Разрешите вас пригласить

Мария Новик

Тоня думала, что развод с мужем и предательство лучшей подруги – самое ужасное, что может произойти в жизни. По профессии врач-терапевт, а по призванию художница – она отправляется жить на съёмную квартиру, которую сдавал молодой парень. Перевезя туда всё, что смогла забрать из бывшего семейного дома, девушка неожиданно узнаёт, что у её временного жилища, оказывается, есть настоящий хозяин, который оставил ключи другу-спекулянту на время отъезда, – закоренелый холостяк и бабник… Ярослав…

Глава 6

Будильник разносил неприятную мелодию по комнате, спеша заставить хозяйку мобильного телефона проснуться. Любимая песня, звучащая ранним утром, теперь стала походить на военный горн, который орал, неприятно действуя на слух. Если насильное пробуждение случается в выходной — можно считать, что план на весь день будет содержать лишь один пункт — кого-нибудь убить. Или попытаться.

Тоня пожалела, что не отключила будильник. Однако минутка самобичевания закончилась, когда она воспроизвела в памяти все моменты суточного дежурства в больнице. Изматывающие экстренные ситуации, недовольные пациенты, которым не лежалось в палатах, неусидчивые подростки, пострадавшие при авариях — много всего случилось за ночь, ещё больше произошло ближе к утру.

Но главной проблемой для Антонины являлся заведующий отделением Андрей Васильевич Скрябнин. Все скандалы начинались и заканчивались на нём. С тех пор, как заслуженную пенсию ушел Роговский, Скрябнин — склочная и невоспитанная скотина, не иначе — всё время прибегал в самый неподходящий момент. Они никого не слушал, работал по-своему, жёстко. Ему не было дела до того, что слаженный и привыкший к одному ритму коллектив не обрадуется даже малому вмешательству в свою работу. Он непосредственный начальник, однако капля здравого смысла должна же присутствовать. Но надежды все напрасны. Благоразумие не предупреждало о своём появлении.

Когда на каталке ввезли в приёмное совсем ещё девчушку, плачущую от боли, следом забежал запыхавшийся смуглый мужчина в куртке на голое тело и затертых спортивных штанах. Он сбивчиво говорил на русском языке. Всё, что Тоня и санитары смогли выяснить у него — семья приехала недавно в страну и еще не получила документы. Дочь его молодой жены осталась в другой стране, а сам мужчина работал в несколько смен на стройке, чтобы как-то выжить на новом месте и попытаться обосноваться здесь.

Тоня осмотрела девушку и поставила первичный диагноз: пиелонефрит. Оставалось лишь взять все анализы и назначить лечение.

Как обычно бывало в таких случаях, в приёмную прискакал Скрябнин. Он до дрожи напугал даже санитаров, а смуглая девушка вжалась в кушетку и лишь сильнее заплакала.

— Нет полиса ОМС, нет вообще ничего. Как вы привезли это в мою больницу? — распалялся заведующий отделением, тряся бланком приёма перед лицами гневно настроенных санитаров.

Им и без того проблем хватает, а тут ещё заведующий кричит во всё горло. Он вёл себя так, словно ему нечем было заняться этой ночью, кроме как выводить из себя уставших врачей.

— С каких пор это ваша больница? — огрызнулась Тоня, зло посмотрев на завотделением. — Знаете, мне надоело! Если вам что-то не нравится, вы можете тащить свою задницу к Жабину. Он вам объяснит, чья эта больница и куда вы можете идти! Карту мы вам всем отделением нарисуем!

— Как ты смеешь?! — рыкнул он. — Здесь иностранцев не будет, я всё сказал, — он выставил указательный палец в предупреждающем жесте. — Если им так плохо, пусть валят туда, откуда припёрлись! Не хватало ещё гастарбайтеров лечить!

— Вы здесь не очень давно, видимо, до сих пор не знаете о правилах больницы, — врач оторвалась в очередной раз от работы, чтобы объяснить ситуацию мужчине. — Я медик, в отличие от вас, Андрей Васильевич. Вы пришли не в ту больницу и не на ту должность, чтобы указывать людям, как и кого лечить. Эдуард Силенович был великим человеком и великим врачом, а вы всего лишь жалкий расист и нигилист до мозга костей, занимающий не по праву его место.

Завотделением открыл рот, чтобы высказаться, но Тоня не позволила ему сказать ни единого слова. Днём её выбесила Ольга, а сейчас вывел из себя тиран, считающий себя богом медицины.

— Если девушка из-за отказа врачей погибнет от осложнений, — продолжила Тоня, — вы первый отправитесь зарабатывать остеохондроз на железные нары. Я спасаю вашу тощую задницу, а заодно и эту бедняжку. Мне, в отличие от вашего циничного нижайшества, всё равно, какой у неё цвет кожи и национальность. Она человек — для меня этого достаточно.

Такой, как Скрябнин, не допустит подобного обращения к себе. Он пройдёт огонь, воду и больничные подвалы, лишь бы восстановить свою гнилую репутацию и поставить обидчиков на место.

Но Тоне всё равно. Собственное наказание и возможное увольнение сейчас не сильно волновали её. Молодая черноволосая пациентка, плачущая от боли и зовущая на двух языках своего мужа, должна получить помощь.

— Молитесь, чтобы эта ночь не стала последней для вас на этой работе, — пригрозил Скрябин и, швырнув помятый бланк в ноги больной, развернулся и ушёл.

Тоня изрядно вымоталась за эту ночь. Она пришла домой в третьем часу утра, скинула с себя тяжёлую куртку, неуклюже разулась, стараясь не закрыть глаза и не упасть на пол, уснув в падении. Прошла в спальню, разделась и, даже не сходив в душ, просто рухнула оловянным солдатиком поперёк постели.

Наполовину придя в себя, Тоня пожелала будильнику утопиться. Потом взяла со стола гаджет и сдвинула значок, отключая горластого нарушителя спокойствия. Она перевернулась на спину, вздохнула и попыталась уснуть. Но все остатки дрёмы уже разогнал зловещий телефонный горн. Не получилось погрузиться даже на секунду в приятное состояние утреннего сна.

— Надо подниматься, — зевнув, произнесла Тоня. Она села, потянулась и спустила ноги на пол.

Привычно заправив постель и разгладив все складочки и бугорки, она отправилась в ванную, а потом на кухню. Позавтракала, помыла посуду и принялась за уборку.

Тоня вычистила квартиру до блеска, особенно кропотливо она трудилась на лоджии, собирая кипу ненужных ей депрессивных рисунков в мусорный пакет. Сегодня пришло время избавиться от ненавистных картин, содержащих в себе всю боль, которая выплёскивалась в красных, коричневых и серых цветах на бумагу. Пора жить дальше и не зацикливаться на прошлом.

Прошло два месяца с написания первой картины, наполненной болью и страхом будущей свободы, с которой не понятно, что делать. Лихой ноябрь давно оголил ветви деревьев, скрыв осенние краски предзимовым унынием, которое сменилось снежным покрывалом, блестящим на солнце. Несколько попыток потребовалось неуступчивой и наглой зиме, чтобы устелить землю хрупкими блестящими хлопьями.

Тоня выкинула пакет в мусоропровод и закончила уборку. Она оказалась тяжелее, чем можно было себе представить.

Но теперь можно отдохнуть.

Однако телефонный звонок, доносящийся из спальни, явно был иного мнения о планах на сегодняшний день. Звонила Галина, штатный невролог больницы.

— Да, Галчик, — Тоня тут же ответила, быстро добравшись до смартфона. Она села на край кровати и слушала напряжённый голос невролога. — Что там случилось? — спросила она, проведя по лбу рукой. — Да, сейчас буду. В течение часа в ординаторской. Кого еще вызвали? Ого! Считай, что уже там! — Она оборвала вызов, кинула гаджет на тумбочку и принялась одеваться.

Белый халат полностью лишает врачей гендерных различий. Ещё сам Роговский говорил: «Женщина врачом быть не может, потому что врач половых признаков не имеет». Тоня, да и остальные девочки, будучи интернами у именитого доктора, часто обижались. Только спустя несколько лет все поняли, что имел в виду Эдуард Силенович. Он говорил о том, что не нужно делить обязанности на мужские и женские, потому что врачу по силам всё, даже вернуть пациента с того света. Те, кто делит себя на женщин и мужчин — не врачи, а бездари.

Антонина всецело отдавалась работе. Она всего лишь терапевт, а не хирург или онколог. Но она и этим гордилась, потому что от её профессионализма очень часто зависит жизнь больного. Консилиум — часть работы, которую Тоня любила. Если у неё есть малый шанс помочь больному, она прибудет хоть ночью. Сбор неофициальный, что означало реальное беспокойство врачей о пациенте.

Достав первое, что попалось под руку — легинсы и длинный приталенный джемпер — Антонина оделась, покидала всё необходимое в сумку и побежала в коридор. Там обулась и, выйдя на площадку, застегнула куртку и повязала шарф.

Поздоровавшись с ворчливой соседкой, которая проводила её недобрым взглядом, врач влетела стрелой в лифт и нетерпеливо нажала на кнопку с номером один. Створки неторопливо сошлись и ставшее привычным тихое жужжание заполнило прежде бесшумную кабину.

Ноябрьские ветра несли с собой холод и мороз, несмотря на то, что зима по календарю должна наступить только через две недели. Но земля уже приняла на себя несколько сантиметров рыхлого пушистого снега, который спрятал жухлую листву и прочий мусор, который не успели смести.

Терапевт пронеслась до метро шустрой ланью, периодически поскальзываясь на заледенелых участках тротуара, которые дети опрометчиво раскатали в порыве радости от наступившей зимы. Спустилась по ступеням и впорхнула в вагон, двери которого тут же за ней съехались.

В метро час пик. Блондинка терпела пассажиров, которые толкались и жались друг к другу. Дважды поток спешащих едва не вытолкал Тоню на платформу.

Тоня наконец-то добралась до больницы. Пройдя через стоянку машин скорой помощи, она вытащила из сумки бэйджик с именем и прицепила на груди. Ворвалась в ординаторскую. Едва успела снять куртку и повесить на стойку.

***

Многочасовой консилиум, на котором обсуждался диагноз пациента со сложным заболеванием, закончился. Антонина, измотанная прежде всего морально, вышла из ординаторской и села на стул рядом со входом. Она тяжело выдохнула и обхватила голову руками, закрыв глаза. Всегда сложно работать в таком ключе: ещё не придя в себя после суточного дежурства, возвращаться в больницу — это ослабляет организм ещё сильнее.

— Нам надо поговорить, — голос Ольги прозвучал очень громко и неприятно. Но какой бы тон рыжая бестия ни задала своему голосу, он для Антонины останется мерзким и противным.

— Если ты опять задумала включить ту же пластинку, то лучше помолчи, — выдохнула устало Тоня, не поднимая взгляда на собеседницу.

— Ты развелась с ним. Сама его бросила, а теперь снова в кровать лезешь? — язвительно спросила Оля, толкнув в плечо блондинку. — Зачем он тебе нужен?

— Ты в своём уме? — подняв голову, устало прокомментировала Тоня. — Сходи к Гале, она тебе выпишет пару лекарств, чтобы избавиться от психоза. Видимо, нервы сдали.

— Он был у тебя, сам мне сказал! — всплеснула руками рыженькая, зло процедив. — Тебе что, неймётся? Всё спешишь обратно его заграбастать? Не получится. Он мой! — указав на себя пальцем, заявила она.

— Не имею ничего против этого, — безразлично ответила Антонина. — Я тебе два месяца назад сказала — забирай этот мусор и валите оба из моей жизни. Что из фразы «забирай этот мусор» тебе было не понятно? Я бросила — ты подобрала, всё просто, как на лекции по химии. Будь добра, отстань от меня, Оля. Я Гришу не видела девять недель и видеть не хочу. Всё понятно? А если он от тебя гуляет, то явно не со мной.

— Ему я верю больше, чем тебе, — вспылила Ольга, стараясь уколоть бывшую подругу побольнее.

— Я ему тоже верила. И тебе, — заключила Антонина, снова опустив взгляд. — Вот только, как оказалось, верить проститутке и менту — всё равно что шить гвоздём.

Тоня встала со стула и обошла Ольгу, слабо обтёршись плечом о её плечо. Она даже не посмотрела на рыжую скандалистку. Лишь решила отплатить её той же монетой, не став задерживаться с репликой.

— Когда твоё недоразумение тебя бросит, я это отпраздную, — высказалась Тоня.

На душе стало гадко. Она пожалела о своих словах, но решила не извиняться, а просто проглотить все обиды, заставив себя улыбнуться. Получилось что-то вроде оскала.

Забрав из ординаторской свои вещи, Тоня собралась домой. Выходной она намеревалась провести в четырёх стенах, снова закрывшись от внешнего мира и общения. Жизнь постепенно налаживалась, но присутствие Ольги рядом, словно сторожевой бешеной собаки, напрягало очень сильно. Врач вышла тем же путём, которым пришла — через приёмную скорой помощи и стоянку машин со спецсигналами.

Тоня всё чаще поддавалась вредной привычке, которая подчиняла её себе. Каждый раз, как начинался и заканчивался разговор с ненавистной подругой, женщина закуривала сигарету. Привыкание к дыму в лёгких постепенно начинало возрастать. И сейчас Антонина снова достала из сумки пачку, вытащила сигарету и подожгла, глубоко затянувшись.

— Минздрав предупреждает: курение вредит здоровью, — услышала Тоня мужской тенор за спиной. Обернулась.

Её догонял высокий темноволосый мужчина в маленьких квадратных очках в тонкой, почти невидимой оправе. Он на ходу застегнул длинное пальто с поднятым воротом, а потом вытащил из кармана простенькую серую шапку и быстро надел, поправив несколько раз.

Мужчина кашлянул в кулак. На морозе его щёки моментально раскраснелись. Если бы не двухдневная ухоженная щетина, можно было бы подумать, что это интерн.

Выглядел доктор солидно. Брюки со стрелками, начищенные до блеска ботинки. Он посмотрел на наручные часы, сдвинув рукав, и перехватил поудобнее мужской чёрный портфель.

Брюнет приблизился и добродушно улыбнулся.

— А Минздрав ничего не говорил про лживых друзей? — спросила грустно Тоня, вымученно улыбнувшись. — Про то, что они отрицательно действуют на психику, например…

— Ну, если я что-то узнаю, то сразу вам скажу, Антонина Михайловна, — подмигнул он. — Не против прогуляться? У тебя же выходной, если не ошибаюсь.

— Прости, Костя, но у меня нет настроения, — прикрылась она отговоркой, собираясь уйти.

— Отказ не принимается. Погода хорошая. Холодно, правда, но можно посидеть в кафе, перекусить. Ты голодна? Я угощаю, — улыбнулся он, настойчиво следуя рядом с ней.

Константин Засельский тоже был интерном у Роговского, когда учился в медицинском университете. Они с Тоней давно знали друг друга. И несмотря на то, что парень выбрал профессию акушера-гинеколога, коллеги периодически общались. Как-никак работали они в одной больнице.

— Только недолго, — вздохнула Тоня, зная, как трудно отшить Засельского, если он задумал «прогуляться».

Врачи юркнули в небольшое кафе, пешком преодолев несколько кварталов. Сначала они шли молча, а потом Антонину прорвало. Засельский всегда был хорошим собеседником, но только сейчас, рассказывая про всё пережитое, увидела, насколько хорошо друг её понимал.

Уютное маленькое помещение тут же окутало теплом и всяческими ароматами: кофе, выпечка, салаты, горячее. Шустрая полненькая официантка принимала заказы, черкая в блокноте ручкой; бегала по залу, разнося подносы с заказами. Большинство столов были пустыми — заведение не особо пользовалось популярностью.

— Двойной по объему эспрессо, стейк из говядины с рисом и салат «Глубина», пожалуйста, — заказал он, когда девушка в фартуке подошла к их столику. — А ты что будешь? Я плачу. Заказывай, — обратился вежливо к Тоне.

Та просмотрела меню. Долго выбирала, постоянно вздыхая. Официантка терпеливо ожидала заказа, натянуто улыбаясь. Константин постоянно обедал здесь, и много раз говорил про «Бриз» — небольшую забегаловку.

Однако Тоня была здесь всего несколько раз. За четыре года поменялся интерьер и меню стало намного удобнее.

— Латте, грудку с грибами и моцареллой и «Азию». Стакан свежевыжатого апельсинового сока принесите ещё, — проговорила она, определившись с выбором.

Девушка повторила заказы, чтобы убедиться в твёрдости выбора клиентов, и убежала на кухню.

Тоня огляделась. Действительно стало приятнее. Она смотрела на соотношение цветов, на дизайн, который радовал глаз, её всегда привлекали такие вещи. Успела оценить мебель и полы, стены с натюрмортами, глядя на которые приходил аппетит.

— Ты просто не бери в голову, Тонь. Она дура, которая решила, что на чужом несчастье можно что-то построить, — вдруг заговорил Костя.

— Что? — помотала головой они, возвращаясь в реальность. — Я благодарна тебе за обед, Кость, но дальше говорить об Оле не хочу.

— Я и сам разведён, так что прекрасно тебя понимаю, — сказал Засельский. — Брат по несчастью, так сказать.

— Я помню, ты говорил, — вздохнула Антонина. — Катя по-прежнему не подпускает тебя к Сонечке?

— Да. — друг кивнул, подумав о чём-то своём. — Она даже поговорить с ней не дает. Сейчас ей семь лет, а она называет папой другого мужика. В каком-то смысле, тебе повезло больше.

— В том, что у нас с Гришей не было детей? — с долей гнева спросила Антонина. — Тоже мне, везение. Лучше бы были, — посетовала она раздражённо.

— Ты не подумай, я не хочу обидеть, — оправдался Костя. Он замолчал, не желая продолжать разговор в присутствии официантки, которая расставляла кофе и салаты на столик. Когда она ушла, он продолжил: — Просто ты не переживала бесконечные суды, мотания туда-сюда в попытке что-то изменить. Катя мне изменила с пятью мужиками, а ей ещё и ребёнка оставили. И всё бы срослось, если бы я не сглупил.

— Помнится, ты попал в аварию, — дополнила Антонина. Она тут же почувствовала голод при виде острого салата.

— Ещё и в нетрезвом виде, — отломив кусочек хлеба, пояснил Константин. — И, хотя виноват в ДТП был не я, судья-мужененавистница зацепилась за это, как клещ, и присудила Соню Катьке. Даже апелляции не смогли ничем помочь. Решение не изменилось. А вы просто развелись с Гришей и всё. — Он снова задумался.

— Может быть, с ним поговорить?

— А что это даст? — процедил Засельский. — Будь я на его месте, я бы не перестал прикрывать свою беготню тобой. Наоборот, это дало бы мне повод ещё больше привлечь твоё внимание. Тем более, он полицейский. Он же наверняка знает, как действовать на нервы.

— Да, в этом он мастер, — вздохнула Антонина. Она отодвинула салатницу ровно в тот момент, когда появилась официантка с подносом, на котором стояло горячее.

— Не грусти, — Костя коснулся запястья Тони и улыбнулся. — Всё будет хорошо. Встретишь кого-нибудь, родите ребёнка, будете счастливы.

— Костя, мне тридцать два уже. Какой ребёнок? Да и кого я встречу? — усмехнулась она с досадой в голосе. — Тут бы до пенсии доработать спокойно. — Ирония была как никогда кстати.

— Надеюсь, ты пошутила, — сказал Константин, сощуришись. — Поверь моему ничтожному опыту: я видел женщин, которые рожали и в сорок, и в сорок пять. Так что всё впереди, Тонь.

— Ага… Но они же рожали не первого ребёнка. А я вообще не знаю, что это такое. Сам знаешь, ты же акушер-гинеколог, не мне тебе объяснять, — она. — А по поводу отношений… не думаю, что я после этого к чему-то готова.

— То есть меня ты не рассматриваешь в качестве своего партнёра, — сделав серьёзное лицо и гордо выпрямившись, произнёс Костя. — Я ещё ого-го. Даже, я бы сказал, ого-го-го! Правда у меня нет белого коня, да и корону где-то потерял, но вполне себе симпатичный мужчина, — посмеялся он.

Тоня поперхнулась кофе, кашлянув прямо в чашку. Молочная пенка слетела от резкого выдоха, опустившись на столешницу облачком. На кончике носа осталось небольшое количество взбитого молока.

— Обещаю, я не буду делать осмотр на кресле перед сексом. Я сразу прыгну в кровать. И свет выключу, — вновь начал говорить он, сдерживая смех.

Тоня засмеялась, поставив чашку на столик. Они прикрыла лицо ладонью и начала, еле сдерживаясь, хихикать. Со студенческих лет привыкла к особому юмору Засельского, а смешанный с больничным, он стал просто неповторим. Иногда это раздражало, но только не сейчас.

— Ну, а что? Как тебе такой вариант? — не останавливался Константин, широко улыбаясь.

— Странные у вас, акушеров, шуточки. Пошлые и несмешные, — посерьёзнев, прокомментировала Антонина. — Не делай так больше. — Она снова чуть не засмеялась. Сжала губы, чтобы они не растянулись в улыбке.

— Это просто была попытка тебя развеселить, — ухмыльнулся он. — Кстати, удавшаяся. И не надо мне говорить, что ты сейчас не смеялась. — Он немного помолчал, глядя на Тоню, которая безуспешно сдерживала смех. — Я всегда балдел от твоей улыбки. Она красивая… Ты красивая… — сказал он тихо.

— Спасибо, — улыбнулась Тоня и смущённо, опустила взгляд.

Карие глаза не прекращали изучать её.

— Нет… правда, ты очень красивая, — вновь сказал Костя. — Улыбайся почаще, тебе очень идёт, — заворожённо проговорил он. — У… у тебя что-то на носу. Пенка, наверное. — Он взял салфетку и, привстав, аккуратно убрал белую субстанцию с кончика носа.

Тоня поначалу отстранилась, но потом взгляды встретились, и она замерла, смотря в чёрный омут, спрятанный за стеклом мужских очков.

— Пойдём? — сев обратно, спросил он с улыбкой. — Можем ещё прогуляться, если ты хочешь.

— Проводи меня до метро, — сказала Тоня. — Не выспалась вообще ни грамма. Будильник утром поднял, вчера забыла отключить. Столько всего навалилось, просто пришла и рухнула на кровать. Хорошо хоть не мимо неё, — затараторила она, вставая из-за стола.

Коллега попросил счёт, расплатился, оставив чаевые, и помог одеться. Друзья так и не доели горячее. Мясо осталось на тарелках наполовину распотрошённым. Но оба попробовали по паре кусочков, всё остальное время поглотила приятная беседа.

Когда Тоня развернулась, чтобы выйти, она наткнулась мужчину и посмотрела ему в глаза. Замерла. Его руки коснулись женских плеч, спрятанных под одеждой, а после он сделал шаг в сторону, разворачиваясь и вставая рядом с Тоней. Костя прервал касание и приглашающе выставил локоть,

— Спасибо за приятный разговор. Ты очень помог. Надо нам почаще так разговаривать, — Антонина действительно была благодарна за хорошее настроение и за обед.

— Рад, что тебе понравилось, — произнёс он и открыл дверь.