Лекарство от колдовства

Мария Мусина, 2022

Может ли кардинально поменяться сознание человека под влияние «места силы»? А из-за желания заглянуть в будущее? Старинный рубин – может ли быть здесь триггером? Странные видения посещают юную девушку Агнию, она видит красный камень то в диадеме придворной дамы 17 века, то в руках человека древней Индии. А то ей грезятся сожженный скит старообрядцев – но и там, в глухой тайге, незримо присутствует красный камень. Молодой врач Филипп Воздвиженский впервые в своей небогатой практике сталкивается с такой необычной больной. Доктор советуется со своим преподавателем – у того много лет назад была похожая пациентка. Профессор в свою очередь вспоминает: его учитель рассказывал ему о подобном феномене… Все три пациентки – разделённые многими десятилетиями – видели одни и те же галлюцинации, у всех троих и в реальной жизни был красный рубин, все трое посещали «места силы», задавались вопросами о своем будущем – в одном случае это был спиритический сеанс, в другом – шаман, в третьем – гадание на рунах. Агнию мучает страшное предчувствие – и случается убийство. Следователь Марат Кузьмин ведет это уголовное дело. «Никакой мистики, – решают доктор Воздвиженский и следователь Кузьмин, – только научный подход, только логика и факты!» Удастся ли героям найти лекарство от колдовства среди материального мира?

Глава 3

— Ну что же, поздравляю. Перелома нет, вывих. — Леня Шумейко вглядывался в снимок.

— А у Зои? — спросил Филипп.

— Просто растяжение, ерунда.

Рука у Филиппа разболелась и опухла только под утро. А Зоя вчера еле доковыляла до отделения, ночевать осталась в ординаторской. Утром тетя Рая погнала «инвалидную команду» в главный корпус к хирургам.

— Что у вас вчера за шухер-то был? Где вы так славно покалечились? — допытывался Шумейко.

Зоя и Филипп переглянулись и рассмеялись. Лучше промолчать. А то так недолго и в родное отделение на лечение загреметь. Легче рассказать историю про инопланетян. Де прилетели, руки-ноги повывихивали и улетели. Все правдоподобнее будет звучать.

— Бюллетень тебе выписывать? — спросил Шумейко. — В принципе могу.

— А смысл? Я по месту работы живу.

И только сейчас Филипп вспомнил, что не явился вчера на допрос к следователю Кузьмину.

— А со вчерашнего дня можешь бюллетень выписать?

— Легко!

Филипп решительно набрал номер следователя:

— Марат Денисович? Это Воздвиженский. Вчера руку вывихнул. Не смог прийти.

Кузьмин молчал.

— Алло? Марат Денисович!

— Вчера двое людей в медицинских халатах мою дочь на руки подхватили, когда она из окна выпала. Кто-то из ваших, из больничных. Больше некому.

— Возможно, — сказал Филипп.

— Я сам вечером к вам приду. Вы же в больнице живете?

— Да, после семнадцати у нас часы посещений. Я вам пропуск закажу.

— Какой пропуск? У меня вездеход! — рявкнул Кузьмин и отключился.

Когда жесткую повязку накладывали — Филипп чуть сознания не лишился. Даже попросил обезболивающий укол сделать. А вчера — на нервах был и на взводе — не чувствовал ничего. «Вот оно, свойство психики — анестезирующее. Полное прекращение восприятия информации об окружающей среде и состоянии собственного организма».

Вчера Филипп только об одном думал: он успел, на этот раз — успел. Они с Зоей успели. И мыслью-то это назвать нельзя, и сказать, что он вчера о чем-то думал — нельзя. Филипп просто знал, что так надо — бежать. Да, Агния так и говорит о своих видениях: «Я знаю это». Что в человеке есть помимо разума? Инстинкт? Рефлексы? Подсознание? Болезненное индуцирование сумасшедшими идеями шизофренички? Но девочка ведь была. И она, несомненно, разбилась бы, если бы не Филипп с Зоей, оказавшиеся вовремя у того зеленого дома. В последний момент успели.

«И время, время какое было тягучее, — вспоминал Филипп, — как в замедленной съемке — длинное время. Секунды часами казались, вечностью. Время умеет растягиваться и сжиматься. Может быть, время — это энергия, еще не распознанная наукой?»

Вчера Филипп, конечно, заглянул в палату Агнии.

— Все хорошо.

— Я знаю. Вы на этот раз успели, — спокойно и равнодушно сказала.

Без всяких там «молодцы» и «ура». Как если бы так все и должно было случиться — им с Зоей бежать сломя голову, а девочке остаться в живых.

«Эмоциональная ригидность — один из признаков шизофрении», — машинально отметил доктор Воздвиженский.

— Я просто устала, — еле слышно прошептала Агния, — если бы вы знали, как я устала…

А сам-то боли не чувствовал вчера, а ведь вывихнутая рука должна была болеть. Обязана была болеть!

Шли к своему флигелю. Зоя семенила рядом.

— Зоя, ты настоящий друг! — вдруг сказал Филипп.

Зоя подняла на него глаза. Стояли близко-близко. «Я ее не люблю», — печально подумал Филипп. Зоя вдруг отшатнулась, засмущалась, пошла вперед, потом вернулась.

— Вам бы поспать, Филипп Алексеевич.

— Я еще утренний обход не провел.

— Ничего с ними не случится. Я пройдусь по палатам, все все поймут.

— Да не поправляй ты каждую минуту…

Но Зоя все равно поправила все время сползавшую куртку с плеч доктора.

— Холодно ведь. Идите спать, Филипп Алексеевич.

Филиппу очень хотелось спать, очень. Но он подумал, что если сейчас даст слабину и завалится дрыхнуть — это будет уже через край совсем. Где это видано, чтобы доктор с утра пораньше спать залег? Что он, в конце концов, слабосильный? Подумаешь, вывих. Не землю же ему копать.

— Обезболивающие — всегда с седативным эффектом, — настаивала Зоя, — поспите часок и будете как огурец!

— Я и так как огурец, — проворчал Филипп, но встретил скептический взгляд медсестры и рассмеялся. — Что? Так заметно?

— Еще как!

— Зой, давай никому не рассказывать? — прошептал Филипп.

— О чем? — насторожилась Зоя.

Филипп поморщился:

— Ну, как мы вчера побежали. Чего мы побежали-то?

— Она так убедительно говорила, — пожала плечами медсестра, — как было не побежать? И дом этот я знаю зеленый…

Филипп остановился и пристально посмотрел на Зою.

— Что? Я не подслушивала, не специально, просто мимо шла.

— Я не об этом. Ты веришь, что можно увидеть будущее? Веришь, что Агния действительно увидела то, что может случиться в зеленом доме с девочкой?

— А почему нет? — Зоя удивленно вскинула брови. — Не всем дано, но кто-то это может. Почему не наша Агния?

— Ты меня поражаешь, Зоя! У тебя же медицинское образование! Пусть начальное.

— Среднее!

— Пусть среднее.

— И что? Филипп Алексеевич, вы так говорите, как будто руку не повредили, когда девочку ловили. Это вы меня поражаете! Было же. Все это случилось!

— Ну, да, — потупился Филипп.

— Вот именно.

— Но мы же врачи! — с пафосом выговорил доктор.

— И что?

— Мы — представители естественной науки!

— А мне мои преподаватели рассказывали, что каждый организм уникален, — съязвила Зоя.

— И что? — не понял Филипп.

— А то. У кого-то есть интуиция, у кого-то нет. Что здесь удивительного?

— Ты так считаешь? — Филипп ошарашенно смотрел на Зою.

«Какой же он все-таки наивный», — подумала медсестра.

Филиппу снился морской берег, чайки над легкой рябью бирюзовой воды. Горячий песок обжигал ступни. И все же Филипп преодолел эту желтую, жаркую полоску, отделяющую душную тень от спасительной, нежной влаги. До прекрасной прохладной воды оставался один шаг, когда шелест крыльев раздался за спиной. Филипп обернулся. И ничего. Пустота. Как же так? Ведь он только что шел по песку, а значит, он был, песок. И берег, и тень дерева. Куда все подевалось?

В коридоре — приглушенные голоса и возня. «Вот она, явь». За окном — темно. «Неужели проспал целый день?» Неловко повернулся, оперся на перевязанную руку.

Дверь распахнулась.

— Филипп Алексеевич, я ему говорю: вы спите, — в комнату влетела тетя Рая, — а он…

— Дело, не терпящее отлагательства, — пробасил Кузьмин, — мы же договаривались.

Филипп с трудом поднялся.

— Человек болеет, человек на бюллетени! — зачастила тетя Рая. — Не имеете никакого права…

— Кто? Я не имею? — Кузьмин развернул стул, оседлал его, сложил руки на спинке и замер, рассматривая Филиппа.

— Филипп Алексеевич, — развела руками тетя Рая, — ну и наглость!

— Все в порядке. Мы действительно договаривались.

— Если что — я здесь! — грозно возвестила санитарка.

— Охрана — зверь! — усмехнулся Кузьмин, когда они с Филиппом остались одни в комнате. — А теперь — рассказывай! Отпираться — бесполезняк.

— Какой бесполезняк? — не понял Филипп.

— Бесповоротный. Я записи наружного наблюдения видел.

— Какого наблюдения?

— Ты не проснулся еще, брателла? Вашего больничного наружного наблюдения. И по дороге еще что-нибудь найду, не волновайся. Колись давай, как вы у моего дома оказались?

Краткое содержание чеховской «Палаты № 6» развернулось перед Филиппом во всей своей неприглядной неотвратимости. Нельзя этому человеку, этому следователю Кузьмину правду рассказывать. На принудительное лечение упечет. А коллеги мудро констатируют: острый психоз индуцированного генеза.

Филипп понуро молчал.

— Повторяю вопрос, — жестко выговорил Кузьмин, — как вы оказались возле дома номер пять по Весенней улице?

Филипп молчал. Кузьмин упорно его рассматривал — и так голову поворачивая, и эдак.

Крики, топот в коридоре.

Зоя распахнула дверь:

— Филипп Алексеевич, у нас пожар!

Во дворе Авдей пытался загасить высоко взметнувшееся пламя в бочке.

— Сумасшедший дом, — пробормотал следователь и потянул Воздвиженского к себе, — договорить надо, без нас справятся.

Зоя вопросительно посмотрела на Филиппа. Тот пожал плечами: фокус не удался.

— Филипп Алексеевич, — выкрикнула Зоя решительно, — вам на перевязку надо. Срочно!

— Извините, — Филипп попытался освободиться от крепкой хватки Кузьмина.

— Кстати, к вам тоже вопросы имеются, — следователь бесцеремонно ткнул пальцем в Зою.

Та кивнула, не оборачиваясь, увлекая Филиппа дальше от флигеля отделения. Когда флигель скрылся за деревьями, Зоя остановилась:

— Почему вы не хотите рассказать все как было, Филипп Алексеевич? Не отстанет ведь все равно.

— Что рассказать? — вспылил в отчаянии Филипп. — Как мы по велению сумасшедшей побежали неизвестно куда? Зоя, ты в своем уме?

— Знаете что, — обиделась Зоя, — тогда валите все на меня. Это я вас попросила срочно со мной пойти. С меня спросу никакого.

— А это мысль! — обрадовался доктор, — скажем, что просто пошли гулять.

— Да, пошли проветриться. День тяжелый был. Что, не имеем права?

Филипп и Зоя все же дошли до главного корпуса и даже к хирургу Шумейко заглянули — для конспирации.

— О! — Шумейко радостно распростер объятия. — Герои! Вас уже наградили? Вас для этой цели какой-то хамоватый следователь разыскивал. А что вы там делали-то, возле зеленого дома?

— Мы все под колпаком, — понуро заметил Филипп, — следят денно и нощно. Шагу нельзя ступить без присмотра.

В ординаторской психиатрического отделения тетя Рая поила следователя Кузьмина чаем.

— Успокоительный, — приговаривала, — для наших птенчиков собираю. Пейте! Работа у вас тяжелая, нервная…

— О! Явились! — Кузьмин увидел доктора с медсестрой, насупился и отодвинул чашку с чаем. — Что успели придумать?

— В смысле? — спросил Филипп.

— Птенчики мои, — Кузьмин покосился на тетю Раю, — вы слишком суетитесь: пожар, перевязка срочная… А давайте я вас не буду пытать каленым железом?

— Давайте! — со вздохом облегчения кивнул Филипп.

— Тогда рассказывайте, — Кузьмин сложил на груди руки и уставился на доктора и медсестру, прожигая их взглядом.

— Видите ли, — проворковала Зоя, — простите, как вас по имени-отчеству? Марат Денисович? Марат Денисович, был очень тяжелый день. Мы с Филиппом Алексеевичем решили немного погулять…

— Ага, — кивнул Кузьмин, — выскочили в белых халатах и припустили, не разбирая дороги, ну-ну. Следователю, как доктору, врать нельзя, бесполезно врать следователю.

— Послушайте, Марат Денисович, — начал было Филипп, — какая, в сущности, разница, как мы оказались возле дома, как вы говорите, пять по Весенней улице?

Кузьмин хмыкнул:

— Ну, предположим, никакой.

— Так и не мешайте работать! — отрезала Зоя. — Вы тормозите лечебный процесс!

— Не будете, стало быть, говорить, — цокнул языком Кузьмин.

— Мы вам все уже сказали, — Филипп посмотрел прямо в глаза следователю.

— Доктор, — подала из-за двери голос тетя Рая, — там больному плохо.

И распахнула дверь ординаторской, монументально воцарившись в проеме.

Кузьмин усмехнулся:

— Мушкетеры прямо. Из сумасшедшего дома. Один за всех и все за одного. Круговая порука!

— Раиса Петровна, иду, — Филипп пропустил мимо ушей сарказм следователя.

Тот примирительно протянул руку:

— Я, собственно, спасибо зашел сказать.

Филипп осторожно пожал протянутую руку.

— А почему вы не спрашиваете, за что спасибо? — вдруг вышел из себя Кузьмин.

— За что?

— Слушай, парень, я к тебе по-человечески, а ты, — Кузьмин махнул рукой и, громко топая, вышел.

Филипп устало выдохнул.

Поздно ночью на почту «капнуло» письмо от профессора Аркадьева. Это было даже не письмо — целый фолиант с десятками отсканированных страниц истории болезни Овчинниковой Е.П.

Филипп рассыпался в благодарностях профессору, попытался было читать текст, но буквы плыли перед глазами, никак не желая складываться в осмысленные предложения. «Работоспособность на нуле, — горько констатировал Филипп, — и это еще только начало самостоятельной практики. Не справлюсь я здесь в одиночку».

А утром было уже не до истории болезни неведомой Овчинниковой. Из отделения токсикологии перевели молодую девушку. Таблеток наглоталась. Ее откачали после неудавшегося самоубийства и теперь поместили в психиатрическое отделение. В принципе рутинное исполнение инструкции Минздрава — всем самоубийцам требуется освидетельствование психиатра, раз у человека нарушен базовый инстинкт — инстинкт самосохранения. Однако девушка была в тяжелом, угнетенном состоянии, которое ясно просматривалось даже после транквилизаторов. На контакт не шла, лежала, отвернувшись к стене. Доктор Воздвиженский целый час пытался ее разговорить — все безуспешно. С тяжелым сердцем назначил медикаментозное лечение.

— Ничего, освоится, — шепнула Зоя, — я с ней еще поговорю. Несчастная любовь наверняка.

Потом позвонила Ника. Полгода не звонила — и вот — пожалуйста.

— Как твои дела? — спросила, как ни в чем не бывало.

— Хорошо, — бодро ответил Филипп, боясь, что голос сорвется — выдаст волнение.

— В Москву не собираешься? А я скучаю. Да, представь себе. Скучаю.

Филипп сто раз давал себе обещания — не поддаваться сладостным иллюзиям. Все кончено! Возврата прежнего — не будет. Но от голоса Ники бабочки опять предательски завозились в животе. Голова закружилась. И если бы Филипп был сейчас в Москве — ринулся бы, не раздумывая, к ней, к Нике. Все-таки это было очень правильно — уехать. Очень правильно!

— Меня больные ждут, — Филипп постарался сказать это как можно суше.

— Ну, тогда пока?

Доктор Воздвиженский еще долго сидел, глядя в одну точку. Неужели он ее еще любит? И даже после того, что было? «Филипп, у тебя самолюбие вообще есть?» День был бесповоротно испорчен — в голове крутились прошлые обиды, казалось, давно пережитые и забытые. И этот взгляд Ники, этот взгляд Филипп не забудет.

— Ника, я знаю, что ты встречаешься с Павлом, — выпалил тогда Филипп давно заготовленную фразу.

— Да, и что? — насторожилась Ника.

— Ты не хочешь все же выбрать?

Ника не ответила. Они еще долго гуляли по улицам. А потом Ника повернулась к Филиппу:

— Страшно. А вдруг там не сложится?

И такая пустота была в ее глазах — мертвая пустота. Там не было ни Филиппа, ни Павла — а только копошащееся тупое беспокойство: сложится или нет. И все равно — с кем. Филиппу тогда тоже стало страшно.

А после обеда напились алкоголики. В хлам. Напились и стали куролесить, да так, что пришлось смирительные рубахи на них надевать, к кроватям привязывать.

— Кто пронес спиртное? — допытывался Филипп.

По всему выходило, что некому было снабдить алкоголиков отравой. Посетителей не было, своих Воздвиженский и не подозревал — ни тетю Раю, ни Авдея, ни Зою — невозможно их было заподозрить в таком гнусном деле. Тогда откуда взяли?

— Сглазили нас, — констатировала тетя Рая.

— Раиса Петровна, — с укором выговорил Филипп.

— Точно вам говорю. Этот следователь и сглазил. До него все хорошо было. А как он пришел — вот и пожалуйста.

— «После» — не значит «вследствие».

— Может, и не значит, — упрямилась тетя Рая, — а факт есть факт!

— Тетя Рая, сглаз — это предрассудки!

— Народная мудрость!

«Глупость, народная глупость», — подумал Филипп.

— И не вздумайте в народной мудрости сомневаться! — взгляд санитарки был строг.

«Здесь что, уже все мои мысли читают? Или я уже вслух разговариваю? Сам с собой?»

— И вашу Агнию сглазили, нашу Агнию, — поправилась санитарка.

— Все сложнее, тетя Рая, все сложнее.

— Может, и сложнее. Вам виднее — вы человек ученый. Филипп Алексеевич, а может, это кукушонка, она порчу навела? — санитарка поразилась этой своей догадке, прикрыла рот рукой. — Не пойму, откуда злоба идет. Но только она есть!

— Раиса Петровна, вы же в Бога верите.

— И что? Если Бог есть, то и нечистая сила есть, — пробормотала санитарка, махнула рукой и пошла по длинному больничному коридору.

Обиделась. «И что я так держусь за этот материальный мир? Уперся. В науке полно белых пятен. И вообще, одна только квантовая физика чего стоит — все вверх ногами перевернула. Конечно, в материальном мире жить легче и понятнее. Но не все, совсем и вовсе не все можно объяснить материальным. Нет уж, Филипп, не сбивайся. Ориентируйся на то, чему тебя учили».

Лучший способ пролить свет на таинственное и необъяснимое — искать материальную основу; с этой мыслью Филипп решительно направился в палату Агнии.

— Я придумал вам задание! — радостно сообщил доктор. — Вы описывали дворец где-то в Индии. Вы по-прежнему видите эту картину?

Агния кивнула.

— Хорошо видите? Можете поискать этот дворец на картинках в интернете?

— Да, найду.

— Вы сегодня что-нибудь видели?

Агния кивнула.

— Можно я буду записывать на диктофон?

— Хотите подловить меня на неточностях, — в словах Агнии слышалась горечь разочарования, — прошлый доктор тоже все про детали расспрашивал. Думал, что я вру, придумываю. А ведь известно: вранье плохо запоминается.

Филипп молча приподнял перевязанную руку.

— Тогда, конечно. Да. — Агния помолчала немного, всматриваясь в какую-то неведомую даль. — Пустой город. Совершенно пустой город. В городе чума. По улицам идет человек. Это врач. Он идет к больному. На нем маска с длинным клювом. Маска с длинным носом. Высокие сапоги и черный плащ. В кармане у врача красный камень. Врач верит, что камень оградит от болезней и спасет при заражении. Но врач все же заболел. Он знает, что умрет через две недели. И он снова идет по городу, идет по пустым улицам. Темно. На окне — горшки с цветами. Красные цветы, цветы красные, но не розы, не знаю, как называются. Врач вынимает из кармана камень, кладет в один из горшков сверху. Так кладет, чтобы камень был виден. Проходит три года. Хозяйка пересаживает цветок. Улица уже шумная — чума отступила. Женщина находит камень. Вот — она его разглядывает, смотрит через него на свет. Кидает в коробку с домашними мелочами, с иголками и нитками. Да, там еще пуговицы. Да. А тот доктор выжил. Он вскрывает себе нарывы. Сам. Льет на воспаление какую-то жидкость. Доктор почти в беспамятстве, но он это делает.

Агния замолчала.

— Врач вернул себе камень? — неожиданно для самого себя спросил Филипп.

— Да. Вернул. Он пришел к тому дому. Долго разговаривает о чем-то с хозяйкой. И та отдала ему камень. Но она через неделю умерла.

— От чумы?

— Нет. Просто умерла. Не знаю от чего.

— Агния, обычно ваши видения статичны. Ограничены во времени. А здесь оно течет — две недели, три года, неделя. Как вы думаете, с чем это связано?

— Не знаю.

«Трансцендентальненько, — подумал с горечью Филипп, — но в принципе объяснимо»^[7].

— И еще. В ваших видениях везде есть красный камень. Почти везде. Только когда вы рассказывали о сожженном ските, там ведь не было красного камня?

— Он там был, — твердо сказала Агния.

— Он там был, но вы его не видели?

— Но он там был, — Агния вскинула удивленный взгляд на доктора.

— А вот этот камень, он в вашей реальной жизни когда-нибудь появлялся?

— Мне мама когда-то подарила перстень с рубином. Но он искусственный, ширпотреб.

— Он жив, — обрадовался Филипп, — этот камень? А можно попросить маму его принести?

— Конечно.

«Так-то лучше. Материальное — это наше все! От этого и будем плясать».

Агния печально посмотрела на доктора и прочла:

— Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий —

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?..^[8]

«Сговорились, — подумал Филипп, — меня мистикой с ума сводить сегодня. Не поддамся!»

— В общем, — сказал вслух, — вы поищите тот заброшенный дворец в Индии. Это важно. Очень важно!

Когда позвонил Кузьмин и в приказном порядке велел явиться в отделение полиции, Филипп даже обрадовался — хоть с одним убежденным материалистом поговорить. А то тут сплошной тонкий мир со всех сторон обступает — не продохнуть.

Всю дорогу Филипп вспоминал о великом Сеченове. Как его выдающееся научное открытие, предопределившее пути развития физиологии нервной системы и создания научной психологии, гнобили различные мракобесы. Сеченов доказал еще в девятнадцатом веке, что в основе всяких психических явлений лежат физиологические процессы, которые могут быть изучены объективными методами. Рефлексы. И никакой мистики и загадок! К следователю Кузьмину Филипп явился вполне воодушевленным и успокоенным.

— Итак, — пророкотал следователь Кузьмин, — на чем мы остановились?

«А ведь мозг реагирует на галлюцинации точно так же, как на реально увиденное человеком, в мозгу те же процессы идут — и при галлюцинациях, и при действительных событиях. Я это видел своими глазами на энцефалограмме, — пронеслось в голове у Филиппа. — Чистый оксюморон».

— Что-что? — полюбопытствовал Кузьмин.

«Что? Опять? Я вслух разговариваю сам с собой?»

Кузьмин снова спрашивал, как Филипп оказался на Сельскохозяйственной улице в десять вечера. Филипп в который раз отвечал, что просто гулял.

— Так и запишем, — с угрозой проговорил Кузьмин, — «гулял». Так и запишем. И возле дома пять по Весенней улице гулял, и на месте убийства — гулял.

— Послушайте, — Филипп все же потерял самообладание, — вы бы лучше местных наркоманов потрясли.

— Вам что-то известно? — насторожился Кузьмин.

— Нет, — твердо сказал Филипп.

Следователь прищурился и с минуту внимательно рассматривал доктора.

— Вы мне врете, — наконец произнес задумчиво, — только я не могу понять, зачем? Мы ведь поймали тех наркоманов, со всеми уликами на кармане взяли. Филипп Алексеевич, зачем вы мне врете?

— Поймали — и хорошо. И чудненько. Я могу идти? Какие ко мне претензии?

— За дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность согласно статье триста седьмой уголовного кодекса Российской Федерации.

— Какой смысл мне вам врать? — поежился Филипп.

— Ну, не знаю. Например, вы знали о готовившемся преступлении…

— Откуда?

— Например, вы его организатор.

— Чего?! — возмутился Филипп. — Вы с ума сошли? Я организовал двух наркоманов на убийство и грабеж?

— А откуда вы знаете, что их было двое, наркоманов? В глаза смотреть! — во всю глотку заорал Кузьмин.

Филипп даже рукой заслонился. Той, что не перевязана была. «Когда-нибудь кончится этот тяжелый день?»

— Что, день был тяжелый? — сочувственно спросил следователь.

«Избец котенку, — обреченно подумал доктор, — у меня — паранойя. Или еще хуже — шизофрения: я думаю вслух и не замечаю этого. Раздвоение сознания!»

— От следователя ничего нельзя скрыть. Я все равно докопаюсь, я упертый, упоротый даже, — Кузьмин внимательно вглядывался в Филиппа, а тот вдруг нервно задрожал и попросил воды.

— Благодарю, — зубы Филиппа стучали о край стакана.

— Ты пойми, мил человек, — ласково заговорил Кузьмин, — я ж к тебе со всей душой. Ты дочку мою спас. Представляешь, теща говорит — на секунду отвлеклась, а малая уже внизу плачет. Это все ты, ты ее спас. Вот пострадал, здоровьем рисковал. Что ж, думаешь, я тебя обижу? Да не в жисть не обижу. Но у меня рефлекс. Профессиональный! Я должен до правды докопаться. И поверь, я докопаюсь! Сопротивляться — бесполезно! А то вон, нервишки совсем расшатались у тебя. А тебе ведь еще лечить надо. Людей! Как будешь врачевать, когда самому медпомощь нужна?

Филипп чуть не плакал — так ему себя стало жалко. Он вдруг почувствовал себя одиноким-одиноким, беспомощным и слабым, никчемным и скуксившимся.

И решился: рассказал все. И о сгоревших детях, которых увидела Агния Прохорова, и об убийстве, которое она предсказала, и, конечно, о той беде, которая должна была случиться, но не случилась на Весенней улице в зеленом доме. Выложил все. И даже не следил за реакцией Кузьмина. Просто говорил, говорил, опустив глаза. А когда посмотрел, наконец, на следователя — понял: тот без усмешки его слушает — внимательно и сочувственно.

— Почему сразу все не рассказал?

— Ты бы посчитал меня сумасшедшим, — легко перешел на «ты» Филипп.

— С какой стати? — пожал плечами Марат.

— С такой стати, что так не бывает, — горячо заговорил Филипп, — это все противоречит здравому смыслу и абсолютно антинаучно — вот с какой стати.

— Не знаю, чему вас там в медицинском учат, а жизнь меня научила: бывает абсолютно все. Все, понимаешь. И я уже ничему не удивляюсь.

— И ты не считаешь меня сумасшедшим? — недоверчиво спросил Филипп.

— Ну, с придурью, конечно, интеллигентской, — Марат изобразил роденовского мыслителя, — это такие, знаешь, особенности, имеющие, наверное, отношение к психике, но…

— Дай мне слово: если ты вдруг увидишь, что я схожу с ума — ты мне скажешь об этом. Сначала — мне!

— Ну, хорошо, скажу.

— Обещаешь? И врачам меня не сдашь?

— Не сдам. А ты сам себя вылечишь? Ну, если что?

Филипп судорожно стал припоминать, кто из психиатров сам себя лечил. Но на ум пришел только эксперимент Розенхана^[9] и хирург, который на зимовке в Антарктиде самостоятельно удалил себе воспаленный аппендикс. И еще вспомнил, что при захоронении старателя материалистических рефлексов Ивана Михайловича Сеченова его мощи оказались не тронуты тленом. И это, несомненно, не соответствовало никакому материализму. Но тогда люди еще и до квантовой физики не додумались. И даже Павлов еще не ввел термин «Высшая нервная деятельность». Так что открытия Сеченова — арифметика примитивная. С тех пор мир стал гораздо сложнее. Гораздо! Да, Бехтерев еще в психиатрической клинике лечился, дозанимался в студенчестве до галлюцинаций — вот и лечился.

— Я просто не знаю, что со всем этим делать, понимаешь? — в отчаянии выкрикнул Филипп.

— Да!

— Точно? Понимаешь?

— Да! — Марат широко перекрестился. — Вот тебе крест святой.

Филипп добрался до своей коморки уже за полночь. Отделение тихо спало, погруженное в тусклый дежурный свет.

Филипп сел к компьютеру, открыл письмо Аркадьева.

«Больная Овчинникова рассказывает о своих галлюцинациях спокойно. Галлюцинации стабильны, повторяющиеся, правдоподобные. Пациентка видит и последовательно, внятно излагает одни и те же картины. Чаще всего Овчинникова рассказывает о пустом городе, видимо, пораженном чумой. Видит врача, который прячет красный камень в цветочной горшке…»

Филипп не верил своим глазам. Профессор Аркадьев беспристрастно описывал в истории болезни своей давней пациентки и сожженный скит в дремучем лесу, и старинный индийский заброшенный храм, и послевоенную Москву… И красный камень.

Примечания

7

Трансцендентность — философский термин, характеризующий то, что принципиально недоступно опытному познанию или не основано на опыте.

8

Владимир Соловьев (1853–1900) — русский религиозный мыслитель, мистик, поэт и публицист.

9

Кратко суть эксперимента Розенхана состояла в том, чтобы отправить в психиатрические больницы совершенно здоровых людей и понять, распознают ли их симуляцию врачи. Эксперимент проходил в два этапа. На первом этапе 8 здоровых людей отправились на прием к психиатрам. Они жаловались на слуховые галлюцинации. Все врачи диагностировали психическое расстройство: у одного — маниакально-депрессивный психоз, у остальных — шизофрению. Когда актеры оказались в стенах больницы, они перестали прикидываться и вели себя как обычные, здоровые люди, говоря медперсоналу об отсутствии проблем. Но к ним никто не прислушивался, а главным условием выписки являлось полноценное прохождение предписанного лечения, которое заключалось в приеме психотропных препаратов. Один из актеров даже начал вести дневник, записывая все, что происходит в больнице, но его записи были неинтересны медсестрам. Зато в его истории появился новый диагноз — графомания.