Лекарство от колдовства

Мария Мусина, 2022

Может ли кардинально поменяться сознание человека под влияние «места силы»? А из-за желания заглянуть в будущее? Старинный рубин – может ли быть здесь триггером? Странные видения посещают юную девушку Агнию, она видит красный камень то в диадеме придворной дамы 17 века, то в руках человека древней Индии. А то ей грезятся сожженный скит старообрядцев – но и там, в глухой тайге, незримо присутствует красный камень. Молодой врач Филипп Воздвиженский впервые в своей небогатой практике сталкивается с такой необычной больной. Доктор советуется со своим преподавателем – у того много лет назад была похожая пациентка. Профессор в свою очередь вспоминает: его учитель рассказывал ему о подобном феномене… Все три пациентки – разделённые многими десятилетиями – видели одни и те же галлюцинации, у всех троих и в реальной жизни был красный рубин, все трое посещали «места силы», задавались вопросами о своем будущем – в одном случае это был спиритический сеанс, в другом – шаман, в третьем – гадание на рунах. Агнию мучает страшное предчувствие – и случается убийство. Следователь Марат Кузьмин ведет это уголовное дело. «Никакой мистики, – решают доктор Воздвиженский и следователь Кузьмин, – только научный подход, только логика и факты!» Удастся ли героям найти лекарство от колдовства среди материального мира?

Глава 1

— А я вам говорю, что вы нагло врете. И еще раз повторяю вопрос: как вы оказались на улице Совхозной в двадцать два — двадцать пять на месте преступления?

Марата уже не на шутку бесил этот хмырь в хипстерских круглых очочках. Или не хипстерских — в хипповых, какая разница? Главное, что в выпендрежных. И врать-то он не умеет, а все туда же — заладил свое: «случайно, случайно»… А какой такой случай оказаться этому доктору психов за десять километров от его больницы, в промзоне? Прогуливался, вишь, он. Просто воздухом дышал. А тут — откуда ни возьмись — труп. Причем насильственный труп, убиенный.

— Я вам в сотый раз повторяю, — психиатра не так-то легко вывести из себя, но Филипп Воздвиженский был уже на грани, нервно ежился, запинался на каждом слове, беспрестанно перебирал пальцами по краю стола, за которым сидел, — в сотый! Я оказался в этом месте совершенно случайно. Я прогуливался! У нас свободная страна! Почему я не могу прогуляться по улице Совхозной? Я в любое время могу прогуливаться! Это законом не запрещено!

— Либерал, значит, к тому же! — следователь Марат Кузьмин смерил Воздвиженского взглядом, ничего хорошего не предвещавшим.

— Почему сразу и либерал? — заерзал Воздвиженский. — И вообще, при чем здесь мои политические взгляды?

— А при том! Я с вами здесь уже час беседую. Я, между прочим, на государственной службе человек! У меня помимо этого убийство еще десяток дел нераскрытых! А вы мне тут про свободу лапшу на уши вешаете!

Марат схватил настольную лампу, направил ее свет прямиком в глаза психиатру.

— Что вас связывало с убитым Стасом Завьяловым?

— Слушайте, — Филипп как мог рукой отстранялся от слепящего света, — это переходит уже все границы! Можете считать меня хоть либералом, хоть кем, но я буду жаловаться! Если у вас есть конкретные факты — предъявляйте. А если у вас просто догадки, так, знаете, идите с ними к черту. Ни один российский гражданин не подлежит уголовной ответственности за то, что он вдруг оказался на месте преступления. Пусть даже убийства!

— Ах, вот как ты заговорил! — Марат с силой хлопнул лампой по столу.

Воцарилась тьма.

Филипп вжался в стул: сейчас бить будет. Но удара не последовало. Марат ругнулся, зажег большой свет в кабинете.

Долго молча смотрел на Воздвиженского. «Что его занесло в наши края? Такая типично столичная цыпа, интеллигентик ученый. Дисер пишет? Так дисер можно и в Москве писать — психов везде навалом. Квартиру ему обещали? Так не дадут же, там же в психушке и живет. Деньги? Какие тут деньги? Веление сердца?» Марат не первый день жил на этом циничном свете, а уже тридцать лет и три года. Какого веления? Какого сердца? Как говорится, никогда такого не было и вдруг опять?

— Отрицаете, значит, все?

— Что «все»? Я вам честно все рассказал, как все было.

«Дать ему сейчас по рогам — по-другому запоет. Ну да, а потом в суде откажется, блеять будет: меня били, ножовкой пытали, бутылкой насиловали… И мне выговор за то, что суд дело на доследование вернул. И уже не первый выговор-то».

Марат пододвинул Воздвиженскому лист бумаги:

— Подпишите. Подписка о невыезде.

Филипп быстро расписался:

— Я свободен?

Кузьмин не ответил, окатил доктора презрительным игнором. Долго смотрел вслед из окна. «Идет, идет. Нормально так себе идет, и не похож он на убийцу, не по этому делу. Стас Завьялов был убит ножом и ограблен — карманы все вывернуты. При Воздвиженском ничего такого не обнаружено — ни денег, ни телефона Завьялова. Скинуть успел? Так все вокруг обшмонали — не нашли. Но как его занесло на эту Совхозную? Какая-то причина должна быть. Ее просто не может не быть. Где Совхозная, а где психбольница. Не, не договаривает явно этот, в очочках модных. И что за мода пошла из себя придурка строить? Вот, правду говорят: психиатры — сами все психи. Потому как это заразно — пси. Английские ученые пока еще этого не доказали, но они — на пути».

Филипп добрался до своей комнаты и рухнул на кровать. Идиотское положение. Как он мог сказать правду? Так и сказать: «Моя пациентка, знаете ли, тяжелая шизофреничка с тревожным бредом, рассказала мне, что недалеко от железнодорожного моста убьют ее жениха. И даже описала, как это будет происходить. Время, правда, неточно назвала. Сказала: на рассвете. А какой рассвет в десять вечера? Поэтому я и опоздал». Нет, скажи Филипп этому тупарю следователю — психушка будет его, Филиппа, дом. А он не хочет в психушку. Он тут и так живет. Но все же как доктор, а не как пациент.

Филипп Алексеевич Воздвиженский, выпускник Московского государственного медицинского университета по специальности «Психиатрия», приехал работать в психиатрическое отделение районной больницы три месяца назад. Не то чтобы сам просился, но и не отказался, когда предложили. В Москве быть на побегушках еще лет пять, а здесь самостоятельность, оклад приличный, квартиру обещали. Обманули, разумеется. Не дали пока. Но это и не так важно. Комнатку выделили в больнице чистенькую, нянечка тетя Рая убирает, еду готовит. Филипп кладет зарплату в тумбочку, тетя Рая деньги оттуда берет, обратно чеки из продуктового магазина аккуратно складывает. И от денежной благодарности за стирку-готовку-доставку — отказывается. «Ты, говорит, мне как внук». Еще и слезу смахивает.

Без личной драмы тоже не обошлось. «Посттравматический синдром» называется. Но это тоже уже неважно, это Филипп уже пережил. Во многом благодаря своему отъезду из Москвы. Вовремя уехал. Все надо вовремя делать.

Даже странно сейчас вспоминать, как лежал долгими московскими вечерами, перебирая в памяти приметы предательства любимой. А они были, эти приметы! Хорошо, что сейчас нет таких переживаний. Это Филипп сам себе диагноз поставил: «Нарушения когнитивных процессов и эмоционального состояния — не произошло». И слава богу!

— Филипп Алексеевич!

— Иду!

Ночь-полночь, но никому в больнице не приходит в голову беречь чуткий сон доктора Воздвиженского. А как тут убережешь, когда он под боком, а у больного обострение?

— Опять Прохорова?

Санитар молча кивнул. Он вообще был молчуном, этот Авдей. Двухметровый, кулачище с арбуз, добродушный, но Филипп не слышал от него за три месяца ни одной внятной фразы. «Филипп Алексеевич», — позовет — и все. Да и что говорить, когда все и так ясно.

Девушка забилась в угол и в ужасе смотрела перед собой.

— Агния, — позвал Филипп, — Агния…

Подошел ближе.

— Не успел, — прошептала девушка, — опоздал…

— Ничего не произошло, Агния, — твердым голосом соврал доктор.

— Произошло, — прошелестела Агния, — произошло…

Филипп вздохнул, обернулся к Авдею:

— Хлорпромазин.

Сделал укол. Агния не сопротивлялась. Привычно легла на кровать, свернулась калачиком.

— Сейчас будет легче, — сказал Филипп.

Агния кивнула.

«Я с ней с ума сойду», — пронеслась мысль и была отогнана как непрофессионально зловредная.

Воздвиженский вышел на крыльцо. Было еще темно, но где-то далеко уже сияла лазоревая полоска неба. «Вот он, рассвет-то, — подумал Филипп, — сейчас только должно было случиться».

Все больничное хозяйство доктора Воздвиженского — два алкоголика после белой горячки, одна пожилая неврастеничка с фобией чипирования, два старичка-потеряшки, забывших дорогу домой. И вот эта Агния Прохорова, которая ему сразу странной показалась (если только так можно сказать об обитательнице психбольницы). Никаких там наполеонов, пап римских, президентов США и инопланетян. А между тем доктор Воздвиженский хотел продолжить работу над темой своего диплома «Роль аффективных нарушений и других факторов в развитии мегаломании»^[1]. Однако, видно, не судьба. Другую тему надо искать для продолжения научных исследований.

Так вот Прохорова. На первый взгляд, ничего в этой двадцати лет от роду странного не было. Типичная клиническая картина шизофрении с тревожным бредом и галлюцинациями.

Но взгляд был ясный, сознание довольно критичное. Что не типично для шизофреников, совсем не типично. Как правило, они полностью уверены в своей правоте и психическом здоровье.

В психиатрии ведь нет понятия нормы. Человек нуждается в медицинской психиатрической помощи, когда представляет угрозу для окружающих или для самого себя. Когда человек мучается, страдает от душевного разлада с самим собой, с людьми, с реальностью.

Агния Прохорова мучилась. Она все время рвалась кого-то спасать — ей казалось, что через час, через день, через неделю произойдет непоправимая беда. Ее посещали странные видения, о которых девушка могла рассказывать часами, описывая в деталях привидевшиеся картины.

И еще ей было страшно. Очень страшно. Очень-очень страшно. До холодного пота на лбу, до дрожания рук.

Агния Прохорова — студентка третьего курса филологического отделения пединститута — явно нуждалась в медицинской психиатрической помощи.

Предыдущий врач выписал Агнии убойную дозу успокоительных. Написал в карте: turbidus^[2].

Когда Филипп приступил к своим обязанностям, он сразу снизил дозу для Прохоровой. Не в его характере было перечить старшим, опытным коллегам (уволившийся доктор был в два раза старше двадцатипятилетнего Филиппа и соответственно имел обширную долгую практику), но все же Воздвиженский это сделал. Ему показалось слишком жестоким такое обращение с больной. Буйная, да. Но на это есть санитар Авдей, тетя Рая и он, Филипп. А превращать молодую девушку в лежащий овощ — это слишком. Это не лечение, а тюрьма. Заточение во сне, в беспамятстве и бессилии.

Агния стала постепенно приходить в себя. Даже поднимала руки на зарядке, которую по утрам организовывала хлопотливая тетя Рая, выгоняя постояльцев психлечебницы в коридор.

— Движение — жизнь, — говорила она низким, прокуренным голосом, — ну-ка, птенчики, повторяйте за мной!

Из старых списанных простыней и наволочек тетя Рая нашила своим «птенчикам» коврики для йоги. Минутное дело — настрочить матрасиков.

— А теперь — поза змеи. Тянем шею, тянем, вверх смотрим, — полноватая, небольшого росточка тетя Рая в тренировочном костюме показывала пример, — а теперь уттихита триконосана…

Птенцы юдоли скорби и печали любили тетю Раю и не хотели ее расстраивать. А потому послушно выполняли физические упражнения — тянулись изо всех сил.

Зойка — медсестричка — смотрела на это все с угрюмым недоумением. Но не высказывалась. А зачем? Ей-то какое дело до этого спорта? Никакого ей дела. Пусть себе дрыгаются.

Зойка только зорко следила за реакцией нового доктора. Как он относится к этим потугам на здоровый образ жизни? Тоже ведь без большого энтузиазма. Однако и не запрещает тетки Райки инициативу. Он вообще приторможенный какой-то, этот Филипп Алексеевич. Зойка как-то пришла поздно вечером в его комнатушку, так он ее чаем напоил. И все. А ведь молодой мужик, уже три месяца без бабы живет, а вот тебе и пожалуйста: чай — и все.

Зойка, конечно, набиваться не стала. Небось, не на помойке себя нашла. Но выработала другую тактику — рисовала образ приличной девушки. Это легче легкого — молчи, слушайся и почаще поддакивай, гляди умильно. И никуда не денется доктор Воздвиженский. Других-то баб тут нет в отделении. Не тетю Раю же ему трахать. А с больными доктор не станет — порядочный очень.

Он вообще Зойке нравился, этот Филипп Алексеевич. Во-первых, симпатичный, блондинистый такой, высокий, плечи широкие. Когда доктор чаем ее напоил, подумала: мэ-бэ, гомик? Но нет, не похож, все же он как-то на баб по-мужски реагирует, не совсем уж равнодушно. Просто оглядеться хочет, решила Зойка, все же амуры на рабочем месте всегда чреваты. Ну и пусть оглядывается. Она тоже никуда не спешит.

Филипп еще снизил дозу успокоительных для пациентки Прохоровой, потом еще и еще. Теперь с Агнией можно было хотя бы поговорить, составить собственное мнение о ее болезни.

Это была странная болезнь. У Агнии не было расстройства мышления, характерного при шизофрении. Судя по всему, не изменилась и структура личности. Прохорова была достаточно критична к своим видениям. Мысли ее были вполне связные и последовательные.

— Я вижу, — говорила Агния, — я это постоянно вижу. Как в кино. Люди в желтых одеждах. Один из этих людей держит в руках красный камень. Вот он положил камень на ладонь, рассматривает его… Обезьяна, обезьяна выхватывает с ладони камень, обезьяна убегает. Рядом огромный дворец. Из него ушли люди. Там поселилась стая обезьян. Обезьяна прячет красный камень в нишу между кладкой в свой тайник. Ползет змея. Обезьяна ее боится.

— В какой стране это происходит?

— Мне кажется, в Индии.

— Почему в Индии? Потому что там водятся обезьяны?

— Нет. Не поэтому. Просто я знаю: это Индия.

— Может быть, Африка? Где-то в Африке?

— Нет, Индия. И рядом храм индуистский.

— Почему из дворца ушли люди?

— Не знаю. Дворец — как крепость. Внешние стены образуют каре — за ними большой внутренний двор. И лестницы, много крутых лестниц. Башенки ажурные. Обезьяны сидят на стене и смотрят вдаль. Там очень красивый вид на реку.

Несколько дней после освобождения от успокоительных Агния была спокойна. А потом вдруг забилась в истерике:

— Пожар, надо спасать, там дети…

Стучала в дверь палаты, требовала, чтобы ее выпустили. Потом, когда ее привязали к кровати, тихо скулила и плакала.

— Вы мне не верите, — сказала Филиппу.

С такой горечью сказала, что у Филиппа дыхание перехватило.

Но что он, шизофреничек не видел? Видел! И на практике в клинике много наблюдал, и в жизни. Не похожа Агния была на шизофреничку, не похожа и все.

На следующий день Филипп нашел в интернете сообщение о пожаре в соседнем городке. Загорелся деревянный дом на окраине. Родители были на работе. В доме заживо сгорели трое детей.

«Каждый день случаются десятки, сотни пожаров, — увещевал себя Филипп, — и в этих пожарах гибнут люди. Почему Агния “видит” одно и не “видит” другое? Почему она говорила об этом пожаре? А может быть, не об этом? Просто случайное совпадение с бредом сумасшедшей? Нарушилась химия мозга — до сих пор достоверно неизвестно, почему она нарушается — почему в мышлении пропадают причинно-следственные связи».

Следующим утром притихшая Агния сидела в саду. Она уже не вспоминала о пожаре.

«За что это ей? — пронеслось в голове у Филиппа. Но он решительно отогнал эту мысль: — Сам-то с ума не сходи. Больше, больше критичности, Филипп Алексеевич, вы же все же психиатр».

— Как вы себя чувствуете? — спросил.

Агния подняла на него глаза полные слез.

Весна, уходит.

Плачут птицы.

Глаза у рыб полны слезами, —

вспомнил Филипп хокку. — Как ее лечить-то? Хотя бы до стойкой ремиссии вытянуть. Она уже год здесь. Нельзя же допустить, чтобы она всю жизнь провела в психбольнице. Пусть хотя бы институт закончит».

— Вы любите японскую поэзию? — спросила Агния. —

В небе такая луна,

Словно дерево спилено под корень:

Белеет свежий срез.

«Совпало просто», — подумал Филипп.

— Да, люблю, — сказал вслух.

— Спасибо, что не закалываете меня, как раньше. Мне гораздо лучше стало. Я обещаю: буду вести себя хорошо.

«К сожалению, — подумал Филипп, — не от тебя зависит. Химия мозга! Ею невозможно управлять силой воли».

— Вы думаете, что я не смогла бы притвориться? Сделать вид, что со мной все в порядке? Что я не вижу ничего и не слышу? — Агния внимательно следила за реакцией доктора. — Я могла бы! Но я действительно хочу освободиться от этих видений. Я хочу вылечиться, Филипп Алексеевич. Я уже поняла, что мне никто не верит. Я поняла это. Я поняла, что ничем не смогу помочь. Это никому не нужно — видеть будущие несчастья. Люди хотят жить сейчас. И так, наверное, правильно. Иначе мир погрузится в сумятицу. Знать будущее — это лишнее. И я — не хочу. Так помогите мне, доктор. Освободите меня от этого моего знания. Совесть моя не чиста, понимаете? Когда вы знаете, что будет, и не в вашей власти это изменить, — ваша совесть страдает. Помогите, доктор.

Было слышно, как шелестит листва на ветру.

— Жизнь свою обвил

Вокруг висящего моста

Этот дикий плющ, —

сказала Агния. — И еще мне нравится:

Майские дожди

Водопад похоронили —

Залили водой.

Это гипербола, конечно, так не бывает. Водопад нельзя залить дождем. Я не хочу оставаться в больнице всю жизнь. Но я не могу и выйти отсюда. Как я буду жить со всем этим своим знанием? Я от бессилия действительно сойду с ума. Помогите, доктор.

Хрупкая девушка с янтарными глазами просит его о помощи. А он, Филипп Алексеевич Воздвиженский, лучший ученик на курсе и в интернатуре, ничем не может ей помочь. Нет, он постарается, конечно. То есть это его долг — помогать больным. Но Прохорова на лечении в стационаре уже год. Обычно все же, если случай не безнадежен, пациентов приводят в порядок за полгода. Теперь в больницах подолгу не держат — чуть полегчало — вперед и с песней домой. Но Прохорову держали. Значит, тут не так просто все. То, что шизофреники большие хитрецы — Филипп знал не понаслышке.

Агния притворяется? Обманывает? Все может быть, все может быть. Сумасшедшие бывают очень изобретательными и лживыми.

— Филипп Алексеевич, — позвала Агния, — вы меня слышите?

— Внимательно, — с почтением склонил голову Филипп.

Агния вздохнула и улыбнулась лукаво:

— Тогда не думайте о посторонних. Аналогии здесь ни к чему.

«Она меня еще профессии учить будет, — рассердился Филипп, — но откуда она знает, о чем я думаю?»

— Не знаю, — сказала Агния, — и не всегда так бывает.

Доктору Воздвиженскому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выглядеть растерянным. Еще чего не хватало! Кто здесь доктор, а кто пациент?

— Доктор, — Агния умоляюще смотрела на него, — от вас зависит моя судьба. Обещайте, что сделаете то, о чем попрошу.

Филипп неуверенно кивнул.

— Сегодня в город должен приехать мой жених. Мы не знакомы. Но я знаю, что это мой жених. Не спрашивайте, откуда знаю. Знаю — и все. Его сегодня убьют.

— Может быть, ему позвонить? — спросил Филипп и понял, что сказал глупость.

— Я даже не знаю его имени. Его убьют и ограбят. Два наркомана. На рассвете. Под мостом. Вы сможете этому помешать?

— Я попробую, — Филипп словно издалека услышать свой голос, — попробую.

— Спасибо, — Агния поднялась и пошла вдоль аллеи, изредка оборачивалась и махала доктору рукой.

«Сумасшедшая! — подумал Филипп и неожиданно для себя решил: — Но я попробую. Раз обещал — попробую».

Вообще-то это было нарушением врачебной этики, строго-настрого запрещенные действия — идти на поводу у больных шизофренией, принимать участие в их бредовых действиях, а тем более исполнять их бредовые желания.

Но Филипп пошел на место, указанное Агнией. И опоздал. Агния перепутала время. Молодой парень уже был мертв. Ему уже ничем нельзя было помочь. То, что убийство случилось — Филиппа почти не удивило.

Вызвал полицию. А полиция повезла Воздвиженского в участок. И стала допытываться с пристрастием — в лице старшего следователя Марата Денисовича Кузьмина — какого лешего гражданина Воздвиженского занесло в этот неурочный час на улицу Сельскохозяйственную. И действительно, какого лешего?

В день после убийства доктор Воздвиженский не зашел к Агнии. Не смог. Узнал через тетю Раю, что больная Прохорова целый день лежала, отвернувшись к стене. Однако была спокойна. Внешне спокойна. Филипп знал, что Агния ждет его. Но смалодушничал. «Завтра, завтра». Но доктор Воздвиженский понимал: так долго продолжаться не может. Надо что-то делать. Но что? Агния получала все необходимое лечение. Все необходимое в типичных случаях лечение.

Психиатрическое отделение больницы располагалось в отдаленном флигеле рядом с моргом. Так и «психам» было спокойнее, и не психам. Нормальных людей пугают обезображенные безумием лица. Нормальные люди идентифицируются с ними подсознательно, примеряют на себя непонятные эти состояния, приходят в ужас. А зачем? У них и так что-то болит, раз они в больницу попали, зачем еще эти душевные травмы при созерцании психически нездоровых?

Был у «психов» и свой отдельный садик, обнесенный высоким забором с колючей проволокой. Тетя Рая насадила вдоль дорожек цветов и регулярно выгоняла сохранных на «трудотерапию» — за растениями ухаживать. Постояльцы психиатрического отделения занимались этим с определенным рвением и тщательностью.

Филипп утром обошел палаты, все, кроме палаты Агнии. И вышел в сад.

Все тянул время.

По дорожке порхающей походкой шла медсестра Зоя. В руках — упаковка одноразовых шприцов. В главном корпусе получила. Несла, как драгоценную добычу.

— Добрый день, Филипп Алексеевич! Я пропустила утренний обход?

— Не страшно. Все в порядке. Все в норме.

— Только Прохорова всю ночь рыдала. А вы где были ночью-то?

Зоя смотрела на Филиппа пристально, чуть прищурив глаза.

— Да так…

Филипп сделал неопределенный жест. Не объяснять же, что в полиции показания давал. Выяснится, конечно, тут ничего не утаишь. Но не хотелось объясняться. И не должен он отчитываться.

— А. Понятненько, — медсестра хихикнула, но как-то зло.

— У друзей ночевал…

— А. Понятненько.

И Зоя пошла дальше.

«Зачем соврал? Глупость какая-то», — подумал Филипп.

Цвели поздние флоксы, теплый ветер разносил их запах.

«Каково это, знать будущее? — Филипп поднял с дорожки зеленый кленовый лист. — Я знаю, что этот лист скоро должен был бы стать желтым. Но раньше упал. А лист знает? Ему это знание ни к чему».

— Это глухой лес. Сожженные бревна. Да, это сгоревшая изба. Много солдат. Они в зеленых кафтанах. Это давно было, давно. Форма старинная, — Агния говорила ровным голосом, даже монотонно немного.

Она рассказывала об этой своей галлюцинации и прежнему доктору, и не раз. Тот, прежний, все пытался поймать ее на неточностях. Но напрасно. Агния видела эту картину четко, ее невозможно было сбить вопросами.

— Форма на солдатах петровских времен, я в интернете потом посмотрела, да. Обгорелые тела. Солдаты разбирают завалы. Солдаты не смогли никого спасти. Один молодой солдатик наклоняется, поднимает оплавленный кусок металла. Оглядывается, кладет себе это в карман. Кто-то кричит очень громко. Грузят тела на подводы. На три подводы. Складывают вповалку. Везут. Густой темный лес…

Агния замолчала отрешенно.

— Как часто вы видите эту картину? — спросил Филипп.

— Часто. Как и другие.

— В какое время суток? Ночью?

— Нет, это не сны. Да, ночью тоже бывает. Но это не сны.

— Вы связываете эти… — доктор запнулся, ему не хотелось произносить слово «галлюцинации», — эти видения с какими-то событиями из вашей повседневной жизни? Вы помните, когда вы впервые это увидели?

— Конечно. Но у меня и тогда было ощущение, что я всегда это знала. Но первый раз я не это увидела. Это потом. Первый раз я увидела Индию. Обезьяну с красным камнем, помните, я вам рассказывала? И тоже было — как знание. Как будто это всегда было со мной. Я не испугалась поэтому. Хотя это страшно ведь, да, доктор?

— Если вас не пугают эти картины — то что в них страшного? — доктор Воздвиженский старался говорить отстраненно. — Что вас пугает?

Агния посмотрела на него с недоумением:

— Да хотя бы то, что я это вижу. Зачем? Зачем мне эти знания? Почему я это вижу? И так четко. Я даже чувствую этот запах — он сладкий, запах смерти. Сладкий!

«Попытки суицида у нее не было вроде», — отметил про себя Филипп.

— Нет, не волнуйтесь, — сказала, горько усмехнувшись, Агния, — я ничего с собой не сделаю. Вы ведь поможете мне, доктор? Я не хочу этого видеть. Я не понимаю, зачем? За что?

— Вашей вины здесь нет никакой, — поспешил заверить пациентку Филипп.

— Тогда почему?

— Меняется скорость нейронов, — дежурно произнес Филипп.

— Это я прочла уже. В интернете. Почему это со мной произошло?

— Один процент населения земного шара страдает так же как вы.

— Я об этом тоже читала, — сказала Агния устало.

«И посоветоваться не с кем. Обещали второго доктора в отделение, но все не шлют и не шлют».

Агния кинула лукавый взгляд на Филиппа.

— Филипп Алексеевич, мне мама с детства всегда говорит: «Глаза боятся, а руки делают». Вы не руками, конечно, работаете, а головой, но все равно. Поговорка — универсальная. Вам же все равно придется со мной что-то делать. Вы же не оставите меня?

Филипп с укором посмотрел на пациентку:

— Конечно, Агния. Сейчас есть очень продвинутые лекарства, практически без побочных эффектов. Вам, кстати, новые предписания помогают?

— Спасибо, мне стало легче. Я раньше вообще себя не чувствовала. Как если бы это была не я. Спала все время. Сейчас я читать хотя бы могу.

— Но видения вернулись?

Агния кивнула:

— Вернулись. Когда я спала сутки напролет — они мне не снились. Мне вообще ничего не снилось. Я была — не я.

— Сейчас что вам снится?

— Я редко помню сны.

— И все-таки.

— Недавно, например, снилось, что я подхожу к какому-то дому, перед домом заросший сад. Много цветов. Этот сон мне часто снится. Незнакомое место. Я никогда не была ни в этом доме, ни в этом саду.

— Вы подробно можете описать этот сон?

— Нет. Он, знаете, сон. Там все нечетко, как во сне, — рассмеялась Агния.

— А ваши видения?

Агния погрустнела.

— Вот их я вижу четко. Как наяву.

После обеда в психиатрическое отделение заглянул хирург Леня Шумейко — квадратный крепыш с миниатюрными ручками.

— Как дела?

— Хорошо, — настороженно ответил Филипп.

— А что так невесело? Психи буянят?

— Душевнобольные, — поправил Филипп, — и не буянят, слава богу. Как у вас?

— Что у нас? Режем с утра до ночи русский народ, — хохотнул хирург, — а он все не кончается и не кончается. Я к тебе, Филя, с добрыми намерениями. Предупредить и остеречь. Готов? Не обидишься? Точно? Я — мужик резкий, потому и хирург. А может, наоборот, хирург, потому что резкий. Тут по больничке слушок пошел, что ты гомик.

— Я?! — возмутился Филипп.

— А это нехорошо! У нас это не принято, знаешь ли. Провинция. Мы традиционных взглядов придерживаемся.

— Да я не… я совсем… — лепетал растерянный психиатр.

— Точно?

— Однозначно!

— Тогда слушай. Надо, чтобы тебя кто-то реабилитировал в глазах общественного мнения. Вернее, скомпрометировал. Лучше пусть будет харассмент, чем девиация. Молодой мужик месяцами живет без женщины — непорядок.

— Что ж мне теперь, по проституткам? — Филипп с ужасом представил себя в объятиях жрицы любви.

— Зачем проститутки? Какие проститутки? Полна больница молоденьких медсестер. Вон хоть Зойка ваша. Трахни Зойку. Говорят, у нее четвертый размер.

— Кто говорит? — насторожился Филипп.

— Глаза разуй. Они тебе и скажут. Но я к тебе не по этому делу. Хотя и обязан предупредить как старший товарищ — надо как-то твой целибат ликвидировать. И второй вопрос. У тебя палаты не найдется для моей одной выздоравливающей? С главврачом вопрос утрясу.

— Есть одна свободная, — сказал Филипп.

— Готовь! Завтра с утра приведу ее, свою. И не расстраивайся ты так.

— Неожиданно как-то, — признался Филипп.

— Предупрежден — вооружен. До завтра, в общем.

Вечером медсестра Зоя заглянула в комнату доктора Воздвиженского. Чаю он ей предлагать не стал.

Примечания

1

Мегаломания — бред величия.

2

Turbidus (лат.) — приведенный в волнение.