Фанфаровый фарфор

Мария Фомальгаут

…Луна, которая упала с неба на городскую площадь, разбилась на тысячи осколков, лежала вот таким расколотым циферблатом, и в каждом осколке вертелись стрелки часов, показывали одно и то же время. Если наклониться, можно было увидеть себя – но не настоящего себя, а себя в прошлом или в будущем, поэтому туда никто не заглядывал…

Ддддо-о-о-о-о-о-о-о-о-ом-м-м-м-м-м-м-м

У меня есть… э-э-э… м-м-м…

…попробую еще раз.

У меня есть…

…э-э-э…

Нет, не так, ну-ка, собрался, сконцентрировался, и —

У меня есть…

…тьфу ты черт, не получается, сознание отказывается выдавать слово, я точно помню, что должно быть какое-то слово, но, черт возьми…

Короче, у меня есть.

Это.

Вот это самое.

И это хорошо.

Большое, в него можно войти, и можно из него выйти, и можно быть в нем, а можно быть не в нем (тоже для этого есть какие-то слова, в упор не знаю), и там, в нем, хорошо, там теплее, там есть мягкое, на чем можно спать, там можно сидеть у тепла, и… что-то поглощать, приятное что-то, опять ничего толком не вспоминается…

…а вот.

Что-то гулкое, что-то ударяющее, а потом гудящее, что-то воющее… и не так — сначала удар, потом вой, потом гул.

Ддд-о-о-о-о-м-м-м-м-мм…

Вот так.

Да.

У меня есть д-до-о-ом-м-м.

И это хорошо.

Завариваю что-то терпко пахнущее, вспоминаю — каф, нет, не каф, — кооф, вот это, горькое, сюда надо сугар, и это вот, белое, и размешать, и будет хорошо. И еще чтобы вот это розовое с белым шкворчало на черном и круглом, и еще шкворчало с желтой сердцевиной, вот как здорово, красота какая.

И так хорошо. Чтобы хрустело на металлических зубцах, потом на моих зубах, это я уже на веранде, где за ступеньками крыльца начинается что-то трещащее, нет, это название у него трещащее — т-р-р-р-ава. Тр-тр-тр-трр-р-рава.

А дальше темный туман, нехороший какой-то туман, непривычный, все остальное привычное до черта, а это первый раз. Допиваю кооф, выбираюсь на траву, и дальше, в туман, сам не знаю, зачем — должно же там быть хоть что-то. Ничего нет, тьма обступает, как-то нехорошо обступает, что в двух шагах от дома я уже не вижу пальцы вытянутой руки, и сам дом (ддо-о-ом-м-м-м), становится почти неразличимым. Мне страшно, я отступаю назад, в тра-тра-траву, смотрю на фонарь у крыльца, осторожно снимаю фонарь с крючка, снова иду, подсвечиваю себе путь — уютное янтарное сияние беспомощно спотыкается о темноту.

Я так не хочу, я хочу, чтобы что-то было там, за воротами дома, я помню, что что-то должно быть — хотя никто не говорил, что за воротами дома что-то бывает.

А я знаю.

Должно быть.

Тьма не сдается, я тоже не сдаюсь, я настаиваю, — должно быть, должно, вот потому что… Туман отступает совсем немного, выпускает несколько голых деревьев, какими они бывают по осени. И новое слово из ниоткуда, звенящее, шелестящее — осень…

Должно быть что-то еще.

Понять бы еще, что именно — что-то, нет, не понимаю, проклятущая память не подсказывает мне, — я не знаю, я только чувствую, что должно быть еще что-то, вот тут, вокруг меня, но почему оно должно быть, кому должно, что именно — я не знаю ответа. Только какая-то смутная неясная тоска, тоска от того, что чего-то нет…

Это неправильно, говорю я себе.

Неправильно.

Потому что…

…потому что просто… неправильно…

Не-дом, говорю я себе.

Нет, не так.

Другой дом.

Чужой дом.

Жуткое сочетание, несочетаемое, пугающее, как дом может быть не моим, чужим, другим, — да никак не может, это же дом, дд-о-о-ом-м-м-м…

А вот может.

Вот этот, свет которого я вижу вдалеке, с моей веранды, даже отсюда могу различить два этажа, мансарду, свет в окнах.

Иду. Если это можно назвать иду — по пустоте, не чувствуя под собой опоры, шаг за шагом, боясь упасть в пустоту, в никуда, в ничто. Дергаю дверцу калитки — дверца не поддается, и что-то подсказывает мне, что она не откроется, что мне туда нельзя, что это вот — с мансардой и уютным двориком — не для меня, и даже деревья снаружи забора не для меня.

Чужой.

Я еще не понимаю толком, кто чужой, но — чужой.

Он.

Вон там.

Кто, кто, спрашиваю я свою память — и не нахожу ответа, память молчит, давится сама собой.

Но — он.

Но — вот так.

И проще всего сделать вид, что ничего не происходит, ничего не изменилось, подумаешь, он, ну и что, что он, мало ли, какой там он… И понимаю, что не получится сделать вид, что ничего не произошло, что я должен что-то сделать, приблизиться к нему, и…

…и…

…черт возьми, хоть бы знать, что — и…

Иду к нему, (к другому! К чужому!) ближе, ближе, шагаю по пустоте, чуть расчерченной на очертания каких-то камней под ногами, — останавливаюсь, не доходя несколько шагов, я смотрю на его спину, я не хочу, чтобы он оборачивался, я не хочу…

Хруст под ногами.

Ветка.

Я вижу его лицо, его…

…черт, а это, оказывается, больно, когда видишь другие глаза, это больно, когда — глаза в глаза, это обжигает. Он тоже отводит взгляд, ему тоже больно.

Я понимаю, — мы умеем обжигать глазами.

Не отворачиваться.

И не смотреть в глаза.

А так. Слегка. Смотреть, и в то же время не смотреть. Подходить, и в то же время не подходить. Все в каких-то полутонах, на какой-то неуловимо тонкой грани между — уйти прочь и подойти слишком близко.

Еще два шага.

А потом нужно раскрыть рот, вот это я понимаю — раскрыть рот, вот так, а потом… а потом закрыть… или нет, не закрыть, что-то другое, что-то… вдохнуть… выдохнуть… и не просто выдохнуть, а как-то…

— А-а-а-а-аа-а…

…сам пугаюсь того, что получилось, он тоже пугается, отскакиваем друг от друга, тут, главное, собрать волю в кулак, не убежать…

…и попробовать снова…

— А… а-а-аг-га-а-аа…

Получается, черт меня дери…

— Д-доо-о-о-м-м-м-м… д-до-о-о-о-м-м-м-м…

Показываю на дом, и здорово так получается, это же —

— Д-до-м-м-м-м!

И это же —

— Тр-тр-тр-р-р-р-р-ава!

Он смотрит на меня — с пониманием, я уже догадываюсь, что он будет говорить, и все-таки пугаюсь, когда это случается, звуки какие-то странные, жутковатые —

— Му-у-у… му-у-у… му-у-у-н-нн…

Показывает на себя, повторяет нетерпеливо:

— Му-у-у-у-н-н-н-н! му-у-у-у-у-н-н-н-н-н!

Не понимаю это — мычащее, ноющее, но он настаивает на своем, снова тычет в грудь, снова мычит, смиряюсь, соглашаюсь, пусть будет так, ткнуть себя в грудь и сказать — Му-у-у-ун. Тыкаю себя в грудь, говорю —

— М-у-у-ун.

Он мотает головой, он не соглашается, он не хочет, чтобы я так делал. Принимаю правила странной игры, что он может ткнуть себя в грудь и сказать — му-у-у-н, а я не могу. Это несправедливо, думаю я, я хочу сказать ему — несправедливо, но не могу выговорить такое длинное слово, получается что-то неуклюжее — не… не… не…

Он показывает на меня, он ждет, что я скажу что-то, нет, не му-у-ун, му-у-ун нельзя, а что же тогда…

Это нечестно, думаю я про себя.

Нечестно.

Разворачиваюсь, ухожу в темноту, к себе в дом (д-доо-о-о-ом-м-м-м), у меня там ко-о-оф, у меня там жареный цыплёнок, и…

…он догоняет меня, нет, не цыпленок, а этот, он, он хочет схватить меня, но чувствует, что хватать меня нельзя, потому что… потому что у нас (у кого у нас?) так не принято, мы так не делает, он догоняет, он осторожно толкает меня в плечо, он не хочет, чтобы я уходил. Я снова показываю на себя — он отчаянно мотает головой, нет, нет, нет, ведет меня за собой к дому, а смотри, чего у меня есть, а у меня мангал есть, а у меня еще бассейн есть, а у меня еще…

А когда появился третий дом, мы уже знали, что делать — мы, — я и Мун. Подошли к дому — дом как будто понял, что мы замышляем, открыл нам калитку, пустил во двор, позволил нам растопить огонь в очаге, заварить кофе, пожарить цыпленка табака, и когда появился он — все было готово.

На этот раз я даже видел, как он появился — вот только что никого не было в комнате, и вот проступают очертания кого-то никого, четче, четче, кто-то никто смотрит перед собой пустыми глазами, еще не понимает, что такое он сам, что такое мир вокруг…

Мне интересно, какое слово он найдет первым, дом, или хлеб, или что.

…ничего не находит, видит нас, в ужасе отскакивает, кричит — тонко, пронзительно, бежит прочь, неуклюже тычется в стену, с трудом находит дверь, бежит по дорожке, спотыкается, падает, беспомощно пытается встать, смотрит на нас…

Я не знаю, что делать, я показываю на дом, я говорю —

— Д-доо-о-ом-м-м.

Мун (Мун? Мун!) показывает на себя, говорит — Мун.

Вновь прибывший смотрит на нас, смотрит с неожиданным пониманием, показывает на себя:

— Найт.

Шагает к нам. Спокойно, уверенно, по-хозяйски обирает на стол, готовит еще что-то, причудливое, замысловатое, зовет всех к столу.

Что-то не так с этим Найтом, что-то, что-то, понять бы еще, что, — не понимаю, только чувствую, что вот есть мы, а вот есть Найт. И вот еще, когда понесем скамейку с веранды на траву, это будем делать мы двое, а не Найт. Почему-то.

Смотрю на Найта, на Муна, стучатся в голову какие-то воспоминания, как мы сидели вот так… или не вот так… или еще что-то делали, я не могу вспомнить, что именно, не могу…

Ночью мне снится Марс. Это тем более странно, что этого сна я вообще не знал, что такое Марс, почему Марс, откуда Марс. А вот — Марс, зеленоватые пустыни, холодное солнце (я смотрю на него и чувствую, что оно холоднее, чем должно быть, почему-то я знаю это), еще что-то про Марс, вспомнить бы еще, что именно, мы шли куда-то, надо было что-то сделать, а куда, а что, а……а сон ускользает, и я не успеваю его поймать, я снова засыпаю, но ловятся какие-то другие сны, по наши три дома, про меня, про Найт, про Муна, про цыпленка табака и салат из помидоров…

Просыпаюсь, смотрю на рассвет, который пробивается из-за занавесок, и так странно — солнца у нас тут нет, а рассвет есть. Слезаю с широченной кровати, зачем мне одному такая кроватища, обхожу дом, оглядываю комнаты, вижу маленькую кроватку в комнате в конце коридора, причудливый конструктор, крохотный розовый автомобильчик, какую-то электронную игрушку, «Машина знаний», гхм, нехило… пластиковые лошади, покрытые замшей, почти как настоящие, одна с крыльями…

Я хочу сказать дому, что он ошибся, что я уже большой, я уже не играю с лошадками и конструкторами, хотя… гхм… насчет конструктора еще как посмотреть. Но все равно тут что-то не так, зачем мне машина знаний, зачем мне куклы со звериными головами, в старинных костюмах, будто сошедшие с картин Босха, беру куклу с собачьей головой, она говорит что-то скрипучим голосом, роняю в ужасе, хочется бежать отсюда опрометью. Нет, не бегу, слушаю от куклы какую-то историю про Отряд Великих Псов, как они сражаются с несправедливостью во всем мире…

Что ты хочешь сказать, дом, спрашиваю я — дом молчит. Листаю страницы игрушечной «Машины знаний», ищу какие-то подсказки для меня, сколько планет в Солнечной Системе, варианты ответов… Нажимаю на восемь, машина радостно верещит, что правильно. Сколько спутников у Марса… В каком году состоялся первый полет человека в космос… нет, все слишком просто, до примитивного просто, если только в этом «до примитивного просто» не кроется какая-то подсказка…

— Он… он меня убил!

Это четвертый.

Вот так.

Ни здрассьте, ни до свидания. Когда мы заботливо готовим новый дом, жарим грибы на гриле, вспоминаем первые слова — д-до-о-о-м-м-м-м, му-у-у-н, — а потом появляется четвертый, смотрит на меня бешеными глазами, швыряет меня на землю, бьет — сильно, больно, я раньше и не знал, что значит — больно, орет во все горло:

Он меня убил, падла, убил, с-сука!

Скручиваем четвертого, хотим связать — четвертый уже успокаивается, только смотрит бешенными глазами, не на меня смотрит — мимо меня, мы уже знаем, все знаем, смотреть в упор нельзя, взгляд обжигает.

Меня прорывает:

— Какого черта несешь вообще?

— Он… он меня…

— Что врешь-то?

Четвертый смотрит на меня недоуменно.

— Хорошо завирать, я его убил… если я тебя убил, какого хрена ты тут живехонький сидишь?

— А-э-э-э…

— Вот тебе и а-э-э-э… мы его встречаем тут с почестями, а он вон чего…

— А ведь он меня убил…

Оборачиваемся, смотрим на Муна, ты-то чего рехнулся, или это заразное, сначала один рехнулся, а за ним все…

— Он меня ножом заколол, — добавляет Мун, показывает на четвертого — так что нечего, Клок, тут права качать, сам хорош…

Я все еще не понимаю, что происходит.

— Как он тебя мог заколоть, если ты…

–….ну… — Мун смущается, — ладно, проехали… Еще будем тут выяснять, кто кого заколол…

–…а он меня отравил, он мне вместо сердечных капель дрянь какую-то подсыпал, что у меня вообще кровь из всех мест пошла… — не унимается Клок, показывает на меня.

— А-а-атставить, я сказал! — вспыхивает Мун, — хороши уже… все… вон, грибы на гриле с помидорами, давайте завтракать уже, пока друг друга не поубивали…

Ночью мне снится, как я убиваю Клока, как выверяю концентрацию сердечных капель, такую, чтобы без шансов, чтобы раз и навсегда…

…мне не дают досмотреть сон, колотят в окно, какого хрена вообще, ты мне еще стекло разбей, я потом тобой это окно заткну на хрен… распахиваю в окно, смотрю на Найт, ей-то чего надо среди ночи, что случилось-то… Иду, иду, выискиваю халат, халата нет, наскоро одеваюсь, да говорю, иду, дай, блин, штаны надеть…

— Чего… чего такое?

В-вот, — Найт разворачивает сложенный вчетверо листок, показывает мне, — смотрите…

Смотрю.

Десять строк.

Десять фамилий.

Найт.

Клок.

Мун.

Тайм.

Дарк.

Люкс.

Гост.

Дрим…

…Вздрагиваю на слове Дрим, уже н пытаюсь анализировать свои чувства, уже понимаю, Дрим — это я. Дрим. Др-рим. Др-рим…

Ив.

Ава.

— А это… а это…

–…а я не знаю, что что.

Я смотрю, я тоже не знаю, что это может быть, список, список, список кого, список чего, — непонятно…

Догадываюсь…

–…кто-то будет следующий.

— Вы думаете?

— Ну… похоже…

Др-р-р-им, повторяю я про себя, Др-р-р-им-м-м-м-м, от этого дребезжаще-звенящего слова сладко на языке…

Наутро появляется новый дом, и мы все гадаем, кто там будет, Муну почему-то кажется, что Дарк, а Найт говорит, что там может оказаться Люкс. Оглядываем дом, пытаемся понять по дому, кто там будет жить в этих башнях с узкими винтовыми лестницами, ведущими в бесконечность, Найт снова говорит, что похоже на дом для астронома, а астрономом был Дарк, потому что… ну… ну, потому, что был, ну что я, Дарка не знаю, что ли, ну, не знаю, откуда знаю, но…

Мир поддается нам, все больше выпускает реальность, шаг за шагом, метр за метром, проклевывается дорога между нашими домами, причудливые фонарики вдоль дороги, кусты, деревья, листья, которые пока не понимают, какими им быть, то ли только что проклюнувшимися по весне, то ли пожелтевшими по осени…

Я все меньше понимаю дом, свой дом, ддо-о-о-о-м-м-м — какого черта у меня в шкафу висят вперемешку с мужскими — женские шмотки, какого черта туфли на высоком каблуке, какого черта в ящике россыпи помады, Жаркий Жемчуг, Коварный Кварц, Огненный Опал, Горделивый Гранат, Таинственный Топаз, Мечтательная Мята, Чарующий Чай… Тьфу ты, черт, дом, дом, ты что-то перепутал, это все не мне, это для Найт, ну или еще какая женщина если здесь появится, вот её вся эта хрень порадует, Лимонный Леденец, Роковая Роза, Фантомная Фуксия…

В новом доме оказывается Тайм, как-то странно оказывается, по-тихому, не выходит к нам, прячется как будто от самого себя, то ли боится, что мы его уьъем, то ли боится, что он нас убьет, то ли и так, и так…

…просыпаюсь, в какой-то непонятной тревоге, мерзехонько так на душе, иначе не скажешь — мерзехонько, было там что-то во сне, что нас много, а чего-то не хватает, чего-то важного очень, не то хлеба, не то воды, не то воздуха, не то света, хотя свет нам не нужен, без света мы не умираем. И нужно что-то сделать, чтобы не погибнуть, нехорошее что-то, мерзкое что-то, о чем даже не хочется думать. Мерзкое что-то, что-то…

…только сейчас спохватываюсь, что меня разбудило, шум на улице, что случилось-то, выглядываю из окна, вижу на дорожке двоих, что-то подсказывает мне — они здесь только что появились, они еще сами толком не понимают, кто они и что они. Кто-то зовет меня по имени, я и сам уже бегу вниз по лестнице на первый этаж, на дорожку, подсвеченную фонарями, смотрю, как Найт обнимает Дарка, смотрю на Люкс, тут будет проще сказать — память подсказывает мне, да ни черта мне память не подсказывает, я просто смотрю на Люкс и обнимаю Люкс, и время позднее, домой идти надо, и спать ложиться, утром разберемся… Да что тут разбираться, и так уже понятно все, вернее, ничего не понятно, но все понятно…

— Как думаешь, кто дальше придет?

Это Люкс.

Просит кого-то никого каталоги помад, хочет заказывать еще, еще и еще, Вычурной Вечер, Сумеречный Сапфир, Романтический Рубин, Флиртующая Фиалка, Очарованная Орхидея, Неистовая Ночь…

И спрашивает:

— Как думаешь… кто дальше?

Хочу спросить, что — кто дальше, не спрашиваю, понимаю.

В смысле, кто дальше сюда придет.

Прикидываю.

Остались Ава, Ив и Гост. Пытаюсь понять что-то про них, ничего не понимается, от слова совсем…

— А может… — говорю, сам пугаюсь своего голоса, — а может… никто?

— Думаешь? — Люкс смотрит на меня с надеждой, роняет каталог, — думаешь?

— Нет, ну а чего бы им не…

— А им на всех хватит?

— Хватит, чего бы не…

— Да не хватит! Не хватит же!

Хочу сказать что-нибудь в утешение.

Не говорю.

Понимаю, что никаких утешений быть не может…

Вечером ужинаем у Дарка и Найт, разговор клеится как-то через силу, снова рассыпается на осколки. Я уже понимаю, мы все хотим спросить — кто будет следующий, мы все не спрашиваем.

Следующий…

Чем дальше, тем больше мы понимаем, что следующий будет.

Обязательно.

Будет.

Я хочу, чтобы это был Гост. Мы все хотим, чтобы это был Гост, и я не могу выразить, почему мы все этого так хотим…

Ближе к ночи поднимаюсь наверх в комнаты в доме Дарка и Найт, смотрю на комнату под самой крышей, детская кроватка в виде корабля, разобранные детали не пойми чего, плюшевый заяц на почетном месте…

Слышу шаги за спиной, оборачиваюсь, смотрю на Найт, вопросительно смотрю, Найт ловит мой взгляд, осторожно, чтобы не обжечься, отвечает на немой вопрос:

— Ив.

Киваю.

–…он разбирать все любил… мы его в магазин игрушек отведем, так ему и не надо ничего, ему у папы в гараже все разбирать надо… еще бы собирать научился, цены бы не было…

Ляпаю первое попавшееся:

— А научится.

— Ага… а научится… А из кроватки вырос уже, а менять не хочет ни в какую…

— А это… а если такую же заказать?

Найт фыркает:

— И чего, так и будем до восемнадцати лет?

— А чего… а хоть до тридцати, хоть до сорока, и чего такого… да вы крутую мысль подкинули, я сам себе такую закажу…

Смеемся. Найт давится смехом, я буквально вижу, как её горло сжимают беззвучные рыдания…

–…я… я не хочу, чтобы Ив… пусть не Ив… ну пожа-а-а-луйста…

Говорю, сам не понимаю, что я несу:

— А пусть не Ив.

Смотрит на меня изумленно:

— А… а как тогда… а тогда Ава?

— И… и не Ава пусть…

Говорим, сами не верим в то, что говорим, черт возьми, откуда я уже знаю, что так не будет, чтобы — не Ив и не Ава…

…темнеет.

Входим в дом, уставшие, от гостей, от чужих домов, от суеты, Люкс задергивает шторы, шелковое платье волнами падает к её ногам…

Зажигаю тусклый светильник у лестницы, вздрагиваю, когда вижу глубокую рану на шее Люкс.

— Это… это…

–…проехали.

Не хочу ничего проезжать, сжимаю её плечо:

— Кто?

–…Это Дарк… слушай, я тебя умоляю… Слушай, ну у Клока тоже к тебе претензии есть, что теперь, передеремся все? А Найт, между прочим, по моей вине…

Краснеет.

Понимаю, что и правда лучше не вспоминать, проехали, что было, то было, и быльем поросло…

…когда приходят Ив и Ава, мы делаем детскую горку, и торт печем, ну и что, что вредно, раз в жизни можно, и вообще… Устроили что-то вроде детского праздника, уже потом, задним числом пожалели, потому что дети каждый день стали требовать такое вот празднество, ненуачо, вам жалко, что ли, как, не можете, вы здесь все можете…

Ив говорит, что соберет звездолет, и почему-то мне кажется, что у него это получится.

Ава просит, а можно я скажу, чтобы был Отряд Великих Псов, чтобы по-настоящему был, ну пожалуйста-препожа-а-а-алуйста, ну мы осторожно будем, ну мы тихонечко… На общем совете решаем, ну пусть куклы оживут, но только чтобы не более того, а Ава еще придумала, чтобы в машину знаний нырять можно было, как в бассейн, и плавать там среди звезд и планет…

…а потом мы ждали, когда появится дом Госта, а дом Госта не появлялся.

И сам Гост тоже не появлялся.

Через три дня Клок говорит что-то про спасательный челнок, мы ничего не понимаем, понимаем только, что Гост не придет. В тот же вечер как-то все цапаемся друг с другом, исключительно потому, что нет Госта, был бы Гост, мы бы на него все набросились, а его нет…

…Гост пришел через двадцать пять лет, когда мы его уже не ждали, сначала появился дом Госта, кто-то еще вскользь заметил, надо бы дом разломать, сделали вид, что кого-то не услышали.

А потом появился сам Гост, не возле дома, а поодаль, и мы смотрели на него, а он смотрел на нас, и нужно было что-то дальше делать, что-то сказать, и непонятно было — что…