Ноилениум

Мария Шкурцман

На улицах Санкт-Петербурга разворачиваются мистические события, которые увлекают за собой программиста Александра Чернецова. Неожиданным образом судьба города оказывается в его руках. Какое решение примет герой, и какую цену за это придётся заплатить, вы узнаете в фантастическом детективе «Ноилениум».

Глава 4

Фамильные тайны.

Старый дом с укоризной смотрел на владельца облупившимися окнами. Саша толкнул калитку, пытаясь стряхнуть чувство вины. Нехотя, с жалобным скрипом, она распахнулась и впустила его. Облетевший сад и дорожка устланная листвой привели к крыльцу, как к храму. Только здесь был храм его воспоминаний. Храм его детства.

Он почти видел себя мальчишкой. Видел бабушку, накрывающую стол белоснежной скатертью. Вот она приносит блюдо с пирогами, затем кувшин с киселём и малину в хрустальной розетке. Над лакомством кружат осы, а Сашка бегает вокруг бабушки, едва не снося её с ног.

— Санька, не бегай! Мокрый уже как мышь церковная, — ворчит она. — Угомонись и вымой руки. И когда я научу тебя вести себя, как подобает Чернецову?

— А кто такой Чернецов?

— Ты и твой отец, и дед, и прадед, и прапрадед.

— Им тоже нельзя было бегать?

— Не задавай взрослым детские вопросы.

— Почему?

— Потому что ни один взрослый тебе на них не ответит.

— Почему не ответит? И почему если год бывает круглым, он не может быть квадратным?

— Александер, не порть мне нервы! Не то придется заняться твоим воспитанием. Ты обязан вести себя подобающим образом и точка. Нет в человеке твёрдого принципа — нет и жизненного стержня. У Чернецова такого быть не может, понял?

Сашка насупившись, кивнул. Он понял, что ничего не понял и бубня под нос шёл мыть руки к цинковому рукомойнику…

Что-то тяжёлое и холодное упало на лоб. Саша вздрогнул. Всего лишь капля с яблоневой ветки. Дождя уже не было, но сырость оставшаяся от вчерашней непогоды пробудила от детских грёз. Он наконец-то открыл входную дверь и спёртый воздух дохнул в лицо. Сколько времени не был он здесь? Он и сам не помнил.

Неторопливо отсчитывая шаги Саша миновал тёмное пространство длинного коридора. Затем прошёл в гостиную и поднялся наверх по лестнице. Здесь было ещё мрачнее чем внизу, но на чёрном полу под полуоткрытой дверью детской комнаты плясали странные едва уловимые синеватые блики. По спине пробежал холодок. Казалось, во всём мире остался лишь он и этот дом.

Почти на ватных ногах Саша вошёл в детскую. Всё здесь было по-прежнему. Лишь время оставило неизгладимый след на вещах, которые тонули и растворялись в сыром полумраке. Он осмотрелся, но не нашёл ничего, что могло бы искрить или светиться. Возможно, зрение обмануло его из-за излишнего напряжения и пережитого стресса. Больше в таинственной комнате оставаться не хотелось и обуреваемый суеверными мыслями Саша спустился вниз. Тут ему пришло на ум, что много лет назад бабушка хранила деньги и документы в банках с крупами и неплохо бы проверить: вдруг что-то осталось. Ведь в доме ничего не менялось с тех пор, как не стало Маргариты Вульфовны. Саша практически не пользовался дачей.

Скупой свет на кухне пробивался сквозь узкое окно. Саша пробежался взглядом по заплесневшему буфету, по шкафчикам со старой посудой и бутылями в паутине. Потом он принялся открывать дверцы наугад в надежде отыскать что-нибудь интересное и так увлёкся этим занятием, что ничего не слышал и забыл о времени. Неожиданно за спиной кто-то вежливо откашлялся.

Саша вздрогнул и обернулся. На него в упор смотрел незнакомец. Мужчине было что-то около шестидесяти лет. Благородная седина и недешёвый костюм намекали, что на дачу забрёл не простой любопытствующий. Мужчина вновь прокашлялся, словно смутившись создавшимся положением и произнёс:

— Прошу прощения. И в мыслях не было шпионить за вами. Я здесь по сугубо деловым соображениям. Мне необходимо побеседовать с владельцем этого дома. Если память меня не подводит, это вы и есть. Так ведь?

— Я и есть. Александр Чернецов. С кем имею честь говорить?

— Фессель Борис Вениаминович. Адвокат. Вот, держите визитку, — и мужчина протянул Саше чёрную визитку с золотым текстом, украшенным завитушками и большой глазастой птицей.

— «Сова»?

— Да-да, друг мой. Именно так называется моя контора. Сова очень мудрое пернатое. К примеру, у неё есть привычка селить в своем гнезде маленькую змею. Птенцы дерутся с ней за добычу, которую приносят взрослые совы. Это помогает им расти сильными и ловкими. Держу пари, вы этого не знали.

— Не знал. Однако было бы неплохо также узнать, чем обязан вашему визиту.

— Ах да, конечно. Простите стариковскую болтливость. О совах я мог бы рассказывать часами. Право слово, любопытнейшие создания. Но к делу! Видите ли, моя дача здесь неподалеку, а дочка вот замуж собралась. Вы спросите какое вам дело до чужих свадеб? Так вот она, знаете ли, в положении. Кто поймет нынешнюю молодёжь: женятся, чуть ли не на пороге роддома. Но оставим это. Главное, что у меня будет внук, а ребёнку нужен свежий воздух, простор. И я хочу преподнести им в подарок солидную дачу. А ещё желательно, чтобы молодые заглядывали ко мне время от времени, поэтому лучший вариант — дом поблизости. В городе-то, как мы все встречаемся? От случая к случаю. Всё дела нас вертят да жарят, как дичь на вертеле… Мог бы я конечно и свой дом предложить, да только мне самому порой требуется отдых и тишина. Личное пространство, так сказать. Так зачем мешать друг другу, если можно всё сделать красиво? Ваша дача прозябает в пустоте уж сколько лет. Но дом большой, добротный. Раньше на совесть строили. Ремонт организую и здесь снова будет кипеть жизнь. Смотрю: машина стоит у ворот, дверь открыта. Дай, думаю, наведаюсь и надо же как повезло. Самого хозяина встретил. Судьба… — многозначительно вздохнул адвокат.

— Простите, Борис Вениаминович, понимаю ваши обстоятельства, но на тему продажи не размышлял. Заехал исключительно из чувства ностальгии.

— Молодой человек, вы говорите смешные вещи! Скажу, как опытный адвокат: если недвижимость стоит без дела, ветшает и рушится, это ваш личный убыток. А вам, судя по всему заниматься домом недосуг. Вы же себя обворовываете. Ностальгия?! Она превратится в кучу хлама, а я из этого дома сделаю конфетку. Да и все эти легенды, которые кружат здесь и о которых любят посудачить старожилы… Сказки конечно, но должно быть неприятно. И оно вам надо? — осторожно поинтересовался адвокат.

— Какие легенды?

— Как?! Вы ни разу не слышали трагическую историю о ваших предках и этом доме? — деланно изумился Фессель.

— Ни разу, — подтвердил Саша.

— Ну что ж… Если пригласите меня в гостиную, готов взять на себя столь сомнительную миссию и поведать вам кое-что из этих россказней. Что из этого правда, а что — вымысел, решайте сами. Всё-таки странно, что вам ничего не известно. А с другой стороны… Вы ведь были ребёнком. Возможно и не стоило мальчишке забивать голову болтовнёй досужих тётушек.

— Проходите, Борис Вениаминович. Вы меня заинтриговали, — махнул рукой в сторону гостиной Саша.

Это была достаточно длинная комната с высоченным потолком и огромной люстрой, покрытой теперь грязной тряпкой. Стены, обитые гобеленами, давно находились в плачевном состоянии. Саша точно помнил их первоначальный тон: голубой с серым ажуром. Но непосвящённый человек ни за что бы об этом не догадался. Побитые молью бархатные шторы свисали под тяжестью пыли и времени. Выцветший ковёр казалось вот-вот рассыплется от шагов вошедших. Саша снял чехлы с двух кресел и устроившись в неприятной сырости одного из них предложил Фесселю сделать тоже самое:

— Присаживайтесь, пожалуйста. Извиняюсь за неудобства. Наверное, стоило поговорить во дворе или в машине, но вы сами предложили гостиную. Итак, слушаю вас.

— Не извиняйтесь. Здесь вполне комфортно. Я расскажу то, что помню сам. Хотя кое-что мог запамятовать, уж не обессудьте. В те годы, когда ваша бабушка Маргарита Вульфовна была молодой женщиной, я ещё под стол пешком ходил. Супруг Маргариты, ваш дед Пётр Чернецов слыл серьёзным человеком среди дачников. В посёлок наведывался редко. Да и стоило ему задержаться здесь, как на дороге появлялся автомобиль ЗиС, доступный в те годы лишь избранным и увозил его в неизвестном направлении. На первых порах болтали даже, что Чернецов имел отношение к КГБ. Однако я уверен, что это были лишь домыслы.

— Действительно, домыслы. Моя бабушка рассказывала, что дед был политзаключённым. Думаю, ей были хорошо известны все обстоятельства. И если это то, что вы собирались мне рассказать, то…

— Не торопитесь, молодой человек. Это всего лишь начало истории. Ваш дед действительно был арестован здесь, в этом доме. Но вряд ли кто-то доподлинно сообщит вам реальную статью, по которой он был осужден. Ведь после этого инцидента стали всплывать необычные факты биографии Петра Чернецова. Заговорили, что на самом деле ваш дед был крупным учёным. Правда не таким, о которых пишут в газетах, а таким, о которых известно лишь небольшому кругу высокопоставленных лиц. Обывателю его труды были недоступны. Одной из таких секретных работ оказалась исследовательская экспедиция в Арктику. В советские годы с ней носились, знаете ли. Это сейчас не ценят ничего: ни природные ресурсы, ни честь страны, — печально заметил адвокат. — Но не будем отвлекаться. Так вот, якобы во время этой экспедиции случилось нечто из ряда вон выходящее. Ходили слухи, что ваш дедушка, уж простите, оказался неблагонадёжным человеком. Из-за него, дескать, провалился весь проект и погибли люди. За это он и лишился свободы.

— Откуда же местным сплетникам стало известно о секретном исследовательском проекте, если даже в газетах о таких не писали? — поинтересовался задетый за живое Саша.

Фессель развёл руками в ответ:

— Ну вы же понимаете, как это обычно бывает: кто-то что-то услышал, приукрасил, передал другому. В Лисий Хвост до и после ареста вашего деда неоднократно наведывались люди в штатском. Вели долгие расспросы. Возможно сами и забросили эту информацию. Потом правда всё поутихло. О дальнейшей судьбе Петра мне неизвестно. Но почти уверен, что стены с колючей проволокой за которые его сослали, были слишком прочны, чтобы их можно было преодолеть. Я прав?

— К сожалению, да. Мой дед умер в заключении.

— Жаль, очень жаль. Возможно освободившись, он бы сумел отстоять свою честь, да и от других бед предостеречь семью. Понимаете, с Маргаритой из-за этих самых сплетен мало кто дружил. Здоровались вежливо, на погоду жаловались, но и только. А вот матушка моя, Амалия Карловна, была вхожа в ваш дом. Да и Маргарита к нам заглядывала на чай. Моим родителям когда-то хватило ума разглядеть в Чернецовых порядочных людей, но дружба эта стала причиной большого скандала, после которого неприятности на наши семьи посыпались, как из рога изобилия. Вы наверное знаете, что у ваших бабушки и дедушки было двое сыновей? Ваш отец Василий и его старший брат — Валерий. Вот с ним и вышла история.

— Я знаю, что мой дядя погиб много лет назад. Сам не видел его никогда. Только на старых снимках.

Борис Вениаминович глубоко вздохнул и спросил:

— Вы не возражаете, если я закурю? Вообще-то, доктора не рекомендуют, но я себе иногда позволяю. В особых случаях.

Саша не возражал и следующие несколько минут Фессель задумчиво курил, словно обдумывая что-то и собираясь с мыслями. А затем продолжил:

— Обстоятельства гибели вашего дяди не совсем ясны, Саша. По сути и полной уверенности не было, что Валерий погиб. Но по истечении стольких лет уже нет поводов сомневаться в этом.

— Мне говорили, что он утонул, когда рыбачил.

— Да, конечно. Это я сейчас с позиции адвоката смотрю. Простите, профессиональное. Но не будем бежать впереди паровоза. Когда всё произошло Валерию было что-то около восемнадцати лет. Молодой человек он был привлекательный и что греха таить, пользовался этим. Моя старшая сестра, Майя, увлеклась им безумно и вскоре сообщила родителям, что месяцев этак через семь — восемь, они станут бабушкой и дедушкой. Разразился вселенский скандал. В конце концов отец, привыкший действовать решительно, схватил сестру за руку и потащил к Маргарите. Та услыхав новость, попросила моего отца пройти в кабинет для разговора. Именно тогда выяснилось крайне неприятное обстоятельство: оказывается, Валерий страдал каким-то психическим расстройством и Маргарита каждый год вынуждена была привозить его сюда из Питера на весь дачный сезон. Дело в том, что в тёплое время года он имел привычку уходить из дому и бродить днями и ночами по городу. А Лисий Хвост в ту пору был очень обособленным посёлком и Валерий каждый вечер неизменно возвращался ночевать домой. Для Маргариты это было главным. О его амурных делах она не знала или делала вид, что не знала, но в итоге, против брака Валерия и Майи не возражала. Сказать, что отец был взбешён этой информацией, значит не сказать ничего. С того дня мои родители прекратили все отношения с вашей бабушкой. Но сестра, как заговоренная грезила о несостоявшемся женихе и прерывать беременность наотрез отказалась.

— Печально, — вздохнул Саша. — Что же было дальше?

— Дальше мои родители оставили Майю донашивать ребёнка здесь, скрываясь от посторонних глаз, чтобы питерские родные и знакомые не знали о постыдной ситуации. Тогда, знаете ли в подоле принести было бесчестьем для всей семьи. Майя родила дочь прямо на даче и назвала девочку Розой.

— Розой?

— Именно. Она впоследствии жила в вашем доме.

— Как она оказалась у нас? — изумился Саша.

— Дело в том, что Валерий, вскоре после скандала между нашими семьями, погиб. Подробности мне неизвестны. Знаю лишь то, что знают все — утонул. Деревенские мальчишки видели, как его лодка перевернулась, после чего он так и не выплыл. Однако сколько не искали тело — не нашли. До сих пор поговаривают, что он ходит призраком по этому дому ибо не может найти успокоения. Кое-кто даже брался утверждать, что видел здесь по ночам странные огоньки и тому подобную ересь. Однако это не больше чем болтовня, вы же понимаете. Моя сестра, родив дочь и наконец осознав в какую пропасть себя завела, начала пить от безысходности. Почти всё время она проводила на даче с Розой. А потом, когда пьянство окончательно лишило её материнских чувств, она оставила девочку в посёлке и уехала в Питер. К превеликому сожалению, пьёт по-прежнему. Я купил ей однушку в Кировском районе. Пытался лечить, но тщетно. Жизнь сестры оказалась перечёркнута. Майя так и не смогла направить её в нужное русло. А ведь талантливая девочка была. Знала немецкий, английский, даже суахили учила. Музицировала великолепно… — Борис Вениаминович закрыл влажные глаза, предаваясь воспоминаниям.

— А Роза? — напомнил Саша.

— Роза… Я не был с ней дружен и даже чурался её, каюсь теперь в этом. Родители платили местной пожилой паре и они присматривали за девчонкой. Ваша бабка тоже помогала: деньгами, одеждой, книгами. Затем, когда Маргарита состарилась, Роза ухаживала за ней из благодарности. А с нами племянница дел иметь не хотела, ведь родная мать бросила её, а моим родителям, она была как бельмо на глазу. Я ничего не знаю о её жизни после отъезда из Лисьего Хвоста.

Судя по всему, адвокату ещё не было известно об убийстве племянницы, а сообщать ему данную новость совсем не хотелось, поэтому Саша произнёс, будто между прочим:

— Я всегда думал, что Роза наша дальняя родственница. Седьмая вода на киселе, как говорят. Оказывается — моя двоюродная сестра…

— Да, Саша. Мы с вами родственники в какой-то степени. Родители запретили общаться с семьей Чернецовых в те годы. Однако я считаю, что лично вашей или моей вины в произошедшей истории нет. Майя должна была думать, прежде чем решаться на такие отношения. Думать не только о себе, но и об отце с матерью.

— Действительно, очень грустная история.

— Вот видите. Так зачем вам дом со столь тяжелой аурой? Судя по всему, вы и сами это ощущаете, раз фактически не бываете здесь.

— А вам?

— Что мне?

— Зачем вам дом со столь тяжёлой аурой?

— Ах, мне то зачем, — адвокат рассмеялся. — Я деловой человек и не суеверен. Эта история меня затрагивает слабо. Разве что, Майю. Но мы редко общаемся и ей давно всё безразлично. В компании Бахуса, знаете ли, свойства предметов и событий теряют свою остроту. Моя дача находится близко от этого дома и мне удобен этот вариант. Только и всего. Назовите вашу цену. Уверен, мы договоримся, по-родственному, — и адвокат вновь обаятельно улыбнулся.

— Откровенно говоря, я не готов к разговору о продаже и тем более, не готов назвать цену. Слишком много информации. Мне надо всё обдумать.

— Да-да, конечно. Я не тороплю вас. У вас есть моя визитная карточка. Найдёте меня, когда всё решите, — и адвокат вопросительно заглянул в глаза, как бы ожидая получить в ответ координаты Саши.

Но Чернецову торопить события не хотелось и он встал, давая понять собеседнику, что разговор окончен. Борис Вениаминович тоже поднялся, принёс тысячу извинений и был таков. Сквозь грязные стёкла гостиной Саша увидел роскошный чёрный «БМВ» за руль которого сел адвокат и уехал, посигналив на прощание.

Всю дорогу до Питера Саша в полуха слушал нытьё Елены Дмитриевны, мамы Людмилы. Жаловалась она на всё подряд: на здоровье, на соседей, на Люсечку, ставшую, по её словам, излишне нервной и плаксивой, и так далее до бесконечности. Люда, всё ещё переживая обиду, постоянно смотрела в окно.

Но Сашу не волновало, ни нытьё первой пассажирки, ни задетое самолюбие второй. Он думал о своей бабушке, о Маргарите Чернецовой. Как много фамильных тайн скрывала она от него?