Холм восточного ветра

Мария Фефелова

Эта книга – сборник историй о любви. О любви разной – романтической, дружеской, братской, о любви к миру и к своей мечте. Ведь именно к любви стремятся все существа, именно о любви поёт тёплый ветер и разговаривают звёзды. Ради любви написаны и эти рассказы и сказки.В книге нашлось место реализму и фантастике, юмору и детективу, философии и эротике. Ведь настоящая любовь многогранна, как сама жизнь.Часть рассказов была ранее опубликована в сборнике «Когда мы молоды».

Маленькие истории большой жизни

Друзья

Борис и Толик были друзьями, как говорится, с песочницы. Причём в прямом смысле слова. В возрасте пяти лет только друг другу они могли одолжить лучшую формочку или любимую машинку. Только друг с другом делились самыми вкусными конфетами с ананасной начинкой. И, конечно, только друг другу могли доверить секрет существования во дворе их дома тайного убежища индейцев. Под последним подразумевался маленький «шалашик» из свисавших ветвей большого дерева, который был незаметен на первый взгляд из-за окружавших его кустов. Там мальчишки любили устраивать «засады» и прятать «клады», изображая тех же индейцев или пиратов.

Когда пришло время, Боря и Толя сели за одну школьную парту. И так и просидели за ней долгие одиннадцать лет, наперегонки решая задачи по математике и физике и делая почти одинаковые ошибки в сочинениях по русскому языку. После очередного диктанта учительница (а по совместительству классный руководитель) вздыхала и просила их «думать своей головой», но втайне гордилась, что у неё в классе есть такие друзья неразлейвода. Да и одноклассники смотрели с уважением на двух остроумных отличников и спортсменов, а девчонки нередко заглядывались на них, потому что ребятами они были к тому же рослыми и симпатичными. Но первую влюблённость Боря пережил в шестом классе, а Толя — в восьмом и с тех пор внимания на девочек почти не обращали. Разве что подшучивали друг над другом, если какая-нибудь из одноклассниц слишком уж часто проходила мимо, улыбаясь ярко накрашенными губами.

При этом главным увлечением обоих были точные науки. Поэтому, когда оба поступили на желанный факультет (естественно, одного университета), радости не было предела. Родители были счастливы и горды за своих сыновей, а Боря и Толя поселились в одной комнате в общежитии, и их братская привязанность стала ещё сильнее. Снова начались годы учёбы, гораздо более напряжённые — но и весёлые, — чем в школе. Сложнейшие домашние задания, над которыми приходилось корпеть ночами, шумные студенческие вечеринки, макароны на завтрак, обед и ужин, зачётные недели и сессии — день за днём, год за годом, словно бесконечный круговорот. Но вот оба в компании одногруппников стоят на зелёной лужайке перед университетом и немного недоумевают, как всё могло пролететь так быстро. В руках — дипломы. Разумеется, красные.

Казалось бы, пришла пора расстаться на неопределённый срок, но судьба осталась благосклонна к их дружбе. Борю и Толю вместе с ещё тремя ребятами с их курса пригласили работать в одну компанию, небольшую, но быстро развивающуюся. Зарплаты для новичков оказались неплохими, а вчерашние студенты схватывали всё на лету и были полны здорового юношеского азарта. Вскоре их карьера пошла в гору. На выходных они любили вдвоём отправиться на рыбалку или в боулинг, а то и просто оставались у кого-то из них дома, пропускали по стаканчику, вспоминали школьные и студенческие годы или строили планы на будущее. И всегда такие, чтобы находиться неподалёку друг от друга.

Но однажды всё пошло не так, как обычно. На той неделе Борису позвонила мама и попросила приехать на выходные в их родной город, чтобы помочь отцу с перестройкой дома. Толик хотел отправиться с другом, а заодно навестить и своих родных. Но на работе случился аврал, отпустить обоих в пятницу отказались, Толик, понимая, что не успеет на дневной поезд, с сожалением попрощался с Борисом, и тот уехал один. Толик освободился в пятницу поздно вечером и только тогда понял, что впервые проведёт выходные без лучшего друга. Это было настолько непривычно для него, что он даже не думал, чем будет заниматься. Да и думать после тяжёлого рабочего дня не было сил. Он пришёл домой, быстро сварил пельмени — дежурное блюдо холостяка, увлечённого своей работой, — поел и сразу лёг спать.

Утро субботы выдалось хмурое и серое. Потоки дождевой воды наполовину затопили улицу, тяжёлые облака нависли над городом. «Не самая лучшая погода для прогулок», — с тоской подумал Толик за чашкой крепкого кофе и бутербродом с сыром. Обычно он готовил себе на завтрак яичницу или кашу из овсяных хлопьев, но сегодня аппетита почему-то не было. То ли от непривычного одиночества, то ли от скверной погоды. Самым подходящим времяпрепровождением сейчас было бы пойти посмотреть футбол или почитать свежий автомобильный журнал, но… не хотелось. Толик даже удивился своей апатии. «Наверное, надо больше дышать свежим воздухом», — решил он. К счастью, дождь на улице закончился, небо стало немного светлее, и можно было прогуляться. Толик оделся и вышел из дома.

Идти ему, в общем-то, было некуда. О встрече он ни с кем не договаривался, а развлекаться один не любил. Даже в магазине ему ничего не было нужно. Чаще всего инициатором их вылазок был Борис, более активный и энергичный, чем он. Это нравилось спокойному Толику, ведь так друзья дополняли друг друга: один привносил в их дружбу веселье, а другой — уравновешенность. Обоих вполне устраивало такое положение дел. Иногда окружающих удивляло, почему ни у одного из них нет девушки, но друзей это не слишком заботило. Ну, не было и не было. Когда-нибудь ведь они должны появиться. Борису нравились девчонки яркие, позитивные, открытые, такие же, как он сам. А Толик мечтал о девушке поспокойнее, может быть, не такой видной красотке, но доброй и нежной и хорошей хозяйке. А то питаться пельменями и яичницей уже как-то поднадоело. Вот он бы сейчас с удовольствием съел бифштекс. Или кусок запечённой курицы с картошкой.

С такими мыслями Толик добрёл до парка. Людей там почти не было. Только несколько мальчишек, которым всё нипочём, гоняли на велосипедах по лужам. Лавочки и детские качели были мокрыми от дождя, даже некуда было присесть. Толик прошёл насквозь почти весь парк, потом повернул обратно. Нечего ему тут делать. Он собирался уже было отправиться домой, как вдруг увидел странную картину. У киоска с мороженым стояла девушка. Её растрёпанные ветром рыжие волосы торчали в разные стороны, образуя на голове некое подобие гривы. Цветной сарафанчик казался таким лёгким в эту дождливую погоду, что Толик даже поёжился. А самым необычным было то, что она стояла посреди лужи у киоска босая, держа босоножки в одной руке. Другой она отсчитывала мелочь продавцу. Но вдруг её лицо приобрело растерянное выражение, она стала оглядываться по сторонам и заметила остановившегося неподалёку удивлённого Толика.

— Молодой человек! — крикнула она. — Молодой человек! Извините меня, пожалуйста, вы не одолжите мне восемь рублей? Мне не хватает на эскимо.

В другой раз Толик бы возмутился такой наглости и просто прошёл мимо, но это был действительно необычный день. Девушка стояла перед ним такая растерянная, такая смешная со своими непослушными кудрями, она была похожа на маленького ребёнка, для которого эскимо в шуршащей серебристой фольге было одной из главных радостей жизни. Он достал из кармана мелочь, молча пересчитал и протянул ей.

— Ой, огромное вам спасибо! Я обязательно верну! — радостно воскликнула она и улыбнулась совершенно детской улыбкой, от которой и Толику захотелось улыбаться во весь рот, как он умел только в детстве.

— Нет, что вы, не стоит, — негромко ответил он и, решившись, спросил: — А почему вы босая?

— Босоножки новые, сильно натёрли ногу, — беспечно ответила она, разворачивая эскимо.

— А… вы не простудитесь? — осторожно поинтересовался Толик.

— Надеюсь, что нет, — она засмеялась искренним, ненаигранным смехом, от которого у всегда сдержанного Толика по спине поползли мурашки. — Ещё раз спасибо за мелочь. Вы очень помогли моему настроению.

«Какая странная фраза», — подумал Толик, но следом у него возникло сильное желание помочь её настроению ещё раз, чтобы она снова залилась этим нежным, ни на что не похожим смехом. Он изумился своим мыслям, но тут же понял, что незнакомка, улыбнувшись ему на прощание, уже уходит по мокрым дорожкам парка, держа в одной руке босоножки, а в другой — эскимо. И тут… Нет, это был решительно необычный день. Толик, всегда такой спокойный и даже излишне скромный, чем регулярно попрекал его Борис, бросился за полыхающей в дальнем конце парка рыжей гривой, подбежал к девушке и схватил её за руку. Она обернулась, с удивлением посмотрела на него, но, узнав, улыбнулась. Только тогда он осознал, что делает, и отпустил её.

— Простите, — немного запинаясь, проговорил Толик. — Я думаю, вам не стоит идти и дальше босиком. Вы простудитесь. Давайте зайдём ненадолго ко мне, вы отогреетесь и пойдёте домой. Я живу недалеко отсюда, — неуверенно добавил он.

Она посмотрела на него весёлым взглядом, от которого у него снова побежали мурашки, кивнула и протянула руку.

— Настя.

— Толик, — он тоже протянул руку и на секунду сжал её тёплую ладошку.

— Хотите эскимо?

— Пожалуй, лучше горячего чаю, — улыбнулся он.

Настя провела в квартире у Толика несколько часов. За это время они успели попить чаю с шоколадным печеньем, которое нашлось в Толиковых запасах, посмотреть комедию и немного поболтать. Оказалось, что оба любят джаз, «Властелина колец» и мечтают завести сенбернара. Уходя, Настя оставила ему свой номер телефона.

— Я рада, что у меня появился друг, — простодушно улыбаясь, сказала девушка.

— Я тоже, — Толик заговорщицки подмигнул, и они рассмеялись.

Потом она ушла.

Всё воскресенье Толик провёл дома. Ему было как-то странно осознавать всё случившееся вчера. Вроде бы ничего особенного не произошло, но раньше ничего подобного с ним не случалось. Просто несколько часов в компании почти незнакомой, но такой милой и весёлой девушки. А вечером он позвонил ей и они ещё полчаса болтали по телефону. Потом решили не тратить деньги и договорились встретиться в понедельник после работы. И теперь Толик находился в каком-то предвкушении, похожем на ожидание праздника.

Безусловно, ему приходилось признаваться себе в том, что Настя ему симпатична. Но в то же время сам этот факт казался ему несколько странным. Смешливая, непосредственная, необычная в своих поступках и по-детски лёгком взгляде на мир Настя могла бы скорее понравиться Борису, чем ему. Толик попробовал представить, как не он, а лучший друг сидит с Настей на кухне, смеётся, касается её руки. От этой мысли ему стало так горячо и нехорошо, что он тут же отогнал её от себя. Конечно, он тоже парень видный и интересный, но такую девушку, как Настя, Борис наверняка привлёк бы своей улыбчивостью и обходительностью. И Толик решил, что другу о его новой знакомой лучше пока не знать. Когда вечером Боря позвонил и сообщил, что вернулся от родителей, Толик ничего не рассказал ему о Насте. Это был первый раз в жизни, когда он что-либо скрыл от друга.

В понедельник Толик весь день ходил сам не свой. Несколько раз перечитывал один и тот же документ, долго сидел с кружкой чая в руках, не притрагиваясь к напитку, улыбался своим мыслям. Борис несколько раз недоумённо смотрел на него, но ничего не говорил. Наконец, когда рабочий день подошёл к концу, Толик быстро собрался, сказал, что ему надо ещё кое-куда заехать, и помчался в кафе, где они с Настей договорились встретиться.

Он пришёл чуть раньше назначенного времени и сел за свободный столик. К нему подошёл официант и предложил меню. Толик попросил минералки. Он немного нервничал, к тому же чувствовал себя неловко из-за недосказанности с Борисом, ведь он привык всегда делиться с ним своими мыслями. Вернулся официант со стаканом воды. Толик поблагодарил и, отведя взгляд, увидел её. Всё с той же копной пышных рыжих волос, лёгкая и яркая, словно бабочка, она впорхнула в зал. Огляделась, заметила его, улыбнулась и приветственно помахала рукой. И все его сомнения словно испарились. Ему снова стало спокойно и тепло, как когда они вдвоём непринуждённо разговаривали на кухне. Он помахал ей в ответ.

Вечер прошёл приятно и даже слишком быстро. Когда Настя и Толик вышли из кафе, было уже почти десять часов. За приятной беседой и вкусной едой они не заметили, как пролетело время. Они продолжали болтать и на улице, когда Толик провожал девушку до её дома. Прощаясь, Настя по-дружески его обняла.

— Спасибо, — улыбнулась она, отстраняясь и глядя на него счастливыми сияющими глазами. — Было весело.

— Тебе спасибо, — он улыбнулся в ответ и вдруг понял, что не может отпустить её вот так. Она была совсем рядом, такая солнечная, необычная и смешная. Даже в сумерках её рыжие волосы не теряли своего огненного блеска. Он хотел просто ещё раз обнять её, так же по-дружески, как и она, но вдруг всё смешалось, и их губы слились. Толик почувствовал, как его захлёстывает теплотой и нежностью, словно солнечный зайчик Настиных волос поселился в его душе. Когда они разомкнули объятия, он всё ещё чувствовал на губах сладкий привкус лета.

Уже дома Толик увидел пропущенный вызов от Бориса. Поколебавшись, он решил перезвонить. Друг с ходу спросил, где его носит, но Толик ответил уклончиво. Разговор получился несколько сухим. Казалось, что Боря тоже чего-то недоговаривает, но Толику не хотелось ничего выяснять. Он просто хотел побыть один и прочувствовать всё, что ему принёс сегодняшний вечер. Эйфория от встречи с Настей ещё не улеглась, и он вскоре забыл о звонке Бориса.

С этого дня Толик всё чаще думал о Насте. Ещё никогда с ним не случалось ничего подобного. Конечно, та первая влюблённость в восьмом классе была не в счёт. А ведь тогда он всеми переживаниями делился с Борей. Толика уже не так волновала предполагаемая ревность. Просто всё казалось ему таким личным, что не хотелось рассказывать об этом никому, даже лучшему другу. Он был почти уверен, что его чувства к Насте взаимны, но иногда сам себе удивлялся, как она отличалась от воображаемой девушки его мечты. И вообще, он даже пока не узнал, умеет ли она готовить. А, впрочем, какая разница… Рядом с ней он был так счастлив, что порой совершенно лишался аппетита.

На их третьем свидании Настя сказала, что её отправляют в командировку на неделю. Толик сначала немного расстроился, но потом решил, что всё к лучшему. За это время они оба получше разберутся в своих чувствах, а заодно у него будет время обо всём поговорить с Борисом. Всё-таки Толику не нравилось, что они отдалились друг от друга.

Вечером в пятницу Толик и Боря договорились встретиться у Толика дома и провести время своей маленькой мужской компанией, как в старые добрые времена. После работы Борис собирался заскочить по делам, а Толик тем временем решил заехать в магазин подкупить чего-нибудь на ужин.

Вечерело, зажигались фонари. Толик шёл к своему дому с пакетами, полными всевозможных «мужских» закусок. Он радовался, что в их отношениях с другом наконец-то восстановится прежнее доверие и всё будет как прежде. Во дворе под фонарём Толик увидел целующуюся пару. Он вспомнил, как в первый раз поцеловал Настю, и на душе стало тепло. Он решил обойти парочку, чтобы не мешать им, как вдруг остановился, как вкопанный.

Он не мог ошибиться. Сколько раз он видел во сне эти рассыпающиеся рыжие волосы, эту нежную улыбку. Солнечный лучик его души, рыжеволосая смешливая Настя стояла прямо здесь, при свете фонаря, и целовала другого, не замечая его, Толика, стоявшего в темноте! А когда влюблённые отстранились друг от друга, Толик чуть не вскрикнул: рядом с ней был Борис.

Он не помнил, как добрался до дома. Всё в голове смешалось: и многолетняя дружба с Борей, и всепоглощающая любовь к Насте. Выходит, она уже вернулась, но ничего ему не сказала. Но зачем было его обманывать? Он не понимал. И почему он сразу не рассказал всего другу? Возможно, тогда всё было бы иначе.

Он так погрузился в свои мысли, что не заметил настойчивого звонка в дверь. Он и забыл, что Боря должен был прийти к нему. Впрочем, пусть всё выяснится прямо сейчас. Толик открыл дверь.

Боря стоял на пороге довольный и сияющий. «Ну, ещё бы, — пронеслось в голове у Толика. — Я тоже сиял, когда целовал её». Но он тут же постарался отогнать от себя эти мысли. С этим он разберётся потом.

— Ты чего такой кислый? — Боря прошёл в комнату и уселся на диван. — Мы вроде договаривались повеселиться.

— Думаю, ты уже неплохо повеселился сегодня, — мрачно ответил Толик.

— Ты о чём? — Боря недоумённо воззрился на него и вдруг улыбнулся, словно хитрый кот. — Подожди, я, кажется, понял. Ты видел меня с ней, да?

Толик молчал.

— Я тебе сразу хотел рассказать, но ты всё время ходил какой-то варёный, я и не стал начинать. Красивая девчонка, ага?

— Красивая… — Толик чувствовал, как всё внутри обрывается и кипит. — Я тебе тоже хотел кое-что рассказать.

— У тебя что, тоже? — Боря внимательно посмотрел на друга. — Ого, вот это новость! Кто она?

Толик вздохнул.

— Она.

— Не понял.

— Она.

— Моя…?

— Да.

В комнате повисла напряжённая тишина. Даже с улицы не долетало никаких звуков. Тишина становилась звенящей и начинала давить на уши. Наконец, Боря хлопнул себя по колену.

— Вот это мы влипли, приятель, — нарочито громко сказал он. — Что будем делать?

— Я не знаю.

— Пусть она выбирает сама.

— Пусть.

— Я предлагаю так. Давай каждый из нас ей позвонит и назначит встречу в одном месте и в одно время. Кому-то из нас ей придётся отказать, и мы сразу всё поймём. Идёт?

Толик удивлялся хладнокровию друга. Неужели ему всё равно? Словно это для него какая-то игра. Но бросать всё на произвол судьбы ему не хотелось. Боря, как всегда, предлагал сумасшедшую, но стоящую идею.

— Идёт.

Они позвонили ей по очереди и пригласили на свидание в парк в субботу в пять вечера. Но она никому не отказала. Сказала, что придёт обязательно, потому что очень соскучилась.

— Твой план не работает, — нервно заметил Толик после двух разговоров. — Что дальше?

— Пойдём вдвоём, — такого мрачного голоса у Бориса Толик не слышал ещё никогда.

В парк в субботу вечером они шли молча. Каждый понимал, что сегодня в лучшем случае потеряет друга, а в худшем — и друга, и любовь. Каждого мучили угрызения совести, но ни один не собирался отступать.

Когда они пришли в условленное место, девушки ещё не было. Они остановились под большим деревом, где их сразу можно было заметить от входа в парк, и стали ждать, не глядя друг на друга. Минуты тянулись мучительно долго. Воздух казался нагретым до предела и таким душным, что словно начинал липнуть к коже. Обоим казалось, что это свидание больше напоминает дуэль. «А если она вообще не придёт?» — смутно проносилось в голове у каждого.

— Прости, пожалуйста, я опоздала, — голос казался раздвоенным, будто галлюцинация. Толик и Борис одновременно оглянулись. И чуть не отпрянули, поняв, что, пожалуй, оба сошли с ума.

Перед ними стояли две хорошенькие юные девушки с одинаковой копной огненно-рыжих волос в одинаковых цветастых сарафанах. Они были похожи как две капли воды. Только у одной взгляд был смеющийся, а у другой — серьёзный.

— Настя, — выдохнул Толик.

— Катя, — прошептал Борис.

— Катя?!

— Настя?!

Молодые люди изумлённо уставились друг на друга, потом перевели взгляды на девушек и одновременно вскрикнули:

— Что тут вообще происходит?!

— Но мы думали, вы знали, — удивлённо проговорила Настя. — Мы, правда, не могли понять, как вы догадались об этом, но решили, что вы устроили это специально.

— О чём догадались?! — гаркнул более несдержанный Борис.

Та, которую он назвал Катей, скромно улыбнулась:

— Когда у нас с сестрой почти одновременно появились парни, мы очень обрадовались, потому что всегда были близки. Поэтому, когда вы пригласили нас на двойное свидание, мы решили, что всё так и задумано.

— С сестрой?! — Толик сам удивился, как неестественно прозвучал его голос.

— Мы близнецы! — воскликнула Настя и залилась своим нежным серебристым смехом.

Видя замешательство друзей, выглядевших весьма нелепо в своём недоумении, Настя засмеялась ещё сильнее, и её более скромная сестра присоединилась к ней.

Когда до опешивших Толика и Бориса наконец дошло, в какой комической ситуации они оказались, они засмеялись ещё громче сестёр. Выходит, каждый из них разговаривал по телефону со своей знакомой, и они даже не поняли, что имели в виду разных девушек!

— А мы-то думали! — Толик выглядел растерявшимся и донельзя счастливым, чем ещё больше веселил Настю.

— Вот мы попали, приятель! — повторил Борис вчерашнюю фразу уже совсем в другом контексте. Он улыбался во все свои тридцать два зуба и с обожанием смотрел на Катю.

— Что же мы стоим-то! — встрепенулась неугомонная подруга Толика. — Пойдёмте хоть посидим, съедим по мороженому за знакомство!

Двое друзей и их подруги-близнецы устроились на парковых качелях, уплетая эскимо и фруктовый лёд. Когда Толик рассказал историю их с Настей знакомства под звонкий смех девушки, настала очередь Бориса. Всегда остроумный и задорный, он неожиданно смутился, но сразу взял себя в руки, взглянул на улыбающуюся Катю и начал говорить.

Всё случилось в тот день, когда он отправлялся к родителям в родной городок. На вокзале было полно народу. Борис быстро нашёл свой вагон, показал проводнице билет и запрыгнул внутрь. Он добрался до своего места, достал из сумки нужные вещи. Поезд тронулся, и Борис пошёл налить себе чай. Дверь в соседнее купе была открыта. Он случайно заглянул туда и увидел красивую рыжеволосую девушку, которая сидела на нижней полке и читала книгу. В другой раз он бы прошёл мимо — никогда не любил книжных червей и тихонь! (на этих словах Катя выразительно подняла бровь, чем ещё больше смутила рассказчика), — а тут остановился и дольше, чем этого позволяли приличия, на неё смотрел. Она оторвалась от книги, взглянула на него и чуть улыбнулась. Она ехала одна, и Борис спросил, как она отнесётся к тому, если он зайдёт к ней на чай. Всегда скромная и осторожная Катя неожиданно согласилась. И уже позже, во время ночного разговора, призналась ему, что его лицо показалось ей очень знакомым, будто они всегда друг друга знали, хотя на самом деле до этого они не встречались. Уходя от неё, Борис, краснея, попросил её почитать и оценить несколько его стихотворений — его увлечение, о котором он никому никогда не говорил. Она взяла их. А потом сказала, что стихи ей понравились, чем немало удивила Бориса, всегда считавшего себя неспособным к поэзии. Они расстались утром на вокзале, но перед этим Борис всё же попросил у неё номер телефона. Вернувшись от родителей, позвонил. И «книжная фея», как он называл её про себя, согласилась встретиться с ним. А когда он в первый раз её поцеловал (тут Катя зарделась, но по её лицу было видно, что она абсолютно счастлива), он понял, что она с её рыжими волосами похожа на солнце и что он безумно любит её. Несмотря на то, что она не была похожа на яркую и немного взбалмошную девушку, каким воображение рисовало его абстрактный идеал.

Лучи закатного солнца освещали парковые дорожки. Дул тёплый летний ветерок. Две девушки с огненными волосами и два смущённых, но счастливых парня сидели рядом на качелях, наслаждаясь обществом друг друга. Теперь, когда все недоразумения разрешились, каждый чувствовал, что всё так, как и должно быть.

Теперь они часто проводили время вчетвером. Гуляли в парке, ходили в кино, в оперу (Катина идея), на дискотеки (Настина). Боря и Толик даже пару раз брали девчонок с собой на рыбалку. Но чаще они всё-таки ездили туда вдвоём, восстановив традиции многолетней дружбы.

Как выяснилось, Настя умеет отлично готовить любимые блюда Толика. А Боре ничего не стоило уговорить Катю спонтанно сорваться в автопутешествие по соседним городам и встречать в поле рассвет.

Само собой, свадьбы сыграли в один день.

Девушка с шоколадным мороженым

Осеннее солнце играло в стеклянных бокалах на столиках в кафе и улыбками отражалось на лицах посетителей. Стоял тёплый, по-летнему ласковый день.

Журналистка Лида быстро заполняла светло-жёлтые страницы блокнота неровными прыгающими строчками. Сегодня нужно было отправить редактору новостную заметку о строительстве нового спорткомплекса, завтра обработать интервью, которое она сегодня взяла у политолога Грызунова, и съездить на премьеру спектакля, на который от неё ждали рецензию. Плюс ко всему пора было начать готовить выпуск ко Дню города, а на следующей неделе Лиду ждала двухдневная командировка.

Девушка остановилась перевести дух и сделала быстрый глоток крепкого кофе. То, что она вечером находилась не в офисе редакции и не у домашнего компьютера, а на открытой веранде кафе, было чистой случайностью: именно здесь согласился встретиться для интервью Грызунов. А когда беседа наконец завершилась и он ушёл, Лида осталась в кафе ещё немного поработать.

Её телефон негромко завибрировал, на экране высветилась надпись. Серёжа. Лида приняла вызов.

— Да, любимый, — девушка постаралась, чтобы, несмотря на усталость, её голос звучал бодро.

— Дорогая, прости, — он говорил торопливо, — не получится сегодня увидеться. На работе завал, надо ещё тут ребятам помочь. Не обижайся, ладно?

— Нет, ничего, — Лида с трудом вставила слово в его быструю речь. — У меня тоже сегодня полно дел.

— Да? Ну, вот и отлично, — его голос словно стал немного спокойнее. — Не скучай, целую.

Звонок прервался, и Лида со вздохом положила телефон на столик. Что-что, а скучать ей точно было некогда.

В глубине души она радовалась отмене свидания. У неё действительно сейчас очень много работы, и она бы вряд ли получила удовольствие от этой встречи, когда в голове у неё мелькают то строчки будущей новостной заметки, то фразы Грызунова, снабжённые изрядной долей терминологии.

С Серёжей они познакомились на открытии выставки, о котором Лида делала репортаж. Серёжа пришёл со своей сестрой Алёной, студенткой художественного училища. В фойе они и разговорились с Лидой. Высокий, симпатичный, сдержанный, Сергей произвёл на девушку хорошее впечатление. Он со знанием дела рассуждал о современных художниках и различных направлениях в искусстве, и Лида, с детства обожавшая живопись, слушала нового знакомого с нескрываемым интересом. Прощаясь, они обменялись номерами телефонов, а вскоре стали встречаться.

Правда, в последнее время в их отношениях появилась какая-то натянутость. Они по-прежнему много говорили обо всём на свете, но периодически Лида улавливала в его интонациях какое-то холодное высокомерие, словно он невероятно гордился своими бесчисленными познаниями в самых разных сферах, но не считал, что хоть кто-то способен эти его познания оценить. Тем не менее, девушке нравились его воспитанность и галантность: он всегда подвозил её до дома, оплачивал счёт в кафе и на каждое свидание приносил букет цветов.

Телефон снова завибрировал, и Лида, решив, что Серёжа забыл что-то ей сказать, машинально ответила на звонок, не глядя на экран.

— Лида, это Ян…

Не сразу переключившись со своих мыслей на разговор, девушка пыталась взять в толк, с кем она говорит, а голос в трубке тем временем продолжал:

–…но Света, значит, заболела, и Геннадий Андреич сказал, что с тобой придётся ехать мне. Так что давай мы с тобой завтра в редакции переговорим, ты мне расскажешь, что к чему, про что материал и что снимать. Договорились?

— Договорились, — выдохнула Лида.

— Ну, вот и отлично, — совсем как Серёжа, ответил голос. — Тогда давай, до завтра.

Абонент отключился, и Лида снова вздохнула. Мысли путались, и очень хотелось ненадолго просто перестать думать.

Она совсем не успевает с текущими материалами, а тут ещё эта командировка. И Света, фотограф, заболела так некстати. Лида давно уже с ней сработалась, и в различные деловые поездки они нередко отправлялись вместе. План предстоящей работы они уже тоже успели обговорить, а теперь нужно всё заново обсуждать с этим новеньким.

Ян устроился в их редакцию месяц назад. Он был талантливым фотографом, и даже самое скучное мероприятие становилось особенным событием, отражаясь в объективе его камеры. Каждая эмоция, каждая деталь на его снимках передавали какой-то внутренний свет, который в других обстоятельствах заметить было трудно или просто-напросто невозможно. Ян о своём таланте знал и ценил его высоко, поэтому и работу в редакции воспринимал как дополнительный заработок, занимаясь в основном частными фотопроектами.

Если о его работе можно было сказать много хорошего, с дисциплиной у него всё обстояло иначе. Он всюду опаздывал, ухитряясь при этом всё равно сделать лучшие снимки, периодически пропускал планёрки и бесконечно курил в помещении редакции, игнорируя любые распоряжения на этот счёт. Геннадий Андреевич, главный редактор, не раз пытался приструнить нарушителя, но безупречная работа и неподдельное дружелюбие фотографа вкупе с блеском его ярко-зелёных глаз неизменно располагали к нему не только коллег, но и руководителя.

Однако, несмотря на всё это, такая безалаберность не могла не раздражать пунктуальную, обязательную Лиду. В отличие от подруг по работе, она не пыталась сесть с Яном за один столик во время обеденного перерыва и уж точно не вздыхала в надежде, что он одарит её свой сияющей улыбкой. До встречи с Серёжей девушку вообще интересовала только карьера, и всё, что она испытывала к выскочке-фотографу, — это хорошо скрываемую досаду на то, что ей приходится столько работать, а он всё делает словно бы шутя.

Перспектива ехать с ним в командировку энтузиазма Лиде тоже не внушала, но она вынуждена была признать, что для создания этого материала хороший фотограф ей необходим. Нет, как же всё-таки не вовремя заболела Светка!..

Лида допила кофе и подозвала официанта. Расплатилась по счёту, собрала разложенные на столе бумажки и вышла на улицу.

— Везучая ты, Лида! — подружки, хихикая, обступили её со всех сторон. — Всего два дня, конечно, но зато уж вам точно никто не помешает!..

— Да вы о чём, девчонки, — Лида отпиралась как могла. — Я ведь со Светой собиралась, кто же знал, что она простуду схватит. Так некстати…

— Ну, уж и некстати, — подмигнула ей бойкая Наташа. — Всё тебе повеселее будет, чем с твоим занудой Сергеем…

Она хотела сказать что-то ещё, но в эту секунду дверь распахнулась.

— Всем привет! Кажется, сегодня я даже не опоздал, — на ходу приглаживая топорщившиеся во все стороны волосы, Ян быстро посмотрел на часы. — Нет, всё-таки опоздал. На две минуты. Но, думаю, это не критично.

Он широко улыбнулся всем сразу и никому конкретно, но этого было достаточно, чтобы женская часть коллектива замерла на полуслове, с немым обожанием глядя на молодого фотографа.

— Лидочка, что у нас по плану? — он уселся в кресло, достал сигарету и затянулся.

— Есть некоторые моменты, которые я бы хотела обсудить, — пропуская мимо ушей «Лидочку», ответила девушка. — Но для начала я бы попросила вас перестать курить.

— Пожалуйста, — к её удивлению, он не стал спорить и затушил сигарету. — Так что у нас по плану? Да, кстати, мы можем разговаривать на «ты», как ты считаешь?

— Не думаю, что знаю вас для этого достаточно хорошо, но, если ты настаиваешь… — Лида поняла, что вступление слишком затянулось, и перешла к делу. — Значит, так…

Неделя пролетела незаметно, и вот уже поезд, набирая скорость, быстро удалялся от пункта отправления. За окном мелькали жёлто-оранжевые деревья, и заходящее солнце окрашивало небо в нежный золотистый цвет.

Лида пыталась читать, но мысли её то и дело возвращались к Сергею. За прошедшие дни им так и не удалось увидеться. Услышав, что девушка собирается в командировку с фотографом из редакции, Сергей не пришёл в восторг. Несмотря на то, что Лида ни разу не давала ему поводов для ревности, он был явно недоволен и в телефонном разговоре лишь сухо пожелал ей счастливого пути.

— Что ты всё читаешь? — голос вырвал её из размышлений. — Расслабься, посмотри, какая за окном красота!

Лида сердито взглянула на сидящего напротив коллегу. Она хотела возмутиться, но не стала — что толку? Да и пейзаж за окном был действительно прекрасен. Начинало смеркаться, на землю опускался вечерний туман, и тихий стук колёс навевал воспоминания о чём-то печальном и светлом.

— В движении поезда всегда есть какая-то музыка, — задумчивый голос Яна был так не похож на его обычный напористо-весёлый тон, что Лида даже вздрогнула, услышав его.

— Ты думаешь? — она попыталась поддержать разговор.

— Конечно. Я думаю, что у каждого мгновения есть своя мелодия. Или даже, например, у фотографии она тоже есть.

— У фотографии?..

— Да. Хочешь, покажу?

Лида улыбнулась.

— Хочу.

— Смотри, — он пересел к ней поближе, держа в руках камеру, и принялся листать кадры на маленьком экране. — Вот, например, я заснял листопад. Листья падают на землю, так легко и плавно… Это, скажем, скрипичный концерт. А это я делал портретную съёмку одного архитектора, получившего премию мэра города, — Пашка у него интервью брал, — так это прямо победный марш, — посмотри, какой он довольный! А это…

Он продолжал листать сделанные кадры и к каждой находил удивительно подходящую ассоциацию. Лида не уставала удивляться его удачным комментариям и смеялась над наиболее забавными из них.

Внезапно она почувствовала что-то странное. Словно осенний туман за окном проник в вагон и наполнил его тишиной и вечерней прохладой. Словно всё растворилось в фиолетовых сумерках, и сквозь мягкую обволакивающую пелену виднелся лишь блеск зелёных глаз и чувствовалось близкое тёплое дыхание.

Лида резко отстранилась, и туман мгновенно рассеялся. В вагоне вспыхнул свет, откуда-то донёсся голос проводника.

Ян молча пересел на своё место, и до самого прибытия они не говорили ни слова.

Рабочие дни выдались необыкновенно тёплыми — казалось, в середине сентября вдруг снова вернулось лето. Делая торопливые заметки в блокноте, переключая кнопки на диктофоне и время от времени перебрасываясь с Яном несколькими фразами, Лида внезапно ощутила, как сильно ей хочется просто погулять по незнакомому городу и насладиться лучами осеннего солнца вместо того чтобы готовить объёмный репортаж. Но, скорее всего, освободиться до вечера всё равно не получится…

…Так и вышло. Возвращаясь в гостиницу, Лида чувствовала себя ужасно разбитой и усталой. Ещё один рабочий день позади, короткая поездка заканчивается, а она даже не успела никуда сходить. Работа, работа… Лида вздохнула.

Она даже не обращала внимания на Яна, который молча шёл рядом с ней, пока он вдруг не заявил:

— Я знаю, что тебе нужно. Жди здесь.

Опешив, Лида остановилась, даже не успев удивиться или что-либо ответить, но Ян уже исчез за углом близстоящего здания. Когда он вернулся, в его руках были две порции шоколадного мороженого.

— Держи. Возражения не принимаются, — он быстро сунул ей в руку холодный брикет. — Погода сегодня как раз подходящая.

— Да что ты, Ян… Не стоило…

— Ещё как стоило. Только посмотри на себя, какая ты кислая. Тебе срочно нужно подсластить жизнь.

Он сказал это прямо, без обиняков, но так открыто и просто, что она рассмеялась.

— Что я говорил? — он довольно усмехнулся. — Между прочим, маленькие радости — это необходимость на пути к большому счастью, вот так!

Лида снова засмеялась и с наслаждением лизнула холодный шоколадный пломбир. А ведь и правда, для счастья нужно совсем немного…

— Стой!.. Замри!..

Движением фокусника Ян ловко схватил фотоаппарат и, прежде чем Лида успела дежурно улыбнуться, как делала всегда, когда её фотографировали, сделал несколько снимков.

— Только посмотри! — через несколько секунд Ян с явным удовольствием разглядывал кадры на маленьком экране. — Ты же просто светишься!..

Девушка заглянула ему через плечо.

— И на какую же мелодию похоже это фото?

Ян ненадолго задумался.

— Знаешь, наверное… на какую-то красивую песню.

Лида улыбнулась.

— Современную?

— Нет. Скорее, что-то из ностальгически далёкого прошлого.

Всё снова пошло своим чередом. Лида вернулась домой и сразу закрутилась в потоке репортажей, заметок и интервью. Она вновь стала допоздна засиживаться в офисе редакции, но в то утро, когда она проснулась с сильной головной болью и саднящим горлом, она осознала, насколько сильно устала за прошедшие месяцы.

Ещё несколько недель назад она бы закинула в себя горсть таблеток и отправилась на работу. Но что-то в ней неуловимо изменилось за это время. Лида набрала номер Геннадия Андреевича.

–…да, наверное, простуда… ничего, я отлежусь… да… хорошо, спасибо!

Девушка положила трубку, с удивлением понимая, что впервые за долгое время она позволила себе выходной. Пусть и вынужденный.

Лида налила горячего чаю и решила позвонить Серёже.

–…Что, заболела? — в его голосе прозвучало беспокойство. — …Нет, извини, наверное, не приеду. Давай ты поправишься, и тогда мы встретимся, м?..

Попрощавшись с Сергеем, Лида некоторое время пребывала в состоянии странной задумчивости. Ей внезапно стало не столько обидно из-за его отказа навестить её, сколько пусто и даже словно… безразлично.

Она допила чай и вернулась в постель. Отоспаться — это лучшее, что она сейчас могла сделать.

Разбудил её звонок в дверь. Не сразу сообразив, что к чему, Лида поспешно накинула халат и, на ходу приглаживая волосы, пошла открывать.

За дверью никого не оказалось, однако на пороге стоял большой пакет, доверху наполненный свежими фруктами. «Серёжа всё-таки такой заботливый!» — с нежностью подумала девушка. Она подняла пакет и только тогда заметила конверт, лежащий между зелёными яблоками.

Лида аккуратно распечатала его, и в руках у неё оказалась фотография. Очаровательная, счастливая девушка с солнечной улыбкой и чуть растрёпанными волосами с наслаждением ела шоколадное мороженое. На обороте красовалась немного неровная надпись: «Девушка с шоколадным мороженым».

Очевидно было только одно. Это не Сергей.

Простуда затянулась, и на работу Лида вышла только спустя неделю. Несмотря на болезнь, за это время она наконец-то смогла выспаться и как следует отдохнуть.

— Лида, ну наконец-то! Как ты себя чувствуешь? — коллеги встретили её дружескими объятиями.

— Спасибо, гораздо лучше, — она улыбалась, невольно пытаясь отыскать взглядом автора уже ставшей любимой фотографии.

— Новость знаешь? — Наташа, как обычно, выкладывала всё сразу. — Ян уволился!

— Правда? — Лида изобразила равнодушие.

— Ага. Наверное, нашёл себе что-нибудь получше…

Лида кивнула и отошла, дружелюбно улыбнувшись и сославшись на то, что у неё накопилось много работы. Впереди был рабочий день, и ещё много других рабочих дней, похожих друг на друга, но она знала, что её жизнь не будет такой как прежде. Ведь всё это — изматывающий график, постоянная усталость, неумение дать себе передышку и делать то, что нравится, даже отношения с Сергеем — было до неё. До девушки с шоколадным мороженым.

Бокал с коктейлем переливался в вечерних лучах осеннего солнца. Белое вино играло янтарными всплесками, а крупные кусочки свежих фруктов приобретали причудливые формы за прозрачными округлыми стенками фужера.

На этот раз Лида сидела в закрытом зале кафе. Со дня её прошлого посещения на улице заметно похолодало, летние веранды закрылись до следующего сезона. Она и сама не знала, зачем пришла сюда. Наверное, просто хотелось развеяться. Лида даже заказала бокал вина, что посреди рабочей недели было для неё несвойственно. «Маленькие радости — необходимость на пути к большому счастью». Наверное, это так.

Постепенно бокал опустел. Лида долго сидела, глядя в окно и рассматривая прохожих. Она уже собиралась уйти, но что-то словно удерживало её на месте.

— Кажется, я первый раз в жизни не опоздал.

Знакомый голос за её спиной прозвучал неожиданно мягко. Лида обернулась и несколько секунд смотрела в зелёные глаза, в которых промелькнуло беспокойство.

— Ведь нет?..

Она улыбнулась, понимая, что, зайди он на две минуты позже, он бы уже её не застал. В другой раз она бы, возможно, ответила по-другому. Но не сегодня.

— Нет. Ты пришёл как раз вовремя.

Примета на счастье

От донёсшегося с улицы ревущего гула двигателей слегка задрожало оконное стекло. Через две минуты гул повторился. Через минуту — снова. Но если ты работаешь в международном аэропорту, к постоянному шуму привыкаешь довольно быстро.

Роберт не был ни пилотом, ни сотрудником службы безопасности, ни переводчиком, ни даже официантом. Хотя работал он всё-таки в кафе. А если точнее, в ресторане бизнес-зала.

Никто наверняка не знал, кому пришла в голову идея поставить в бизнес-зале видавшее виды пианино и даже нанять музыканта, который за символическую плату услаждал слух состоятельных пассажиров. Собственно, этим музыкантом и был Роберт. Вероятно, кто-то из местных управляющих решил, что это будет создавать атмосферу, подобную той, что царит в лучших заведениях для высшего класса, где звучит живая музыка.

Он мог бы с тем же успехом играть в любом ресторане поближе к дому. Его техника даже позволяла ему устроиться исполнителем в концертный зал или преподавателем в консерваторию. Но Роберт, на свою беду, был неизлечимо болен. Этой болезнью была авиация.

В четвёртый раз не поступив в лётное училище, Роберт не опустил рук, решив стать стюардом. Но и здесь его постигла неудача в виде неидеального здоровья и совершенно отчаянной неспособности к языкам. Ему предпочитали более выносливых и смекалистых юношей, а чаще — смазливых молоденьких девушек, что было ещё унизительнее.

Оставив попытки найти себе место в небесной братии, Роберт выучился на музыканта. Не сказать что это был выбор от безысходности: музыка была второй после авиации любовью Роберта. Она позволяла ему мысленно возноситься в те заоблачные дали, куда физически он добраться не мог.

Но он глубоко ошибался, рассчитывая, что вдали от самолётов он исцелится от их влекущей силы. Они снились Роберту ночами, будто упрекая за недостаточную решительность и выдержку. Однажды он проснулся, словно бы от чего-то задыхаясь: шум самолётов теснился в его груди, не давая дышать. И тогда среди ночи он поднялся и поехал в аэропорт.

Он стоял у большого окна, держа в дрожащих руках стаканчик с кофе. Но чем больше он смотрел на крылатых железных птиц, взлетающих или идущих на посадку, тем спокойнее и ровнее билось его сердце. В то раннее утро Роберт понял, что сможет жить если не своей мечтой, то, по крайней мере, рядом с ней. Он узнал, что в ресторан бизнес-зала требуется пианист, и уже на следующий день его руки ласкали чёрно-белые клавиши, а взгляд — голубой горизонт.

Едва ли кто-то из пассажиров дольше пяти секунд смотрел на молодого человека в коричневых брюках и рубашке песочного цвета, наигрывающего незамысловатые мелодии на стареньком пианино. Даже те, кого рабочие визиты заставляли мотаться по свету несколько раз в месяц, толком не знали, как он выглядит. Пожалуй, они бы даже не смогли бы сказать, был ли это один и тот же молодой человек или их здесь работало несколько.

Стелла не должна была стать исключением из этого правила. Но почему-то именно в тот день, когда молодая, преуспевающая владелица собственного бизнеса летела в Брюссель, Роберт вместо своих традиционных мелодий решил исполнить «Лунный свет» Дебюсси. Вдохновенно отдавшись музыке, он не мог знать, что из-за него сидящая напротив пассажирка едва не опоздала на свой рейс.

Стелла была слишком гордой, чтобы познакомиться с пианистом. Но с тех пор перед каждым своим полётом она заходила послушать Роберта, садясь так, чтобы он не видел её лица. Впрочем, вряд ли музыкант рассматривал окружающих: его взгляд обычно был обращён на клавиатуру и иногда — на взлётное поле за окном.

В отличие от других пассажиров, Стелла не просто запомнила пианиста. Она запомнила выражение его лица — сосредоточенное, когда он обращался к музыке, и мечтательно-задумчивое, когда он смотрел на небо, — запомнила его отстранённо-печальный взгляд из-под тёмных волос, его привычку делать паузу на несколько минут перед тем как играть «Лунный свет». Кажется, он особенно любил это произведение; или же просто так совпадало, что Стелла всегда слышала его, ожидая свой самолёт.

Но лучше всего ей запомнились его руки. Загорелые кисти с широкими ладонями и крепкими, длинными пальцами буквально завораживали Стеллу. Их лёгкие, словно небрежные движения заставляли её наблюдать за музыкантом не отрываясь, наблюдать, как его руки плавно парили над клавишами, парили так, как в весеннем небе парят птицы… Как парят самолёты, взмывающие над землёй.

В этот раз он не играл Дебюсси. Но Стелла всё же надеялась, что и сегодня услышит «Лунный свет»: эта музыка успела стать для неё чем-то вроде доброго знака, приметы на счастье. До её вылета оставалось чуть больше часа; может быть, она (вернее, он) ещё успеет…

Пианист заиграл какую-то джазовую композицию. Подавив разочарованный вздох, Стелла кивком головы подозвала официанта, заказала бокал белого вина и сэндвич с лососем.

В конце концов, то, что нам что-то кажется, не означает, что это правда.

Роберт не отрывал взгляда от клавиш, машинально, аккорд за аккордом, воспроизводя мелодию. Девушка пришла ещё двадцать минут назад. Когда он снова заиграет «Лунный свет», она будет сидеть с идеально прямой спиной, словно в напряжённом ожидании чего-то, даже не догадываясь, что он играет Дебюсси только в те дни и часы, когда она ждёт свой рейс. Может быть, она даже не любит этого композитора. Но он всё равно продолжал играть для неё с осознанием собственного непостижимого упрямства.

Роберт не знал, чего он хотел добиться этим жестом. Он для неё вместе со своей музыкой был всего лишь предметом обстановки, таким же, как столики и кресла, как бокал в её руке, который она медленно подносила ко рту, сидя вполоборота и думая, что он не видит её лица. Он же видел, и не только лицо, но и пряди волос, непослушно выбивающиеся из заплетённой косы, и чуть вздёрнутый подбородок, и звенящий браслет на запястье, похожий на те, что носят женщины в Индии. Он почему-то никак не мог отвести от него взгляд, увидев впервые: было что-то невыносимо притягательное в том, как не туго закреплённый браслет перемещался по руке от её движений.

Несколько резко ударив последний аккорд, он убрал руки с клавиатуры. Перед «Лунным светом» Роберт всегда давал себе маленькую передышку, чтобы полностью сосредоточиться на звучащей внутри него музыке. Интересно, она хоть раз замечала эту внезапно возникающую паузу?..

Он перевёл дыхание, взял первую ноту. Музыка мгновенно поглотила его. В дрожащей неуловимости лунного луча отразилась глубокая, призрачная красота ночи. За окном, в сгущающейся темноте, перемигивались огни самолётов и взлётных полос, но где-то там, за облаками, в такт его музыке пела луна. И эти чудесные, неподвластные слуху звуки были подобны сладостному забытью цветных снов.

Поддавшись какому-то порыву, Роберт взглянул на девушку… и сбился. Она смотрела прямо на него, глаза в глаза, поднеся к лицу руку со звенящим браслетом. Луна больше не пела где-то в равнодушных небесах; она разговаривала с ним её взглядом и полуулыбкой на персиковых губах.

С трудом собравшись, он заставил себя закончить произведение, каждую секунду чувствуя на себе её пристальный взгляд и краснея, как школьник, оплошавший на отчётном концерте. Его бросило в жар; лицо и шея взмокли от напряжения. Такт за тактом приближаясь к финалу, Роберт думал только о том, как бы побыстрее сбежать, одновременно стыдясь своей слабохарактерной трусости.

Его облегчение, когда он закончил играть и нарочито неспешно поднялся, было недолгим. Девушка встала и быстро приблизилась к нему.

— Ваш рабочий день закончился, верно? Не составите мне компанию, пока я жду свой рейс?

Он хотел ответить ей что-то, но слова невнятным бульканьем застряли в горле.

— Если, конечно, вы не слишком торопитесь, — поспешно добавила она. — Вам, наверное, далеко ехать. Просто… мне показалось, нам с вами наконец-то пора познакомиться.

Ему всё же удалось сглотнуть и ответить вполне нормальным голосом:

— Да… конечно… разумеется. Вы Стелла, правильно? Я однажды слышал, как вас вызывают на посадку.

Она кивнула.

— А вы Роберт? — Не дав ему ответить, девушка протянула руку. — Рада знакомству.

Он сел за столик напротив неё, чувствуя себя немного неловко в этом зале сидящим не за пианино. Роберт попытался придумать тему для разговора, но почему-то ничего не вышло. Он слегка перевёл плечами, словно стараясь сбросить оцепенение.

— Куда летите? — с деланой небрежностью поинтересовался он. Несмотря на старания, голос прозвучал напряжённо.

— В Будапешт. Давно хотела посмотреть этот город.

— Так вы в отпуск?

— Нет. — Стелла улыбнулась. — Вообще-то, у меня свой бизнес, так что я туда по делам. Но обязательно устрою себе экскурсию.

Понятно. Успешная, целеустремлённая, уверенная. Владелица собственного бизнеса, знает, чего хочет от жизни. Не то что он.

— Хм… ясно. Что продаёте?

Она снова улыбнулась — на этот раз с хитринкой. Расстегнула сумочку, вынула что-то и протянула ему.

Роберт раскрыл ладонь, и ему на руку опустился самолёт.

Маленький, сверкающий, будто стеклянный, он переливался в его руке, и Роберту казалось, что он различает мельчайшие его детали: шасси, бортовые огни, штурвал с приборной панелью… Роберт чуть слышно вздохнул. Восторг вырвался из самой глубины его сердца, мурашками рассыпавшись по телу.

— Какая… красота, — пробормотал он. — Что это?

Стелла перегнулась к нему через столик и осторожно надавила пальцем с аккуратным маникюром на полость под крылом. До сих пор невидимая крышка чуть сдвинулась, и Роберт обнаружил, что держит в руках зажигалку. Он восхищённо покачал головой.

— Нравится? — Стелла была явно довольна произведённым эффектом. — На самом деле у нас есть много чего: пепельницы, часы, броши, браслеты, как у меня…

— И что, получается делать на этом международный бизнес?

Роберт не хотел задавать этот вопрос. Он вырвался сам собой и, кажется, прозвучал несколько недоверчиво, если не иронично.

Стелла слегка нахмурилась.

— Это не какие-нибудь безделушки, Роберт. Они делаются из очень дорогих материалов по дизайнерским эскизам.

— Ах, ну да, конечно, — пробормотал он, возвращая девушке зажигалку. Восхищаться самолётиком и его хозяйкой почему-то расхотелось.

Однако Стелла не обратила внимания на протянутую к ней руку.

— Вы знаете, сколько это стоит, Роберт?

Она назвала цифру, отчего ему определённо не стало лучше.

— Если вам хотелось похвастаться, у вас получилось.

Хамить было незачем. Гораздо разумнее было бы вежливо закончить разговор и уйти, сославшись на дела. Ей совсем необязательно знать, что в нём взыграла глупая мужская гордость, ощетинившаяся от того, что молодая красивая девушка сама делала такие деньги, а он пялился на свою нереализованную мечту из-за пианино в аэропорту, зарабатывая жалкие гроши.

— Это такое же хвастовство, как то, что вы здесь играете «Лунный свет».

Он вскинул голову. Мурашки переместились куда-то на спину и забегали по ней лёгким аллюром.

— Что вы имеете в виду?

— Вы могли бы всегда играть что-то простенькое, как сегодня. Но вы играете Дебюсси, чтобы показать, что способны на большее. Разве нет?

Роберт почувствовал, что лоб снова покрылся испариной.

— Нет.

— Тогда почему же?

Отступать теперь было ещё глупее, чем хамить прежде.

— Я играл для вас.

— Для меня?..

Она растерялась, это было заметно. Но брать себя в руки Стелла, как видно, умела быстро.

— Как вы могли знать, что я услышу?

— Я запомнил вас.

Она опустила глаза и вдруг совершенно точно покраснела.

— Вы не шутите?

Он отрицательно помотал головой. Некоторое время Стелла молчала, играя звенящим браслетом на руке. Снова засмотревшись, Роберт слегка вздрогнул, когда она заговорила.

— Может быть, я тоже делала это для вас, Роберт? Этот самолётик — действительно редкость. Но чем бы ещё я могла вас удивить? Вы играете чудесную музыку, каждый день видите самолёты, небо и сотни людей. А я просто продаю дорогие игрушки.

Он изумлённо смотрел на неё, не понимая, что она пытается ему сказать. Его нечем удивить? Он играет… видит… а она просто продаёт?

— Зачем вы так? — наконец выдавил он. — Вы успешная, красивая, у вас есть цели в жизни. А я просто сижу здесь, потому что…

Он запнулся. Почему он был здесь?

— Почему, Роберт?

— Потому что… я люблю самолёты… и музыку. Вот и всё.

Стелла вздохнула.

— Это больше чем всё, Роберт.

Они замолчали. Голос по громкой связи объявил начало посадки на Будапешт. Стелла одним глотком допила вино.

— Мне пора.

Роберт поднялся, протягивая ей самолёт.

— Нет. Оставьте себе. Пусть это будет подарок. Вы ведь любите самолёты.

— Это очень дорогой подарок, не нужно…

— Хотите меня обидеть?

— Нет, конечно, нет… Тогда… я бы тоже хотел что-то вам подарить.

Она задумалась на несколько секунд.

— Вот что… Пусть, когда я прилечу, здесь снова играет «Лунный свет». Я обязательно зайду послушать. Это будет самый лучший подарок.

— Это такая мелочь, Стелла… Я бы сыграл и так.

— Я меняю какой-то самолёт на свет луны. Разве это мелочь? Пообещайте, что будете играть, когда я вернусь.

— Обещаю.

Посадку объявили снова, но Стелла не торопилась уходить.

— Знаете, Роберт… Когда в фильмах люди прощаются в аэропорту, они целуются. Меня никто никогда не провожал на самолёт. Почему-то всегда приезжала в аэропорт одна… Может, вы проводите меня в этот раз? А, впрочем, не нужно… Я это зря.

Она смущённо улыбнулась и подхватила свою сумку, но он неуверенно шагнул ей навстречу.

— Пообещайте, что придёте послушать.

— Я обещаю.

На мгновение он смешался, но, тут же овладев собой, наклонился и легонько поцеловал её персиковые губы. В этом поцелуе ещё не было любви — лишь что-то похожее на обещание встречи… или примету на счастье.

— Прилетай поскорее. Я буду ждать.

Подарок

— Чтоб оно всё провалилось! — Марк раздражённо дёрнул заевшую молнию на куртке. Молния не поддавалась. Он дёрнул её ещё раз, чуть не порвав, выругался, одёрнул белый свитер, наконец застегнул куртку и вылетел из квартиры, на ходу заматывая шею шерстяным шарфом.

День у него сегодня не задался. После аврала на работе вернулся домой позже, чем обычно, устал как собака, а тут ещё оказалось, что родителям срочно нужно уехать по делам, поэтому мама попросила забрать его младшего брата к себе ночевать. Пока Марк, не слишком обрадованный этой новостью, разговаривал с матерью, на кухне сгорела яичница, которую он готовил себе на ужин. Молния на куртке окончательно вывела его из себя, но деваться было некуда.

Шагая по улице и чувствуя на лице прикосновения снежных хлопьев, он с раздражением думал о том, что ему двадцать три года, он со студенчества живёт отдельно от родителей, но всё ещё не перестал быть нянькой для братца. За пять лет учёбы не проходило и двух недель, чтобы ему не нужно было посидеть с ним, взять к себе переночевать или помочь с уроками, когда он пошёл в школу. Родители сутками работали, и отказать Марк просто не мог — больше попросить им было некого.

У брата было редкое и длинное имя — Вениамин, хотя Марк предпочитал называть его просто Венькой. Так короче, удобнее, да и разница в возрасте у них была приличная: Вене недавно исполнилось восемь. Это был смешной, непосредственный мальчишка, который, как и все дети, обожал сладости и подвижные игры. Марк любил брата, но в глубине души какой-то въедливый голос нередко напоминал ему, что вместо этой возни с Венькой он мог бы пойти на вечеринку к друзьям или выпить в баре с ребятами. Или, вот как сегодня, просто поваляться на диване с ноутбуком.

Мама встретила его в прихожей уже одетая, торопливо поцеловала в щёку, с рук на руки передала ему Веньку, поблагодарила и убежала. Марк вздохнул и повернулся к брату.

— Ну, пойдём, что ли, — пробормотал он и толкнул подъездную дверь, пропуская брата вперёд.

Веня только что оделся, но уже выглядел так, будто полдня носился по двору: шапка сдвинулась набекрень, из-под неё выбивались пряди волос, шарф почти не закрывал худенькую шею, зато голубые глаза блестели весело и хулиганисто.

— Что ж ты как чучело какое, — Марк снова вздохнул, опустился рядом с братом на корточки и начал поправлять ему шарф. — Вот простудишься, а мне потом от мамы за тебя влетит.

Некоторое время Венька молчал, сосредоточенно наблюдая за тем, как старший брат возится с его шарфом. Потом склонил голову набок и лукаво прищурился.

— Марк, — заговорил он, не обращая внимания на его мрачное лицо, — пойдём на каток?

— Ты с ума сошёл, какой каток? — Марк нахмурился, поднялся, взял Веньку за руку. — Быстро домой, и никаких разговоров!

— Марк, ну пожалуйста! Там ёлка стоит наряженная, и продают яблоки в карамели, и там очень весело, и огоньки, очень много огоньков!..

Когда Веня хотел кого-то в чём-то убедить, он никогда не прибегал к нытью, как некоторые дети. Он начинал говорить — говорить во всех подробностях, не упуская ни одной детали и доказывая, почему они должны куда-то пойти или почему ему должны купить новый замечательный конструктор. Но Марк знал, что и этими словами его не пронять. Он сделал строгое лицо.

— Я сказал, домой.

Венька посмотрел на него внимательно и серьёзно.

— До Нового года всего пять дней, а ты такой скучный.

Марк закатил глаза: «И за что мне это наказание…» Но он уже понял, что, если словами его и не пронять, то сопротивляться этому чистому, невинному, хотя и, несомненно, хитрющему, взгляду было просто невозможно.

Как и обещал Венька, на катке было весело и много огоньков. Стемнело, и в свете фонарей и разноцветных гирлянд снег причудливо переливался, зажигаясь золотыми, розовыми и зелёными искрами. Ярче этих искр горели только голубые глаза Веньки, когда он, неловко поворачиваясь и смеясь, с разъезжающимися ногами, скользил по сверкающему льду.

Марку пришлось тоже встать на коньки, потому что Венька начал убеждать его, что кататься он умеет плохо и один никак не справится. Марк подозревал, что это очередная уловка и катается брат вполне сносно, но скрепя сердце согласился.

Спустя двадцать минут он вынужден был признать, что давно не испытывал такого удовольствия от катания, да и выбраться на каток как-то не получалось вот уже несколько лет. Он и подзабыл, как это весело — разгоняться, вычерчивать фигуры, вдыхать свежий ветер…

Когда время проката закончилось, Венька уговорил брата выпить горячего какао и съесть по яблоку в карамели, а потом заявил, что к празднику ему просто необходима хлопушка с конфетти. Марк уже перестал сопротивляться и делал всё, что просил Венька, надеясь, что тот скоро устанет и запросится домой. Он даже согласился надеть дурацкую карнавальную шапку со светящимися оленьими рожками, которая очень позабавила брата. Но как раз в тот момент, когда они отходили от палатки с игрушками и сувенирами, Венька восхищённо воскликнул:

— Марк, ты посмотри! Это же Снегурочка! Настоящая!

Он повернулся и чуть не застонал. Улыбающейся, румяной «Снегурочкой» в белой шубке оказалась та-самая-девушка, которую он каждый день видел выходящей из соседнего подъезда и к которой почему-то ужасно стеснялся подойти. В университете, на работе, в барах он вёл себя с девушками свободно, даже развязно, а тут всякий раз отводил взгляд и пробегал мимо. И вот она стояла в нескольких метрах от них и, широко улыбаясь, смотрела на него в этой идиотской переливающейся шапке.

— Хватит с меня! — Марк со злобой сдёрнул с себя оленьи рожки и сердито взглянул на Веньку. — Всё, уже поздно, идём домой!

— Хорошо, — неожиданно легко согласился брат. — Только можно ещё одну ма-а-аленькую просьбу?

— Ну?

— Можно я сам кое-что куплю? А ты подождёшь здесь. Идёт?

— Ладно, валяй, — Марк вытащил из кармана купюру и подал брату. — Только быстро.

— Спасибо! Ты не пожалеешь! — Венька засмеялся и тут же затерялся в толпе.

Марк вздохнул, потом достал сигарету и закурил. Что за день…

Некоторое время он курил, высматривая брата среди гуляющих. Когда он увидел Веньку, то не сразу разгадал его коварный план.

В руках Венька нёс плюшевого медведя с огромным малиновым бантом на шее. Но направлялся он вовсе не к брату, а к «Снегурочке» в белой шубке. Марк чуть не закричал, но было уже поздно: девушка заметила Веньку.

Марк видел, как она что-то отвечала и улыбалась ему, потом взяла медведя и наклонилась к Веньке. Она была очень хороша собой и действительно напоминала сказочную зимнюю волшебницу. Марк невольно залюбовался ею, на мгновение забыв о своём глупом положении.

Спустя пару минут Венька вернулся. Лицо его сияло.

— Что ты наделал? — Марк накинулся на брата. — Что ещё за выходки такие?

— Никакие не выходки, — серьёзно ответил Венька. — Я сказал, что это от тебя.

— Что?!

— Между прочим, её зовут Таня, — невозмутимо продолжал Венька. — И она просила передать тебе вот это. Наклонись.

Марк нехотя наклонился, и брат порывисто поцеловал его в щёку. Когда до Марка дошёл смысл этого жеста, он почувствовал, как краска заливает его лицо.

— И брось курить, — деловито добавил Венька. — Девушкам не нравится целоваться с курящими.

Марк улыбнулся и затушил сигарету.

— Другое дело. Теперь можем идти домой.

Когда они уже подходили к дому, откуда-то из темноты послышались странные звуки, затем на белом снегу мелькнуло что-то чёрное.

— Котёнок! — Недолго думая Венька бросился в темноту и через мгновение появился перед братом, держа в руках дрожащий чёрный комок.

— Зачем ты его взял? — Марк пожалел, что вовремя не остановил Веньку.

— Как зачем? Он замёрз и хочет есть. Мы должны взять его с собой!

— Куда мы его возьмём? У мамы аллергия на шерсть.

— Точно, — Венька грустно опустил голову. — Тогда…

— Нет, нет, нет. Никаких «тогда», — Марк сердито покачал головой. — Мне этого чуда не надо.

— Но ведь у тебя появится настоящий друг. Он будет тебе очень благодарен, — снова начал аргументировать Венька, глядя Марку в самую душу своими голубыми глазами. — А я буду помогать тебе ухаживать за ним, когда буду приходить в гости.

— Чёрный? — Марк с сомнением смотрел на озябшего зверька, пытаясь использовать свой последний довод.

— Ты что, веришь в суеверия? — фыркнул Венька.

На этом спор был окончен.

Было два часа ночи, когда Венька наконец уснул. Укладывая его в постель, Марк усмехнулся:

— Мама тебе, небось, не разрешает так поздно ложиться.

— А мы ей не скажем, правда? Чтобы она не переживала, — Венька хитро улыбнулся ему, и его глаза снова заблестели. Через минуту он уже спал.

Марк провёл рукой по спутанным волосам брата и погладил котёнка, свернувшегося клубочком у Веньки в ногах. Потом выключил свет и вышел из комнаты.

За окном тихо падал пушистый снег. Мир словно замер, и казалось, что никого, кроме него самого, не осталось на всей планете. Марк молча стоял в темноте, долго глядя в окно. Потом вдруг будто вспомнил что-то, вынул из куртки только начатую пачку сигарет и отправил её в мусорное ведро. Венька прав: давно пора было бросить.

Завтра нужно будет пробежаться по магазинам, посмотреть подарки к Новому году. Родителям, Веньке, ребятам с работы, Тане из соседнего подъезда… А ему самому жизнь уже сделала лучший подарок на свете. Восемь лет назад.

Он ещё раз заглянул в комнату и прислушался к тихому дыханию брата. Потом улыбнулся и неслышно прикрыл дверь.

До Нового года оставалось четыре дня.

Танец под счастливой звездой

Вероника сделала глубокий вдох. Растяжка, плие, батман… Следом — прыжки, адажио и аллегро. Теперь можно приступать к репетиции.

Многочасовые ежедневные занятия утомляли, но сейчас Вероника тратила на упражнения каждую свободную минуту. До спектакля, который они ставили всем курсом, оставалось всего две недели. А до Нового года — три.

В тот день, когда Вероника узнала, что будет танцевать партию Мари, она поняла, что такое невыразимое счастье. Конечно, она была старательной и способной ученицей, но всё же предполагала, что ей достанется более скромная роль. Однако Ирина Владимировна выбрала её, правда, с условием, что работать придётся в два раза больше, чем обычно, в том числе самостоятельно. Труд Веронику не пугал, тем более теперь, когда она получила возможность играть главную героиню самого сказочного, самого новогоднего, самого любимого её балета — «Щелкунчика».

Сегодня Вероника репетировала одна: у её партнёра Матвея разболелся зуб, и ему пришлось срочно ехать в стоматологию. Час назад он позвонил ей и не совсем разборчиво сообщил, что уже всё в порядке и завтра он сможет работать как обычно, однако Веронике не хотелось терять время, и она решила позаниматься сама.

Танцевальный класс, освещённый мягким светом электрических ламп, вечером казался особенно уютным. Ранние декабрьские сумерки быстро сгустились, превратившись в ночь, хотя было всего шесть часов вечера. Пушистые белые сугробы отливали розово-золотистым сиянием, в которое, словно по волшебству, окрасились уличными фонарями.

Окно танцевального класса кто-то уже украсил разноцветными гирляндами. Решив, что это поможет создать подходящую атмосферу, Вероника вставила вилку электрического провода в розетку, и… магия свершилась сама собой. В помещение мгновенно проникло дыхание приближающегося праздника — с его сверкающими бенгальскими огнями, нарядными ёлками и подарками, смешными красными колпачками и уютными вязаными свитерами, добрыми фильмами, старыми песнями и ароматами имбирного печенья и горячего какао. По большому счёту, сладкое им позволялось в очень ограниченных количествах, но Новый год был маленьким счастливым исключением. И в том числе поэтому Вероника ждала его с нетерпением маленького ребёнка, заранее написавшего письмо Деду Морозу и бесконечно вопрошающего родителей, сколько ещё дней осталось ждать до заветного праздника.

Но сначала — спектакль. И до него надо много работать, а какао с печеньем наслаждаться пока разве что в виде запахов. Но Веронику это не огорчало: совсем скоро она окажется в сказочном Конфитюренбурге, где будут марципан, и шоколад, и кофе, и чай, и чудесный дворец сладостей, и добрые феи, и чудесные цветы и снежинки… И её собственный принц, который, как в последнее время всё больше казалось Веронике, стал несколько иначе брать её за руку во время па-де-де и чаще оставаться поговорить с ней после репетиции. Последнее вряд ли можно было отнести к слишком усердному воплощению Матвеем в жизнь образа Щелкунчика.

Несколько минут Вероника задумчиво смотрела на перемигивающиеся огоньки гирлянд, позволяя приятным мыслям охватить всё её существо. Новый год, новые желания, планы, надежды… В спектакле нужно будет показать не только безупречную технику, но и искреннюю, живую эмоцию отважной, мечтательной девушки, поверившей в настоящее чудо. И сейчас, глядя на мир, преображённый огнями, снегом и далёким мерцанием звёзд, Вероника вполне верила в чудеса.

Выйдя на середину зала, она ещё раз повторила адажио и аллегро. Теперь самое время отработать фуэте.

В балет Вероника влюбилась в раннем детстве — с первого взгляда, бесповоротно и навсегда. Тогда мама впервые привела её на спектакль — неудивительно, что этим спектаклем оказался «Щелкунчик». Балерина, танцевавшая партию Мари, очаровала Веронику. Лёгкость движений, грация, невероятное изящество, чудесная улыбка танцовщицы и — не без этого, конечно! — её удивительный сверкающий наряд заставили девочку трепетать от восторга и не щадя ладоней аплодировать артистам, когда спектакль закончился. После этого Вероника заявила, что хочет непременно учиться балету. Мама некоторое время сомневалась: всё-таки восторг в театре — это одно, а труднейшие репетиции — совсем другое. Но Вероника оказалась настойчивой. И вот теперь, спустя годы тренировок, она сама будет исполнять роль Мари, и мама будет радоваться за неё, глядя из зала на дочь.

Конечно, за эти годы Вероника поняла, что любимое дело — это не только радость, но и слёзы. Разные слёзы. От боли при растяжении мышц или неудачном приземлении на носок. От бессилия, когда никак не получается выучить элемент — иногда сложный, а поначалу — какой-нибудь элементарный, и последнее было ещё хуже. От горечи, когда желанную роль отдавали другой девочке. От обиды при осознании того, что соседские ребята на каникулах играли во дворе и уплетали мороженое, а Вероника должна была ходить на репетиции и беречь фигуру. И много ещё других самых разных слёз — горьких, солёных, жгучих, навзрыд, за углом школы, или ночью в подушку.

Но были и другие слёзы — слёзы счастья. Когда сдавала экзамен, например. Или когда, как в детстве, приходила в театр оперы и балета и, глядя на настоящих артистов, забывала всё, погружаясь в музыку и созерцание танца. Или, вот как теперь, когда ей досталась заветная, любимая, долгожданная роль.

Из всего легендарного произведения Чайковского Вероника особенно любила «Танец снежинок». Именно он был самым волшебным, «пограничным» эпизодом балета. Из обычного мира Мари и Щелкунчик, превратившийся в принца, отправлялись в сказочную страну, где сбывались все мечты юной девушки: радость, друзья, любовь и невыразимо прекрасное счастье, которое иногда радужными всполохами является нам в добрых снах. Снежинки, словно волшебницы и зимние духи, подхватывали влюблённых на крыльях метели и уносили, уносили их в удивительные дали, где фантазии претворялись в жизнь, а невообразимое становилось возможным. Снежинки летели, и танец их набирал темп; всё быстрее и быстрее кружились снежные хлопья — скорее, скорее добраться до Недостижимого, ведь оно так неуловимо, так быстро ускользает, превращаясь в мираж, в фантом посреди белой вьюги!.. Но герои знают, что их Недостижимое уже рядом; пусть на одну рождественскую ночь, но всё же оно непременно распахнёт им свои двери. Снежинки летели, а высоко в небе сияла звезда — самая яркая и крупная. Счастливая звезда. И под ней они танцевали свой волшебный, радостный танец.

Три часа пронеслись незаметно. Пора было собираться.

Вероника сделала несколько дыхательных упражнений, заканчивая тренировку: так их всегда учила Ирина Владимировна. Переоделась в раздевалке, потом снова вернулась в зал: погасила верхний свет и несколько минут любовалась переливающимися огоньками прежде чем выключить гирлянду. Закрыла дверь, отнесла на вахту ключ. Вышла на улицу.

Снег. Густой, пушистый, невесомый, он словно на полчаса вернулся в земную реальность из гофмановской сказки. И теперь летел, летел, всё быстрее и быстрее, будто и не снежинки это были, а добрые волшебницы и зимние духи… И с каждым мгновением этот снегопад приближал Новый год, а вместе с ним — и радостный танец юной Мари, радостный танец самой Вероники. Танец под счастливой звездой, которая непременно горит где-то там, в высоких, тёмных небесах, над снежными тучами Земли.

Эльф на Рождество

— Приходите к нам ещё, с Рождеством!.. Да, спасибо, и вас! Всего доброго!.. Здравствуйте, я могу вам помочь?..

Улыбка не сходила с лица Софи, однако дело было вовсе не в её праздничном настроении. Просто улыбка являлась составной частью её униформы, на время зимних праздников превращённой, по желанию хозяина кондитерской, в некое подобие одежды эльфов с фабрики подарков Санта-Клауса. Не сказать, что короткая зелёная юбка, такого же цвета блузка и шапочка с колокольчиком казались Софи верхом высокой моды, но, в отличие от некоторых других сотрудниц, она ничего не имела против такого наряда. Впрочем, если уж говорить совсем честно, Софи было всё равно.

Ей было наплевать на костюм эльфа, улыбающиеся лица спешащих покупателей и всю эту «атмосферу волшебства». Излишние траты, суета и опустошённость, когда праздничный марафон заканчивался, — вот и всё, что видела в этом Софи. Ничего больше.

Конечно, она каждый год покупала подарки, пекла апельсиновый пирог, навещала родителей и нескольких друзей, а ещё украшала гирляндами квартиру и смотрела «Эту замечательную жизнь», честно стараясь создать у себя соответствующее настроение. Но оно упрямо пряталось где-то на дне её внутреннего сосуда, где хранились чувства, и вылезать оттуда упорно не желало. Даже в этом году, после того как мистер Дженкинс повысил ей зарплату, а одна из постоянных покупательниц, забирая коробку со своими любимыми чернично-творожными эклерами, заявила, что Софи — самая милая девушка из всех, что ей доводилось встречать, настроение Софи лишь ненадолго превысило абсолютный ноль.

Впрочем, если об этом постоянно думать, вряд ли ей станет лучше. Ещё, чего доброго, покупатели подумают, что эльф не рад посетителям. Вздохнув, девушка снова вернула гостеприимную улыбку на своё лицо.

— Здравствуйте! У нас сегодня акция, не хотите попробовать наши лимонные маффины?..

Пол отключил микрофон и несколько секунд по инерции продолжал улыбаться в пустоту. Он привык сидеть в студии со счастливым лицом: пусть даже в виде искусственной маски, оно помогало Полу говорить в бодром темпе и с подходящими интонациями. Скоро Рождество, и кому, как не радиоведущему одной из самых популярных станций в стране, помогать людям почувствовать приближение праздника?

А то, что у него самого никакого настроения нет и в помине, не имеет к делу отношения. Радоваться — это его работа. Радоваться общению с гостями, будто к нему в студию заглянули лучшие друзья; радоваться объявляемым им песням, словно ему действительно доставляло удовольствие их слушать; радоваться Рождеству, до которого осталось каких-нибудь два дня, хотя ему было решительно не с кем его отмечать. Но какое это имеет значение? Пока он в студии, это никого не интересует. В самом деле, пришло бы в голову кому-то задуматься, что на самом деле чувствует безликое существо, чей голос звучит между рекламными роликами в машине или в супермаркете?

Пол покинул студию в начале восьмого. Если повезёт и он не застрянет в пробке, к восьми доберётся домой. Останется только зайти купить корм со вкусом креветок для Маркиза (избалованный котяра отказывался есть что-либо другое) и продукты для соседки тётушки Джейн. Может быть, она и в этот раз предложит ему выпить чаю с теми чудесными черничными эклерами, которые она покупает в своей любимой кондитерской…

Софи в нетерпении поглядывала на часы: до закрытия оставалось всего двадцать минут, и покупателей, скорее всего, уже не будет. Торопиться ей некуда, дома её никто не ждал; однако завернуться в плед и включить какой-нибудь сериал всё же приятнее, чем одаривать бесконечными улыбками покупателей.

Услышав звук открываемой двери, Софи почувствовала накатившую волну раздражения, но тут же взяла себя в руки, стараясь, чтобы рождественский эльф как можно меньше походил на сердитого гнома, кем она куда больше себя ощущала. Однако при виде постоянной покупательницы, с которой у девушки даже успели установиться отношения, подобные приятельским, её улыбка стала вполне искренней.

— Добрый вечер, Джейн! Вы сегодня припозднились.

Изящным движением отряхнувшись от снега, посетительница улыбнулась в ответ.

— Здравствуй, Софи!.. О, да ты будто прямиком с Северного Полюса!

Джейн всегда говорила то, что думала. Софи неловко оправила юбку.

— Мистер Дженкинс считает, это способствует праздничному настроению…

— По-своему он прав. Хотя, как по мне, для этого больше годится имбирное печенье с марципаном. Положи мне его, дорогая, да побольше.

Непостижимым образом Джейн всегда удавалось заставить Софи чувствовать себя хоть немного лучше. Улыбаясь, она приготовила упаковку и принялась складывать туда печенье.

— Неужели вы не возьмёте свои любимые эклеры? Они ещё остались.

— Возьму, разумеется. Хотя обычно я беру их не для себя.

— Вот как? Для кого же, если не секрет?

— Мой сосед их просто обожает. Он регулярно привозит мне продукты — мне уже тяжеловато носить всё самой, — а я считаю своим долгом угостить его чаем.

Софи снова улыбнулась.

— Может быть, вы ему нравитесь, а, Джейн?

Та рассмеялась во весь голос.

— Ох, и насмешила же ты меня, Софи! Да он моложе меня почти в три раза!..

Вдруг Джейн перестала смеяться и почти строго взглянула на девушку.

— Ты приготовила моё печенье? Сколько я должна?

— Подождите, я ещё посчитаю эклеры…

Джейн снова окинула её оценивающим взглядом.

— Пожалуй, сегодня я обойдусь без эклеров… В крайнем случае, пришлю за ними… кого-нибудь.

Расплатившись и забрав пакет, Джейн поспешно покинула кондитерскую, даже не попрощавшись с Софи. Девушка удивлённо смотрела ей вслед, не предполагая, что могло на неё найти.

Снова оставшись одна, Софи включила радио, намереваясь оставшиеся пятнадцать минут честно дожидаться возможных покупателей. На единственной работающей без помех станции какой-то парень, которого представили Полом (фамилию Софи пропустила мимо ушей), воодушевлённо поздравлял слушателей с наступающими праздниками и нёс какую-то чепуху о рождественских встречах и новогодних чудесах. Следом заиграла популярная песня, и Софи, чувствуя, что опять начинает раздражаться, выключила радио, заставив его замолчать на полуслове.

К некоторому разочарованию Пола, чаю ему тётушка Джейн не предложила. Зато словно невзначай обронила, что кондитерская за углом дома закрывается аккурат через десять минут. Неужели она решила, что он сейчас соберётся туда покупать эклеры, будто ему больше нечем заняться?

Пять минут спустя Пол очнулся перед дверью кондитерской, украшенной рождественским венком. Он не помнил, чтобы когда-то в жизни ему так сильно хотелось сладкого. Выйдя от тётушки Джейн, он внезапно ощутил, что если сегодня вечером не съест хоть кусочек черничного эклера, это будет для него равносильно смерти.

Видимо, то же самое чувствовала молоденькая продавщица в забавном костюме эльфа, торопливо уплетающая пирожное за прилавком. Похоже, она не ожидала, что кто-то застанет её за этим занятием, и её лицо, когда она подняла глаза на вошедшего Пола, выражало такую растерянность, что он не выдержал и рассмеялся.

Краснея, Софи отложила лакомство и как можно более невозмутимо обратилась к гостю:

— Мы уже закрываемся.

В другой раз она бы и не подумала торопить припозднившегося покупателя, но её задело, как хохотал над ней этот хам.

Пол тут же перестал смеяться, но глаза его по-прежнему блестели.

— Пожалуйста, простите меня. Просто это было так… так…

Он снова зашёлся в приступе смеха, и Софи захотелось метнуть в него недоеденным пирожным, чего бы она, впрочем, ни за что не сделала — больше из уважения к пирожному, чем к нему.

— Если вы не собираетесь ничего покупать, я иду домой, а вы можете смеяться дальше, — сквозь зубы процедила Софи.

Пол наконец пришёл в себя.

— Правда, простите. Я давно так не смеялся, честное слово… — Поймав далеко не дружелюбный взгляд Софи, он поспешил перейти к делу. — У вас здесь продаются чернично-творожные эклеры, они ещё остались?

— Да… то есть… нет, — Софи посмотрела на надкусанный эклер, который она положила рядом с кофемашиной, и покраснела ещё больше.

Проследив за её взглядом, Пол улыбнулся.

— Выходит, я опоздал. Что ж, могу вас понять: они действительно очень вкусные.

Что-то в интонации Пола показалось Софи знакомым, но она думала лишь о том, с какой ужасной стороны себя выставила.

— Я решила, сегодня уже никто не придёт, — заговорила она, хотя вовсе не собиралась оправдываться, тем более перед этим клоуном. — И вообще, если хотите знать, я заплатила за них полную стоимость!

Пол пожал плечами.

— Другого я бы и не подумал. Эльфы тоже любят сладкое, верно?

Софи хотела было нахмуриться, но вместо этого почему-то вздохнула.

— Да… Особенно когда должны заряжать весь мир своим несуществующим праздничным настроением.

Она осеклась, не зная, зачем сказала это, но гость неожиданно понимающе улыбнулся.

— Это точно. А ещё без конца шутить, болтать без умолку и делать вид, что ты от этого без ума.

— А чем вы занимаетесь? — снова не сдержалась Софи.

Он помялся несколько секунд.

— Работаю на радио.

— Так это вы говорите все эти глупости о встречах и чудесах?

Софи запоздало подумала, что её слова прозвучали грубо, но Пол снова рассмеялся.

— Именно.

Некоторое время оба молчали.

— Наверное, я пойду, — первым заговорил Пол. — Видно, сегодня не судьба попробовать ваши эклеры.

Он как-то виновато улыбнулся и уже направился к выходу, но Софи окликнула его.

— Подождите!.. Может… возьмёте кусочек? Я отломлю вам с другой стороны.

Пол обернулся на пороге и, чуть прищурившись, посмотрел на неё.

— Угощаете?

— И не подумаю. Это что-то вроде дегустации… Чтобы вы пришли завтра и купили их по полной цене.

— Ну что ж… Давайте.

Глядя на причудливый танец золотых снежинок в свете уличного фонаря, Пол с наслаждением жевал эклер. Кажется, даже в детстве он не испытывал от десертов такого удовольствия. Может быть, дело всё-таки в том, что приближается Рождество? Или в том, что этот эклер он ел пополам с эльфом?

За спиной скрипнула дверь, и, обернувшись, Пол увидел Софи, спускающуюся по крыльцу кондитерской. Теперь, вместо зелёного костюма, на девушке были пуховик и вязаная белая шапка. Заметив Пола, Софи остановилась возле него.

— Вкусно?

— Очень. По-моему, я никогда не ел ничего лучше.

Софи довольно улыбнулась, но промолчала.

— Надеюсь, завтра мне всё же удастся купить полную упаковку?

— Если вы пообещаете, что придёте, я могу оставить несколько штук.

— Договорились.

Пол задумчиво посмотрел на девушку, затем неожиданно для самого себя наклонился к ней и быстро поцеловал в щёку.

— Это что-то вроде дегустации… Чтобы вы точно меня дождались.

Ледяная принцесса

Девушка снова сидела у барной стойки. Как и всегда, когда он видел её, что-то словно щёлкнуло у него в голове, посылая электрические разряды по всему телу.

Герман прозвал её про себя Ледяной принцессой. Не только потому что перед ней всегда стоял бокал с одним и тем же коктейлем с двойной порцией льда, но и потому что она сама выглядела неприступно-холодной и оттого ещё более притягательной. Рядом с ней никогда не было спутников — ни мужчин, ни подруг. Знакомиться она тоже ни с кем не собиралась, судя по тому, как она качала головой и вежливо улыбалась порой подходившим к ней молодым людям. Герман догадывался, что и ему ничего не светит, поэтому предпочитал наблюдать за ней со стороны.

Чёрное платье с серебристыми вставками, полуботинки на шнуровке, крупные серьги, часы на кожаном ремешке — одевалась Ледяная принцесса со вкусом. Фигура её тоже была безупречна, и Герман порой ловил себя на том, что его взгляд безостановочно скользит вдоль её силуэта, от точёного профиля до разреза на платье, не столько открывающего её ноги, сколько дразнящего и — увы! — ничего не обещающего.

Сам Герман предпочитал оставаться незамеченным, потягивая бренди в дальнем тёмном углу бара и наблюдая за окружающей обстановкой и другими посетителями. Впрочем, за последними он наблюдал ровно до тех пор, пока сюда не начала приходить Ледяная принцесса. Она приходила каждую субботу в одно и то же время, занимала одно и то же место у барной стойки и заказывала один и тот же коктейль. Герман ничуть не удивился, когда узнал, что этот коктейль назывался «Холодное сердце», и даже улыбнулся, представив, как было бы забавно, если бы незнакомку звали Эльзой, как героиню диснеевского мультфильма. Тогда он и дал ей это прозвище. А, впрочем, «принцессой» она могла быть и по другой причине: место, которое они оба облюбовали, было одним из самых дорогих баров в Москве.

Но вот девушка попросила счёт и потянулась к своей маленькой сумочке. Когда Ледяная принцесса ушла, Герман снова заказал бренди и отправил личному водителю сообщение с распоряжением приехать через сорок минут.

Заканчивая решение задачи для лабораторной работы, Инга в очередной раз подумала о Ледяной принцессе. Как бы ей хотелось быть на неё похожей! Красивой, богатой, стильной, знающей, чего хочешь от жизни, неприступной и независимой! Но Инге, к сожалению, до всего этого было далеко. Кроме, разве что, четвёртого пункта.

Инга училась на последнем курсе физического факультета МГУ и шла на красный диплом. Казалось, одного этого было достаточно, чтобы чувствовать себя успешной, но Инга знала: ей нужно большего. Не просто отлично завершить учёбу, но и найти достойное применение полученным знаниям. Зарабатывать деньги. Деньги, с которыми можно было бы не только ни от кого не зависеть, но и иметь всё, что ей захочется. Путешествия, квартиру с дизайнерским интерьером, красивую и дорогую одежду, настоящие швейцарские часы и возможность ходить в лучшие заведения, подобные тому бару, куда каждую субботу ходит Ледяная принцесса.

Инга была в курсе того, как общество навязывает человеку стереотипы потребления: её двоюродная сестра Женя училась на психолога и по полочкам разложила ей множество любопытных теорий. Однако Инга была твёрдо уверена, что всё, о чём она мечтает, не было иллюзией. Это было целью. И ей по-настоящему хотелось быть одной из тех, кто не задумываясь спускает суммы, которые для её родителей были целым состоянием, на обед в ресторане или на туфли из новой коллекции.

Услышав покашливание преподавателя — некий условный сигнал, что отведённое на работу время истекает, — Инга вздохнула и вернулась к почти решённой задаче, заставляя себя спуститься с небес на землю. Пока она всё ещё оставалась студенткой, тщательно планирующей бюджет из стипендии и зарплаты с подработки, и туфли от «Гуччи» в ближайшее время в этот бюджет явно не вписывались.

Ледяная принцесса всё не появлялась, и Герман уже начал волноваться, что несколько удивило его самого. Разве он наблюдает за ней не из чистого любопытства?..

Стоило ему подумать об этом, как она показалась в дверях. По его спине пробежал холодок, а вот всё остальное тело обдало жаром. Не обращая на него внимания, как и во все прошлые разы, девушка прошествовала к своему обычному месту. Герман ощутил едва заметный шлейф от аромата её духов — лёгкий, свежий, но с терпковатой ноткой, словно подчёркивающей её внутреннюю силу.

Он видел, как она обратилась к бармену, чтобы сделать заказ; он уже почти читал по её губам, что она говорит, как вдруг какая-то часть Германа — по-видимому, та, которая заставляла его постоянно двигаться вперёд, принимать решения, чья стоимость измерялась миллионами, и всего добиваться своими силами, — буквально вытолкнула его из тёмного закутка. Не совсем соображая, что делает, Герман уже стоял рядом с Ледяной принцессой и, улыбаясь самой обаятельной из своих улыбок, заказывал две порции «Холодного сердца».

Когда бармен отвернулся, Герман, наконец, решился посмотреть Ледяной принцессе в глаза, невольно отметив их красивый светло-серый цвет. Однако девушка не ответила на его улыбку.

— Напрасно вы это сделали, — тихо, но твёрдо произнесла она. — Я не знакомлюсь.

— Я тоже, — совершенно серьёзно ответил он и не покривил душой. До этого дня он даже не пытался намеренно заводить знакомства с женщинами, если только они не были его деловыми партнёрами.

— Зачем же тогда сделали заказ?

— Захотелось узнать, почему вы каждый раз берёте именно этот коктейль и больше ничего не пробуете.

— Я консерватор… в некотором роде.

— Так, может, сегодня вам хочется чего-то другого? Выбирайте, я угощаю.

— Я в состоянии сама за себя заплатить, — оскорблённо заметила девушка, но Германа это не смутило.

— Не сомневаюсь. Просто заплатить и угостить — разные вещи. И это ничего не будет значить.

Впервые Герман заметил, что Ледяная принцесса колеблется.

— Тогда… пусть будет что-нибудь на ваш вкус.

Герман кивнул и снова обратился к бармену, чтобы отменить заказ и сделать новый. Через несколько минут он наблюдал, как девушка осторожно, словно с недоверием, пробует один из его любимых — и один из самых дорогих — коктейлей в меню.

— Ну как? — поинтересовался он, в свою очередь делая глоток.

— Бесподобно. — Девушка впервые улыбнулась. — Должна признать, у вас прекрасный вкус.

Неожиданно Герман почувствовал себя очень польщённым. Чтобы скрыть вдруг охватившее его лёгкое смущение, он решил всё-таки перейти к знакомству.

— Меня зовут Герман. А вас?

Он немало изумился, когда, помолчав несколько секунд, девушка сказала совершенно необыкновенную фразу.

— Знаете… Называйте меня сегодня Ледяной принцессой.

Инга больше была не в состоянии сдерживать странную блуждающую улыбку, поэтому в воскресенье днём вышла прогуляться, чтобы не оставаться в общежитии с соседками и не отвечать на их вопросы.

Единственные более-менее серьёзные отношения у Инги случились на первом курсе, однако уже спустя два месяца в них, как говорится, что-то пошло не так. С тех пор девушка ни разу по-настоящему ни в кого не влюблялась. До вчерашнего вечера.

Она не имела ни малейшего понятия, почему этот симпатичный, словно небрежно (но на самом деле дорого) одетый мужчина вообще подошёл к ней. На вид Герман был ненамного старше её самой, однако добился многого, судя по тому, что денег у него куры не клевали. А этот коктейль, которым он её угостил! На эти деньги она могла бы неделю покупать комплексные обеды в студенческой столовой…

Конечно, она не стала ему объяснять, что всегда берёт «Холодное сердце», потому что это самый дешёвый напиток в баре, но и на него ей приходится регулярно откладывать заначку. Инга могла бы наведываться в элитный бар реже, но однажды ощутила, что эти субботние вечера становились для неё глотком свежего воздуха: здесь она чувствовала себя так, будто красивая и богатая жизнь у неё уже началась.

Инге нравилось представлять себя таинственной и загадочной красавицей, которая приходит всегда одна. Она не могла и подумать, что кто-то действительно её замечал! И даже дал ей прозвище, так фантастически совпавшее с тем, что она сама придумала для себя…

Всё это могло бы так и остаться простым совпадением, если бы за вечер Инга не прониклась к Герману искренней симпатией. Если учитывать, что он предложил ей встретиться и в следующую субботу, симпатия оказалась взаимной.

Вот только что он скажет, узнав, что незнакомка в модном платье, разговаривающая с ним в одном из лучших заведений столицы, — на самом деле скромная студентка, изучающая физику? Правда почему-то пугала. И тогда девушка решила, что будет лучше остаться для Германа Ледяной принцессой. А тихая зубрилка Инга может пока и подождать.

Герман с улыбкой поглядывал на часы, в очередной раз ожидая встречи с Ледяной принцессой. Правда, сейчас было одно исключение из правила: она знала, что он её ждёт. А ещё она знала его имя. Она же для него по-прежнему оставалась незнакомкой.

Для Германа в этом была некая доля игры. Даже, если быть точным, азарта. Безусловно, ему хотелось раскрыть её карты. Но не сразу. Если ей хочется какое-то время быть Ледяной принцессой, он даст ей такую возможность. В конце концов, даже интересно предполагать, кто скрывается под этим именем. В этом баре можно было встретить кого угодно.

— Привет.

Герман обернулся. Электрический заряд его уже не удивил, но оказался сильнее, чем бывало до этого. Девушка улыбнулась и подсела рядом с ним к барной стойке.

— Привет. Что тебе заказать?

Ей бы очень хотелось попробовать что-нибудь ещё из тех дорогущих напитков, что здесь подавали, но это было бы слишком большой наглостью. Но и «Холодного сердца» с двойной порцией льда уже не хотелось.

— Может быть, тогда снова на мой вкус? Что скажешь?

Она не смогла отказаться. Тем более, вкус у Германа, как она отметила в прошлый раз, действительно был прекрасный.

— Как твои дела? — решила поинтересоваться она, чтобы поддержать разговор.

Он слегка поболтал соломинкой в бокале.

— Довольно неплохо. Вчера заключил выгодную сделку на хорошую сумму. А у тебя?

Она помолчала, раздумывая, что для него означает «хорошая сумма».

— В общем-то, тоже. Досрочно сдала экзамен не самому приятному преподавателю.

— Так ты учишься?

Инга рассудила, что место её учёбы звучит достойно и вряд ли выдаст в ней ту, кем она на самом деле являлась.

— Да. В МГУ.

На лице Германа отразилось уважение.

— Здорово. В своё время я так и не смог туда поступить.

Почувствовав облегчение, Инга немного расслабилась и отпила коктейль. Если до знакомства с Германом изображать обеспеченную и независимую леди не составляло ей никакого труда, то сейчас Инга чувствовала, что вот-вот может проколоться. А этого Ледяная принцесса никак не могла себе позволить.

— Наверное, кроме учёбы, времени ни на что не остаётся?

— Ну, как видишь, иногда я всё же выбираюсь в люди.

— Почему одна? — Герман сразу осёкся. — Извини, мне просто стало интересно…

— Ничего. Ведь теперь я не одна.

Инга тут же испугалась своей неосторожной фразы, но виду не подала. А вот Герману, кажется, она придала уверенности: он придвинулся ближе, и их пальцы слегка соприкоснулись.

Он никогда не позволял своим чувствам взять верх над разумом, ни в бизнесе, ни в жизни. Но сейчас Герман с удивлением понял, что мысли его крутятся вовсе не вокруг биржевых котировок и ставок, о чём ему прямо сейчас полагалось думать, а то и дело возвращаются к Ледяной принцессе. Да-да, он так и не узнал её настоящего имени, даже после того как поцеловал её на прощание, явственно ощутив, что не против перейти к большему, но решив не торопить события. В конце концов, их отношения пока от и до оставались игрой — хотя и всё более и более азартной.

Понимая, что второй раз в жизни не может собраться с мыслями (первый был после единственной пьянки с друзьями в самом начале его карьеры), Герман решил прогуляться за кофе. Разумеется, у него имелся целый штат помощников и секретарш, готовых мгновенно исполнить любое его требование, но сейчас он чувствовал острую необходимость в движении и свежем воздухе.

Дорога от офиса до ближайшей хорошей кофейни и неспешное поглощение чашки эспрессо заняли у него ровно двадцать семь минут. На обратном пути он по давней привычке разглядывал прохожих: прогуливающуюся пожилую пару, парня с огромной собакой на поводке, спешащую на автобусную остановку женщину, двух девушек с полными сумками продуктов… Герман уже прошёл мимо, как вдруг в голове у него что-то знакомо щёлкнуло. Мгновенно нагнав удаляющихся девушек, он осторожно коснулся локтя одной из них — той, что была чуть повыше и одета в простенькую куртку и джинсы.

Ледяная принцесса обернулась, и на лице её проступил румянец.

— Вот, вышли с соседкой за продуктами, — как можно увереннее произнесла Инга, стараясь сохранить самообладание.

— Ясно, — Герман улыбнулся, мысленно убеждая себя, что это всё та же Ледяная принцесса, хотя она и выглядела непривычно бледной без вечернего макияжа. — А я вот тоже засиделся в офисе, решил выпить кофе.

Взглянув на её переминающуюся с ноги на ногу подругу, он вежливо протянул руку.

— Герман.

— Лена, — девушка пожала его ладонь и улыбнулась. — Инга и не говорила, что у неё есть друг.

Значит, Инга. Вот и познакомились. Ледяная принцесса ещё больше залилась краской.

— Наверное, нам пора, — торопливо сказала она, не глядя на Германа. — Рада была увидеться.

Видимо, не так уж и рада. Но ставки в игре поднялись настолько, что Герману оставалось только идти ва-банк.

— Мы увидимся в субботу?

Услышав название бара, Лена удивлённо посмотрела на подругу.

— Ого-го! Я и не знала, что ты бываешь в таких местах…

С одной стороны, Герман почувствовал, что ему неприятна такая очевидная бестактность. С другой — он неожиданно ощутил благодарность к Лене, которая, наконец, приблизила финал его игры.

— Инга… Может быть, прогуляемся… сейчас? Если у тебя есть время?

Ледяная принцесса почти испуганно взглянула на соседку, но та лишь мягко подтолкнула её локтем: иди, конечно, я и сама доберусь. Чувствуя себя запертой в ловушке, Инга шагнула навстречу Герману.

— Конечно.

Он долго молчал, прежде чем повторить всё ещё крутившуюся у него в голове мысль.

— Значит, Инга.

Она кивнула. Потом прямо посмотрела на него и неожиданно горячо заговорила.

— Я не собиралась никого обманывать, Герман. И не собиралась ни с кем знакомиться. Мне просто нравилось приходить туда одной, чувствовать себя свободной и богатой… — Инга перевела дыхание. — Наверное, это глупо.

Он покачал головой.

— Наверное, не более глупо, чем даже не попытаться выяснить у девушки, кто она такая на самом деле, а довольствоваться собственными иллюзиями и глупыми играми.

— Играми? Так для тебя это была… игра?

Она грустно улыбнулась и опустила взгляд. Герман вздохнул.

— До определённого момента — да. Но эта игра закончилась после встречи с твоей соседкой.

— Да… Игра действительно закончилась.

— Но наши отношения ещё только могут начаться.

— Ты думаешь? — Она недоверчиво посмотрела на него. — Но ты ведь ничего обо мне не знаешь.

— Тогда самое время узнать… Инга. Если ты не против.

Она помолчала несколько секунд.

— Что ж… Думаю, я не против.

И, позволив Герману взять себя за руку, Инга смущённо улыбнулась.

Маленький бог

Алик остановился посреди двора. Кругом было тихо. Может быть, зря он до этого целых полчаса спорил с мамой, отправляющей его «подышать свежим воздухом», выдумывая несуществующее задание по математике. В любом случае, мама знала, что по субботам домашнюю работу им не задают. Ладно, чего уж там… ведь мама не знала кое-что другое.

Он уже облегчённо вздохнул и, не веря своей удаче, хотел проскользнуть к новым цепочным качелям, недавно установленных во дворе стараниями старшего по дому дяди Саши, как сзади раздались ненавистные голоса.

— У, кто это к нам пожаловал? Никак сам шестиклашечка Алик решил осчастливить нас своим присутствием? — Верзила с щербиной между зубов обошёл его сзади, успев отвесить подзатыльник, плюхнулся на качели и принялся лениво раскачиваться. — Уроки-то приготовил, чтобы мамочка не сердилась?

Алик не мигая смотрел на рослого восьмиклассника, думая только об одном: как бы не заплакать. Подзатыльник был не то чтобы очень болезненным, но до отвращения унизительным. Больше того, Алик заметил, что к ним начали подтягиваться дружки щербатого верзилы, которые явно видели его очередное поражение.

— Что, опять к мелкому пристаёшь? — Другой восьмиклассник, пониже ростом, но с такой же мерзкой ухмылкой, подошёл к верзиле. — Смотри, а то твоя опять будет возмущаться. «Зайка, не трогай маленьких», — противным тонким голосом пропищал он, но верзила со смехом его оттолкнул.

— Не лезь, Васька, а то и тебе достанется. Да и этого я так, припугнуть только. Нечего ему тут околачиваться, взрослых подслушивать. Верно, Алик? Пойдёшь домой к мамочке?

Не пойдёт. Не пойдёт, потому что ему надоело им уступать. Потому что, пусть он и младше, он ничем не хуже этих лоботрясов.

— Нет.

— Нет? — Верзила сделал удивлённое лицо. — Я слышу «нет»?

— Нет. Дядя Саша сказал, что эти качели для всех. А двор — тем более. Так что буду гулять здесь столько, сколько захочу.

— Ах, дядя Са-аша сказал, — протянул верзила, и в его голосе прозвучало неприкрытое недовольство. — Так, может, пойдёшь к своему дяде Саше и пожалуешься?

Он знал, что Алик не пойдёт. Потому что жалуются трусы. А трусом Алик не был.

Поэтому он подошёл к качелям и твёрдо произнёс:

— Я не пойду к дяде Саше. И вообще ни к кому не пойду.

А потом он сделал неслыханное. Он подошёл ещё ближе и изо всех сил толкнул верзилу. Тот, явно не ожидавший от «шестиклашечки» такого хамства, не успел как следует ухватиться за цепочку и, потеряв равновесие, чуть ли не слетел с качелей, в последний момент сумев устоять на ногах. Но вызов был брошен.

— Ты, сопляк! — угрожающе произнёс щербатый. Он побагровел от злобы, и Алик невольно отметил, что у него на лбу почему-то стал особенно заметен здоровый прыщ, явно не делавший верзилу красивее. — Ты соображаешь, что ты сделал?

Алик понимал, что этого не стоило говорить, но его уже понесло.

— Толкнул прыщавого придурка, который считает себя королём двора, а сам шаг боится ступить без своих дружков!

Сзади раздались возгласы — не то возмущения, не то удивления.

— А мелкий, оказывается, не промах, — пробормотал тот, кого верзила назвал Васькой, и в его голосе Алику почудилось уважение.

Конец ознакомительного фрагмента.