Толстый против похитителя дракона

Мария Некрасова, 2009

Саша Уткин обрадовался приглашению на форум молодых художников. Правда, он не догадывался, что ему придется заниматься там не рисованием, а расследованием… Из музея гостиницы исчезли ценные экспонаты вместе со странной скульптурой железного дракона. Первым понял, что произошла кража, именно Саша, ведь его крыс по кличке Толстый нашел в лифте одну из пропавших фигурок. Однако догнать хитрого вора не удалось. Теперь его можно только вычислить. И, кажется, Уткин – единственный, кому под силу решить эту задачку…

Глава III

Дружба народов в одном драконе

Огромный сугроб уходил на километры вперед и сливался с небом за линией горизонта. От роя деревьев, черного на фоне снега, рябило в глазах. Чуть правее можно было разглядеть пеньки-избушки, и ни души…

— А я тебе говорю, кабаны здесь водятся, — настаивал Серега. Он уже разобрал рюкзак, выяснил, кто соседи и что на обед. Рассказал всем, что приехал с дедом, остановился в Москве у родственников, потому что дед до последнего не верил, что на форум Серегу возьмут. Наигрался с выключателем в шкафу и жаждал приключений:

— В таком лесу, да чтоб никто не водился? У нас в поселке знаешь какие кабаны? Во! — Он показал высоту себе по пояс и хрюкнул для убедительности. — Вкусные, — добавил он, помолчав. — Но только если ты с ружьем. А нет — лезь на дерево сразу…

Тонкий стоял у окна и медитировал на лес. Действительно, большой, что тут скажешь. И место тихое, если не считать их гостиницы и во-он той стайки домиков, человеческого жилья больше и не видать. Хотя контингента гостиницы может хватить, чтобы кабан, ломая ветки, убежал к Сереге в поселок.

— Да ну, в гостинице народу много, шум…

— Тоже мне много! — возмутился Серега. — Семь этажей, комнат по пятнадцать на каждом… Не, у нас больше и лес ближе. А кабаны…

Из Сашкиного рюкзака, лежащего на кровати, вылез Толстый и уставился на Серегу, шевеля усами, как будто хотел послушать про кабанов. Серега тоже сел на кровати и уставился на Толстого, ничем особо не шевеля. Только глаза хлопали. Тонкий с досадой махнул рукой:

— Дед!

— Это его так зовут? У тебя что, брат в армии?

— Не, — Саня поспешил объяснить. — Я хотел оставить его дома, а дед заладил: «Тетке твоей крысу на растерзание не отдам, пофиг мне гостиничные правила». И притащил с собой потихонечку…

Серега закивал и взял Толстого в руки:

— Мелочь пузатая. У нас знаешь какие крысы? Во! — Он показал размер Толстого и еще столько же отмерил рукой. Толстый оскорбленно вывернулся и удрал под подушку.

Вовремя, потому что в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, нажали ручку, и появилась Леночка. Она смешно называлась «Воспитатель группы», как в детском саду, и вела себя так же. Ни «здрасьте», ни «можно». Встала на пороге, похлопала в ладоши над головой:

— Собира-емся на выставку! На первом этаже через десять минут! — Она говорила так, как будто перед ней не два подростка, а человек пятнадцать и все шумят, поэтому приходится кричать и размахивать руками.

— Идем, — ответили хором ребята, как и положено воспитанной группе детского сада. Леночка довольно упорхнула.

Тонкий перепрятал верного крыса в рюкзак и решил, что готов.

— Андрюху из шкафа вынь, — напомнил Серый.

Шкаф в их номере был встроенный, не современный купе, а древний, выкрашенный масляной краской, с дверями на петлях. А над шкафом — антресоли. Глубокие, бездонные, сиди хоть с открытыми дверями — из комнаты тебя не видно. Андрюха как увидел, так и полез на разведку. До прихода Леночки там и сидел.

Тонкий встал на стул, заглянул на антресоли и чуть не упал. Он увидел темно-коричневую обезьянью физиономию, оскаленные клыки, горящие в темноте глаза… Он уже сообразил, что это маска, а все равно было жутковато.

— Слезай, Годзилла. — Тонкий ущипнул маску на лбу: оттянул и щелкнул. — Леночка зовет выставку смотреть.

Андрюха запоздало завыл, но Тонкий уже спрыгнул с табуретки. Кряхтя и шурша каким-то мусором, Андрюха в маске вылез на волю и пошел себе к выходу.

— Маску-то сними! — заржал Серега.

На первом этаже уже начиналась движуха. Родители и художники организованно толпились у входа в небольшой зал, но внутрь не заходили. Через плечо впереди стоящих можно было разглядеть картины и лица, которые Тонкий раньше видел только по телеку и в журналах.

— Смотри, Санек, там работы Петракова. — Дед (когда успел подойти?) дернул Сашку за рукав и развернул в нужном направлении, показывая картины.

В дальнем углу за стеклянной витриной действительно стояли натюрморты Петракова. Поодаль, в маленькой стеклянной витрине, — незнакомые деревянные фигурки и здоровенная железная каракатица.

— Это моя скульптура «Дружба народов», — похвастался уже знакомый голос. Александр Семенович. Рядом. Стоит на цыпочках, из-за дедовой спины любуется на свою скульптуру. Тонкий вглядывался в железные щупальца, но на таком расстоянии не смог разглядеть в каракатице ни народов, ни дружбы.

На переднем плане вместо каракатицы возникла Леночка, захлопала над головой в ладоши, призывая к порядку:

— Сейчас охрана снимет оцепление, заходим ме-едленно колонной по одному и становимся вон у той витрины.

Оберегая ноги и бока, Тонкий с дедом кое-как вошли в зал. Зал был действительно маленький: толпа художников и родителей заняла почти все свободное от картин пространство. А что осталось — занимала елка. Огромная, под потолок, она пахла хвоей на весь зал и блестела-переливалась игрушками. Тонкий чувствовал себя как на «Рождественской вечеринке» в «Щелкунчике», вон и оловянные солдатики построились… У каждой витрины стоял автор или экскурсовод из музея. Многие пришли с охраной, действительно похожей на оловянных солдатиков. Мундиры, конечно, не те, да и не мундиры, а костюмы, а все равно похоже.

Александр Семенович залез за ограждение и гордо занял позицию у своей «Дружбы народов». Теперь Тонкий разглядел в каракатице шипастого дракона с неимоверным количеством голов и лап. Каждая голова, видимо, символизировала свой народ, во всяком случае, Сашка нашел одну в пейсах и одну с самурайской косичкой. Хотя, может, это у дракона такие усы…

— Тише-тише! — Леночка опять замахала руками. — Сейчас авторы нам расскажут о своих произведениях…

И авторы рассказывали. Они сыпали сведениями о размерах холста (скульптуры), материалах, сроках работы, и какое яблоко на натюрморте что символизирует.

Дед рядом с Тонким откровенно скучал. Андрюха в маске Кинг-Конга — тоже. Наверное, художники не видели его из-за толпы, а может, просто стеснялись сделать замечание. Во всяком случае, никто на Андрюху внимания не обращал.

Женщина библиотекарского вида рассказывала историю о местном белососновском мастере Андрееве, который выстругал эти деревянные фигурки, которые стоят в витрине. Мастер погиб на Великой Отечественной войне, а фигурки остались в местном музее. До сих пор это чуть ли не единственные его экспонаты. Но женщина библиотекарского вида искренне надеется, что это только начало их музейной экспозиции.

Художники и скульпторы смущенно слушали. Александр Семенович не постеснялся на весь зал узнать, какова посещаемость музея, бывают ли там иностранные экскурсанты, и какие там условия хранения экспонатов, ну и какова стоимость фигурок мастера Андреева. Потом опять-таки на весь зал завел разговор о войне и героях — деятелях искусства. Женщина библиотекарского вида стеснялась поддерживать беседу, все-таки не за этим здесь собралась сотня человек, но Александр Семенович увлекся. Он поведал ей про своего деда, погибшего на войне, про себя, чтившего его память, и больше всего про свои работы, в которых отражается весь его, Александра Семеновича, патриотизм и гражданская позиция «За мир». Так плавно перешли к дракону, хотя библиотекарше, кажется, тоже было еще что сказать.

— Обратите внимание, мои юные друзья. — Александр Семенович достал ручку-указку и гордо ткнул в дракона. — Эта скульптура символизирует дружбу народов. Почему дракон? Потому что много голов, но тело-то общее! Общее сердце и лапы. Если одна голова потянет в одну сторону, другая в другую…

Тонкий понял, что не ошибся: и голова в пейсах тут была, и с самурайской косичкой, и с балалайкой в зубах… Александр Семенович долго вещал. Дед с Андрюхой уже начали засыпать, а Леночка с художниками — откровенно перебивать. Прошло как минимум сорок минут, прежде чем взял слово следующий художник. Александр Семенович еще пытался отстоять позиции:

— У меня не все! Я не рассказал про историю происхождения! — Хотя рассказал он ее уже не один раз.

Тонкий устал стоять без дела и от скуки рассматривал соседей, экспозицию, зал, елку, решетки на окнах. Серега толкнул его в бок:

— Скажи, сколько здесь камер?

— Что?

— Камер наблюдения сколько?

Тонкий понял, что не он один мается от безделья, и стал искать камеры. Раз — над витриной Петракова, два — в противоположном углу, три — на стене между ними, вон еще одна…

— Пять.

— Не-а! — Серега победоносно задрал голову. — Восемь! И шесть у нас в коридоре, я посчитал! А снаружи на первом этаже — четыре: две в гардеробе и две в холле на входе.

— Ничего себе!

— Привычка, — пожал плечами Серега. — Если куда иду, первым делом камеры считаю.

— И много их у вас в поселке? — ревниво спросил Тонкий. Даже у него, начинающего оперативника, не было такой полезной привычки.

— В том-то и штука, что нет, — не обиделся Серега. — Как выбираюсь в город, там в кино или еще куда — сразу смотрю на камеры. Интересно же! Это у вас в Москве они на каждом шагу.

— На каждом шагу, — подтвердил Тонкий и просто не смог отказать себе в удовольствии: — Знаешь какие? Во!

Стоящий рядом Андрюха заржал так, что на него наконец обратили внимание. А в первую очередь обратили внимание, конечно, на его маску. И, конечно, первой внимание обратила Леночка. Шикая на весь зал, она подскочила к ребятам и громким шепотом принялась объяснять, почему они не правы и что им стоит немедленно покинуть помещение. Тонкий только плечами пожал и вышел. Обидно, конечно, так начинать первый день на форуме, ну да с кем не бывает. Серега его догнал: вот и не одному за дверью куковать. Уже в коридоре ребята услышали, как отчаянно сопротивляется Леночкиным санкциям Андрюха:

— Это потому, что я черный!