Лекарство от колдовства

Мария Мусина, 2022

Может ли кардинально поменяться сознание человека под влияние «места силы»? А из-за желания заглянуть в будущее? Старинный рубин – может ли быть здесь триггером? Странные видения посещают юную девушку Агнию, она видит красный камень то в диадеме придворной дамы 17 века, то в руках человека древней Индии. А то ей грезятся сожженный скит старообрядцев – но и там, в глухой тайге, незримо присутствует красный камень. Молодой врач Филипп Воздвиженский впервые в своей небогатой практике сталкивается с такой необычной больной. Доктор советуется со своим преподавателем – у того много лет назад была похожая пациентка. Профессор в свою очередь вспоминает: его учитель рассказывал ему о подобном феномене… Все три пациентки – разделённые многими десятилетиями – видели одни и те же галлюцинации, у всех троих и в реальной жизни был красный рубин, все трое посещали «места силы», задавались вопросами о своем будущем – в одном случае это был спиритический сеанс, в другом – шаман, в третьем – гадание на рунах. Агнию мучает страшное предчувствие – и случается убийство. Следователь Марат Кузьмин ведет это уголовное дело. «Никакой мистики, – решают доктор Воздвиженский и следователь Кузьмин, – только научный подход, только логика и факты!» Удастся ли героям найти лекарство от колдовства среди материального мира?

Глава 2

— Знаете ли, мой юный друг, — голос профессора Аркадьева звучал в телефонной трубке так по-родному, что Филипп невольно расплылся в счастливой улыбке, — знаете ли, мой юный друг, если представить, что мы однажды проснемся и большинство людей вокруг нас будут видеть галлюцинации, а меньшинство — нет, то мы, психиатры станем лечить тех, у кого нет галлюцинаций. Ибо в психиатрии нет устоявшегося регламента. Что это я рассказываю вам о прописных истинах? Ах, да. Вы утверждаете, что ваша пациентка Прохорова — не типичная шизофреничка. Так шизофрения вообще не может быть типичной.

— Но, Илья Борисович, здесь речь идет о сомнении в диагнозе априори. Прохорова признает свое состояние, осознает его как болезненное. Хочет от него избавиться. Я вам писал, что она уже год в стационаре, но нет нарушения мышления. Генерализованной тревоги^[3] тоже нет.

— Как нет? Если Прохорова ваша галлюцинирует?

— Да, но они повторяющиеся, стабильные, определенные. Прохорова просто хочет от них освободиться.

— Вот и прекрасно! И лечите ее! Шизофрения крайне полиморфична. Но бред, галлюцинации — налицо. Пациентка просит о помощи. Что вам еще нужно?

— Так не помогают нейролептики! Нет никакой положительной динамики. И схизиса^[4] нет. Что это значит?

— Так ее лечили — вот и нет схизиса. Мой юный друг, мой вам совет: не увлекайтесь молоденькими, хорошенькими шизофреничками. Во-первых, надо опасаться индуцирования. Во-вторых, только по причине малого клинического опыта вам кажется, что у данной пациентки шизофрения протекает как-то по-особенному. Опять скажу банальную вещь: каждый сходит с ума по-своему. Основной признак психического расстройства — отсутствие в той или иной степени связи с реальностью.

— Так она есть! — Филипп почти кричал. — Есть связь! Прохорова видит будущее! Ее предсказания сбываются!

Профессор молчал.

— Илья Борисович, вы меня слышите?

— Да. Когда я начинал свою врачебную практику — у меня тоже была такая больная. Мне тоже все казалось, что она какая-то особенная. Тоже, кстати, видела «картины» и будущие события.

— Илья Борисович, у вас сохранилась, может быть, ее история болезни?

— Возможно. Я этот случай включил, помнится, в свою кандидатскую. Дочку попрошу на даче на чердаке поискать в архиве.

— Спасибо! — Филипп так обрадовался, как будто обнаружилась панацея от всех болезней на свете. — Огромное спасибо! Жду!

Утренний обход прошел без эксцессов. Даже алкоголики не сильно сегодня рвались домой, пришибленные знаниями о вреде сорокаградусной жидкости, регулярно внедряемые в их сознание доктором Воздвиженским. Только пациентка Кузнецова настойчиво демонстрировала видео на ютюбе: какой-то эпидемиолог рассказывал о том, что эпидемии ковида на самом деле нет, а только искусственно поддерживаемая паника, с целью чипирования человечества.

— Варвара Игоревна, да и бог с ней, с эпидемией. Я посмотрю, я обязательно это посмотрю. Позже. Мне сейчас больными надо заниматься. Вас же здесь никто не заставляет вакцинироваться? Вы в полной безопасности.

— Я против прививок! Они обездвижат наши мозги!

— Очень хорошо вас понимаю. Так вас кто-то заставляет вакцинироваться?

— Вы не понимаете, — в отчаянии шептала Кузнецова, — на Земле останется только один золотой миллиард. А мы все умрем!

— Конечно, умрем. А как же? Обязательно когда-нибудь все умрут. Но что вы предлагаете? Какие наши конкретные действия?

— Я еще не выработала стратегию спасения человечества, — помолчав, призналась пациентка.

— Все в ваших руках!

— Да!

— Действуйте!

«Тревога зашкаливает, двигательная активность повышена — надо успокоительных прибавить. Может, ее случай и подходит к мегаломании. Все же заботиться о судьбах человечества — это мания величия. Или нет? Но здесь присутствует навязчивая идея и явные логические провалы в мышлении. Но может быть, Кузнецова тоже видит будущее? Как Агния? Так, Филипп, ближе к здравому смыслу, ближе…»

Шумейко привел свою пациентку. Лет сорок, в платочке, взгляд уверенно-жесткий, особо контрастирующий с выражением лиц обитателей психиатрического отделения. Определили ее в дальнюю свободную палату.

— Без трепа только, ладно? — предупредил хирург.

— В смысле? — насторожился Филипп.

— Скажи своим, чтобы особенно не распространялись. С главным я, конечно, все утряс, но, знаешь, начнут тебе со всех отделений своих доходяг совать. Тебе это надо? Тебе это не надо.

Филипп пожал плечами.

— Ей лечение какое-то назначено?

— У нее все с собой. Таблетки и постельный режим.

Тетя Рая приняла «кукушонка» без эмоций. Видимо, это принято было в больнице — подкидывать своих пациентов в чужие отделения. Раз палата пустует — почему бы не воспользоваться случаем?

Хмурый Авдей тоже никак не отреагировал на постоялицу. А Зоя — тем более. Она светилась радостной улыбкой целый день. Филипп тоже невольно улыбался, глядя на нее: «Все же не надо так дрожать над своим личным пространством. Тем более, я и не интроверт по сути, а уж тем более не социопат».

— Вы сегодня веселый, — сказала Агния, когда Филипп зашел в ее палату.

Филипп почему-то застеснялся и нахмурился.

— Ну, вот — сбила вам хорошее настроение, не обращайте внимания.

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Сегодня мама приедет. Карантин ведь закончился? Филипп Алексеевич, у меня к вам просьба. Успокойте маму. Скажите, что диагноз еще не поставлен окончательно.

— Так и есть. Не поставлен, — Филипп посмотрел Агнии в глаза.

Хотел выглядеть уверенно, но не получилось. Вышел какой-то заискивающий взгляд, скользящий.

— Вы, главное, маме так скажите, остальное — неважно.

Филипп опять смешался.

— О чем сегодня поговорим? — подбодрила его Агния.

— О ваших видениях.

— Их много. Хорошо. Вот это, например. Москва. После войны. Сорок пятый год, осень. Мужчины почти все еще в военной форме. Кое-где даже окна крест-накрест заклеены. Наверное, в эти квартиры еще не вернулись люди. По улице идет старушка. Она в ватнике, шаль такая клетчатая, в крупную клетку сверху — сползла с головы. Она идет на барахолку. В кармане у нее узелок — в нем золотая цепочка и кулон с красным камнем. Она идет менять это на еду. Проходит через дворы. Сейчас ее убьют, — Агния закрыла глаза, — сейчас убьют. Парнишка лет шестнадцати. Ножом. Рыскает по карманам. Находит узелок. Опять рыскает. Больше ничего нет. Убегает.

— Вам страшно, Агния?

— Да. Мне страшно. Зачем я это вижу? Изо дня в день, изо дня в день… Только, пожалуйста, не надо опять этих отупляющих успокоительных. А то я буду врать вам, — Агния лукаво улыбнулась, — буду рассказывать, что я уже ничего не вижу.

— Но вам же страшно.

— Я потерплю. А помните, у Кобо Абэ есть пьеса «Друзья»? Там к человеку приходит целое семейство — на первый взгляд, милые, добрые люди, желающие человеку только добра. Но постепенно «друзья» внедрятся в жизнь хозяина жилища, раздирают всю его жизнь на части. Помните?

— Не читал, — честно признался Филипп.

— Обязательно прочтите! Вам это очень поможет в работе. И вообще в жизни, — смущенно добавила Агния.

«Почему она сегодня не слышит мои мысли?» — подумал Филипп. И вдруг услышал — нет, понял ответ: «Не хочу». Филипп просто знал, что Агния так подумала. Да, она подумала: «Не хочу» — в ответ на его мысленный вопрос. Филипп стряхнул наваждение.

— Тревожные ожидания несчастий вас оставили?

— Да. Пока да.

— Агния, как вы думаете, почему вы предчувствуете одни события и не знаете о других?

— Не знаю, — Агния была озадачена этим вопросом, — а должна?

— Что?

— Должна все будущее видеть?

— Конечно, нет. Но почему вы видите именно определенные события? У вас есть ответ?

— Я подумаю. Это все — и картины, и тревога о будущем — все не из области ума. Вы задаете слишком правильные вопросы для неправильного мира, в котором я живу. С некоторых пор живу.

«Расщепление сознания. Типичная шизофрения», — подумал доктор Воздвиженский.

«Потеряшки-альцгеймеры», как про себя окрестил их Филипп, жили в одной палате и вообще держались друг друга, словно боясь и здесь, в больнице, потеряться и пропасть поодиночке.

— Нас никто не ищет?

— Пока нет.

— Конечно, мы никому не нужны. Но сколько нас смогут здесь держать?

Хорошо бы, старички хотя бы имена свои вспомнили — те, на которые они сейчас откликались, им тетя Рая дала. Вернее, предложила выбрать из нескольких перечисленных ею. Одному понравилось быть Николаем Николаевичем, другому — Александром Сергеевичем.

Николай Николаевич поступил в отделение несколько дней назад, его сняли с поезда, без билета пытался уехать сам не знал, куда и почему и зачем. Александр Сергеевич попал сюда еще при старом докторе.

«Кто-то не помнит прошлого, а кто-то знает будущее. Нормальное отклонение от нормы. Идеалист Платон рассматривал всякое познание всего лишь как припоминание души, воспоминание души своего прошлого опыта».

— Идем в сад гулять? — предложил Филипп. — Сегодня солнечно. Последние теплые денечки…

И осекся. Старички посмотрели на доктора ласково, почти по-отечески.

— Не бойтесь. Нас уже не страшит слово «последние», — грустно улыбнулся Николай Николаевич, — старость и немощь для того и даны, чтобы легче было расставаться с последними денечками. Артподготовка такая перед смертью. Молодым умирать тяжелее.

«Не такие уж они сумасшедшие, — подумал Филипп, — сознание ясное».

В саду вовсю щебетали птицы. Лето уже повернулось на осень, но все же держало тепло — из последних сил.

— Красотища же! — Филипп вдохнул пряный, настоянный на травах и листве воздух.

Старички смотрели на доктора с завистью. У них уже не получалось так беззаботно радоваться.

«Попросить Агнию “поискать” родных потеряшек?» — вдруг подумал Филипп и тут же устыдился этой своей мысли. Психиатр, а верит в галлюцинации! Уму непостижимо! В голове пациентки Прохоровой и без того царит хаос, она только-только стала приходить в себя после убойных доз успокоительных. Волновать ее чужими проблемами? Лечи, доктор, разговаривай с потеряшками, профессиональные навыки забываются в последнюю очередь. Ищи!

— Филипп Алексеевич, — махала обеими руками с крыльца тетя Рая, — вас в ординаторской Прохорова ждет. Мать.

Филипп еще раз посмотрел на ясное синее небо. «Воздух такой ясный и прозрачный, потому что уже почти все отцвело, пыльцы почти нет».

В дверях ординаторской столкнулся с Зоей. Медсестра скользнула пылким взглядом по лицу Филиппа и темпераментно вздохнула. Пошла, не оборачиваясь, по коридору. «А что? Можно и влюбиться. Почему нет?» — мечтал доктор.

Прохорова-старшая была точной копией дочери. Разве что постарше — и то не намного — вполне сестры. Те же русые волосы до плеч, те же янтарные теплые глаза.

— Доктор, ну, как?

— Все хорошо.

— Как? Как хорошо? Агния говорит, что все по-прежнему.

— Есть положительная динамика. Ангелина Михайловна, вы же понимаете, такие сбои в психике быстро не проходят.

— Она уже год учебы пропустила. Может быть, Агнию в Москве показать? Как вы считаете? Или везде все врачи одинаковые?

— Я консультируюсь с коллегами, — уклончиво ответил Филипп.

— Спасибо, что сняли ее с этих ужасных, одуряющих уколов.

Филипп вдруг вспомнил свою маму. Если бы с ним случилось такое — а ведь со всяким может случиться — была бы ли она так же ровна с докторами? Наверное, ведь уже год прошел. Привыкла.

— Сильнодействующие инъекции были необходимы на определенном этапе.

— Ну да, ну да. Так вы считаете, что Агния идет на поправку?

— Так еще сказать нельзя, но Агнии уже явно лучше. Вы мне скажите, как все это произошло? В один ли день?

Ангелина Михайловна растерянно посмотрела на врача:

— Вы разве не знаете?

— Важно еще раз от вас услышать.

В больнице долго был карантин — посетителей не пускали. С одной стороны, так спокойнее было. С другой — связи с родными никакой — ни у пациентов, ни у врачей.

— Агния не рассказывала? Ну да, она же сумасшедшая. Вы так считаете?

— Я так не считаю, — честно признался Филипп. — Но у Агнии определенные трудности в восприятии действительности на данный момент.

— Да, доктор, — обреченно кивнула Ангелина Михайловна.

Около года назад Агния с подругой Надей Лемеховой шли через парк. Собирались в кино, потом в кафе зайти — беззаботно провести вечер. И вдруг Агния накинулась на проходившего мимо мужчину. Кричала: «Убийца!» Вцепилась в мужика так, что подруга оторвать не могла. Подоспевшие прохожие пришли на помощь. Агния билась в истерике, ее скрутили, приехала полиция, Агнию доставили в отделение. А там уже вызвали психиатра.

— А тот мужчина, пострадавший?

— Он заявление писать не стал. Пожалел, наверное. Ясно было, что Агния — не в себе. Она вообще никогда до этого агрессии не проявляла. Очень ровная была — и в отношениях с людьми, и вообще. Добрая. А тут такое. Агния была такая окрыленная, только-только вернулась. На экскурсию ездили они всей группой — на Соловки. Такая умиротворенная вернулась. И вдруг на человека набросилась — ни с того ни с сего…

— Вы знаете фамилию пострадавшего?

— Нет. А зачем?

У Филиппа были мысли по этому поводу, но он не стал их озвучивать, только спросил:

— В карте написано «наследственность не отягощена». Вы всех своих родственников знаете?

Ангелина Михайловна кивнула.

— А по линии отца Агнии?

Явное замешательство.

— Вы в разводе?

— Нет, он пропал, когда Агния была еще совсем маленькая. Просто однажды ушел из дома и не вернулся.

— Искали, конечно.

— Безрезультатно.

«В стране пропадает ежегодно какое-то безумное количество людей — несколько десятков тысяч. Все может быть. Или все-таки склонность к бродяжничеству?»

— Кем он работал?

— Он только из армии пришел. Не успел ничего.

— И вы с его родственниками связь не поддерживаете?

— Сергей детдомовский.

«То есть наследственность очень даже может быть отягощена», — Филипп поставил в карте большой вопросительный знак.

«А что? Он ничего себе, годный, этот Филя, — размышляя Зойка, раскладывая по ячейкам дневные таблетки для пациентов. — Потом, может, и замуж за него пойду. Он по всему — порядочный. Скажу: забеременела. Можно и родить. В Москву заберет. Не останется же он надолго в этой нашей богадельне. Просто надо себя по-умному вести. Перестать глазки строить Константину Ивановичу из главного корпуса. А то он, как дежурства совпадают — сразу к себе зовет, намекает на секс. Дать, конечно, несложно, Иваныч с главврачом дружбан и вообще не противный. Но тут надо все прекратить. Но опять же — по-умному. Отлуп, но под каким-то благородным предлогом. Жене стукануть? Чтобы застала? Теперь уже нельзя — у меня Филя, скандал не нужен. Навязываться не буду. Пусть Филя в следующий раз сам позовет. А с Иванычем придумаю что-нибудь. Обязательно!»

«Дорогая мамочка, — набивал Филипп на клавиатуре, — у меня все хорошо. По-прежнему живу в отделении, но это и удобно. Главврач меня даже и не зовет на летучки — видно, стыдно в глаза смотреть: обещал же квартиру. Так что у меня здесь полный сепаратизм.

Больных немного, и все они с понятными диагнозами. Только одна Прохорова вызывает сомнения по-прежнему, я тебе о ней писал. Советуюсь с Аркадьевым. Учусь!

Папе привет! Целую всех, обнимаю».

Больше Филипп ничего не стал писать — ни про убийство Стаса Завьялова, ни про допрос у следователя. Родителей надо жалеть.

Папа и с мамой жили в Подмосковье, работали там же врачами в поликлинике. Мама педиатром, отец кардиологом. И куда Филиппу было деваться после школы? Конечно, в мед. Поступил в московский вуз легко, даже общежитие дали — мальчишек на курсе было раз, два и обчелся.

Учиться было интересно. Только от вида разрезанных лягушек Филиппа тошнило. А также от разрезанных мышей и собак, не говоря уже о людях. На первом же занятии в анатомичке — еще до хирургического вмешательства в организмы животных — Филипп понял, что будет специализироваться на психиатрии. Там хотя бы не режут.

Среди циничных медиков, а цинизм медикам свойственен, бытует мнение: психиатрию выбирают те, кто чувствует за собой какие-то психические отклонения, чувствуют, с ними что-то не то — вот и специализируются на душевных болезнях — прежде всего с собой разбираются.

Филипп остро почувствовал, что с ним что-то не то, на первой же разрезанной лягушке. Однокурсники спокойно и пытливо рассматривали внутренности земноводной, а Воздвиженского с души воротило. Знал бы он, каково это копаться в психике душевнобольных, — возможно, выбрал бы просмотр внутренностей лягушек.

А к хирургам Филипп всегда относился, как к небожителям. Это же какие нервы надо иметь и силу духа! Прийти на работу в 7.30. В 8.00 уже быть в операционной и резать, резать, резать. И не мышей-лягушек каких-нибудь, а живых людей. Какой же мощи должно быть желание помогать и врачевать!

Кстати о хирургах. Как там подкидыш?

Дверь палаты была закрыта. Филипп постучал, потом еще раз:

— Можно?

Новенькая сидела на кровати, испуганно смотрела на доктора.

— Как самочувствие? Идите в сад — сегодня все гуляют — хорошая погода.

— Спасибо, — опустила глаза новенькая.

— Светлана Максимовна, — припомнил имя «кукушонка», — это входит в оздоровительный процесс. Надо двигаться на свежем воздухе.

— Я позже пойду, — неловко улыбнулась пациентка.

— Обязательно!

«Депрессия», — подумал Филипп. Но вспомнил, что Светлана не его пациентка, ее не надо лечить. Или надо?

— Странная, — заметила, проходя мимо, тетя Рая, — целый день сидит в палате.

— Возможно, после хирургии еще в себя не пришла, после наркоза. Но гулять все же надо.

— Вы прочли «Друзья»?

— Когда? Не успел, — вздохнул Филипп.

«Все же она оторвана от реальности. Не чувствует время? У нее свои отношения со временем».

— Как вам моя мама? — Агния настороженно смотрела на доктора.

— Хорошая мама, — улыбнулся Филипп, — вы очень похожи.

— Только внешне, к сожалению. Мама всегда плыла по воле волн. Я бы тоже так хотела, но не получается. Или вам кажется, что я покорная?

— Покорная? Нет.

Агния рассмеялась:

— Ну, да. Буйная же.

— Теперь уже нет. Вам же легче.

— Сейчас — да. Но вы же знаете — это до поры до времени.

— Вы опасаетесь повторения приступов, — сказал Воздвиженский и осекся.

— Это не приступы, доктор. К сожалению.

— Опишите, что вы чувствуете во время… в то время, когда вас волнуют предчувствия.

Агния помолчала немного, взгляд ее остановился на одной точке. Прохорова словно рассматривала что-то вдали, пытаясь распознать детали.

— Прежде всего — это бессилие. Отчаяние. Мне хочется быть там, но я не могу быть там.

— Где?

— Ну что вы, доктор, — с укором посмотрела Агния на Филиппа, — там, где это все происходит. Я это вижу, чувствую даже запахи — а прорваться сквозь время не могу.

— Сквозь время никто не может прорваться. Это невозможно.

— Тогда почему я это вижу?

Проще всего было бы сказать: это ваши фантазии. Но Филипп уже знал, что это не так. Не совсем так. Ведь были же и пожар, и гибель детей, и убийство Стаса Завьялова — все это было.

— Мы измеряем время по часовой стрелке, — сказала Агния, — и по движению солнца. Но время вообще — изменяемо. Оно в принципе изменяется. Это его свойство. Время — условная категория. Мыслительная. Если мы можем представить прошлое — почему нельзя представить будущее?

«Чистый бред», — подумал Филипп.

— Ну, вот, вы опять, доктор, — с обидой укорила Агния. — Если прошлое существует в нашем воображении, почему будущее не может существовать таким же образом?

— Потому что будущее мы не пережили, — просто ответил Филипп.

— А если пережили?

— Как? Если оно еще не случилось?

— А если случилось? В голове? — Агния потрепала себя по волосам. — Это как-то связано — прошлое и будущее в моей голосе. Я это чувствую. Считаете, что я брежу?

— Нет, нет, говорите, — спохватился Воздвиженский.

— Порой часы обманывают нас,

Чтоб нам жилось на свете безмятежней.

Они опять покажут тот же час,

И верится, что час вернулся прежний.

Обманчив дней и лет круговорот:

Опять приходит тот же день недели,

И тот же месяц снова настает —

Как будто он вернулся в самом деле.

Известно нам, что час невозвратим,

Что нет ни дням, ни месяцам возврата.

Но круг календаря и циферблата

Мешает нам понять, что мы летим^[5], —

прочла Агния.

Помолчала, внимательно глядя на Филиппа.

— Прочтите что-нибудь еще, — попросил доктор.

— Все вещи разрушает время,

И мрачной скукой нас томит;

Оно как тягостное бремя

У смертных на плечах лежит.

Нам, право, согласиться должно

Ему таким же злом платить

И делать все, чем только можно

Его скорее погубить^[6].

— Спасибо. Вы замечательно читаете стихи.

— Спасибо. Время ведь непознанная категория, правда, доктор? Или вы считаете, что мир познаваем? — улыбнулась Агния.

— Мы стараемся, — кивнул Филипп.

— Только у нас пока плохо получается. Есть белые пятна. Даже в естественных науках. Вы же Наталью Бехтереву читали? А между тем над загадками мозга бился целый научный институт. И не один. А стихи меня мама научила любить. Она всю жизнь хотела преподавать литературу в старших классах. Но образования не хватало — педагогический техникум только. Потом я родилась, и не было уже ни времени, ни сил учиться дальше. Так и осталась учительницей младших классов. Малышня в две смены училась. Я — с ключом на шее ходила. Иногда мама вечером читала мне стихи. Спрашивала: как я их понимаю. «Ребенок развивается нормально», — говорила. На меня времени мало оставалось — чужих детей учила. Доктор, я очень хочу выздороветь! Очень! Вы мне поможете? — Агния с тревогой смотрела на доктора.

— Конечно, — Филипп попытался придать голосу твердость, и это, похоже, получилось.

В палату заглянула Зоя. Скользнула по Агнии равнодушно.

— Филипп Алексеевич, вам какой-то следователь Кузьмин дозвониться не может. Вы к телефону не подходите?

Филипп похлопал себя по карманам, нашел телефон. Отключил еще утром перед обходом. Да, пять звонков с неизвестного номера. Перезвонил.

— Я вас в кэпэзэ посажу, — рявкнул Кузьмин вместо здрасти, — вы срываете следственные действия.

— Я на работе, — строго ответствовал доктор. — Слушаю вас.

— Это я хотел бы вас слушать и лицезреть. Сегодня!

Филипп растерянно посмотрел на Агнию.

— Мне надо идти. Завтра договорим.

— Подождите, — вдруг заволновалась Прохорова.

Встала, заходила по палате, натыкаясь то на тумбочку, то на кровать, словно не видела ничего перед собой.

«Так разволновалась из-за звонка следователя?»

— Агния, что случилось?

Агния отмахнулась, все ходила в тревоге по палате, подошла к окну.

— Вам сейчас звонил человек, у которого будет большое несчастье. Беда!

Только сейчас Филипп заметил, что Зоя все еще стоит в проеме палаты, с интересом наблюдая все происходящее.

Филипп молча встал и закрыл дверь. Получилось невежливо. Но Филиппу хотелось оградить приступ Агнии от чужих глаз. Хотя какая Зоя чужая? Медсестра психиатрического отделения — еще и не такое видела. И все же Филипп закрыл дверь, почти машинально, почти не осознавая что делает.

Агния по-прежнему металась по палате.

— Скажите ему, скажите…Маленькая девочка, она в опасности… Она погибнет, если ее не остановить…

Сгоревших заживо детей, убитого парня под дождем — все разом увидел Филипп.

— Я скажу, обязательно скажу. Как остановить? Вы видите?

— Не успеют. Зеленый дом за кинотеатром знаете?

Филипп не знал.

— Идем, — решительно приказала Агния и рванула на себя дверь палаты, наткнулась на Зою.

— Я знаю, где зеленый дом, — медсестра спокойно отстранила пациентку, — а вам нельзя, на капэпэ не пропустят. А через забор лезть — время терять. Идемте, Филипп Алексеевич. Это недалеко.

Зоя и Филипп бежали, стараясь не натыкаться в сумерках на прохожих. Без курток, в белых медицинских халатах, со всех ног — куда, зачем они бегут? «Каждый сходит с ума по-своему», — ясно услышал Филипп слова профессора. Филиппу казалось, что эта безумная горячечная гонка бесконечна. Но зеленый дом и правда был недалеко.

Зоя увидела ее первой — маленькую девочку, зацепившуюся крохотными пальчиками за подоконник третьего этажа. Филипп и Зоя одновременно вытянули руки вверх, малышка рухнула им на руки почти в тот же миг. Девочка была легкая, как пушинка, но Филипп и Зоя не устояли на ногах. Ребенок громко заплакал. Цела ли? Филипп попытался встать. Из подъезда выбежала женщина, подхватила девочку, прижала к себе.

— Бабушка, я больше не буду, — испуганно лепетал ребенок, заливаясь слезами.

Зоя молча поднялась и пошла куда-то, Филипп догнал ее и обнял. «Шоковое состояние, у меня у самого такое».

Хлынул ливень, холодный не по-летнему. Филипп и Зоя шли, не понимая, куда и зачем.

Примечания

3

Генерализованное тревожное расстройство — психическое расстройство, характеризующееся общей устойчивой тревогой, не связанной с определенными объектами или ситуациями.

4

В данном случае «схизис» — расщепление личности.

5

С. Маршак.

6

Н. Карамзин.