Дар лунного грифона

Мария Новик

Артур Грифрайс с виду обычный парень. Он работает рулевым на катере, возит богатых туристов. Он живёт вместе с матерью недалеко от порта. Любимая работа, хорошие друзья, щедрые клиенты…Вскоре с ума сходит напарник Артура. Он неустанно твердит о некромантах и волшебных порталах. А после мужчина и вовсе пропадает без вести.Спустя некоторое время на пристани появляется женщина с татуировкой грифона на руке. Она же приходит домой к Грифрайсам и сообщает – Артуру пора вернуться в другой мир.

Глава 10

Снова беспамятство. Образы, до которых нельзя дотронуться, но можно чётко улавливать обессиленным сознанием, атаковали мир, полный снов, окутанных сиреневым туманом. Странная дымка постоянно преследует меня с тех пор, как я попал в мир неизвестных существ и магии.

Осознание себя в пустоте стало привычным. И облака сиреневого дыма — тоже. Но то, что в них таится, меня пугает и заставляет переживать ужас снова и снова. Бред сумасшедшего, предсмертные видения — вот как можно назвать то, что всплывает перед глазами.

Но отголоски разума противятся этим терминам, навязывая свой, пугающий и странный. Воспоминания. Кажется, словно они мои… Я отказываюсь верить в происходящее, а оно только сильнее давит, не прекращая душить меня едкостью густой сиреневой дымки.

«Ты здесь родился», — звучат вдалеке слова матери, вселяющие неверие в мозг. Я не могу помнить свою родину, потому как образы жизни в Санта-Монике, а потом и в Лонг-Бич вытесняют прошлое из памяти.

Как? Почему нет воспоминаний из раннего детства, если я провёл его здесь?

Ответ на вопрос найти не успел. Хмарь рассеялась, отправив в небытие одноцветные стоп-кадры жизни в Калифорнии. Беззвучие окутало меня, снова подвешенного в непроглядной темноте. Вскоре и оно растворилось, дав звукам, наконец, протиснуться сквозь завесу из мрака и одиночества.

Я услышал невнятные голоса, различные по тональности. Один из них определённо был женским. Постепенно слух становился острее, и я мог уже различать слова. Мама. Она ругалась на своего собеседника, чья речь обладала певучестью. Одри ожесточённо кричала на Ауннавина, а он абсолютно спокойно, словно ему было наплевать на всё на свете, кроме самого себя, отвечал ей ровным голосом.

— Что значит, у меня нет магии?! — рявкнула мама надрывно. — Всю жизнь была при мне, а теперь её нет! Как это понимать, чёрт бы тебя побрал?!

— Ты пострадала от когтей Стража Межмирья, — ответил дроу безразлично. — Тебе прекрасно известно, Одарис, что и зубы, и когти этого существа обладают…

— Да плевать мне на это! — снова ожесточённо взревела Одри. Она не могла успокоиться. Сквозь завесу звуков я различал прерывистое дыхание. — Почему ты раньше мне не сказал, Анви! Ты мог мне сказать! Я прыгнула, твою мать, из окна крепости!!! Я могла умереть!

Воцарилась гнетущая тишина. Она дала мне время вспомнить момент перед восходом. Нежно-розовые всполохи рассвета осветляли горизонт, расширяя границы приятных оттенков пастели дальше вверх, смешивая их с тёмными красками ночного неба. Моя мать стояла босиком на каменном сером подоконнике. Она безмятежно улыбалась, настраивая и меня на позитивный лад, убеждала не волноваться за её жизнь. А потом прыгнула, раскинув руки в стороны. Отдалась безмятежно гуляющему на просторах ветру, думая, что сейчас за спиной появятся крылья, которые поймают свободные потоки и понесут вперёд. Но нет. Она продолжала лететь вниз. Радость сменилась отчаянным криком по мере приближения к земле. Видимо, для превращения нужна была магия, а её, увы не оказалось. И если бы не другой грифон, так же решивший ощутить сырость облаков и прохладу податливого ветра, то моей матери не стало бы в тот момент.

Всё обошлось, на этот раз. Я понял для себя одно, пока лежал… Именно лежал, потому что смог пошевелить занемевшими пальцами и ощутить накрахмаленные простыни. Этот мир не безопасен, как и любой другой. Даже если здесь есть магия, миром правят драконы, а борьба за правое дело тут принимает поистине эпические масштабы, это место не являет собой сказку, которой можно наслаждаться, попивая пиво или ирландский эль, наблюдая со стороны за происходящим.

Когда Аида впервые встретилась мне на пристани, я думал, что воссоединение семьи станет поводом для продолжительного разговора о прошлом. Я наивный идиот, раз грезил этим. Нас втянули во что-то ужасное, а теперь смерть едва не прибрала к рукам мать. Нет. Пора выяснить, что задумали эти люди, эльфы и им подобные.

— Могла, — так же бесчувственно подтвердил Ауннавин. — Но не погибла же. Родрик был неподалёку и…

— А если бы его не было?! Анви, что если бы его не было?! Артур видел, что я сиганула вниз с улыбкой идиота на лице! Что было бы с ним, умри я так банально?! Что бы он подумал после моей смерти?! Что я самоубийца? Что не пережила возвращение на родину, где меня пользовали, как постельную игрушку, а теперь обращаются словно с королевой?! Да все через одного называют меня королевой-матерью!

— Мне кажется, ты слишком печёшься об Артуре, — заявил укоризненным тоном Ауннавин. — Он достаточно взрослый, чтобы решать проблемы самостоятельно. К тому же он король. И тебе ни к чему с ним обращаться так, словно он неразумное дитя.

— И первым делом надо лишить его матери, да? — вскрикнула Одри. — Чудно! Давай сегодня совершим обряд и положим меня на алтарь, — сдавленно пробормотала она, едва не всхлипывая.

Я решил вмешаться. Ни к чему слушать этот разговор. Он может длиться вечно, но ничего кроме материнского плача и эльфийского безразличия не услышу.

— Вы лучше любого будильника, — сыронизировал я, попытавшись улыбнуться.

Медленно открыл глаза и сфокусировал зрение на каменном потолке, чтобы избавиться от мутной пелены, мешавшей обзору. Затем повернул голову и посмотрел на застывших в немой сцене темнокожего эльфа и маму. Странно, но у них были абсолютно одинаковые выражения лиц. Испуганные неожиданным вступлением третьего собеседника, оба замерли, уставившись на меня.

— Слава Богу! — выдохнула мать, приложив руку к груди. Она смотрела на меня, как на смертельно больного человека, не веря, что я пришёл в сознание. — Я боялась, что ты не очнёшься! — сдавленно произнесла она.

Я сразу же попытался подняться на постели. Руки продолжали покалывать от проходящего онемения, ноги сводило от долгого лежания. Но встать не получилось. При первом же рывке дыхание покинуло грудь вместе с мучительным стоном, а боль растеклась под кожей, жадно вгрызаясь в кости и мышцы.

В глазах ненадолго помутнело. Я расслабился в надежде, что пытка закончится, но она длилась целую вечность. Так мне казалось. Было нестерпимо больно, и инстинктивно, чтобы постараться уменьшить мучавшее меня ядовитое жжение, приложил ладонь к груди.

Мягкая влажная ткань — вот, что я почувствовал. Как только ко мне вернулось зрение, я тут же опустил взгляд на грудь и приподнял ладонь, на которой остались кровавые мазки. Увидел нечто похожее на бинты: белая ткань, приятно пахнущая травами, а на ней красно коричневое пятно, центр которого всё ещё оставался ярко-алым.

Вот откуда боль. Я нормально дышал, но двигаться не мог, потому как лежу раненый в грудную клетку чем-то острым. Наверно. Точно не помню, бил меня кто-то или нет.

Память недавних событий медленно прокручивала перед глазами моменты происшествия. Перед тем, как потерять сознание, я чувствовал, что внутри разгорается костёр. Он облизывал кости изнутри. Огонь лился по венам, перетекая в руки.

Я знал, что это за пожар. Магически резерв был переполнен, словно бочка с водой, которую продолжали заполнять из шланга. Прилив не останавливался, он только увеличивался, создавая волны подобно тем, какие бывают в океане во время сильного шторма. И эти волны ощутимо проходили под кожей, выплёскиваясь наружу. Я попытался ослабить проявление магии, представив, что тушу огонь, наращивая непроницаемый купол над ним. После этого просто упал на землю и провалился в небытие.

— Что именно случилось? — поинтересовался я, проверяя свою догадку.

Мать рвано выдохнула и присела на край кровати, продолжая жалостливо смотреть на меня. Она положила ладонь на мою руку и заботливо погладила.

— Ты едва не погиб, пытаясь сдержать чёрный огонь внутри себя, — начала Одри расстроенно. Она удручённо опустила голову и продолжила, сдерживая накатившую истерику. Об этом я догадался, увидев появившиеся на глазах слёзы и дрожащий подбородок. — После того, как ты выбежал навстречу мне, всё начало происходить очень быстро. Ты дрожал, я чувствовала это, потому как обняла тебя. Ты не мог успокоиться, от тебя исходило тепло, и оно всё нарастало. А потом всё просто прекратилось. Перед тем, как ты упал замертво, я ощутила холод, идущий от твоего тела.

— Ты запер энергию внутри тела, и она начала пожирать тебя изнутри, — уточнил Ауннавин, подойдя ближе. — Вместо того, чтобы выплеснуть то, что накопилось, ты решил перенаправить всё в себя. Глупо и безрассудно, на мой взгляд.

— Ты предпочёл бы гореть заживо? — задал вопрос я, встретившись взглядом с серьёзным эльфом. Его уверенность в своих словах растворилась. Он ничего не ответил, но по беглому взгляду дроу я догадался, что мыслительный процесс пошёл. Ауннавин выбирал меньшее из двух зол. Похоже, теперь не я один разделяю идею самоубийства короля. — Кстати, почему именно сейчас?

Этот вопрос только что пришёл мне на ум. И он требовал ответа, причём честного и немедленно. Почему за всю жизнь я ни разу не испытывал подобную боль и не взрывался от избытка чувств, покрываясь волнами чёрного огня? Вместо внятного разъяснения, два секретных агента из магического АНБ, находящиеся рядом со мной, переглянулись, кинув на меня настороженные взгляды.

— Он парень умный, всё равно узнает, — вздохнул повержено дроу. — Скажи ему сама, — предложил он моей матери.

— Сказать что? — я вскинул удивлённо брови, переводя ошарашенный взгляд с эльфа на мать и обратно. — Что вы тут скрываете от меня постоянно?

— Артур, ты просто пойми, — неохотно заговорила мать, замявшись, — я защищала тебя от этого.

— Какую ложь ты мне ещё преподносила? — недовольно спросил я.

Плохое предчувствие знакомо резануло по нутру, заставив поёжиться от услышанного. Мне всё меньше хотелось доверять людям. Особенно это нежелание касалось матери. Я её люблю всем сердцем, если потребуется, голову на плаху ради неё положу, собой закрою от любой опасности. Но то, что она на протяжении всей жизни мне врала, я нескоро смогу ей простить. И доказанная вина за преступления против родного сына продолжает расти. Одри сама удлиняет список проступков, которые совершала.

— Анви, оставь нас одних, — попросила мама, укоризненно взглянув на блондинистого эльфа.

— Ауннавин, замри на месте и не смей покидать эту комнату, — скомандовал я так жёстко, как только мог. Сильно напрягаться не имел возможности: грудь по-прежнему болела. — На людях ты совершенно другая, настоящая, — пояснил матери свой приказ. — Если он уйдёт, ты ни слова правды мне не скажешь. Снова кинешься в слёзы, оборвав свою трогательную речь на полуслове, — закончил язвительно я.

Сказать, что Одри побледнела в тон своих волос — это значит, приуменьшить её состояние. Она просто застыла, надев маску непонимания на лицо. Она осознавала, что я давно её раскусил, но не хотела принимать это на веру. Что ж, придётся, мама. Без свидетелей я с тобой разговаривать больше не намерен.

— Вот так, значит, — заключила недовольно Одри, поджав губы. — Ну, хорошо. Через продолжительное время после того, как мы пришли в другой мир, у тебя поднялась температура. Ты несколько дней лежал в постели, не вставая.

— Да, у меня была ветрянка, это я помню, — подтвердил я сурово.

— Не ветрянка, Артур. Это были мелкие ожоги от чёрного огня, — огорошила мать. — Я сразу поняла, в чём дело. Магии в тебе уже тогда было много. Ты быстро взрослел, несмотря на то, что тебе было всего восемь. Привезя тебя в больницу, я сказала врачам на ломанном английском, что это ветрянка. Они старались вылечить тебя, но изначально было ясно, что ни одно лекарство не поможет. Они боролись с неизвестной болезнью, как могли, но тебе становилось хуже.

Одри помолчала, видимо, окунаясь с головой в омут воспоминаний. Она словно не хотела говорить, но мой настойчивый взгляд заставлял её открывать рот.

— Когда доктора махнули на тебя рукой, мне ничего не оставалось, кроме как применить магию. Под предлогом последнего прощания я осталась на ночь в палате. Дождалась, пока все обходы закончатся, а пациенты улягутся спать. И запела.

…Мрачный закат и луны отраженье,

Вы отгоните дурное виденье.

Раны мои исцели ты, Чирина,

С красными перьями птичка Фирина.

Сон отпущу и отдамся покою,

Песню спою, находясь под Луною.

Слушай мой голос, родная Чирина,

И исцели меня, птичка Фирина.

Я пересказал по памяти слова песни, которую пела мне мама, когда я умирал от болезни в палате. На мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Вспомнил ощущения, про себя напевая песню, которая была своеобразной молитвой хозяйке красной озёрной долины. Сулмельдир много рассказывал про неё, когда мы беседовали, удобно примостившись между корней старого дерева. Эльф говорил, что иногда тем, кто серьёзно болен, стоит пропеть молитву. Без искренней веры в собственное выздоровление не следует даже произносить этих слов. Но если отчаяние заполняет душу до краёв, и смерть пришла к порогу, костяным кулаком постучавшись в дверь, то Чирина поможет. Всегда помогала. Даже драконы обращались к ней за помощью, что для них весьма странно: они ведь грозные и непоколебимые в собственных суждениях, а тут какая-то птичка порой важнее собственного величия и алчности.

Мне стало легче. И это не просто слова. Я чувствовал, как боль стихает в груди, убирая ядовитые челюсти от моего тела. Кости перестали ныть, создавая дискомфорт. Даже получилось вдохнуть полной грудью, не опасаясь, что новый приступ выдавит из лёгких весь воздух.

— Немыслимо! — воскликнул дроу, приблизившись вплотную к постели.

Его изумлённый взгляд говорил, что происходящее невозможно в принципе. Похоже, он видел через бинты, что мои ожоги на груди действительно срастаются быстрее, чем ожидалось.

— Что такое? — непонимающе поинтересовалась Одри, переводя настороженный взгляд с меня на эльфа и обратно.

— Она его покровитель — вот что! Ты до сих пор не поняла?! — продолжил Ауннавин невнятное пояснение, смысл которого понимал он один. — Как же с тобой теперь сложно! — всплеснул он руками, разочарованно выдохнув.

Нервно прошагав от одной стены до другой, а потом обратно, дроу остановился, смерив каждого из нас пренебрежительным взглядом. Он вскинул брови, осознав, что ни я, ни моя мама, так и не поняли его слов.

— Чирина выбрала его! О, пречистые Боги! Что тут непонятного! — не прекращая жестикулировать, стоя на месте, попытался объяснить Ауннавин. Но в наших головах мыслительный процесс не начинался ни в какую.

— Это всё, конечно, замечательно. Хозяйка красных озёр стала моим защитником, и всё такое, — я наконец смог сесть в кровати, не испытывая мучительной боли. — Но я так и не услышал всей правды.

На самом деле, я мысленно ликовал. Чувствовал, что под подобием бинтов ожоги стали меньше и практически не болели. Это противоречило здравому смыслу, но факт оставался фактом: я выздоравливал с пугающей быстротой. Если я правильно понял, то Чирина стала моим покровителем. До конца не могу сказать, что сие значит, но то, что это не может быть плохо, уяснил сразу и надолго.

— Тебе нужно отдохнуть, Артур, — слова матери вывели меня из собственных мыслей. Что-то часто я в них погружаюсь, отключая и слух, и зрение. Ухожу в себя, так сказать.

— Ну, уж нет, — воспротивился очередному переносу откровенного разговора. — Сейчас и полностью. Ауннавин, сядь, а то ноги заболят. Это будет долго длиться, — сказал я дроу.

Тот беспрекословно подчинился, словно безвольный слуга. Он выдвинул табурет на высоких ножках и сел, облокотившись локтем на край стола, на котором стояли различные колбочки, баночки и прочие склянки с разноцветными жидкостями. Там же находилась и широкая деревянная ступка с приятно пахнущим содержимым.

— Я слушаю, — поторопил я, грозно глядя на опешившую Одри.

— Песня тебе помогала до поры до времени, — продолжила мама с того места, где остановилась. Каждое слово выдавливала из себя, словно собиралась хранить эту тайну вечно. — Но через пару лет влияние молитвы ослабло. Новый мир был для тебя интересен. Языки, культура, история. Ты пошёл в местную школу и к концу года уже мог заниматься наравне со старшеклассниками. Даже учил меня тому, что узнавал в классе, — Одри мечтательно улыбнулась, посмотрев на меня.

— Но прошлые события не отпускали тебя. Ты сам возвращался к ним мысленно. Сны наполнялись кошмарами, а магия росла, питаясь страхом, что ты в себе копил. Через пару недель я заметила, что перед сном ты придвигаешь стул к двери, подпирая им ручку, всегда держишь настольную лампу включённой. Даже переставил кровать в дальний угол, чтобы видеть и окно, и вход в комнату. А потом я нашла под подушкой кухонный нож и…

— И решила, что пора это прекратить, — закончил я за мать.

— Ты начал думать, что за нами продолжают гнаться слуги Селесты. Ты видел их в каждом прохожем. Даже в школу перестал ходить, потому что тебе показалось, будто учитель истории похож на одного из солдат, преследовавших нас тогда, в катакомбах.

Я не помнил ничего из этого. В моей голове возникали навязчивые образы из школьной жизни, но только те моменты, когда я уже ходил на учёбу. Всё, что происходило до этого, в том числе и зачисление в ряды первоклассников, стёрлось и не оставило следа от себя.

Как странно. Практически все помнят, как поступали в младшую школу и робко оглядывались по сторонам, видя незнакомые лица учителей и одноклассников, с любопытством рассматривали учебники, ощущая всю тяжесть книг в твёрдом переплёте, впервые садились в школьный автобус и провожали растерянным взглядом родителей, которые теперь не водят постоянно за ручку… Но не я. Как ни пытался найти хоть одно из этих воспоминаний в своём мозгу, не смог. Их просто не существует.

— Ты стёрла мне память? — озвучил безумнейшую мысль, родившуюся только что в разгорячённом сознании.

— Да, — отрезала Одри. Больше она не могла произнести ни слова. Просто сидела, опустив голову на грудь, и смотрела вниз, словно провинившаяся школьница.

Да, уж. Мир полон загадок. Но это не сравнится с тем, какие белые пятна есть в моей жизни! Моё детство, друзья… Мистер Грэмси… Всего этого нет, потому что мать решила, будто бы я схожу с ума. Она лишила меня всего!

— Думаю, и мне стоит вставить пару слов, — оживился Ауннавин, прервав напряжённое молчание. — Твоя память не стёрта, Артур. Она просто находится за ограждающей стеной. Твоя мать, хвала Богам, не достаточно умна для того, чтобы полностью изменить сознание. Она всего лишь временно скрыла воспоминания, наложив на них новые.

— Пойми, Артур, это был единственный выход, который мог спасти тебя от смерти, — жалостливо произнесла мама. При этом я отчётливо видел, что её взгляд говорил совершенно о другом.

— Был ещё один, Одарис, — нравоучительным тоном объяснил дроу. Он с укором посмотрел на седовласую женщину, сидящую рядом со мной, на краю постели, и продолжил ещё более презрительно: — научить его пользоваться магией. Ты могла обучить его: передать те знания, которые вы с Аидой получили от меня в своё время. Но ты этого не сделала. Ты выбрала другой путь, более опасный. А теперь сидишь и краснеешь, получая то, что заслужила.

Как бы я не смотрел на темнокожего эльфа гневным испепеляющим взглядом, как бы ни старался показать своё недовольство его поведением, всё равно осознавал, что он прав абсолютно во всём. Одри медленно убивала меня, думая, что спасает. Но оберегала она только лишь свой покой и свою жизнь, а меня изувечила морально, оставив без лучших воспоминаний, которые определённо повлияли бы на то, какой я сейчас.

Но почему она меня заставила забыть, а себя — нет? Что ей так дорого в этом мире, что она не избавилась от мучавших воспоминаний?

— Ты сама пила ту отраву, которой меня поила? — спросил я. Знал, что ответ «нет», но озвучил вопрос.

Молчание матери подтвердило догадку. Стереть мне память, а себе оставить. Если бы она была такой правильной, какой себя показывала все годы, что мы жили под одной крышей, то сперва испробовала бы зелье на себе, а потом уже на мне.

— Одарис, спрашиваю уже при твоём сыне, — снова вступил Ауннавин. На его лице читалось сомнение, — ты понимала, что делаешь? Ты, как всегда, не ответишь, это в твоём стиле. Врать ты научилась ещё со времён пленения. Но хочу тебе напомнить, дражайшая ученица, что ты могла его убить в прямом смысле этого слова! — резкий тон эльфа давил на слух. Но я не перебивал. — Ты хоть понимаешь, что забудь он основательно, как пользоваться магией, то чёрный огонь спалил бы его дотла!?

Конец ознакомительного фрагмента.