Луна на Луне

Мария Фомальгаут

– А давай ты будешь ты, и я тоже буду ты.– Это как?– А вот так.– Ну, давай.– А давай ты меня к черной дыре пошлешь.– Это еще зачем?– Ну… интересно же, что там в черной дыре.– Тоже верно.

Три прибора

2010

— А почему три прибора?

Грехем смотрит на накрытый стол, не понимает, почему три прибора, откуда три, кого они еще ждут…

Эдит смущается, Эдит сама не понимает, почему поставила три прибора, вертелось что-то на языке, Льюис, Льюис, какой еще Льюис, нет никакого Льюиса и не было…

Эдит берет третий прибор, хочет отнести наверх, спохватывается, куда — наверх, почему она ищет второй этаж в их маленькой квартире…

2070

Льюису страшно.

Первый раз в жизни — по-настоящему страшно.

Вот так, смотрит на темноту чердака, и нужно ступить туда, и посмотреть, что там, и не ступается, и не смотрится, и — страшно.

Грэхем еще пытается что-то неумело шутить, еще улыбается, да нет там ничего, да мыши какие-нибудь или крысы какие — только видно, что и ему не смешно.

Льюис замирает.

Сжимает зубы.

Рывком распахивает дверь, заглядывает в сумрак.

Ничего нет.

Ну, конечно же, ничего нет, еще бы здесь что-то было, здесь только старое кресло, Льюис это знает, и Грэхем это знает, и Аглая знает, и все, все.

Ничего нет.

Весь вопрос, что там было — за много лет до того, как…

1995

— А где Аглая?

Это спрашивает Льюис. Отодвигает вилку и спрашивает:

— А где Аглая?

Грехем не понимает, какая Аглая, где Аглая, почему Аглая…

— Это кто?

— Ну как же… — Льюис пытается вспомнить, — Аглая… Аглая…

Ничего не вспоминается. Была какая-то Аглая, а что за Аглая, откуда Аглая… Льюис поднимается по лестнице, останавливается перед гладкой стеной, пытается вспомнить, было здесь что-то, было-было-было, дверь, если её толкнуть, окажешься в комнате, а Аглая заорет, а стучать тебя не научили, и…

2070

Это началось неделю назад.

На рождественском ужине.

Ну, здесь, в Плэм-Холле каждый ужин — рождественский, каждый вечер — Рождество.

Вот на рождественском ужине Льюис взял вилку и сунул её в рот. Эдит еще хотела возмутиться, сказать, что это неприлично, тут же осеклась…

И все осеклись.

И смотрят на Льюиса, и думают, что такое, почему вилку в рот, вроде надо так — вилку в рот, а вот еще рядом салфетка лежит, её нужно к лицу поднести, и… и… и непонятно, что — И, но что-то — И. И вот еще бокал, его тоже подносят к лицу, а что дальше — неизвестно.

1970

— А куда делся Ричи?

Эдит чуть не роняет вилку, оторопело смотрит на дочь:

— Какой еще Ричи?

— Ну, братик наш… Ричи…

— Что ты говоришь такое, не было у вас никакого братика…

Льюис оторопело смотрит на сестру, что ей в голову пришло, какой Ричи, откуда Ричи, почему Ричи…

2070

— А что значит — выхожу замуж?

Это Аглая спрашивает.

И все на Аглаю смотрят, и понять не могут, какое замуж, как замуж, это что такое вообще, откуда она словечко это взяла…

Льюис подсказывает то, что знает, но не должен знать:

— Ты блок памяти хочешь.

— Да… блок памяти.

И Эдит волнуется:

— Какой блок памяти, ты подумай, а дом-то на что ремонтировать будем?

Грэхем пытается примирить обеих, говорит несколько слов в утешение, идет к камину, подбрасывает несколько полешек.

Смотрит.

Задумывается.

Вспоминает что-то — чего нельзя помнить, чиркает спичкой, — комнату озаряют отблески пламени.

Все ахают.

Эдит хлопает в ладоши, все, все, хватит на сегодня, и так уже не пойми что происходит, то вилки в рот суют, то огонь жгут, то словечко это из ниоткуда — замуж…

2030

Грехем накрывает на стол, включает камин.

Смотрит в темноту ночи, растерянно держит в руках второй прибор.

Кто-то должен быть здесь.

Кто-то…

Кто-то…

2070

Льюис, младший сын — читает Льюис, спрашивает себя, что такое младший сын, почему именно младший, до старшего не дослужился, похоже. Входит Аглая, несет что-то непонятное в руках, похоже, и сама не понимает, что несет…

— Вот… все, что нарыла…

— Немало… Это… это все?

Аглая передергивает плечами:

— Может, все… а может, еще есть…

Льюис настораживается:

— Думаешь… много?

— Да кто знает… мы, вроде, не популярные сильно, ну да мало ли…

— А… а самый первый за какой год?

— Тридцатый… тысяча девятьсот.

— Да не ври, тогда еще не было ничего такого.

— Ага, еще скажи, на каменных дощечках писали…

— Ну не так, но… Ладно… давай посмотрим…

Льюис берет наугад нечто непонятное, что принесла Аглая, подносит к голове, тут же спохватывается, а как смотреть, а что делать, ничего не понятно.

— Ну, ты и удружила, — фыркает Льюис, — мы на чем смотреть-то его будем, а?

— Слушай, я откуда знала, что они вот такие?

— Ну а ты каким местом на них смотрела-то?

Грэхем хлопает в ладоши, Грэхем примиряет спорщиков, хватит, хватит, хороши орать, тут и поважнее дела есть.

Эдит смотрит.

Думает.

Говорит:

— А я видела что-то такое… на чем это все смотрели…

Все смотрят на неё. Оторопело.

— Где… где видела?

А в предыдущих версиях…

Льюис толкает Аглаю в бок:

Слушай, а почему нас называют детьми, а Эдит с Грехемом — нет?

Аглая настораживается:

— А… а почему?

— Ну… все же мы чьи-то дети… так что за ерунда получается, про нас говорят — дети, про них — нет.

Аглая не знает. Аглая много чего не знает.

— Ладно, давай дальше смотреть…

Смотрят дальше, непривычно так смотреть с экрана, ишь ты как раньше свет зажигали, а вилки, оказывается, не грызут, на них вон, нанизывают чего-то…

— А зачем они это в рот кладут?

Льюис смотрит на Аглаю, Льюис не знает.

— Ты смотри-ка, зарядников вообще не видно… и розеток…

Аглая косится на Льюиса:

— Слушай… а как они вообще тогда?

Льюис не понимает, как они тогда вообще.

— Смотри, смотри… а это что такое?

Льюис смотрит, Льюис не понимает, это еще что, из темноты комнаты, из пустоты зала поднимается нечто невесомое, полупрозрачное, от чего он, Льюис, там, на экране, шарахается в сторону, хочет закричать, крик стынет в горле.

— Это… это откуда?

— Не знаю, — говорит Аглая.

— Не знаю, — говорит Грехем.

Они все говорят — не знаю. Смотрят в темноту чердака, пытаются понять, что там увидел Льюис — сто лет назад на экране, — не знают…

— Вынуждены вам сообщить, что…

— Да ну тебя, ты чего, докладную записку пишешь?

— Тьфу на тебя… ну давай, сама пиши, а?

— Да не знаю я… давай ты лучше…

Доводим до вашего сведения, что… тьфу ты, черт, опять все не так… Имейте в виду, что в начале двадцатого века в мире людей жило что-то ужасное… проходило сквозь стены… становилось невидимым… тьфу, черт, не знаю я, как сказать-то им…

Ричи читает.

Ричи смеется.

— Вот, дурачье…

Аглая вспыхивает:

— Ну чего ты про предков-то так…

— Да как, так, у страха глаза велики… напугались… этого вон напугались…

— Какого этого?

— Ну, вон, этого… который из ниоткуда появляется…

— А как это он…

— Ну вы даете все… Это ж голограмма!

— Да не, похоже на портал…

— А что, в те времена порталы были?

— Похоже, были…

— Ничего себе… технологии у них…

…В новом выпуске фильма мы решили снова объединить всю семью…