Сон в летнюю жизнь. Повесть. Перевод с чешского

Мария Червинкова-Ригрова

Имя чешской писательницы Марии Червинковой-Ригровой (1854—1895) главным образом осталась в истории мирового искусства прежде всего как автора двух известных миру опер Антонина Дворжака. Её перу принадлежат несколько повестей, а также литературоведческие записки и мемуары.В книге использованы иллюстрации и работы чешского художника Карела Шимунека (1869—1942).

***

Пан советник беспокойно шагал по комнате, время от времени останавливаясь и поглядывая в окно. Крупные капли дождя на оконном стекле мутно отдаляли горизонт, а меж тем начало смеркаться.

— Что-то долго не идут…

Пан Ондржей оторвал глаза от газеты.

— Долго, — медленно проговорил он, смахивая пепел со своей сигары и задумчиво наблюдая за колечками дыма.

Братья не были похожи. Разве что очертаниями лиц, с выступающим лбом и прямым носом, но всё же отличались родовым сходством, хотя и далеко не всем заметным на первый взгляд.

Пан советник был коренастым человеком среднего роста, которому уже стукнуло шестьдесят, однако его выправка, горящий взор и свежий цвет лица вводили в заблуждение в противовес его лысеющей голове и седеющим бакенбардам. Естественную живость его движений, как и темперамент, приправляла лишь некоторого рода торжественная, не слишком суровая серьёзность, что вошло в многолетнюю привычку, наложив своеобразный отпечаток на всю его манеру держаться, что отражалось и на его лице.

В тот момент тёмный взгляд из-под густых бровей пана советника упал на накрытый стол и живо сверкнул от радости, в то время как иссиня—голубой взор пана Ондржея оставался задумчивым и мечтательным. То был взгляд человека, погружённого в свои помыслы, тот смотрел на один мир, а видел совсем другой, взором обращённым скорее внутрь.

В его светлых волосах лишь кое-где можно было заметить проседь. Не слишком примечательная внешность всё же менялась с каждым движением тела или при простом наклоне головы, сливаясь с движением кресла-качалки, так часто делают люди, не привыкшие жить по своей воле.

— Я ещё не сказал тебе, Ондржей, что получил приглашение от жены фабриканта, — сказал пан советник, — Лидушка на последнем балу произвела фурор — полный фурор. Всегда знал, что эта девушка будет иметь успех у мужчин — как огонь! Опять же, наша, из Дубкова, а когда ты, старый суслик, уже выползешь из своей из норки, с дамами познакомиться, себя показать, а?

Робкая, слабая улыбка скривила лицо пана Ондржея.

— Вряд ли смогу, — тихо отозвался он.

Советник проницательно взглянул на него с усмешкой:

— Ты боишься, прямо как новобранец перед призывом, что твой степенный деревенский уклад нарушить женское щебетание, — Но подожди… Кажется… Уже идут!

И уже через пару мгновений гостиная наполнилась добросердечными приветствиями шумного общества. Так стало уютно в этой светлой, большой гостиной, простой, полной удобства, где каждый уголок дышал заботой женской руки, и где сияющий подвесной светильник мягко освещал богато накрытый стол.

Советник торжественно уселся во главе стола, посадив Ольгу справа от себя, и принялся оживлённо беседовать с девушкой в основном о своей дочери Лидушке, выражая гостье искреннюю благодарность за всю заботу и любовь, которую та подарила его чаду.

— Мы в долгу перед Вами, барышня, в большом долгу, надеюсь, наша дружба всё покроет!

Ольга признательно взглянула в его глаза, ответив на любезный взгляд:

— Я у Вас счастлива, как у родных!

— Так и должно быть, барышня Ольга!

— А! Вот наконец и пан священник! — воскликнула пани Махова, приветствуя статного, высокого человека со сверкающим чёрным взглядом и сединой в волосах.

— Вот наш священник, барышня, — представил пан советник, — Ему нет ровни на зайцев и на слово Божие!

— Что ж ты с ходу дамам пастора представляешь? — пожурила хозяйка, — Это деревенский обычай, барышня, а пан советник иногда забывает и не следит за своей речью.

— А что я сказал? Это — лучший проповедник.

— А кто не слушает проповеди?

— Отличный охотник!

— Обратите внимание, барышня, что слова его не лишены зависти, — сам-то зайца из под носа не раз упускал!

— Ну, ясно! — усмехнулся пан советник, — А теперь скажите нам, почему так долго не навещали нас?

— Задержался с доктором. Тот попал под проливной дождь в открытой коляске и заехал ко мне сушиться.

— Почему к нам не привели? — спросила пани Махова.

— Предложил — отказался.

— Жаль, — я бы показала ему нашу Барчу. У неё рука болит, — отозвалась пани Махова.

— А если бы приехал, то они с папой весь вечер спорили бы о политике, — сказала Лидушка, — И нам бы пришлось слушать бесконечные, пространные пояснения слов министра, что тот сказал или не сказал, подумал или не подумал, сделал или не сделал, или о том сколько и каких у нас войск, а ещё больше, кто на кого пошёл или кто кого побил…

— С доктором уже наговорились, — сухо отозвался пан советник.

— Да, он немного вспыльчив, а порой его взгляды слишком высокомерны, — сказал священник, — Я немного уклонялся от споров с ним, потому что я знаю, все они заканчиваются беседами о политике…

— Ох уж эта политика! — отмахнулся пан советник, — Когда он уже оставит свои мнения при себе! Пан доктор, — продолжил он невозмутимо, — Довольно редко бывал у нас последнее время. Уже целый год у нас не был, а по мне так может и не являться совсем! — прибавил он, чеканя последнее слово.

— Слышал, люди теперь воздерживаются, — поинтересовался пан священник.

— Пожалуйста, не удивляйтесь, — отозвалась пани Махова, — Это местные болтают. Люди любят рассуждать о том, что их не касается.

— Кому ведомы сердца людей, — ответил пан священник, — Кроме Господа.

Пан Ондржей, что уже давно сидел молча, вдруг поднял взгляд:

— С ним точно обошлись несправедливо.

Советник пожал плечами:

— Может быть, но кого только теперь не компрометируют…

— Доктора скомпрометировали, папа? — спросила Лидушка.

— Вы только посмотрите! Всё надо знать?

Лидушка, поняв отцово наставление, смолкла. Но через минуту шёпотом спросила своего соседа дядюшку Гудроева, который, однако, оскорбил ее односложным ответом.

— Сегодня доктор поведал, — продолжал пастор, — Что сюда приедет его племянник. По его просьбе и просьбе доктора ему предоставили место в карловицкском суде.

— Какой племянник?

— Пан Веселы — сын адвоката из Праги

Лидушка заслышав это имя, наклонилась к Ольге и зашептала ей на ухо:

— Помнишь, Ольга, я говорила — это тот мой поклонник.

— Ах, помню, пан Веселы. Хорошо знаком с его отцом, — сказал пан советник, — Ну теперь Карловицким барышням будет новый напарник на танцах и новая забота.

— А что, папенька. в Карловицах не намечается ни одного бала? — спросила Лидушка.

— Намечается лишь академический.

— Уже сейчас не терпится повеселиться!

— А я бы посоветовала никуда не торопиться, — отозвалась пани тётя.

Лидушка с изумлением взглянув на тётушку, на устах которой уже притаилась шаловливая улыбка, воскликнула:

— Да знаю я свою добрую тётушку! Конечно, мы поедем, да ещё и Ольгу с собой возьмём!

— А теперь давайте выпьем за здоровье нашей дорогой гостьи! — воскликнул пан советник, — Налейте нам «Мельничины»¹!

— Итак, барышня Ольга, — поднял он свой бокал, — Чтобы Вам всегда было хорошо у нас, и чтобы мы навсегда остались добрыми друзьями!

Ольга взволнованно оглядела лица вокруг, излучающие сердечное тепло и свет, струившиеся ей навстречу, что ей показалось, именно здесь и есть её тихий приют, где она смогла обрести тепло семейного очага на всю оставшуюся жизнь.

Примечания

1

Моравское белое вино.