Против Сентября

Мария Фомальгаут

Ничего времени. Совиная сень по розе: в гостиную плоть большой мор. Прямо плачут часы, лабиринтом еще жизн часы, это они могут – идти… Королева гневается. Я продал мало два шахматного тира…Не то…Холодный, холодный оконный ветер… узорчатый час занавески Казнил окно, только потом признался, что у него жуткая фобия на котов, и выйдет он иногда весь прекрасный…Не то…Часы короновали полночь, призрачная площадь велик бежал круглым хвостом. Сто королевств и кровей шёлковая связьЕще нетее…

Не проходящий врата

Он сведет меня с ума.

Он.

Я даже не знаю его имени — ведь он так и не показал мне пропуск. Иногда мне кажется, что у него нет имени, ведь у мертвых не бывает имен.

У мертвых…

С чего я решил, что он мертвый…

С того, с чего…

.

— Пропуск ваш.

Нет, не так, сначала было:

— Здравствуйте.

Когда он пришел и сказал вот так:

— Здравствуйте.

А потом уже:

— Пропуск ваш.

Он беспомощно разводит руками, человек в странных одеждах:

— А у меня… нет…

Закрываю врата.

— На нет и суда нет.

Посмеиваюсь сам себе, раньше перебежчики были куда ловчее и изворотливее, пряталисб под тележками, среди мешков с мукой, подделывали пропуска, да так ловко, что уже и не знаешь, в каком спектре смотреть, чтобы увидеть подлог…

А тут просто.

— А у меня… нет.

На что надеялся, думаю, на что надеялся. Особенно сейчас, когда нет бесконечного потока идущих, где толком и проверить не успеваешь, только хлопаешь штампики, особенно сейчас, когда людей нет уже…

…уже…

.

…думаю, сколько уже не было ни одного человека.

День.

Неделю.

Месяц.

Почему-то кажется — дольше, но это полная ерунда про дольше, так что скорее всего, что-то около недели.

Не сезон, говорю я себе.

Не сезон.

.

Он мертвый, говорю я себе.

Мертвый.

Потому что.

Живые так не делают.

— Как… черт возьми, как это вам удалось?

Он улыбается. И молчит. Ему нравится, что он так ловко провел меня, вот ведь черт…

— Как, черт возьми?

Я готов присягнуть, что он не проходил через врата.

Не проходил.

И все-таки он пришел с другой стороны.

С другой.

Стороны.

Туннеля.

.

— Здравствуйте.

Снова смотрю на него по эту сторону туннеля. Снова спрашиваю:

— Пропуск?

— А у меня нет.

Закрываю врата, — он покорно отступает назад.

— Давно работаете?

Строго смотрю на него, в странных одеждах:

— На личные вопросы не отвечаю.

Он снова пожимает плечами.

— А как вообще пропуск выглядит-то?

Догадываюсь:

— Подделать хотите?

— Да ну вас…

.

Сегодня он пришел с той стороны.

Вчера с этой.

Он чередует, он будто издевается надо мной.

И говорит:

— Здравствуйте.

.

Не выдерживаю:

— Как вы ходите через море?

Снова тихий смешок.

И молчание.

.

Хватаюсь за соломинку, за какие-то воспоминания, привычные мне.

Остров, говорю я себе.

Крепость, говорю я себе.

Крепость, окруженная волнами студеного моря.

Туннель, говорю я себе.

Туннель, прорытый веками и веками, хотя другие легенды говорят — людьми.

Врата.

Грифон и Центавр на вратах.

Крепость.

Неприступная крепость.

.

Сегодня я попросил его всегда приходить со стороны континента, а не острова. Он смеялся. Но пообещал.

Снова хотел спросить у него, как так.

Снова не спросил.

.

Никто не может двигаться по воде, говорю я.

Никто не может обойти туннель, говорю я.

Никто.

.

— Какой сейчас год?

— Простите?

Смотрю на него, не понимаю.

— Какой. Сейчас. Год.

Называю год.

Он кивает.

Бормочет что-то про семь тысяч лет.

Уходит.

.

Успокоиться.

Пересчитать запасы.

Пересчитать.

Пере…

…оторопело смотрю на пустые полки, пустые сундуки.

Послать запрос на базу, говорю я себе.

Послать запрос на базу.

.

Говорить с ними про туннель.

Не забыть.

Говорить с ними про туннель.

Смотрю на это — не забыть, говорю сидящим передо мной:

— Туннель.

Они вопросительно смотрят, что туннель, почему туннель, какой туннель, зачем туннель.

— Туннель… нельзя его… подрывать.

Я думаю — надо объяснить, почему нельзя, надо втолковать, надо приводить доводы, про него, про этого, который там… там… слова куда-то теряются, какие здесь вообще могут быть слова, люди смотрят на меня бесцветными глазами, люди не поймут, не захотят понять…

— Туннель, — повторяю я, сам не знаю, зачем.

— Рухнет со дня на день.

— А?

Нет, я этого не говорю, у меня даже не хватает сил на это вот — А.

— Рухнет.

— Так вы не собираетесь… взрывать…

–…собираемся.

— Но…

–…а то кто его знает, или еще лет двадцать простоит, или сейчас рухнет… люди туда полезут, ребятишки…

— Он их не пустит.

Уже жду вопросов, кто — он.

Ну, с той стороны полезут… со стороны острова…

Вздрагиваю.

Даже не спрашиваю их, откуда они знают.

Говорю то, что хочу успеть сделать до того, как своды туннеля рухнут.

Мотают головами:

И речи быть не может.

Не вздумайте даже.

.

— Уважаемые туристы, наверное, вас уже смутило название нашего городка — Остров? Какой же остров может быть в чистом поле? Как вы думаете, с чем это связано?

— Тут острое едят, вот и остров!

Смех.

— Ось какая-нибудь… травяная!

Смех.

— И снова мимо. Ну, давайте я вам подскажу немножко, вот сами смотрите, времена текут, меняются, горы и те не стоят на месте, и моря…

— А-а-а, ясно!

.

Он снова приходит со стороны острова.

Со стороны крепости.

Он ходит по туннелю, он ищет что-то с палкой, похожей на колдовской посох, ищет, не находит…

— Сюда нельзя, — напоминаю я у врат.

— А…. да… да…

Он обшаривает землю до самых врат. Снова уходит куда-то — на остров.

Мне становится страшно.

Я снова спрашиваю себя — да человек ли это.

Человек не ходит по морю.

Человек не может пересечь море.

Человек или там, или здесь, а чтобы перейти из там в здесь, нужно пересечь врата.

По-прежнему не знаю его имени.

Да может ли быть имя у того, кто не пересекает врата…

.

Снова хочу послать запрос в Крепость.

Спросить про еду.

Спрашиваю себя, когда я ел последний раз.

Не помню.

Считаю дни, путаюсь, сбиваюсь, говорю себе, что если бы не ел столько дней, давно бы умер.

Что происходит, спрашиваю я в пустоту.

Пустота не дает ответа.

.

Он приходит со стороны континента.

Он снова ищет что-то в пустоте земли.

Он роет землю.

Здесь.

У самых врат.

Здесь нельзя, говорю я.

Он делает вид, что не слышит.

Роет землю.

Ищет.

Ищет…

…не выдерживаю:

— Ни с места!

Вздрагиваю — когда из земли показываются полуистлевшие кости.

Чер-р-рт….

Он осторожно обметает веничком песок, вытаскивает то, что осталось от черепа, вынимает из земли позвонок за позвонком…

— Это… это в полицию надо…

Сам пугаюсь своего голоса.

Он складывает останки в корзину.

Уходит.

Туда, в сторону континента.

— Стойте… — срываюсь на крик, — стойте!

Иду за ним. Вот это я хорошо понимаю, что я не хочу идти за ним, не хочу, какого черта, я должен быть здесь, здесь, у врат, я не должен идти за ним — и ничего не могу поделать….

Он спешит, прислушивается к шорохам вокруг. Еле сдерживается, чтобы не бежать.

— Стойте… да стойте же! Вы… вы арестова…

Мелкие камушки бегут по стенам, мелкий песок…

Нарушитель бежит.

Уже и сам понимаю, что надо бежать, что туннель дрожит, рушится, доживает последние секунды…

.

…смотрю на то место во дворе крепости, где теперь закопаны кости.

В который раз пытаюсь покинуть крепость.

В который раз не могу.

В который раз поднимаюсь на крепостную стену, чтобы увидеть бескрайнее море.

В который раз — не вижу.

Нет, так-то мне хорошо, они говорили что-то про заслуженный отдых и пенсию от Крепости. И особенно хорошо от осознания того, что туннель рухнул, и ни один враг больше не проникнет сюда.

Приходят люди, говорят что-то про города на континенте, я не понимаю — зачем говорят.

Приходят люди с темными глазами, не понимаю, откуда они здесь — в крепости.

У него тоже темные глаза.

Так и не знаю его имя.

По вечерам играем в картматы.

Иногда проходим мимо того места на дворе, где теперь закопаны кости.

Там есть еще одно надгробие.

Иногда он спрашивает меня — что это. Я аккуратно перевожу разговор на другую тему.

Начал замечать, что он тоже ловко меняет тему, когда я спрашиваю, почему за крепостной стеной не видно моря…