Фанфаровый фарфор

Мария Фомальгаут

…Луна, которая упала с неба на городскую площадь, разбилась на тысячи осколков, лежала вот таким расколотым циферблатом, и в каждом осколке вертелись стрелки часов, показывали одно и то же время. Если наклониться, можно было увидеть себя – но не настоящего себя, а себя в прошлом или в будущем, поэтому туда никто не заглядывал…

Свернувший влево

Там

— Почему вы свернули?

Смотрю на него, понимаю, что не могу объяснить, что как непросто сейчас будет объяснить, почему после долгого пути я сворачиваю не направо, откуда приветливо светят огоньки дома, а налево, в холод, в лесную глушь, в туман, в дождь, в осень.

А надо объяснять. Здесь, сейчас, а то ведь не отстанет от меня со своим — почему я свернул, да и его можно понять, устал, как черт, а тут я выворачиваю руль в неведомо куда…

Еще пытаюсь придумать какую-то ложь про домик где-то там, там, за поворотом, — вранье неловко повисает в пустоте, так и не будучи сказанное, еще пытаюсь соврать что-то про гостиницу, которую мы видели, дорого там все, там за стакан воды берут, как за свиной окорок, и чая горячего нет, вернее, есть, но за ним в бар тащиться, а в баре такие цены, что закачаешься…

…понимаю, что не могу врать.

Не умею.

Говорю, как есть, уже чувствую, что он мне не поверит, да я сам себе уже не верю, не может быть правдой это смутное воспоминание, ну просто не может…

— Понимаете… там людей убивают.

Он меняется в лице, вздрагивает:

— К-как убивают?

— Не знаю, как… но убивают.

— А ч-что… были случаи?

Я молчу, я не знаю, как сказать ему, что будет дальше — а я знаю, что будет дальше, мы приедем в уютный отель, войдем с холода ночи в ласковое тепло холла, где будет весело трещать камин, и нам дадут теплые комнаты наверху, где у постелей светят тусклые лампы, напоминающие свечи…

…а ночью кого-то убьют.

А на следующую ночь еще кого-то.

И еще.

И еще.

— Там… — останавливаю машину на обочине, серая морось падает на стекло, — там убьют кого-то… я знаю…

— Так это в полицию надо…

–…телефоны не работают… я тоже знаю…

— В смысле… знаете?

— Ну… я там уже был… и там кого-то убивали… каждый раз…

Чувствую, что он понимает меня — но не до конца, он думает, что я уже приезжал в этот отель — например, на прошлой неделе или в прошлом месяце, и там что-то случалось. Путь думает так, так оно даже проще, мне не придется объяснять, что это уже было — тринадцатое сентября двадцатого года, каждый раз я еду в дождь, в холод осени — в никуда, каждый раз вижу огни, притормаживаю у старинного особняка, который кто-то переоборудовал в отель, а потом я пойду туда, и все будет хорошо, а потом кого-то убьют…

Я знаю.

Я уже знаю.

И еще одно вспоминаю — смутно-смутно, как позабытый сон — что ничего сделать нельзя, ничего-ничего, никого уже не спасти, и остается только свернуть не вправо, а влево. Там, слева, конечно, тоже может не оказаться ничего хорошего, если не сказать больше — бесконечная дорога в темноту ночи, хмурый осенний лес, в котором может таиться все, что угодно, и даже больше…

И все-таки мне это кажется лучшим вариантом, чем ехать в уютный дом с приветливо мерцающими окнами, — где кого-то убьют…

— Поехали в дом.

— А?

Смотрю на него, не верю своим ушам, ослышался я, что ли…

— Поехали. В дом.

— Но я же вам сказа…

–…не беспокойтесь. Я о вас позабочусь.

— Простите?

— Я позабочусь… о вашей судьбе.

Фыркаю.

— Вы поймите, это так не работает, если мы следить друг за другом будем, и защищать друг друга будем, нам это не поможет, вот в чем дело-то… Обязательно что-то случится, что-то такое произойдет, например, нам придется разделиться, вот буквально на пару секунд, а когда вы меня снова увидите, я уже мертвый лежать буду, или я спохвачусь, а вы мертвый лежите, или… или вообще так получится, что вы меня убьете… или даже я вас… ну что вы на меня так смотрите, не собираюсь я никого убивать, я нормальный человек, не что-нибудь… только… только там что-то произойдет, что я убийцей стану… или вы убийцей станете… хотя вы по жизни человек хороший, и… — говорю, сам не верю в то, что говорю, а что если он-то и есть убийца, и на его счету немало жертв…

Он откашливается.

— Да нет, вы не поняли… я не говорю вам, что буду за вами следить или там защищать… я сказал, что я о вас позабочусь… как и о них обо всех… об их судьбах…

Я хочу спросить, каким образом. Смотрю на него, не спрашиваю.

Что-то подсказывает мне, что он и правда может позаботиться обо всех о нас.

Почему-то.

Потому что.

Нипочему.

Просто.

Может.

Тут

–…ну, вы книгу себе представляете?

— Какую книгу?

— Да любую.

— Ну, обложка, корешок, страницы…

— Да не-е-ет… содержимое!

— Буквы, слова… текст… абзацы…

— Что-то вы все не про то…

— А что?

— А я про сюжет говорю…

— А-а, и что же?

— Ну, вы представляете… вот история начинается с чего-то или с кого-то, вот человек едет куда-то, например, в отель какой-нибудь там или человека обвинили в чем-то, или задание там какое-то дали сложное… потом страница за страницей что-то происходит, герой что-то делает, чем-то все это кончается, полцарства там герой получает или убийцу находит…

— Ну да.

— Ну, вот… как думаете, когда кто-то снова откроет книгу и будет её читать… герой помнит, что с ним там в книжке было?

— Нет, конечно.

— Но ведь с ним все это было, книгу уже написали, и читали её неоднократно…

— Ну читали и читали, не может он помнить, что было… если бы герой помнил, что там с ним было, он бы в другой раз по-другому действовал… задержали бы убийцу до того, как он кого-то убьет, или там сразу бы сокровища нашли, знали бы, где искать… да и убийца в этот раз был бы умнее, по-другому бы поступил…

— Ну а представьте себе вот такую вот книгу?

— М-м-м… интересно бы было. Каждый раз по-новому.

— А ведь есть такие…

— Да вы что?

— И все больше. Прямо как инфекция какая-то или сбой реальности идет, герои начинают догадываться…

— Здорово.

— Что здорово, какое здорово, вы хоть понимаете, что это вся литература псу под хвост пойдет?

— Ну… я бы не сказал… ну, будет другая литература…

— Другая… автор старался, выдумывал что-то, а тут нате вам, все перемешается… и главное, вы поймите, первой-то, первозданной книги не останется! Даже если писатель снова все слово в слово напишет, оно опять все по новой перевернется, все по-другому будет!

— Да, надо бы как-то варианты сохранять…

— Вот именно об этом я и хотел вас попросить.

— В смысле?

— Найти способ… сохранять книги.

— Не-ет, не просите даже… я не возьмусь.

— А что такое?

— Не мой профиль, то такое.

— Цену набиваете?

— Да какую цену, вы хоть понимаете, что это вообще невозможно?

— Но вы же… литературовед…

— И что с того? То-то и оно, что я литературовед вообще-то, а не черт знает, что такое… это я вообще не знаю, кто вам нужен… и как это происходит…

— Слушайте, скажите честно, что вам нужно?

— Да ничего мне не нужно.

— Нет… чтобы вы согласились…

–…не соглашусь.

— Слушайте, так нельзя… так не положено… так не может быть… Вы не можете отказаться… Вы должны согласиться, потом разобраться, что тут делать…

— С чего вдруг?

— Ну… так бывает в книжках…

— В книжках-то, может, и бывает, только мы-то с вами в жизни…

–…проверим.

— Что проверим?

— Где мы… вот пока не помню, чтобы я с вами встречался, но это пока, может, автор только что нашу историю пишет, или первый наш читатель первый раз это читает… а через пару прочтений запомним, что тут к чему…

…в настоящее время найден только один способ поддерживать в порядке свою книгу — для этого писателям приходится погрузиться в созданный ими мир. Но эксперты предупреждают об исключительной опасности этого метода: уже были неоднократные случаи…

Там

–…вы… вы что наделали-то?

— Он смотрит на меня недоуменно, как он смеет смотреть недоуменно, как будто и правда не понимает, что случилось…

— А что такое?

— Это вы так-то обо мне позаботились?

— В смысле?

— В смысле… он еще делает вид, что ничего не случилось… Меня, между прочим, только что убили, с лестницы столкнули, а вы…

–…да. Так и должно было быть.

— Ч-что должно было быть?

— Вот так.

— Хотите сказать…

— Ну, вы извините меня…. должен же был кто-то умереть… иначе бы и истории никакой не получилось бы…

— П-почему…

–…именно вы? Ничего личного, честное слово… случайный выбор… а вы не переживайте так, остальные тоже умрут, тут выживших-то не останется…

Там

–…а ведь вы мне неправду сказали.

Он удивленно смотрит на меня.

— Что я вам не так сказал?

— Все не так сказали… вы сказали, что вы автор… и что вы о нас позаботитесь…

— Ну да, а что не…

–…а ведь никакой вы не автор.

— В смысле?

— В смысле. Автор-то я.

— Вы?

— Я. Надо же, пришлось умереть, чтобы вспомнить… Вы же по сюжету должны были первый погибнуть, и надо же, пару-тройку раз свою жизнь книжную прожили, и запомнили, что с вами будет… Я и не думал, что вы так кардинально вопрос решите, свернете влево… Не, это ж какое мужество надо, в такую ночь от теплого дома свернуть в холодную осень… Я уж было хотел вам в лесу каких-нибудь гадостей подстроить, только это уже не детектив получился бы, а ужастик… такое бы вам тут учинил, что вы бы сами вперед штанов в дом побежали… а в доме там и детектив начнется, поймете, что люди пострашнее всяких чудищ… Только это уже другая история, другая книга, вы у меня сейчас где-то в лесу от чудищ убегаете… а в этой книге я к вам в машину подсел, хотел уговорить вас в дом поехать… сказал бы, что я автор ваш, и что я о вас позабочусь…

Он усмехается.

— Верно. Только я поумнее вас оказался… вы пару раз и правда такую штуку провернули, уговорили меня туда поехать, чтобы у вас там все по плану было в книжке… Вы только одного не учли, что если вы сами в книжку свою залезете, обратно выбраться не так просто будет… Кончится история, начнется новый виток, и вы все забудете… Напрочь забудете, что автор — вы…

Спрашиваю, хотя уже не надеюсь на ответ:

— Как мне отсюда выбраться-то?

Тихий смешок.

— Никак уже. Вы же умерли… вместо меня умерли, эта скотина вас с лестницы столкнула… Кстати, напрасно сказали вы, что все умрут, вы меня убить хотели и еще двоих, а остальные двадцать живехонькие будут…

Смотрит на меня. С презрением. Не забыть, говорю я себе, не забыть, когда все кончится, когда снова поедем по дороге, не забыть, что я…

Он меняется в лице.

— Стойте-ка… вы сказали… что вы еще про меня писали, где я сначала влево свернул, и в лес…

Мысленно щелкаю пальцами, ага, есть…

— Ну… допустим, писал…

–…и…

–…где эта книга, вы хотели спросить?

— Ну да.

— Ну, я конечно, могу вам сказать… только не хочу.

Он приближается ко мне, злющий, глаза бешеные:

— Ты… ты мне скажешь… ты мне все скажешь, а то…

— Что — «а то»? Что — «а то»? Я уже умер, что ты мне сделаешь?

Он снова усмехается, на этот раз злобно, жестко:

— Ну… книжечку кто-то прочитает, и она снова начнется, и все по-другому может быть… А может, эта идиотка умеет не только сзади подкрадываться и с лестницы спихивать, а может, она вообще садистка отмороженная, и не она одна, а еще пара человек, табуреткой по голове, привяжут в подвале, и…

Сжимаю зубы. Тут, главное, не показать, что мне страшно, страшно должно быть ему, да не должно, а так и есть, ему страшно за того себя, который где-то блуждает по лесу…

Говорю.

Как можно спокойнее:

–…ну а как насчет помочь мне отсюда выбраться? Я вам и книжечку про вас достану, которую вы просили…

Он выдыхает:

— Сначала книжечку.

— Да как же книжечку, это мне выбраться надо, чтобы книжечку найти…

Он задумывается, — на какие-то доли секунды, тут же добавляет:

— А не надо вам для этого выбраться… про нас же кто-то читает, верно говорите? Ой, не скромничайте, да такую книжку, да такого автора, да не читает никто, да быть того не может. Так вот, вы со страницы обратитесь к читателям, кто-то, может, читал вторую книгу вашу… где я сворачиваю влево…

— И… как они нам ответят?

— Ну, вы как будто в прошлом веке живете. Так книжечки-то сейчас на бумаге мало кто читает, больше в электронном виде… В комментах пусть ответ напишут, мы прочитаем…

Киваю:

— Да-да, конечно, напишут в комментах.

Тихонько молчу про себя, что ничего никто не ответит, потому что я эту книгу так и не написал…