Код Месины

Мария Энгстранд (2021)

Заключительная книга трилогии об Оресте, его сестре Электре, соседке и однокласснице Малин и пропавшей старшекласснице Месине. Охотившийся за астролябией и впавший в кому Эйгир — отец Электры и лидер тайного общества — внезапно исчезает из больницы. Месина приходит к Малин, чтобы заключить тайный договор. Девушки соединяют два фрагмента пергамента и узнают, что для работы астролябии нужна еще одна, третья часть. Орест взламывает закодированные электронные письма, получает доступ к секретной переписке между Эйгиром и Сообществом Свидетелей Странного и теперь в курсе каждого их шага. Шифры и секретные коды, азбука Морзе и голос в фонографе, подсказки в скале над рекой и в старинной усадьбе — все это помогает Оресту и Малин продвигаться вперед. Но можно ли доверять Месине? Как далеко в стремлении завладеть астролябией может зайти Эйгир? И успеет ли Малин спасти Ореста и Электру в роковой день — 30 апреля? Мария Энгстранд, придумавшая трилогию о шведских школьниках, которые разгадывают загадки прошлого в родном Леруме, сначала работала инженером и адвокатом. Но всегда любила сочинять истории. Со временем хобби превратилось в профессию. Писательница надеется, что ее книги помогают подросткам увидеть мир таким увлекательным, каким он и является на самом деле. Художница Полина (Dr. Graf) Носкова создала на обложке слегка таинственные образы главных героев, которые отражают одновременно загадочную и напряженную атмосферу трилогии.

11

Следующее утро мне особенно запомнилось. Никогда его не забуду. Настал понедельник, и все неожиданно оказались дома одновременно. Мама собиралась сесть и поработать, и папа тоже — он хотел заняться счетами, заказами и другими бумагами своей фирмы по выращиванию экоовощей, а потом починить стену рядом с балконными перилами, где образовалась большая трещина.

— Похоже, в земле происходят какие-то процессы, — сказала мама. — Вчера мне показалось, что весь дом затрясся! А ведь земля в этом году не промерзала…

Я слушала маму вполуха: дом и все такое — с этим папа с мамой сами разберутся.

Когда я пошла в школу, они всё еще сидели за кухонным столом. И помахали мне вслед через окно, а я послала им воздушный поцелуй, прежде чем пуститься пулей.

Когда живешь так близко к школе, как я, почти невозможно выйти вовремя. Чаще всего едва успеваешь к первому уроку, просто надо бежать чуточку быстрее, чем накануне.

Весь день я пыталась избегать Ореста. В школе это более или менее получалось: мы и так обычно делаем вид, что не знаем друг друга. А в конце дня я надолго задержалась у своего шкафчика, чтобы Орест точно успел уйти. Но, конечно же, он стоял и ждал меня в дальнем конце школьного двора.

Ни единого шанса удрать от него. А он тут же снова начал меня уговаривать.

— Перестань! — крикнула я. — Ты ничего не знаешь! Я тебе вчера даже пергамент не показала!

Но Орест не слушал. Он продолжал бубнить, что астролябия никак не может работать, что бессмысленно иметь дело с такими суеверными людьми, как Эйгир, которых невозможно убедить никакими логическими аргументами. С такими, как я, судя по всему, тоже!

Я пустилась домой почти бегом. Орест шагал следом. И тут нечего было поделать — в смысле, он ведь тоже шел домой!

Я шла вперед, не глядя на него, уткнувшись взглядом в асфальт под ногами. Но я слышала, что он идет рядом. Вот я перебежала улицу, не оглядываясь по сторонам, — скоро я буду дома и наконец-то избавлюсь от него.

И тут Орест крепко схватил меня за руку. Я подняла взгляд. Перед нашим домом стояла машина скорой помощи.

Кровь застыла у меня в жилах. В груди что-то оборвалось. Невозможно описать словами, что я почувствовала. Как будто у меня остановилось сердце. Как будто я умерла. Но я явно осталась жива, потому что могла видеть. И увидела, как открылась дверь и двое санитаров вышли с носилками. На носилках лежал папа, мой папа, но санитары бегом побежали к машине, захлопнули двери, а потом я услышала вой сирены. Ненавижу этот вой.

Орест оттолкнул меня к почтовым ящикам, чтобы мы не стояли на дороге, когда машина скорой помощи разворачивалась в тупике перед нашим домом.

Потом я увидела на крыльце маму. Она показалась мне такой маленькой, с совершенно белым лицом.

— Малин, — только и смогла выговорить она. Подбежала ко мне и крепко обняла. — Они приехали вовремя, — сказала она, и я заметила, что голос у нее дрожит. — Он упал… и сердце остановилось. Им удалось его снова запустить… теперь они отвезут его в больницу… отвезут его туда. Они приехали вовремя.

Ее трясло.

— Какая больница? — спросил Орест. Он отпустил мою руку, когда мама обняла меня. Теперь я почувствовала, как он достает у меня из кармана мой телефон.

— Восточная, — коротко ответила мама.

— За руль сейчас лучше не садиться, — сказал Орест маме. И вызвал такси.

Я мерзла: боже, до чего мне было холодно! Мы с мамой сидели рядом на заднем сидении. Не произносили ни слова, но мама схватила меня за руку и сжала крепко-крепко. Рука у нее была такая же холодная, как и у меня. Такси катилось по серому унылому шоссе. Мимо большого цветочного магазина, который так любил папа, мимо крутых склонов гор в Партилле, мимо закрытого торгового центра, серых бетонных виадуков. Когда такси остановилось на парковке у больницы, я буквально вывалилась наружу. Казалось, ноги у меня стали ватными.

Не очень помню, как мы добрались до места. Но, ясное дело, мама нашла какую-то стойку информации, спросила про папу и отыскала нужное отделение. Знаю только, что мы долго сидели в коридоре, я и мама.

Сидели, прижавшись друг к другу и держась за руки, не в силах говорить. Я слышала, как стучит мое сердце: тук-тук, тук-тук, — так что отдавалось в ушах и давило в груди. Тук-тук.

Когда прошла целая вечность или даже две, к нам вышла женщина в белом халате. Положив руку маме на плечо, она сказала, что опасность миновала, все хорошо, его состояние стабильное. И я почувствовала, как мама буквально осела. Так странно: ведь стало лучше, а она как будто еще уменьшилась… и расплакалась, и врач несколько раз погладила ее по плечу, а я испугалась, что поняла что-то неправильно. Разве врач не сказала, что опасность миновала? Тогда почему мама плачет?

Потом нам разрешили войти в палату к папе. Он лежал в кровати с кислородной маской на лице. Его почти невозможно было узнать — маска скрывала практически все лицо. Но его рука лежала на покрывале, и я крепко сжала ее. В эту минуту он открыл глаза, совсем ненадолго. Заметил меня — я в этом уверена — и подмигнул мне. Потом снова закрыл глаза. Рядом с ним стояла такая машина, которая рисует на дисплее кривую, обозначающую удары сердца. «Пип-пип-пип», — пищала машина. Вверх и вниз, вверх и вниз, снова и снова рисуя кривую.

Вечером мы уехали домой. Папа упал с балкона, но чудесным образом ничего не сломал, только получил сотрясение при падении. Врачи считали, что сердце остановилось не от падения. Наоборот: они подозревали, что он упал из-за проблемы с сердцем. А эта проблема, по всей видимости, вызвана инфекцией. Самая обычная простуда — с той только разницей, что она попала в сердце и каким-то образом помешала работе папиного кардиостимулятора, следящего за сердечным ритмом. Они сказали, что оставят его в больнице на пару дней для наблюдения.

В ту ночь я спала в папиной постели, рядом с мамой. Там все пахло им.

Я не хочу, чтобы папа снова всерьез заболел, папа, я не разрешаю тебе болеть!

Всего несколько часов назад я больше всего на свете желала, чтобы Орест изменил свое мнение. И даже надеялась, что астролябия поможет. Как глупо. Сейчас я хотела лишь одного — чтобы папа поправился.