы пререкались, погода переменилась: вдалеке, чуть правее их движения, показалась гряда возвышенностей, над которой клубился густой туман, а через пару минут на путешественниц налетел резкий пронизывающий бора — северный ветер, который после преграды на своем пути обрушился на долину со страшной скоростью.

— Какая холодина! — завопила Аврора, прижимаясь к гриве коня.

Лаура едва-едва шевелила головой, всматриваясь в лицо потоку.

— Это ты не ныряла в подземные ледяные колодцы, — сказала она, но римлянка ничего не расслышала из-за громкого свиста стихии.

— Свернем подальше от Адриатического моря! — кричала аристократка, немилосердно дергая лошадь за удило слева. — Дорогу через долину мы не нашли!

Стаций ржал, также выражая свое негодование, но послушно устремился в новом направлении. Не прошло и десяти минут, как они въехали на небольшое плато, где ветер стих и заметно потеплело.

— Слава богам! — выдохнула Аврора. — Ты голодна, подруга? Путь еще не близкий, а подкрепиться не помешает.

— У меня только несколько сухих лепешек в котомке, — Лаура похлопала по карманам, как бы проверяя: а вдруг за ночь изменилось их содержимое?

— Ничего! Я запаслась, угощайся!

Девушки расположились на завтрак, устроившись возле одинокого оливкового дерева. Аврора достала из сумки грецкие орехи, финики, обжаренные в меду, десяток сваренных яиц, каперсы, сыр, салаты, огурцы и запеченную корюшку.

— Ну вот, — удовлетворенно отметила она, — теперь твой хлеб пригодится, потому как мой ушел весь Стацию. Но он был как раз не свежий, да, Стаций?

Конь довольно фыркнул.

— А вот тебе остатки вчерашнего пиршества, — и девушка выложила из сумки морковь, капусту и десяток небольших яблок. — Подкрепляйся хорошенько, до ближайшей таверны, боюсь, доберемся не так быстро, как хотелось.

— А где мы? — уминая яйца, спросила Лаура.

— Мы в гостях в долине реки По, в Паданской низменности. Песок и гальку мы оставили правее, ближе к морю, а теперь, кажется, погрузимся в глину ниже уровня моря!

— Но не ниже уровня пещерного пола! — огурец в руках юной особы радостно треснул.

— Мне бы твой оптимизм! Откуда ты его только берешь? Без книг и бесед с молодыми людьми, без терм и масел, без духов и мягкой постели — чему тут можно радоваться? Квинт, — тут по лицу Авроры пробежала восторженность и обида в одночасье: она улыбнулась и прикусила верхнюю губу до крови, — вынудил меня, в конце концов, к этому путешествию! Не знаю: благодарить его или проклинать?

— Квинт?

— Мой возлюбленный. Бывший, добавлю теперь. Один из когорты многих. Но тот, кто смог взять штурмом крепость моего сердца. После него я потеряла покой и обрела чувства, которые прежде не испытывала. Это была и боль, и радость! И все вместе! Ты любила кого-нибудь? — римлянка вперилась в девушку.

— Любила? — повторила задумчиво Лаура. — Конечно. Маму свою. Благодаря ей одной я выжила. Благодаря ей я выбралась наружу!

— Это не то. Любовь к матери у нас в крови. Но в этих чувствах приятная нега и крепость, мягкость и нежность. В них нет томления, нет муки, нет пронзительности открытия, полета. Как тебе объяснить? Читала одну такую загадку когда-то. Может, если разгадаешь ее — поймешь, что за чувство такое!

— О, давай! Первую загадку задал мне шаман! Теперь будет вторая. Но чем больше — тем лучше! Это точно гром, который придает мне силы.

— Как дивно ты говоришь. Но слушай! Что это такое за блюдо, которым некогда угощали гурманы на одном знаменитом застолье:"под мышкой гадость, а сверху сладость"?

Лаура рассмеялась сперва отрывисто, а потом залилась самым настоящим, необузданным смехом, хватаясь за бока, размахивая руками по сторонам, ища точку опоры. Аврора заразилась открытым и ненаигранным девичьим смехом, почувствовав в груди давнюю, почти забытую песню детской искристой радости.

— Правда? — через смех спрашивала Лаура, и новая подруга, забыв о своей знатности, обнимала ее и кричала:"Правда!"

Они собрали оставшиеся пожитки в одну сумку, забросили на спину довольному Стацию, который успел и травку пощипать к тому же, и отправились в дальнейший путь, спускаясь со склона.

— Грязная муха, утонувшая в меде? — через минуту спуска выкрикнула Лаура.

Аврора рассмеялась, маша головой.

— Еще подумай. Хотя твой вариант мне тоже нравится!

— Дохлая букашка, растоптанная белой куропаткой?

— Нет, пока нет.

— Змея, пронзенная стрелой из тростника? — выпалила Лаура.

Конь ускорил шаг — так Аврора замотала головой, трясясь от смеха.

— Все равно доберусь до разгадки! Я настойчивая, поверь! А что сделал этот твой Квинт? — сменила Лаура тему.

— То, что обычно делают неверные любовники…

Но, видя, что Лаура не реагирует, решила пояснить, не вдаваясь в подробности:

— Как бы тебе так сказать? Он добивался меня стихами, пылкими и страстными письмами, торжественными уверениями в вечной любви. Добивался долго. И я хотела и ждала этого долго, словно растягивая удовольствие в струнку ожидания. Многие мои поклонники были, так сказать, простыми молодыми людьми. Простыми в том смысле, что такие же знатные и богатые. Но что тут удивительного для дочери виднейшего и влиятельнейшего сенатора? В них не было ничего, что могло бы меня задеть изнутри. Я их использовала по очереди. И когда очередной поклонник мне надоедал, то бросала его без всякого сожаления и без всякой памяти о нем. Жизнь к девятнадцати годам мне так пресытилась, что от роскоши и нарядов, от громких речей и себе знающих цену людей я устала, как устает капризная девочка от игрушек. Я слонялась по Риму. Пока не встретила его у какого-то храма. Он сказал, что это судьба. И его тихий, но уверенный тон покорил меня. Он не хотел моего богатства, моего влияния на дальнейшую карьерную лестницу, будь то должность офицера в римской армии или помощник знатного юриста. Казалось, он весь был не от мира сего. И вот, в один злосчастный вечер он пришел ко мне и сказал, что вынужден оставить меня, потому что любит, но что вера так велит ему, что из-за моей любви он погибнет, а оставив меня, спасет и себя, и меня. И добавил только, что нужно уезжать из Рима. Но мы были вместе той самой восхитительной ночью. Я восхищалась и телом его, и душой. А на утро он оставил меня в пучине страданий.

— Это, должно быть, больно, — предположила Лаура.

— Еще как, еще как, — ответила римлянка, погрузившись в воспоминания.

Вдруг Стаций оступился, и девушки едва не слетели разом.

— Что такое? — слетел с губ вопрос хозяйки.

Конь повернул к ней голову, шевеля ушами и фырча. Аврора осторожно слезла и тут же угодила в трясину. Липкая жижа оказалась мелкой — едва дошла до голеностопа, но от этого не было легче: падая, девушка инстинктивно сгруппировалась, опершись на руки.

— Что за мерзость, проклятье! Этого нам не хватало! — выругалась римлянка.

Лаура более аккуратно соскочила на другую сторону коня, обошла спереди (Аврора предупредила, что Стаций, как и любая лошадь, не любит, когда позади нее ходят).

— Это то, о чем ты предупреждала? Хотя, чего я спрашиваю? И так видно!

— Верно, подруга! — встав, аристократка чистила руки о шерстяную попону коня. — Перед нами — равеннские малярийные болота, беспощадные и смертельные! И если мы не найдем выход на дорогу с нашими мильными римскими столбами, то можем и не добраться до нашей цели! Пусть император и малых лет был, но соображения хватило, что варварам Алариха не так-то просто будет добраться в самую неприступную крепость на всем побережьи Адриатического моря!

— Послушай, я так многого не знаю о происходящем! Если я хочу спасти свой народ и найти артефакты, о которых говорил шаман племени, то ты должна будешь мне все рассказать!

— Не раньше, чем выберемся отсюда, — римлянка взяла коня за узду и повела туда, где, казалось, болото дышало меньшим количеством жижи.

— Само собой. Хотя, еда у нас есть, вода есть. Чего так нервничать?

— Я не могу быть спокойной, если рядом нет горячих терм. Этого объяснения, Лаура, тебе хватит?

— Пожалуй, — согласилась девушка, чтобы не злить еще больше знатную даму.

Дальше они шли молча, временами гулко выдыхая, точно выражая общую мысль:"Ну и духота здесь". А на болоте и в самом деле было трудно дышать: испарения шли без перерыва от насыщенной влагой топкой земли, и чем солнце дальше тянулось к зениту, тем сложней становилось. Насекомые вились повсюду. Хвост Стация работал без передышки, недовольное ржание раздавалось через каждые пять минут. На что хозяйка, вздыхая и прикрывая лицо от злющих комаров, тихо бормотала:"Ну, а что я могу поделать, мой друг? Забрели, так забрели! Выберемся! Обязательно выберемся!". Впрочем, уверенность таяла не то что с каждым часом, а с каждой минутой: топкие лопающиеся пузыри хватали за щиколотки, обрызгивали противной, скользкой жижицей, облизывали, точно пробуя на вкус, прикидывая, стоит ли эта жертва их усилий?

Небо затянуло дремотными облаками. Солнце, которое, по-хорошему, должно было светить ярко, освещая путь, указывая, где найти спасительную тропку, словно нарочно бросило какой-то грязный бледный саван на всю долину, так что весь горизонт тонул в мрачной серости.

После очередного падения римлянка выругалась.

— На моем платье не осталось чистого места! Нежный синий цвет превратился в какой-то зловеще-пунцовый! А эта плиссированная оборка с золотыми блестками? Что с ней сталось, какой ужас! Точно золото вновь ушло в пещеры! Тебе-то, наверно, так привычней? А на твоей захудалой одежке нет пятен! Как тебе удается?

Лаура молча улыбнулась.

— Нет, скажи мне! — не унималась подруга.

— Эти болота дышат. Слышишь? — Лаура чуть присела, согнув колени, а ладонь направила на поросли красного лишайника. — Здесь все живое! Особенно то, что в тени!

Аврора удивленно и недоверчиво смотрела на нее.

— Вечером мы бы вернее выбрались! — высказала предположение Лаура.

— Ты предлагаешь до вечера остаться в этом гниющем рассаднике болезней и комаров?

— Конечно нет! Мне самой мало приятно здесь находиться. Это не моя стихия. И, — тут она посмотрела на аристократку, — однозначно, не твоя! Мы потеряем здесь больше сил, чем приобретем!

— Ладно, если только сил… Мне бы твою уверенность, — вслед Лауре, которая пошла теперь вперед, пробормотала девушка.

Так они шли еще час. Несмотря на то, что вела Лаура, пара глубоких ложбин по дороге, а точнее, по бездорожью, им встретились. Аврора вляпывалась во все, не пропуская ни одной, чертыхаясь и плача одновременно, а Лаура в одну попала левой ногой так основательно, что подвернула ее и в дальнейшем прихрамывала.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдалеке девушки одновременно не разглядели участок земли, на сотни метров отличавшийся красками от окружающей серости, в которой даже красный лишайник и разноцветный мох смотрелись как бледные поганки.

Подойдя ближе, они не обманулись в своих ожиданиях: на чистой глади озера, тянувшейся через кустарники и низкорослые деревья в манящую даль, танцевали могучие стебли желтых лилий. Чаши их свежей зеленью притянули всех троих — и девушек, и коня, — к тому, чтобы умыться, освежиться, смыть пот и кровоподтеки от укусов насекомых и падений.

— Какая красота! — пела Аврора. — Дивное озеро с лилиями среди мерзости и гнойников земных! Мы спасены!

— Мы спасены! — вторила ей Лаура, не попадая в такт.

И правда: минут через пятнадцать наши путешественницы вышли к широкой, мощеной римской дороге, прямой, по-солдатски правильной линией стремившейся к цели — новой столице Империи, городу Равенна, древнему поселению, которое было всего только колонией фессалийцев, а стало острием Западного мира.

–"Виа Фламиния", Великая Северная дорога! — обрадовалась римлянка.

— Мы сумели!

— А знаешь, что по ней можно перебраться через Альпы и по берегу Адриатического моря дойти до самой Византии?

— Мне не нужна Византия, — упрямо выдавила Лаура, — мне нужен кинжал, которым убил себя Квинтилий Вар и булла, которая была у Арминия!

— Ого! Я и забыла, признаться! Не переживай, мы окажемся в самом центре политической власти! А мой отец — видный сенатор Рима! Не может быть, чтобы я тут не встретила кого-то из его знакомых, кто помнит и меня! А меня, поверь, единожды увидев, не просто забыть.

— Это я заметила. Но заметила ли ты? — она не успела договорить, как конь перешел на бодрую рысь.

Стаций понес всадниц, точно понимая: впереди их ждет долгожданный отдых, надежное убежище и столп спокойствия, роскоши, власти. Да, конечно, не Рим с его знаменитыми холмами, дворцами, Колизеем, термами, с мощной оборонительной Аврелиановой стеной, которая простиралась вокруг города на 20 километров, неся почти 400 башен, готовых к обороне, и 14 городских ворот, от которых, как от центра паутины, расходились нити по всей Империи. Не Рим с его огромным количеством служащих, но и столь же огромным числом обездоленных. Но город, в котором собралась верхушка власти во главе с императором.

Путешественницы без передышки домчались до города, встретив по пути только несколько дозорных да пастуха с небольшим стадом овец, пасущихся на отвоеванном от болот лугу.

Из бирюзового неба донеслись радостные возгласы чаек. Сами птицы резвились в небе, купаясь в густых молочных облаках, которые нависли над сверкающими городскими воротами. Всякий увидевший укрепления и стены Равенны, вкупе с окружавшими ее почти со всех сторон гиблыми болотами должен был ясно уразуметь одну, но главную мысль — бесполезно осаждать этот город: ни искусство, ни сила воинов не помогут там, где нельзя подступиться. Новая твердыня, расположенная прямо на море, подобно своей северной сестре Венеции не зависела от немногочисленных хлебных полей, но получала все необходимое по морю, утверждая свой статус властительницы Адриатики.

— Равенна! — воскликнула Аврора так, как это делают и сами жители города (она нередко говорила с их посланниками в доме отца): упирая на звон первой согласной, точно трубя ее, как боевой клич, а в конце наслаждаясь двойным"н", точно слушая шепот моря, гул прибоя.

На въезде в город стояли четверо из местной когорты стражей, а в ощетинившиеся бойницы смотрели еще несколько пар глаз. Римлянка мило улыбнулась и пожелала доброго здоровья. Патруль не стал их останавливать или допрашивать. Испачканная одежда Авроры не смутила их.

— Тебя это не удивило? — спросила Лаура.

— Нет, — твердо ответила аристократка. — А почему это должно было меня удивлять? Знатная дама путешествует с рабыней — вот так примерно они трактовали наше появление.

Лаура сдвинула брови.

— Ну хорошо, — засмеялась Аврора, — богиня любви со своей сельской спутницей.

— Тут ты, в самом деле, оказалась близка к истине, — не наигранно, серьезно заметила странница.

Аврора ловко спрыгнула с коня, переключив внимание на дальнюю часть улицы.

— Смотри, что это там?

Лаура тоже спустилась и подвела Стация к конюшему. Аврора сунула тому серебряный денарий с указом хорошо накормить и напоить, и побежала мимо низеньких, кирпичных жилых домов к странной шумихе. Слева укладывали фундамент огромного здания, рядом крутились рабочие с тачками, везя брызги искристой мозаичной плитки.

— Похоже, здесь будет возводиться новая христианская церковь! — на ходу бросила Аврора. — Наверное, благодаря сестре императора, Галле Плацидии! Но что там?

Лаура едва поспевала за ней. Никак не ожидала такой прыти от"знатной дамы"!

По улице растянулась длинная процессия. То, что рассмотрела Аврора, оказалось низеньким забором, за которым мелькали толпы зевак, самого разношерстного люда, горожан, бродяг, солдат, стайки детей и продавцов, вываливших из своих лавок наружу. Все они жадно глазели в один конец улицы — тот, что тянулся от императорского дворца к выездным воротам. Какой тут стоял шум и гомон! Лаура застыла, потрясенная увиденным, и если бы не Аврора, схватившая ее за руку, так бы и осталась тут стоять.

— Идем вперед, там будет лучше видно! — уверенно сказала римлянка.

Они с большим трудом пробрались через туники, капюшоны, дорожные палки и прочие принадлежности. Лиц не заметно. Все говорили в один голос десятки слов, на разных языках и наречиях. Как можно что-то понять в этом муравейнике, Лаура не могла взять в толк!

Наконец, появился виновник такого брожения масс: в сопровождении аланской конницы, перенявшей не только обычаи, но и строй римлян, как древний бог, появился их полководец в блестящих доспехах поверх подпоясанной туники, в солдатских сапогах, украшенных ближе к лодыжке тонкими, как иглы, нитями серебра, в дорожном плаще и с длинным копьем, в шлеме с ярко-красным, пылающим гребнем. Следом шли отряды римской пехоты в полном облачении и офицеры сопровождения.

— Небеса новой земли! — воскликнула чужеземка. — Кто этот статный мужчина? От него так и веет мощью и успехом!

— Да это сам Стилихон! — ахнула Аврора.

— Стилихон! — эхом отозвалась Лаура, вглядываясь в него, как в возможный ключ к спасению. — И представить не могла бы такую восхитительную силу! Мне нужно его увидеть! Как…

Но не успела задать вопрос, как Аврора прижалась к ней, округлив глаза до двух сверкающих колодцев. Рука ее молнией указала на одного сопровождающего.

— Квинт! Квинт! Чтоб его! — бормотала римлянка. — Под мышкой гадость, а сверху сладость! Как это может быть???

Глава 5. Ничто человеческое не чуждо

Аврора металась, как голодная львица, вне себя от переполнявших ее противоречивых чувств.

— Ты понимаешь, Лаура, — теребила она ее, — он пропал, как умеют пропадать только мужчины, в один миг, сказав лишь свое твердое решительное слово! А что остается нам, женщинам? Смирение, покорность? И вот теперь он гарцует рядом с владыкой Империи!

— А как же император?

— Император! — пренебрежительно фыркнула Аврора. — Наш 24-летний Гонорий как был под опекой Стилихона с самых младенческих лет, так и остается поныне! Хотя двор и строит козни и интриги! Но так было всегда! Гордое римское окружение императора не может смириться с тем, что ими правит полуварвар-полуримлянин…

— Он — полукровка? — удивилась Лаура.

— Да, мать его была истинной римлянкой, а отец — самый настоящий вандал, хоть и служил кавалерийским офицером под начальством последнего императора единой Империи — Феодосия! Да, — вздохнула Аврора, — ты не застала те времена нашего могущества, когда мы были единым народом и под рукой наших мужчин трепетали все народы, падая ниц! Сейчас Империю разделили, как праздничный торт между двумя сыновьями, а орды варваров со всех сторон нас атакуют! Наших мужчин не хватает, силы не те. Даже в армию набор идет среди"дружественных"варваров! Как мы до такого дожили?

У Авроры заблестели слезы на глазах. Лаура обняла подругу, такая горячая любовь к своему народу была ей понятна — то же самое бурлило и в ее крови! Та же сила бросила ее на поиски спасения тех, о существовании которых вся эта италийская земля и не подозревает!

— Освободить свой народ — и моя заветная мечта! — твердо произнесла она, смотря на свободный полет чаек в лазуревом небе.

— Но что же мы стоим на улице?

— И то верно! Часа через два солнце зайдет, наступит пора теней.

— Нет, Лаура, пору теней мы встретим в теплом месте с кубком в руке. Вернемся в нашу стабулу — постоялый двор, где мы оставили моего Стация. Там наверняка есть парочка свободных комнат для таких гостей, как мы!

— Идем же! — охотно согласилась Лаура.

Дорога назад отняла меньше времени. Когда они проходили мимо строящейся церкви, Аврора сдвинула брови и в чувствах сказала:

— Пусть и Квинту, когда придет новое, достанется то, что досталось и нашим многовековым храмам, произведениям искусства и воплощения могущества!

— А что им досталось? — удивилась странница.

— Их разрушили! Беспощадно и неумолимо. Совсем не по-христиански, как заповедует новая религия. В Риме еще старые храмы не так сильно подвергли разрушению, некоторые оставили, запретив ритуалы… а вот в отдаленных деревнях, как отец рассказывал, целые толпы фанатиков-монахов не только с инженерными орудиями, но и с самыми, что ни на есть, головоломающими — дубинками и вилами, приходили и избивали каждого, кто просил их остановиться! Огромные монументы с прочными колоннами, которые не поддавались разрушению, подрывали в фундаменте!

— Новое часто сопровождается разрушением старого, — задумчиво отметила про себя Лаура, точно обмозговывая какую-то доселе незнакомую мысль.

Они дошли до постоялого двора, когда мелкие пылинки взвились перед ними в воздух и, подхваченные невидимой рукой, устремились прочь на север.

— Все-таки, — Лаура внимательно осмотрела подругу, — будь осторожней с мыслями. А тем более, со словами. Особенно когда не знаешь, какое порождение они призовут…

— Ты иногда так загадочно говоришь, подруга! — рассмеялась Аврора, распахивая дверь стабулы. — Эй, хозяин, самую лучшую комнату нам и самое лучшее угощение! И без промедления!

Сутулый хозяин таверны, косматый мужчина лет пятидесяти, с желваками на скулах, торопливо выбежал из комнаты, очищая руки о подол туники.

— Сию минуту, прекрасные госпожи! Только самое лучшее в нашем заведении! Прошу, проходите! Хнисс, паршивец, где ты там бегаешь? — закричал он в сторону. — Неужели не слышно, что у нас видные гости?!

Выбежал тощий белобрысый мальчонка, поклонился и с кельтским диалектом пробормотал, извиняясь:

— Я только как раз прибирал комнаты. Все готово как раз. Проходите. Извините.

Поужинав как следует, Аврора с удовольствием расположилась на просторной кровати, обнимая мягкую подушку.

— Это то, о чем я так долго мечтала! Завтра утром схожу еще в термы, приведу себя в порядок. В таком виде перед Квинтом не покажусь! Признаться, и сама не знаю, чего хочу больше: расцеловать его или сбросить со скалы!

— Как необычно. Мне такие переживания не знакомы. А вид, убранство? Жители нашего племени говорят: если тебе достался приличный кусок одежды, покрывающий места различия мужчин и женщин, — то обо всем остальном не беспокойся.

— Ну и дикие нравы! — ужаснулась Аврора. — Кстати, откуда вы доставали одежду?

— Не знаю. Это дела вождя племени с главным шаманом, Мораном.

— Вот что необычно, а не мои чувства! Когда-то наступит час, когда я разгадаю твою загадку.

— А я — твою! — усмехнулась Лаура, глаза ее радостно блестели. — Давай отдыхать, спокойной ночи!

И, дождавшись ответного жеста, Лаура отвернулась к стенке и заснула.

Ночью ей снилось новое, неизвестное небо, звезды, мерцавшие среди пухового одеяла облаков, тянущихся над утомленной землей. Она словно парила над призрачным миром. А далеко-далеко внизу, под ее крыльями, тень от которых покрыла города, из всех червоточин, разбрасывая грунт, выползали ее сородичи. Она им кричала"смелее", подбадривала их, смеялась своей свободе, пела:"здесь места хватит всем, довольно с нас теснин!"И они, ободренные ее отвагой, заполняли землю, радостные и счастливые.

Проснулась Лаура поздно (как для себя): солнечные лучи сквозь приоткрытое окно заполнили всю комнату. Кроме нее никого не было. Одевшись наспех, подпоясавшись, она выглянула за дверь.

— Эй, хозяин?

Никто не отозвался, и через минуту Лаура повторила окрик. Наконец, на ступеньках, ведущих на этажи выше, раздался короткий и быстрый топот. Прибежал вчерашний мальчишка.

— Да, госпожа! Я тут. Не говорите только хозяину, что я явился с запозданием, умоляю вас, а то он меня опять высечет! — мальчонка всхлипнул, потирая спину.

— Тебя секут здесь? — удивилась девушка.

— Еще как! Бывает, на спине потом неделю не могу спать, —

мальчишечья слеза скатилась у него по щеке.

— А хозяин — твой отец?

— Нет, вы что! Слава Юпитеру, нет!

— Из твоего рода? — допытывалась Лаура.

— Мой род далеко отсюда, на западе, — глядя в пол, ответил мальчик. — Я предпочитаю о нем не вспоминать, а то потом плачу, оплакивая дом, родителей, маму… и плохо работаю. Отчего мне опять попадает. А от этого я снова вспоминаю дом, где был единственным сыном в семье. Меня любили, как нигде, как никто, — заплетающимся языком затараторил он, — но и я любил, боготворил маму, помогал отцу во всем. И в охоте, и в хозяйстве. Вы не смотрите, что я такой щуплый и маленький. У нас там взрослеют быстро!

— И как так вышло, что…

— Римляне, — не дал ей закончить вопрос мальчик, — они забрали многих с нашего племени в качестве заложников. Но нечестный чиновник продал меня, проигравшись в кости! Так он закрыл свой дом, а я оказался в рабстве! Но видно — такова моя судьба!

— Не печалься, — обняла его Лаура, — а главное, не падай духом! Если сдашься и обмякнешь, то никогда не выберешься через колодец свободы! Так и будешь всю жизнь прозябать в полутьме пещер.

Мальчик отстранился от нее, посмотрел с горечью в глазах, как смотрят на людей помешанных или больных рассудком, и пошел своей дорогой.

— Извините, мне пора работать, — сказал он на прощание.

— Погоди. А где Аврора, моя спутница?

Он оглянулся, точно соображая, говорить или нет.

— Ах, ваша госпожа… Она отправилась в городские термы, сказала, что вернется после обеда.

— Да? — удивилась Лаура. — Хотя она говорила, что собиралась. Что ж, спасибо.

Но мальчик уже бежал по ступенькам на первый этаж, к хозяину, за новыми распоряжениями.

Лаура в волнении ходила по комнате. Сундук с запасными вещами Авроры стоял на самом виду рядом с ее кроватью. Белоснежная стола с сиреневой каймой так и говорила"одень меня". Девушка недолго колебалась — а вы бы устояли против соблазна облачиться в наряд, который заведомо не могли получить? Курносый нос Лауры задорно выписывал в воздухе эллиптические фигуры, рыжие локоны кружились, обжигая серую действительность. Несколько украшений со столика Авроры, ожерелья, кольца, — и вот ничто, кроме акцента, не выдавало происхождения. Подпоясав грудь широким поясом, Лаура закрутилась, взяв со столика маленькое отполированное бронзовое зеркальце. Кружась, она на какое-то мгновение позабыла обо всем на свете, любуясь своей женственностью и красотой. После долгой борьбы за выживание, после пещерного быта девушка с упоением открывала новые, прежде невиданные грани жизни.

В первый день она напрочь позабыла обо всем, гуляла по тенистым улочкам, бродила по открытым площадям, слушала голоса, новости, впитывала с жадностью мимолетные фразы, интонации, манеру общения прохожих. На местном рынке купила редьку, морковку, огурцы и черный хлеб из муки грубого помола. Под вечер с трудом добралась до постоялого двора: около часа петляла, пока крепкая память вывела на нужную улицу. В таверне на первом этаже небольшая группа местных рабочих устало бросали кости. Как видно, доигрывали последнюю партию. Лаура тихонько прокралась за ними и поднялась на второй этаж. Наконец комната, наконец долгожданный отдых! За окном кусочек луны утонул в мешках дремавших туч. Аврора безмятежно спала. Лаура выдохнула: червячок совести клевал внутри — "как-то она отреагирует на то, что без спроса взяла ее вещи?"Довольная девушка разложила по местам позаимствованное и нырнула в свою кровать. Сон не заставил долго ждать.

На утро она не обнаружила римлянку и развела руками. Оказалось, что та куда-то ушла еще до восхода солнца."Эта римлянка продолжает меня удивлять, — подумала про себя Лаура. — Впрочем, теперь мне ничто не мешает повторить вчерашний день!"Калейдоскоп лиц, оживленных улиц, базилик, портиков, языческих храмов, которые перестраивали на новый лад, латинских церквей, куда после указа Феодосия в 394 году о признании христианства единственно верной государственной религией стекался самый разношерстный люд, подчас совершенно далекий не только от принципов веры, но и от малейшего знания о ней, — все это вместе взятое закружило Лауру в огромном водовороте. Так прошел не один день. С Авророй она виделась только мельком по вечерам — та была целиком чем-то поглощена, писала стилусом на дощечке какие-то письма и не отзывалась на расспросы. Говорила:"Подожди, подруга, я ничего не забыла, но и у меня есть тут дела!"

В одно такое погожее утро Лаура отправилась в самый центр города. Знакомые силуэты церквей с колоннами и куполами перемежались с городскими инсулами, кирпич которых золотился в лучах утреннего солнца, мощенные улочки тянулись строгими линиями, по которым маршировали ветераны римской армии вперемешку с более многочисленными отрядами готских наемников, которые своей разношерстной одеждой и поведением выбивались из"правильности"и геометрии окружающей среды.

Лаура, как обычно, заглядывалась на всех и все, что встречалось по пути. Вот с окна на третьем этаже дома в узеньком переулке выплеснули какую-то жидкость вниз. Пара прохожих, мужчина и женщина, вовремя успели отскочить в сторону. За словами они не полезли в складки туник. С третьего этажа донесся визгливый, причитающий голос и плач ребенка. Вот пара вигилов, городских полицейских, тянула за руки и волосы сопротивляющегося бродягу в ближайшую караульню. А тут писарь перебежал улицу, едва не попав под лошадь проезжающего всадника. Последний недовольно дернул рукой, плащ его на миг взметнулся в воздух, точно крыло возмущенного орла.

Лаура и сама не заметила, как очутилась на широкой площади, с одной стороны уходящей в густой кипарисовый сад, а с другой — через десятки караулен, башенок и ворот, копий солдат и плюмажей городских центурионов, отдающих приказы подчиненным, — к величественному дворцу, резиденции императора Гонория. Лаура безошибочно поняла это по тому средоточию власти и могущества, от которого сам воздух в присутствии вершителей судеб, кажется, становится иным.

— А правитель во дворце? — спросила девушка у проходившего мимо готского солдата.

— Император Гонорий и не покидал его! — уверенно отрапортовал служивый.

— Да нет же. Я имела в виду Флавия Стилихона!

— А… — во всю ширину зубов улыбнулся мужчина. — Вы имеете в виду нашего великого полководца! Нашего отца! Не смотрите, что он вандал, а я — гот! Все мы одной германской крови! И постоим друг за друга! Слава богу, что он с нами! Все мы служим Риму, но местные до сих пор смотрят на нас косо, точно мы какие-то грабители и разбойники!

— Почему? — полюбопытстовала девушка.

— Ну как? Такая знатная римлянка — и не знает? — удивился гот, ведь Лаура была в прекрасном одеянии Авроры и с украшениями, и даже белилами воспользовалась на свой страх и риск. — Два года назад наш настоящий правитель (а сколько лет и крови он отдал!) Флавий Стилихон поехал в Иллирию на встречу с королем вестготов Аларихом и привез ему богатые дары! Среди них был и изготовленный лучшими римскими мастерами готский меч!

— Каково! — только и воскликнула Лаура, оценив в воображении щедрый дар.

— Вот не знал, что такие дамы могут оценить по достоинству, да, — причмокнул гот, — и они обнялись, а Стилихон, вручив меч, так и сказал:"Для защиты Рима!"

За их спиной раздалось громогласное:

— Стилихон — предатель!

Гот возмущенно обернулся.

— Кто тут опять повторяет эти гнусные слухи, распускаемые придворными льстецами и лжецами? Опять ты, Гай?

— Я и еще раз я, Алат!

Подошедший солдат в lorica hamata — кольчужном доспехе римского легионера — толкнул, словно ненароком, плечом Алата. Последний вспыхнул, как отблески солнца на кирпичных стенах караульной башни, — смесью полчищ рыжих муравьев в пшеничном поле.

— Тебе сотни раз говорил, Гай, что все эти месяцы слухи среди солдат распускал ваш министр, Олимпий! Это он подбивал всех, говоря, что Стилихон хочет свергнуть императора Востока и передать власть своему сыну Эвхерию! Это он все годы распускал гнусные слухи, что Стилихон с этой целью женил на Гонории сперва одну свою дочь, а после ее смерти — другую! А наш полководец дважды спасал Рим от вторжения варваров между прочим: кто разбил Алариха в 401 году, когда в осажденном Медиолане дрожал трусливый Гонорий? Кто остановил огромное стотысячное войско Радагайса в 405?

— Остановил не раз, но и дал почему-то уйти не раз!

— Когда, как чума, орды наводнили всю Италию и двигались к Риму? Когда у Флоренции были разбиты лучшие сыны Рима, а сам город попал в страшную осаду? Когда по всем городам поползли стенания, мольбы к властям возобновить жертвоприношения, отказавшись от христианства? Вот она вся ваша языческая суть, Гай! И не смей этого отрицать! По указу Феодосия вы отказались на словах от прежней веры. А на деле?

— Не смей указывать нам на нашу веру, германский наемник!

— Наемник? — вспылил Алат. — И это ты говоришь мне? Ты, Гай, выросший в Испании! Ты говоришь это мне, родившемуся в портах недалеко от Рима, мне, чье детство прошло среди стад овец и винограда италийской земли! Который я впитал с кровью матери! Как и наш великий полководец! Так кто из нас пришлый? Кто из нас чужеземец?

Они сцепились прямо на пункте пропуска, намереваясь по меньшей мере открутить голову один другому. Лаура сочла за лучшее проскользнуть за их спинами под тень караульной башни. Тут она шепнула стене"спрячь меня", и, как ужик, заскользила вдоль нее. Легионеры на крики дерущихся выбегали со всех дверей, в воздух поднималась пыль от их армейских сандалий, скрывая и без того неприметную девушку. Даже яркая желтая ткань паллы, которую надела Лаура, — женского плаща из мягкой ткани, обернутой на талии, с капюшоном, — поблекла в тени и суматохе.

Дверь во дворец была приоткрыта. Стражи вышли и с любопытством разглядывали необычное прежде зрелище, которое все чаще и чаще возникало среди разношерстной римско-варварской армии. Лаура юркнула так быстро, как только могла. Ноги сами несли ее, повинуясь неуловимому импульсу. Она чуяла впереди биение рока. Вот коридор, вот колонны, вот еще сюда свернуть. Где-то здесь может быть разгадка тайны.

— Стой, пилигрим! — вдруг, словно молния с небес, прозвучал голос, пригвоздивший ее к полу.

Глава 6. Роковые встречи

Лаура от неожиданности вздрогнула, как охотник, застигнутый врасплох дичью, за которой он, как полагал, сам следил. Девушка находилась в богато убранном зале. Темные занавеси на окнах скрывали дневной свет.

— Ты — тот самый убийца, которого трусливый Олимпий послал за мной? Впрочем, наш владыка не смелее его, раз позволяет такое творить под самым своим носом! Отвечай, или останешься без головы!

Лаура краешком глаза увидела, как сверкнула в воздухе занесенная сталь.

— Нет, Флавий, ты ошибаешься. Я шла к тебе как к спасительной звезде.

— Вижу, что ты — не убийца, но тебе не отнимать дерзости! Девчонка! Перед тобой не просто Флавий, а пока еще фактический правитель половины земного мира! Начальником кавалерии я стал еще при жизни Феодосия, а после его кончины стал не только регентом 11-летнего Гонория, но и магистром всей армии! Любой сенатор, как бы он ни был богат, обращается ко мне не иначе как"сиятельный муж". Твоя дерзость меня позабавила!

И он рассмеялся. В его смехе Лаура не услышала ноток гнева или оскорбления величия и, собравшись с духом, выложила начистоту:

— Там, откуда я родом, Флавий, нет сиятельств, нет начальников. Все равны, так как иначе было бы не выжить. Там, где одному достается больше не по заслугам, а по титулу или принадлежности, там возникает зависть, там возникает разъединение и вражда. В нашем роду каждый вносит свой вклад: женщины рожают и готовят пищу, убирают, шьют, мужчины прокладывают новые ходы, отбиваются от незванных гостей и добывают пропитание. Делят вместе, едят вместе, больных не забывают, старых не бросают. Один шаман только пользуется положением. Но от его знаний зависит жизнь целого племени, а не одного только рода, поэтому по давней традиции…

— Да откуда ты взялась, девчонка? И, да услышит меня Бог, что ты такое говоришь? Какой шаман, какое племя?

— Перед тобой, Флавий, — первая из жителей пещерного города в Одинокой Долине, где находятся во тьме сотни живых колодцев. Я — первая, кто сумела преодолеть многовековое проклятие и выбраться наружу, не превратившись в пепел от дневного света!

Только произнеся это, она выдохнула и разглядела еще недавно фактического правителя Западной Римской Империи: высокий, статный, в просторной тоге на римский манер, с аккуратно подстриженными волосами и опрятной треугольной бородой, он являл собой образчик внешности, обаятельной и властной.

— Садись на этот стул, девочка! — указал он рукой, пряча богато инкрустированный кинжал в ножны. — Ты — нечто любопытное! Такого я еще на своем веку не встречал! Я желаю больше узнать.

— А я желаю узнать ответы на вопросы, с которыми пришла, — в тон ответила Лаура, глядя ему в глаза без всякого вызова. Ей и в самом деле предстояло узнать столь многое, чтобы спасти свой народ и родную маму! Думая о ней, Лаура не видела преград. Лицо ее наполнилось самоотверженным, почти героическим чувством. Таким, которое дает отвагу шагнуть в клетку с диким львом. Или сделать шаг в бездну с верой в чудо.

С этими словами она села в удобное раскладное кресло, обитое бархатом. Стилихон сел напротив, придвинув маленький столик, на котором стояли бокалы с вином, чаша с фруктами, широкая серебристая ваза с гроздьями винограда и деревянное блюдо с пшеничным хлебом и зеленью.

— Мой рацион скромный, но предпочитаю держать свое тело в форме. Угощайся, незванный пилигрим, коль нас ждет долгая беседа.

— Спасибо, я тоже стараюсь утолять голод в меру, не давая себе больше необходимого: чтобы он лишь утих, но не насытился. Еще не так давно я выживала впроголодь, больше занимая мышцы делом, чем воспоминаниями о приятном. Да приятного там всегда было мало!

— Ты говоришь о своей родине? — уточнил полководец.

— Да.

— Расскажи мне о ней.

— Для меня она навсегда останется и моим проклятием, и моим спасением. Моя родина — это цепь едва проходимых тоннелей под землей, вырытых за века нашими мужчинами. Представь себя в кромешной темноте сутками, неделями напролет. Пространство ограничено. Изо дня в день происходит одно и то же: одни трудятся в тщетной надежде прорыть тоннель к артефакту, о местоположении которого известно только то, где он был сотни лет тому назад. Ориентиры — лишь далекие и высокие звезды, которые по ночам просматриваются из наших бездонных колодцев. Да и надежда ли то? Монотонная работа рук, по привычке, без цели. Один шаман ее помнит. Остальные и не думают ни о чем. Кто не роет — обустраивает быт общины. И так с утра до вечера: сон, еда, труд, занятие повседневными делами, снова еда и снова сон. Большего у нас нет. Так жили поколения до нас. Так живет поколение наше. Без надежды, без веры. Без мечты! — Лаура рассказывала, и ее щеки загорались алым румянцем. — Это не жизнь, а существование! Я бросила вызов самой себе. С первых лет жизни мечтала о звездах, не веря, что наш подземный город — это весь мир. Так я стала сперва отверженной в своем роду, а после — и в племени. И вот, превозмогая голод и боль, я выбралась из колодца. И крик замер в груди от восторга перед новым миром! Разве есть счастье больше этого? Жить здесь, дышать свободой!

Стилихон задумался на минуту, глядя на необычную девушку, в ее темные глаза.

— Да, ты говоришь правду, — твердо сказал он, почесывая бороду правой рукой.

— Но я не хочу свободы лишь для себя одной! — пылко воскликнула юная особа. — Представь себя среди незнакомцев, где нет ни одной души, способной тебя понять.

— О, я знаю это чувство и представляю его себе больше, нежели ты думаешь!

— Где нет твоих сородичей, а местные принимают тебя наполовину: ты можешь перенять их говор, их повадки, но они тебя никогда не примут, как свою!

— Как мне близко то, что ты говоришь! Смотрю в тебя, точно в зеркало: я посвятил всего себя Риму, отдавая кровь и жизнь, но те, кто восседают на ступенях сената, кто нежатся в своих дворцах, по-прежнему видят во мне вандала, варвара, способного предать, способного обратиться против. Как будто столько лет вся власть, вся армия не принадлежала мне одному! Стоило мне захотеть — я бы давно восседал на престоле! Но я дал слово: что один сын, Гонорий, будет править Западом, точно так же, как второй, Аркадий, — Востоком. И что с того, что, как говорил сам их отец, Феодосий, у первого нет к тому ни талантов, ни способностей? Я поклялся единым Богом — и клятву не нарушил! И вовсе не собираюсь посадить своего сына Евхерия на восточный престол. Феодосий сам женил меня на своей племяннице!

— А я своего отца не знаю! — тихо проговорила Лаура, словно боясь перебить исповедь великого мужа.

— Мой отец… мой отец ничего не щадил, чтобы воспитать меня по обычаям римлян, хоть и сам был вандалом по происхождению. И что? Я со школы впитал римскую доблесть и честь, мой ум и ловкость отмечали все, в силе не было равных! Благодаря отцу! Мой отец… — задумчиво проговорил Флавий. — Он погиб офицером, 6 сентября 394 года, служа императору Валенту II и Риму! В сражении на реке Фригид, в предгорьях Альп, которые смотрели на нас как на спасение от самозванного императора Евгения. Тот был всего лишь пешкой жестокого франка Арбогаста! Такого же командующего всеми войсками Запада, как и я сейчас. Он тоже считал себя римлянином. Но какая разница! Он позарился на всю власть, а я отдал себя служению власти! Феодосий молился апостолам, я всю ночь провел в молитве. Мы разбили врага! Сама мать-природа была в тот день за нас: поднялся штормовой ветер с гор, такой свирепый и сильный, что бросал во врага их снаряды и копья! Наши же удесятирялись! В наших рядах был и молодой, лет на десять младше меня, гот Аларих. Я встретил его в готских лагерях по набору воинов. Там его провозгласили королем. Позже он стал вождем всех вестготов, которые сейчас угрожают нам! Да и как им не угрожать? В том сражении Феодосий выставил готов, которые пришли к нему просить мира, убежища, землю и пищу, спасения от гуннов! Он их приютил в обмен на помощь в своих войнах! И вот каким был его хитрый план — выставить их на передовую, в авангард! В том сражении пролилось много крови. Но десять тысяч готов погибли первыми, приняв весь удар армии Арбогаста на себя! Пока восточно-римские войска отсиживались за их голыми, окровавленными спинами. Пока Феодосий ждал, чтобы таким образом избавиться сразу от двух бед — и от Арбогаста, и от ненужных ему готов! А после этого Византия и Рим сколько раз обманывали Алариха! Суля приют у себя, обещая помочь, обещая денежные выплаты. Люди без земли, люди отчаявшиеся способны на многое! Я понимаю Алариха. Мы с ним дружны были всегда. Он и его люди страдали от недостатка воды и еды, гибли от болезней и эпидемий, скитались где придется, ночевали, где доведется. К собакам римляне относятся лучше, а тех, кому они пообещали дать кров, — обманули! Конечно, Аларих бросал свои войска то на Грецию, то на Северную Италию. Как еще достучаться? Его люди — не собаки! Да, я заключил федеративный договор, но собирался направить его войска в Иллирию, потеснить нашего восточного соседа. Я отозвал легионы из Британии и армию из Германии, я укрепил стены Рима. Разве я повинен в том, что узурпатор Константин захватил Британию и Галлию? Нам нужны войска Алариха! Разве римляне хотят сражаться в легионах? Где их былая смелость и мужество? Они изнежились! Они привыкли, что в войнах за них гибнут другие! Вот потому и заключаю союзы, что не хватает солдат. Вот и воинов Радагайса принял к себе, которые по праву — одни из лучших в моей армии! А мне кричат, что я — предатель! Пришлось уехать из Рима, если не сказать — бежать! Какой позор вам, граждане Империи!

Лаура слушала во все уши, глаза ее блестели: никто из знакомых родичей так не излагал мысли и не строил конструкции фраз, которые одна за другой набегали друг на друга, точно возводя монолитное, мощное строение.

— Откуда берется ваша сила? Кто ее источник? — проговорила про себя Лаура так тихо, что шевелились одни губы.

— Бог един, — тихо ответил Флавий, — он сметет прежние языческие суеверия со сцены истории.

— Возможно, — ответила Лаура, — но там, откуда я родом, о нем не слышали. Моя мать и родители моей матери, и ее родители, все, кого я помню и кого помнят мои родичи, — все поклоняются силам природы, у которых есть разные имена. Как я теперь узнала, у нас их зовут так же по-римски, как и наш язык…

— Да, твоя речь точно пришла из прошлых столетий, но с северным диалектом… Будто первые смешения с германской речью только-только воплотились в тебе. Будто не было этих веков вражды, нашего триумфа, потом нашего поражения, и, наконец, нашего сдерживания. Но ты, а значит, и твой род застряли в плену заблуждений! Новая вера восторжествует! Силой ее будет любовь!

— Пусть так, — исподлобья посмотрела девушка, точно укутываясь в плотный капюшон, — но воинственная и мудрая Минерва вела тебя по жизни, а теперь на челе твоем навис меч Марса. И я пришла сюда, чтобы дать свободу своему народу, спасти свою мать от гибели в подземном мире! Прояви свою любовь, непринятый сын Рима, расскажи мне, где искать то, что снимет с нас проклятье?

При каждом новом слове Лаура все понижала голос, под конец дойдя до шепота. Но этот шепот отзывался раскатами далекого прибоя в мыслях Стилихона. Он слушал его, точно взвешивая свою дальнейшую судьбу, судьбу Империи, судьбу всего, что было дорого.

— О бездна богатства Рима, неисповедимы пути Господни! — наконец проговорил он твердым голосом. — Кто я, чтобы мешать указу судьбы? Что ищешь ты, дитя, расскажи!

Лаура рассказала слово в слово, что ей говорил Моран. Флавий внимательно слушал, время от времени теребя бороду, но не перебивал девушку. Когда та закончила, он встал и заходил по комнате.

— Золотая булла, Публий Квинтилий Вар… — начал неспешно полководец. — Твой шаман не все знает. Ее история столь же длинна, сколь и легендарна. Говорят, этой буллой в форме сердца владел в свое время сам Октавиан Август. Вар был его фаворитом, его любимчиком, был все время при нем по долгу службы. В частности, в восточной кампании, в походах 20-ых годов до нашей эры, когда будущий"отец отечества"заключил мир с парфянами. Тогда-то Август и передал буллу Вару. Я встретил упоминание об этом в письменах… В 405 году по моему приказу были сожжены Сивилинны книги, этот пережиток язычества, дававший право пророчествовать не от Бога!

— Что же там было?

— Вся судьба римского народа, изложенная в стихах, — Стилихон побагровел, — вранье и глупости для незрелых умов!

— И что говорилось в письменах? — не отступила Лаура.

— Хотел бы забыть! Но не смог, даже когда огонь поглотил их. Я не хочу увидеть конца всего…

— Флавий, у нас мало времени, — Лаура прислушалась: за окном крики становились все громче, — было ли там что-то не о будущем, а о прошлом? Было там что о булле?

— Да, дитя, было там упоминание. Дословно я не помню, но смысл был таков… Погоди! Сейчас… Как же там? — Стилихон смотрел в одну точку на потолке, не шевелясь. — Да, примерно так, слушай:

"Римлянин гордый, взяв заложником нашего сына,

Взрастил его по подобию своему, обучил мастерству

Воина и хитрости политика, облек в одежды всадника,

Научил всему, что сам он знал. В знак дружбы даровал

Херуску буллу из золота, ту, что сам до возмужания носил,

Получив от Первого среди мужей, с растраченною силой".

— Вот строки, что запомнил точно, а дальше только расскажу. Булла эта — могучий талисман. Она была у Цезаря, она была у Августа. Кто разгадывает правильно ее смысл — получает невиданную власть, способную построить города и государства. До сих пор думаю порой: как ее использовали? Знаю, что после убийства Цезаря она попала в руки Кассия и Брута. С ними был и отец Квинтилия Вара. Октавиан Август всех разгромил и убил, но взял сына погибшего Вара к себе на попечение. Дал ему наместничество в Сирии, расположил и вручил этот талисман. Для чего он так поступил? Квинтилий Вар, в свою очередь, заручился дружбой молодого германца, будущего вождя херусков, Арминия. Помог тому стать начальником вспомогательных войск в римском легионе, получить гражданство! Подарил ему этот талисман, видимо, не поняв, чем обладал. В итоге Арминий предал его в лесах Германии, своей родины. Три легиона, огромная мощь римского орла, погибли в Тевтобургском лесу! Август после этого бился о косяк с криками:"Вар, Вар, верни мне мои легионы!"А сам Вар до начала сражения не верил в предательство коварного друга! Он заколол себя кинжалом, проклиная Арминия и его потомков. Как говорилось в письменах:"Да не увидеть им белого света, пока не искупят мой дар и не узнают цену предательства!"Видимо, эта булла и этот кинжал стали связаны между собой.

— Да! — глаза Лауры заблестели. — Обе вещи были у Арминия. Что с ним стало дальше?

— Пал от зависти своих же соплеменников. Они не простили ему воспитания у римлян и убили. А до того его беременную жену взяли в плен во время римской карательной экспедиции. Родила она в Риме сына Тумелика, который погиб тут в Равенне на гладиаторском поединке, не дожив и до двадцати лет. Говорят, он бился с кинжалом отца…

— Мне нужно найти его могилу!

— Гладиаторам редко выделяют отдельное место с эпитафиями. Но… он был, как никак, сыном вождя, пусть и вражеского. Может, поищи за городской чертой на севере?

— Да! — вырвался крик надежды. — А куда могла деться булла?

— Этого не знаю. Но ее сила покинула Италию, раз все рушится прямо на глазах! Угроза сейчас идет с севера, где самозванец Константин захватил Галлию, и с востока, где Аларих спасает свой народ от все сметающих гуннов. А Рим не может это понять! Боюсь, что будет поздно, когда я смогу донести это до императора и сенаторов! Север и Восток оживают. Где-то там ищи источник силы!

На далекой лестнице раздался топот ног, и через минуту вошел префект лагеря, третий по старшинству в легионе, отдал воинское приветствие и твердым голосом произнес:

— Магистр армии! В четвертой когорте опять раздор: готские и римские легионеры оскорбляют друг друга, гремя мечами.

— Опять? — Стилихон подошел к префекту вплотную. — Причина не в них, а в тех, кто их науськивает… Лаура, — обернулся он к девушке, но той и след простыл. — Куда она подевалась?

Лаура же, как только Стилихон отвернулся, отошла к стене комнаты, там, где было больше теней, и зашептала еле слышимые призывы. С каждым словом тело ее все более обесцвечивалось, переходя в градации, оттенки белого, серого и черного. Богатое римское убранство поблекло, точно на горящую свечу кто-то надел колпак, розовое тело и рыжая челка растворились в паутине пепельной стены. Наконец, к тому мигу, как Флавий обернулся, Лаура почувствовала, что взгляд на мир поменялся, окружающее расплылось, как во сне без цветов: резкость нарастала там, куда она смотрела и концентрировала внимание, но стоило ей задуматься о чем-то отвлеченном, как контуры переставали отражаться в реальности; так бывает, когда в напаренной ванной зеркало запотевает и трудно что-либо разглядеть, если не протереть его.

Лаура двигалась осторожно, по-кошачьи, ничего не задевая, выверяя каждый шаг, крадучись по самым темным уголкам просторной комнаты полководца. С задернутыми занавесями сделать это было просто. Хорошо, что префект лагеря отошел от двери следом за изумленным магистром.

— Куда она могла исчезнуть? Отсюда нет другого выхода! — Флавий Стилихон удивился и ликовал, как мальчишка: в его годы, после всего увиденного и пережитого, столкнуться, наконец, с чем-то новым, неиспытанным, — это дорогого стоит! — А ну-ка, Руфий, помоги мне отодвинуть этот шкаф! Это любопытно!

Лаура не стала дожидаться окончания розысков и побежала обратно теми же коридорами. Проскользнуть мимо орущих во всю солдатскую глотку мужчин было несложно. На свету вновь засверкала подшитая золотом палла. Капюшоном девушка все же укрыла волосы, стараясь не выделяться. Густая тень от каштанов скрыла ее от парочки любопытных глаз.

Домой она бежала с бьющимся сердцем. Этот день принес долгожданные первые ключики. Еще не ответы, но наметки! Как рассыпанное зерно приведет к амбару, так и эти зацепки, верила Лаура, должны вывести к желанным разгадкам!

Восторженная, пробежала она мимо столиков, поприветствовала управляющего такой улыбкой, что тот не мог не ответить тем же жестом, довольно причмокнув губами. Дверь своей комнаты девушка распахнула широко и лихо — так обвал каменных глыб одним махом срывается с горного кряжа. Но, в отличие от камней, несущихся дальше несмотря ни на что, Лаура застыла как вкопанная на пороге: Аврора сидела на краешке кровати, рядом с ней сидел худощавый юноша моложе ее и обнимал за плечи, а возле столика на стуле восседал настоящий красавец, словно герой древних мифов: великан, но стройный, подтянутый, с уложенными волосами, в тунике таларис, покрывающей ноги, расшитой золотыми стежками, с висевшим на поясе коротким мечом, с уверенным и в одночасье беспечным взглядом. Лаура еле выдохнула.

— А вот и наш пилигрим вернулся из странствий! — радостно вскрикнула Аврора, бросившись к подруге с объятиями. — Да ты проходи! — и она увлекла ее за собой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

¹ Лацерна — дорожный плащ с капюшоном

2

² Буккеларий — от лат. слова"buccella"(сухарь, кусок), насмешливое прозвище германских наемных воинов

3

³ Римская миля — примерно 1,5 наших километра

4

⁴ Ars ornatrix (лат.) — искусство украшения

5

⁵ Стола — женская римская одежда, похожая на широкое платье с короткими рукавами