Детектор ив

Мария Фомальгаут

Да, мы сегодня вас видели. Ну как, посмотрели в небо и увидели. Говорю же вам, звезды умерли, а свет от них остался, летит через вселенную, мы его видим. Вот посмотрели на звезды, навели резкость, вашу звезду увидели, какая она была миллиарды лет назад. На землю вашу посмотрели. Там на полюсах белое, это же вода замерзла, да? Я вот не помню, у меня что-то в памяти не сохранилось такое. Вас видели, как вы читаете. Это я так. К слову.

6

…ловлю себя на том, что дверь я бью, крепко бью, а оттуда ничего не отвечают.

Тишина.

Думаю, что делать, когда — тишина.

Толкаю дверь, дверь поддается, вхожу в кабинет — тусклый свет фонарей падает на массивный стол — окликаю хозяина.

— Кислота!

Да.

Кислота.

Это хозяина так зовут.

А полное имя — Запах Кислоты, Сорок Процентов Серной, Шестьдесят Процентов Муравьиной.

Вот так он мне представился после моего вопроса — как к нему обращаться. Вернее, этого моего вопроса он почему-то не понял, что значит — обращаться, это к кому обращаться или в кого обращаться, или как. А вот после моего вопроса — как он сам себя называет — он ответил.

Про кислоту.

Вот поэтому-то я вхожу в кабинет и окликаю хозяина:

— Кислота!

Хозяин сидит спиной ко мне, не отвечает.

Думаю, что делать, когда — не отвечает.

Откашливаюсь:

— Они… они требуют…

Тишина.

— Я понимаю, вы не хотите говорить…

Снова тишина.

— Я понимаю, это больная тема…

Еще тишинее.

Не тише, а именно — тишинее.

Трогаю хозяина за плечо — Кислота падает на ковер.

Смотрю на Кислоту, с этим Я хозяина мне еще встречаться не приходилось, — с Я, которое падает, лежит и не встает.

— Его нет.

Это Ацфир говорит.

(Хорошее имя — Ацфир)

Оборачиваюсь, вопросительно смотрю на Ацфира, как это — нет.

Ацфир наклоняется над Кислотой, смотрит, посылает запрос, — не получает ответа.

Снова говорит:

— Его нет.

Не понимаю:

— Как же его нет, вот же он лежит.

— Это не он, это только оболочка от него. А его нет.

— А где он?

Ацфир мотает головой так, что она у него тоже чуть не отваливается.

— Его нет. Совсем-совсем нет.

Я не понимаю, как такое может быть, чтобы кто-то был, а теперь его совсем-совсем нет.

Ацфир объясняет одним-единственным словом, которого я не помню, а может, просто не знаю. Пробую перевести слово на хоть какой-нибудь привычный мне язык, слово долго не переводится, наконец, нахожу ответ:

— Смерть.

Что такое смерть, спрашиваю себя, ищу в поисковике, поисковик выдает каркас какого-то позвоночного, завернутого в черную ткань, пытаюсь понять, что за лезвие он держит, не понимаю.

Ацфир поворачивает голову упавшего, — вздрагиваю, когда вижу развороченный затылок.

Здесь уже никого ни о чем не спрашиваю — воспоминания приходят сами, говорю:

— Его убили.

Память наваливается сама собой, я уже не могу её удержать, убили, значит, кто-то убил, значит, этот кто-то и нас убить может…

Спрашиваю Ацфира:

— А этот, который убил… он здесь? Среди нас?

Ацфир задумывается, кивает:

— Здесь. Где ему еще быть, никто же отсюда не улетал из дома, верно же?

Понимаю, что случилось что-то страшное. И что нужно звать сюда всех. Почему всех — не знаю. Память сама подсказывает какие-то правила, — рассылаю сообщения, всем, всем, всем, скорее сюда…

Часы бьют полночь.

Еще раз.

И еще.

Ну, нравится им полночь бить.

Стрелки мечутся по кругу, выплясывают какой-то безумный танец.